- Да ты весь мир объедешь, себя покажешь, других посмотришь, - с недовольством растолковывала не разумной черненькая.
- Мне здесь хорошо. А мир я и по телевизору посмотрю. И себя нечего показывать руки, ноги, голова у меня как у всех, - отрезала Варя.
Гурии переглянулись.
- Твои фото будут на всех журнальных обложках…
- Зачем? Чтоб плеваться удобно было или мишенью в тире делать?
- А хочешь манекенщицей?… - комната исчезла и появился подиум, а по нему она, виляя бедрами с каменной физиономией, в блестящем неглиже и дурных перьях на голове, а вокруг люди, пальцем тычут, осматривают, кивают, фотографируют…
- Не хочу! - отрезала Варя и губы поджала: это кто ж такое желать будет?
- А что хочешь-то?! - взвилась светленькая.
- Чтоб бабушка моя жила долго, в здравии и благоденствии, чтоб община моя и все люди бед не знали, чтоб убийств не было и мора, чтоб дети счастливо жили - сытые и здоровые…Только невозможно такое.
Черненькая скривилась. Рыженькая прищурилась:
- Ты блаженная, что ли? Речь-то о тебе идет. Один шанс выпал. Да любой другой за такую возможность…
- Вот и отдайте такую возможность другому, - оживилась Варя. - У Марии Ильиничны внучка вон с ДЦП. Пусть она загадывает. Дитя хоть выздоровеет…
- Ты о своих подумай! - взвилась рыженькая.
- Когда будут, тогда и думать буду, - бросила и смолкла. Зыркнула на Него, и вдруг поддалась к женщинам. - Передумала я, хочу богатства!
- Ничего ты не хочешь, - буркнула черненькая поднимаясь.
- И не морочь нам голову, - кинула светленькая следом.
- Богатство, - скривилась недовольно рыжая, - ты ж и копейки себе не оставишь, все на благотворительность пустишь.
- Тогда, тогда… - попыталась пожелать что-нибудь подобное Варя, но на ум ничего не шло.
- Знаний! - подсказала черненькая, нависла над ней с довольным видом. - Знать все будешь и всем поможешь!
- Не хочу я все знать. Такое, богу дано, а я человек. Да и мало знать. Нужно понимать, уметь применять, а у меня ума не хватит, - вздохнула Варя. - Богу небось виднее кому, что знать. А то вон, от великих знаний натворил уже один, - и кивнула на демона, - куда б деть…
- Тогда врагов покарать пожелай!
- За что? Враги для ума нам Богом дадены. Да и нет у меня врагов. Откуда им взяться-то? Люди кругом хорошие, добрые.
- Ну, обиды-то хоть есть? Обидчики?
- Нет, - растерянно пожала плечами Варя. - На кого ж обижаться-то? На себя разве что?
- Вот убогая, - протянула светленькая, передернув презрительно плечами, и косу за спину откинула. К Нему отошла. Следом остальные потянулись. Варя расстроено смотрела на них, не из-за упущенного шанса желаемое получить, огорченная от того, что их у нее для себя только, вовсе нет. Неужели за такое наказывают? А ежели не родится ни одно желание, этот так ходить за ней и будет?
Нет, правильно, что ей желать нечего. И не будет! Лучше сгинуть, да не навредить. Желать-то надо знать не только что, но и просчитать, во что выльется. А ей такое не под силу. Вон сколько людей уже пытались, а ведь ума много больше, чем у нее было и что? Мало сами пострадали, так еще и других обездолили.
Нет. Нечего ей желать. Все богом дадено.
- Может, еще подумаешь? - протянула лениво рыженькая.
- Я, слава Богу, не инвалидка. Что загадаю, сама и исполню. А вы мне в этом без надобности, - заявила Варя и встала, гордо расправив плечи: пускай других искушают, она уже ученая. - Как по-другому от него освободиться?
- Да легко, - прищурилась черненькая и зловеще улыбнулась, - другому подари или в камень заключи да закопай.
Варя побледнела: нечисть - одно слово.
Это ж каким аспидом быть надобно, что свое горе чужому отдать, на муки обречь не повинного и при том сознательно?!
