– Мы идем оба, – неожиданно вступился за Псину Баррелий. Причем неожиданно не только для меня, но и для нее, о чем свидетельствовали ее недоуменно вскинутые брови. Почему я был против ее компании, она могла понять. Но то, что кригариец вдруг настоял на ее присутствии, такого она не ожидала.
– Как вам угодно, – не стал спорить посыльный. – Но я вас предупредил, и дальше тоннеля ваши друзья не пройдут.
– Это мы еще поглядим, – заметил ван Бьер. – Если Шон знает секретное слово для входа в банк, я тоже могу сказать сиру Штейрхоффу нечто такое, что ему понравиться, и он пригласит меня к себе на кружечку вина.
И кригариец, вынув меч из ножен, перерубил веревку, на которой Кугель был подвешен к потолку…
Глава 23
Сами мы, конечно, никогда бы не проникли в секретный тоннель Штейрхоффа, даже найди мы тот без посторонней помощи. В подвале, куда Псина стаскала пять мертвых тел (по всей видимости, хозяина, хозяйку, двух их малолетних сыновей и бабушку – горбатую старуху), пол был вымощен огромными каменными плитами. Под одной из них и скрывался тоннельный вход. На что не намекало абсолютно ничего. Его закрывала такая же плита, как и остальные, а сверху они были засыпаны прелой соломой.
Весила плита изрядно, так что мы не смогли бы даже приподнять ее, не то, что сдвинуть с места. Впрочем, прикасаться к ней и не потребовалось. В углу подвального помещения была развешена на деревянных костылях всяческая утварь. Подойдя к ней, Кугель снял с одного костыля рваный лошадиный хомут, затем взялся за сам костыль и вытянул его из стены. И не только его. Вместе с ним из отверстия вытянулась тонкая веревка, за которую посыльный сначала дернул один раз, а потом, спустя некоторое время, взялся делать это раз за разом.
Снаружи в подвал не проникали никакие звуки. И когда до нас вдруг долетели едва слышные – словно доносящиеся из-под земли, – удары колокола, даже я догадался, что они имеют отношение к Кугелю и его веревке. Точнее говоря, колокол и звонил под землей, на другом конце тоннеля. А раскачивающий его звонарь находился с нами в одной комнате.
Звонил он не простым набатом, а по определенной системе: то выдерживал паузы, то начинал бить в колокол часто-часто. И прекратил это лишь тогда, когда нужная плита сначала немного опустилась вниз, а потом заехала под соседнюю, открыв нам лаз размерами три на три шага. А пока мы всматривались в темноту внизу, Кугель вернул на место веревку с костылем и снова повесил на него хомут, припрятав сигнальный механизм до следующего использования.
Вход в тоннель был невелик. Зато сам он оказался довольно просторным и обложенным камнем. Кугель взял стоящий под лестницей масляный светильник и зажег его от факела, что мы принесли с собой. После чего в тоннеле стало заметно светлее, хотя соваться туда мне все равно было боязно. Особенно после того, как плита над нами, вновь придя в движение, улеглась на прежнее место и отрезала нам путь к отступлению.
Того, кто ее двигал, мы не увидели – ее механизмами управляли с противоположного конца тоннеля. Я посмотрел на потолок, но не обнаружил протянутых под ним тросов. Наверное, они были упрятаны в особые каналы за каменной кладкой. Зато я обнаружил кое-что другое: наполняющий тоннель запах. Странный и довольно неприятный.
Это был не обычный для таких мест, запах сырости и плесени. Помимо них здесь воняло еще кое-чем. А именно – зверинцем! В точности такие же ароматы витали под трибунами амфитеатра Дорхейвена. Там, где находились клетки с дикими зверьми, привезенными для убоя на гладиаторской арене; впрочем, от клеток с гладиаторами разило немногим лучше.
– Откуда это так несет? – спросил я, поводив носом по воздуху.
– Закопай меня Гном! – выругался Баррелий. И выхватил меч так резко, что я вздрогнул и попятился. – Мне хорошо знакома эта вонь! Ты куда нас завел, Кугель, а?!
Когда в руке у Вездесущей появилась кривая канафирская сабля, я даже не заметил. Она извлекла клинок из-под плаща еще стремительнее, чем кригариец обнажил свой.