А заключить и закопать?… Другим маяться, ежели вновь найдут. И так до бесконечности? А Ему-то каково? Хоть и демон, а по дому, поди, скучает, хоть и черна душа, а тоже имеется и боль чувствует. Что ж над ним измываться-то? Не по Божьи то, не по-людски.
- Что сделать, чтоб и он не мучился, домой вернулся и людей не губил?
Гурии переглянулись, нахмурились дружно и…растаяли, а Он руку протянул.
Вот и ответ.
Готова ли ты, Варвара, душой своей бессмертной и жизнью, дорогу демона в ад оплатить, и других спасти?
Сникла девушка: жить любому хочется и ей. Девятнадцать лет всего по земле и хаживала… А душу отдай, тогда и вовсе жить не придется, не час и не год страдать будешь.
Как же решиться на такое не спьяну да не в бреду?
Пока она думала, Он исчез.
Г Л А В А 3.
На работу Варя собиралась лениво, нехотя, боязно было: а ну Он за ней увяжется? Скольких еще сгубит?
И комнату покидала с подспудным чувством, что не вернется больше. Оглядела обжитое жилище с сожалением, поклонилась домовому с благодарностью за добро и плотно прикрыла двери. Жалко. И занавеску, и герань на окне, и иконы бабушкины.
Оставила ключи на вахте и шагнула на улицу. Если получится задумка Тимофея Андреевича, так вернется и иконы в отчий дом возвернет и бабушку обнимет, а нет…
Варя тяжко вздохнула, сдерживая слезы, и поплелась в сторону трамвайной остановки. Метров десять прошла и почувствовала Его присутствие. Обернулась - стоит. Минуту друг друга рассматривали - Он, как обычно, не понятно о чем думал, не известно, что хотел, она - с легкой грустью и апатичной отстраненностью. Только внутри, где-то в глубине памяти плакала маленькая девочка, несправедливо изруганная за детское баловство. Не будет у нее взрослой жизни, в которую стремилась, которую ждала, обещая бабушке с обидой, что вот своих-то деточек, она ни за что ругать не станет…
И правда - не станет. Потому что некого ругать и не кому.
Он руку протянул, уставился выжидательно. В глазах пламя зеленое.
- Время дай…подумать, попрощаться… - попросила еле слышно, почти смиряясь с неизбежным.
Опустил руку, взгляд на солнце перевел. Поняла Варя - до вечера всего и сроку дал, а как закат пойдет….
Не хотелось о том думать. Развернулась и пошагала, увеличивая темп с каждым шагом, словно сбегая от черных мыслей. Только разве от них уйдешь? Или от Него?
- Ты что грустная такая? - озаботился Глеб, подошел к окну, в которое Варя ничего не видя, глядела.
Она повернулась, руки от груди отняла и потертый, бархатный мешочек в ладонь сунула:
- Жене передай, пусть заваривает да пьет вместо чая. Глядишь, и народится у вас дитя. Травка здесь крепкая, для женщин помощница особливая. А это, - второй мешочек сунула, - Марии Ильиничне передай, для внучки. Может и ее поднимет…
- Ничего не понял, - растерянно пожал плечами мужчина, - при чем тут Катя? Мария Ильинична?
- Ты сам говорил: пятый годок живете, а деток нету. Моя бабушка в таких случаях травку эту давала…
- Варь, ты меня не слышишь? Я о тебе спрашиваю. Дети…Да сами мы разберемся и Мария. Ты-то почему такая потерянная? Заболела или обидел кто? Ты только скажи.
- Кто ж обидит, люди здесь, что вода в ключе. Не грустная я, притомилась малость. Ты иди, да как сказала, сделай.
Глеб головой качнул с укором, но выпытывать не стал и ушел. Варя перекрестила его в спину и принялась обед на завтра готовить - разогреть-то, поди, сами смогут?
Не верилось ей, что завтра вновь она всех увидит, а так хотелось…
Лоток с курицей в духовку сунула и опять в окно посмотрела: движется солнце, клониться. Сердце оттого трепещет и болит, а душа уж давно сжалась и затихла, спрятавшись, словно испуганный котенок под лавку. А как не бояться? Не болеть, не переживать? Да толку? Четыре часика ей всего и отмеряно.