– Успокойтесь, прошу вас! – Наш проводник выскочил вперед и, разведя руки в стороны, преградил нам путь. Странно, зачем он это сделал – ван Бьер и Псина схватились за оружие, намереваясь защищаться, а не атаковать. – Не надо волноваться! Я забыл вас предупредить: в туннеле, мы используем особую систему охраны. Или, правильнее сказать, особых охранников. Сейчас они надежно заперты в своих клетках, но если бы вы сломали плиту и вторглись сюда с недобрыми намерениями, вам пришлось бы несладко.
– Вы используете для охраны громорбов?! – В голосе Баррелия прозвучали одновременно и удивление, и злоба. – Но ведь это… не вполне законно, насколько я в курсе.
Упомянув про громорбов, монах отнюдь не добавил мне храбрости. Напротив, отбил все желание идти дальше, пусть даже Кугель заверял, что у него все под контролем.
В отличие от демонов, иной нечисти, а также мерзейшего Гнома, громорбы принадлежали к тем его прислужникам, чье существование было полностью доказано. Когда стряслась самая ужасная катастрофа нынешнего века, и один из крупнейших городов юга Азурит почти наполовину ушел под землю, из возникших в нем провалов повылезало немало громорбов и других тварей. Тех, которых прежде видели редко, так как они обитали в глубоких пещерах, коими изрезаны недра чуть ли не всей Промонтории. И которые хоть и не выносили дневной свет, все равно изгнали из Азурита и окрестностей всех жителей, устраивая им еженощный террор.
Изловить громорбов живьем было сложно. Днями они отсиживались под землей, а ночами имели перед охотниками-людьми преимущество, превосходно ориентируясь в кромешной тьме. Вдобавок они были человекообразны, разумны и умели пользоваться примитивным оружием вроде камней и дубин. А учитывая, что рост взрослого громорба составлял пять-шесть человеческих шагов, и весил он, как пара верблюдов, можно себе представить, сколь огромными дубинами они размахивали и какой величины камни швыряли.
Для гладиаторских боев пойманных громорбов не использовали. В отличие от рабов-гладиаторов, это был слишком редкий и дорогостоящий товар, чтобы умерщвлять его на арене. Зато в бродячих цирках и зверинцах этих закованных в цепи и посаженых в клетки, безволосых исполинов показывали в полутемных шатрах, и они привлекали к себе толпы зрителей. Года три назад я видел такую тварь на дорхейвенской ярмарке, поэтому уже имел представление, как они выглядят. И все же грядущая встреча сразу с несколькими громорбами наводила на меня страх. Вырвись хотя бы один из них из клетки, он шутя размажет меня и остальных по полу, стенам и потолку, наплевав на то, кто из нас ребенок, а кто – кригариец.
– Идите строго по центру прохода, – предупредил Кугель. – К клеткам не подходите. Помните: у громорбов длинные руки, которыми они в мгновение ока порвут вас напополам.
Да уж мог бы не напоминать! По причине юного возраста я ненавидел следовать правилам, которые диктовали мне взрослые. Только это был явно не тот случай. И потому я шагал по прочерченной через центр коридора, белой полосе с опаской начинающего канатоходца, боящегося совершить даже одно неловкое движение.
Тоннель стерегли четыре громорба. Их камеры представляли собой тесные ниши: две в одной стене коридора и три в другой; одна, видимо, предназначалась для временного заточения в ней чудовища, в чьей камере проводилась уборка. Решетки на нишах были из железных брусьев толщиной с человеческую руку. И хоть этого хватало, чтобы обезопасить людей от монстров, я пришел в еще больший ужас, когда обнаружил, что многие брусья отмечены следами чудовищных ударов и заметно погнуты.
Наше появление тоже вызвало у узников оживленный интерес. Из камер послышались возня и сопение, и когда мы поравнялись с ними, к решеткам уже приникли четыре гигантские уродливые рожи. На мое счастье громорбы прикрывали свои глазищи ладонями и взирали на нас сквозь пальцы, так как их слепил свет факела и фонаря. Поэтому я не видел нацеленных на нас, свирепых взоров. Но все равно старался не поворачивать головы и таращился в спину идущей впереди меня Псины.