Кур остудила, пюре взбила. Вот и еще час долой.
И что сделала? Что успела?
Глянула в окно и мурашки по коже: солнце все ниже, край уже верхушки кедров цепляет.
И вдруг решилась - не отдаст она душу свою! До последнего стоять будет!
В миг собралась, не вышла - вылетела из здания, раскланявшись с каждым.
Пока до нужной остановки добралась, солнце уже во всю в хвое купалось, розовым снег красило. Варя со всех ног припустила на купол, виднеющийся за домами. Минут десять быстрым шагом.
Только забор прошла - Он вырос, дорогу преградил, руку протянул настойчиво - вложи только ладонь и идти боле не придеться. Некуда.
Отпрянула, руками в низкие колья ограды вцепилась, чтоб не упасть и застыла. Умом понимала, бежать надо, а сил не было. Он медленно подплыл, склонился к ней и так близко, что дышал бы, как люди, Варя бы его дыхание на своей щеке ощутила. И ладонь, раскрытая, у ее груди, только качнись. И ни одной линии на ней, ни одной черточки.
Бог помощь послал: вывернул из-за угла пьяненький мужичек в телогрейке, глянул и к ним двинулся. Варя с испугу совсем обмерла, крикнуть хотела несчастному о беде упреждая - уходи! Да горло перехватило. Только глаза и прокричали, да мужчина не заметил, подошел поклонился степенно:
- Червончика не будет?
Варя дрожащей рукой спешно достала из кармана пятьдесят рублей сунула в заскорузлую ладонь - уходи только быстрей, да не оглядывайся!
- Благодарствую, - поклонился ей мужчина, шапку стянув. - И вам, - Ему поклон отвесил. Ушанку на голову и как ни в чем не бывало, обратно потрусил. Варя проводила его взглядом, молясь о сохранности души, и сорвалась с места, отпихнув протянутую руку демона, бросилась со всех ног к церкви.
А ворота закрыты. Чугунная ограда крепкая. Расстояние меж прутьями маленькое. Только и остается, что пустой двор оглядывать да крыльцо с высокими ступенями, ведущее к центральному входу в храм. Добрая церковь. Сморишь на купала да лики святые на изразцах и страх в сердце тает, душа оживает.
Она бы крикнула кого, да нельзя умиротворенную тишину нарушать. Не правильно это. Вот и стояла смирно в ожидании, только все крепче прутья ограды сжимала. Солнце почти скрылось, но во дворе так ни кто и не появлялся.
Варя замерзать начала, когда из двери, что справа старик в меховом жилете появился, с лопатой да скребком.
- Дедушка, - позвала дичась.
Увидел, подошел. Глаза темные, пытливые и взгляд не ласковый:
- Чего надо? Завтра приходи, кончилась уж служба давно.
Сникла Варя - вот и все. И ушла бы, не посмев перечить, да видать смекнул что-то мужчина:
- А ну погоди, - окликнул. - Ты не Варвара, случайно, Тимофея знакомая?
- Я. А вы Георгий Константинович?
Старик кивнул и без лишних слов ворота открыл, впуская гостью:
- Тимофей в сторожке. Второй час тебя ждем. Что ж раньше-то не пришла? Час бы назад и с отцом Севостьяном переговорила. Теперь до утра ждать придется, - проворчал, закрывая замок.
- Извините, - смутилась девушка, что столько беспокойства людям причиняет. Хотела лопату взять да помочь снег убрать, чтоб хоть малость вину свою загладить, да так и застыла с протянутой к черенку рукой - Он. За воротами стоит, в чугунные прутья грудью упирается, а за ним еще двое. Лица каменные, жесткие, взгляды, что цыганские костры.
Старик икнул, за горло схватился, попятился, затрясся. Варя к нему - подхватила и давай к крыльцу тянуть. А он отяжелел, еле ноги передвигает, глаза таращит, губами трясет и все крестик нательный выставить пытается, словно спасет он его, только пальцы не слушаются: дрожат и роняют. Варя помогла, своей рукой накрыла стариковскую, выставила серебряное распятие, грозно посмотрев на демона - вот тебе!