А гномье отродье не только разглядывало нас, но еще и взялось между собой разговаривать. Видимо, обсуждало людишек, которые нечасто сюда заглядывали, да еще такими странными компаниями. Язык громорбов состоял из утробных рыкающих звуков, и, похоже, в нем было не шибко много слов. Однако по интонации можно было понять, что узники рады поглазеть на что-то новенькое. И теперь им будет что обсудить в ближайшее время, поскольку с новостями дела здесь обстояли плоховато.
Но кое-что было для них и хорошо – от отсутствия солнечного света они точно не страдали.
Баррелий завершал нашу короткую процессию. И когда он внезапно остановился, я заметил это не сразу. А когда заметил, он успел отстать шагов на десять. И теперь стоял напротив клетки одного из громорбов и…
…Да неужто пытался с ним заговорить?
– Баррелий, что ты делаешь? – удивленно воскликнул я.
– Вы в своем уме, сир?! Не смейте дразнить это чудовище! Немедленно прекратите! – чуть не задохнулся от волнения Кугель, оглянувшись вслед за мной. А вот Вездесущую странный поступок монаха ничуть не удивил. Резким жестом велев мне и проводнику заткнуться, она тоже остановилась и стала молча наблюдать за тем, что вытворял чокнутый кригариец.
Было слышно, что он издает те же звуки, что и громорбы. Правда, рычал он не столь басовито, как они, но, кажется, собеседники его отлично понимали. Кугель зря боялся: они вовсе не подумали, что ван Бьер их дразнит. Заговорив с одним чудовищем… или, вернее, нарычав на него, монах добился, что оно высунуло ручищу из клетки и… нет, не схватило наглеца, а указало ему на камеру по другую сторону коридора. В ответ на это Баррелий пророкотал нечто, похожее на благодарность, а потом повернулся и направился в указанном направлении. Прямо к клетке другого громорба.
Возле этой камеры кригариец простоял намного дольше. Причем стоял он почти вплотную к решетке, что выглядело прямо-таки несусветной бравадой. В действительности же, как я понял, монах выказывал таким образом монстру свое доверие. Или даже уважение – не иначе, громорбы считали этого собрата своим вожаком. С которым ван Бьеру и надо было беседовать, если он хотел, чтобы они начали уважать его в ответ.
– И что это сейчас было? – осведомилась у Баррелия Псина, когда тот, наговорившись с узниками, снова присоединился к нашей компании.
– Да так, потрепался с ребятами о житье-бытье, – как ни в чем не бывало пожал плечами монах. – Поведал им вкратце о том, что творится у них на родине. Разузнал, нет ли у нас общих знакомых. Рассказал, зачем их тут на самом деле держат… Кстати Ур, их вожак, пожаловался, что новый тюремщик недодает им мяса. Проверьте, Кугель – возможно, этот тип, которого громорбы прозвали Вонючкой, и вправду у вас подворовывает.
– Так, значит, сир, вы – кригариец! – осенило посыльного. – Легенды гласят, что из всех живущих на земле людей только кригарийцы понимают гномий язык отродья вроде громорбов, себуров или криджей. И поэтому только кригарийцы знают их слабые места и могут сражаться с ними в одиночку.
– Не буду спорить – ты меня разоблачил! – усмехнулся в усы Пивной Бочонок. – Хотя легенды как всегда по большей части врут. Возможно, с полудохлым криджем я еще в одиночку и справлюсь. Но с себуром и тем паче громорбом – даже не проси. Ни за какие деньги я не выйду один против кого-то из этих тварей.
– Великий Громовержец! – Взволнованный Кугель вскинул руки к потолку. – К нам в гости пожаловал настоящий кригариец! Сколько лет служу сиру Штейрхоффу, но даже не припомню, когда сюда заглядывал кто-то из ваших братьев!
Вездесущая презрительно фыркнула – кажется, чужая слава изрядно ее раздражала.
– Да полноте, – отмахнулся ван Бьер. – Тоже мне, невидаль! Ты еще скажи, что по такому случаю вы закатите в мою честь пирушку!.. Просто устрой мне встречу с твоим хозяином, и я буду тебе за это премного благодарен. И братьям своим при встрече расскажу, что не все в Кернфорте помешаны на золоте – есть там и хорошие, бескорыстные люди. Такие, как Кугель, посыльный сира Магнуса Штейрхоффа.