Тот только голову на бок склонил, словно так ему крестик разглядывать сподручнее и опять застыл. И те двое, как стояли у Него за спиной, так и стоят, даже бровью не ведут.
Варя до крыльца старика довела и усадила на ступени, ворот рубахи расстегнула, чтоб дышать лучше было. Тот без сил к перилам прислонился, взгляд потухший под ноги, а самого так и бьет от страха, не переставая. Тимофея Андреивича позвать бы, а еще лучше `скорую' вызвать да как старика в таком состоянии одного оставишь?
Варя и сама задрожала, не от страха, от гнева на лютость демона. Уставилась на него из-подлобья, зашептала истово:
- Изыди! Изыди! Твое время еще не пришло - солнце еще не зашло!
Да кого она просит?
Пару минут друг на друга смотрели, будто боролись и Он начал медленно таять. Исчез, и Варя в сторожку метнулась - старик-то синеть начал.
- Инфаркт, - констатировал врач и Георгия Константиновича сгрузили на носилки. Он все пытался что-то сказать, пока его несли до машины, но дед Тимофей не давал:
- Потом Георгий, потом, выздоравливай сперва. Потом обскажешь. За работу не беспокойся, я за тебя отдежурю. Твоим сообщат - я телефон Прасковьи доктору дал, позвонят. Все, все. Не беспокойся.
Варя смотрела вслед отъезжающей машины скорой помощи и чувствовала себя самой низкой, черной душонкой. Как она могла вмешать в эту опасную историю двух стариков? И сколько еще по глупости ее людей сгинет? Демон? По ее душу он бродит, а пока та рядится да на что-то надеется невинных забирает. Добрую жатву Варя ему устроила.
Она не села, упала на ступени, голову до самых колен виною согнуло, завыть хотелось от горя и отчаянья, закричать в голос, как коровенке, отправленной на бойню.
- Ничего, Варенька, ничего, - дед Тимофей, рядом сел, похлопал по руке, подбадривая, и валидолину под язык себе сунул.
`Куда уж 'ничего'? - подумалось Варе - один в больнице и другой чует сердце, следом туда же попадет. И дай бог что так, а то и до больницы дело не дойдет: солнце-то село. Стемнело совсем, только свет от фонарей церковный двор освещает.
- Ничего, ничего, - упрямо повторял старик, - сейчас немного голову обдует, и пойдем в сторожку, чайку попьем. Как-нибудь до утра, а там батюшка придет, да служки явятся. Да и чего бояться-то? Чтоб вокруг не бродило, сюда и шагу не ступит. Гера не готов просто был, не поверил мне. Зря, зря. Конечно, понять можно, небылица такая. Но сам бы подумал, когда ж я брехал-то? Хоть раз бы упомнил, тогда б и сомневался. Чего сунулся? Чего испугался-то так? Сильно Он страшный, Варя?
Та пожала плечами, глянула виновато:
- По мне так, не шибко. Привыкла я. А другим, понятно, боязно. Высокий, мощный мужчина, черные кудри, взгляд, горящий зеленью, лицо - камень, и все это над землей парит, смотрит и молчит. А бывает, крылья расправляет: огромные настолько, что и сравнить с чем не знаю. Каждое перышко рассмотреть можно, размах у них…ну, может, чуть меньше, чем двор этот.
- Н-да-а, любого в дрожь кинет, а уж не подготовленного… - протянул дед задумчиво и кивнул, сам себя уверяя. - Ничего, не из таких передряг выбирались.
И крякнул, сообразив, на девушку покосился:
- В смысле…некоторые люди пострашней, хоть без крыльев и глаза не горят.
- Эх, дедушка, от людей неправедных заслониться можно, а от этого, где заступу сыщешь?
- А вот и заступа! - хлопнул дед ладонью по колену с нарочитым оптимизмом. - Двор церковный крылья-то ему подпалит и копыта подточит! Пусть сунется - в святой воде искупаем! Живо пыл свой потеряет. Да не ступит он сюда Варя, помяни слово, хитер - да, но не глуп.
- А если ступит, деда? - прошептала девушка, всматриваясь в темень. И всхлипнула: явился, теперь не прогонишь, не перехитришь. Стоит вон, смотрит недовольно - солнце село, а ты все тянешь с обещанным. Не хорошо обманывать.
Тимофей Андреевич заметил как девушка сжалась да в одну точку уставилась, за взглядом ее проследил и невольно отпрянул и заблажил, то ли горлом, то ли всей душой закричав от ужаса. Редкие седые волосы дыбом встали.
`Вот и подготовила к встрече', - качнулась Варя к нему, не зная как спасать. `Скорую' бы вызвать, да выйди за ворота и сгинешь…
Все равно пошла бы. Дед не пустил, вцепился в нее, сжал запястья до боли и прохрипел:
- Не смей!
Варя его от демона заслонила, давая время в себя прийти, валидол достать помогла. И стыдно было до слез, что только-то и сделать может.
Долго Тимофей Андреевич в себя приходил: дышал тяжко, сипел и смотрел больше себе под ноги. Наконец выдохнул с легким укором:
- Не правду ты мне сказала или истинного не видела - не тот он, что тебе кажется. Чудище мерзкое. Таким поди, и в аду не радостно, вот бродит. Дурочек таких искушает…'Ладный мужчина'.
Варя нахмурилась: что такое говорит? Уж не помешался ли? Обернулась, желая в его словах удостовериться, а Он в паре метрах от них. Как всегда молчит, смотрит. Товарищи его через ограду, словно ладонь сквозь воду, прошли и застыли у ворот.
- Не чудище Он, дедушка.
- А я говорю: ужас, как отвратен! Это он тебе пригожим блазнится, знает, небось, где у баб слабина. Все вам красавцев писаных подавай! - заявил старик грубо - не до сантиментов.
Варя грустно посмотрела на деда: ее Проша и слепой красавцем бы не показался, нос, только, чего стоит. Бабушка смеялась: `На двоих рос - одному достался'. Росточком Проша мал был, неказист, лицо в канапушках, зато душа, правда, краше не бывает - что ангел. Нрав жалостливый, мягкий. Вот и сидела бы с ним на завалинке, он - с одного конца, она - с другого - тишину б слушали…
Опять в Его сторону покосилась - а он уж у лестниц. Сердце у девушки зашлось:
- Деда…близко Он совсем, - сказала тихо. Тимофей брови вскинул и резво вскочив потащил девушку к входу в храм, связку ключей перебрал, пытаясь открыть замок, а руки-то дрожат, торопятся и взгляд то и дело в сторону лестницы и ворот скользит.
Варя ключи отобрала и на старика просительно посмотрела:
- Уходили б вы, Тимофей Андреевич…
- Цить! - фальцетом прикрикнул оскорбленный старик и ногой топнул, ключи отобрал. - Я от фашисткой нечести не бегал и товарищей не бросал! И сейчас не побегу!
Ключ, наконец, попал в замочную скважину, дверь открылась.
- Сгинете, вам-то за что? - Варя заплакать была готова от сожаления и безысходности - Он уже на две ступени поднялся.
- Цить, сказал! - Тимофей толкнул девушку внутрь, свет включил, дверь захлопнул, на засов закрыл, подергал для верности.
- Не старайся, дедушка. Ему, что стены, что засовы, что воздух, что земля. Все едино, пройдет, не заметит, - предупредила отстраненно и опять попросила. - Уходите.
- Свечи лучше зажги да лампадки. И не гони!… Я, Варя, жизнь не стыдную прожил и за смерть стыдиться не хочу. Кукиш та нечисть получит, а не душу божью!
Варя грустно посмотрела на старика: хорохорится дед, страх гонит. Только не заметил он, что демон и во двор церковный проник и на ступени поднялся. И ни чуть не изменился: не испепелило его, и не изжарило, и гнев Божий не обрушился. Значит, и сюда спокойно войдет, хоть жги свечи, хоть не жги, хоть пудовый замок вешай, хоть иконой прикрывайся.