Как сильно польстило Кугелю обещание прославить его среди кригарийцев, он не ответил. Но сказал, что сделает все возможное, дабы помочь монаху, и на сей раз его слова прозвучали искренне.
– Как ты выучил язык громорбов? Это ведь, небось, очень сложно, – спросил я ван Бьера. Белая "полоса безопасности", по которой мы шагали, закончилась, и здесь уже можно было не опасаться нечисти.
– Выучить гномий язык вовсе несложно, потому что он прост до безобразия, – ответил Баррелий. – Когда-то, в стародавние времена, все эти твари были людьми, которые, прячась от своих врагов, спустились в пещеры. Да так глубоко, что там уже ощущался жар гномьих печей. Отчего кожа беглецов покрылась незаживающими язвами и у них выпали все волосы. Многие из них сумели в конце концов выжить, вот только расплата за эту жизнь была тяжкой. Их дети стали рождаться уродами, которые в свою очередь рождали еще более жутких уродов, и так – на протяжении веков… Зато эти уроды были гораздо более приспособлены жить в темноте и не страдали от глубинного жара.
– Я знаю эту легенду, – заметил я. – Только в ней про гномий язык ничего не говорилось.
– Само собой, что язык уродов со временем тоже менялся, – продолжал ван Бьер. – Но не настолько, чтобы он перестал напоминать человеческий. Так что на самом деле он учится он легко. Куда сложнее найти учителя этого языка, поскольку таковой был лишь среди кригарийцев, да и тот давно умер. Ты же знаешь, что я вырос в Промонтории, в монастыре Альтогорн, что стоял в южных отрогах Ольф. А тамошняя земля вся изрыта гномьими пещерами. Не скажу, что эти твари часто выбирались на поверхность и досаждали нам, но порой ночами мы натыкались на них в горах. И приятного в тех встречах было мало, если ты не владел их языком и не мог похвастаться знакомством с кем-нибудь из вождей громорбов или себуров. Это всегда производило на них впечатление и повышало твои шансы остаться в живых.
– Про знакомства с вождями вы, разумеется, врали, да?
– Вовсе нет. Нельзя научиться языку, лишь вызубрив слова и умея составлять из них фразы. Даже знание такого несложного языка, как этот, надо было оттачивать на практике. Вот нас и заставляли в качестве экзамена спускаться в гномьи пещеры и общаться с их обитателями. И мы спускались – а что еще оставалось? Брали мешок с подарками, чтобы громорбы не разорвали нас сразу же при встрече, и разыскивали их вот также в темноте, при свете факела. Сказать, какого ужаса мы там натерпелись, значит, вообще ничего не сказать. Многие из нас, молодых монахов, вернулись с того экзамена седыми и заиками. Или теми и другими сразу.
– А как вы доказывали, что прошли испытание? Ведь одного вашего возвращения из-под земли было для этого недостаточно. Как учитель узнавал, что вы не просто отсиделись в темноте, а встречались с тварями и говорили с ними?
– Верно мыслишь, парень. Те из нас, кто находил с ними общий язык, просили у них в обмен на мешок подарков человеческую кость – наилучшее доказательство из всех возможных. Крепкие-то кости своих мертвецов они без остатка используют, мастеря из них оружие или укрепляя ими стены пещер. А наши, хрупкие, у них считаются безделицами, которые не жаль пустить на украшения или детские игрушки. Но найти в их пещерах скелет человека все равно нельзя. Эти твари любой находке рады, отчего у них болезненная страсть к собирательству всего и вся. Кроме разве что булыжников.
– А где громорбы брали наши кости?
– Ха! А сам-то как думаешь?
– Вырывали из тех монахов, которые проваливали экзамен на знание гномьего языка?
– В том числе и у них – было дело. Не все мы, к несчастью, возвращались обратно на поверхность. Но помимо нас хватало других идиотов, которые спускались в пещеры Промонтории на поиски легендарных сокровищ Гнома. Вот только все, что они находили внизу – это мучительную гибель во мраке от клыков громорбов, себуров и криджей. А больше там никогда ничего и не было.
– Хватит болтать! – огрызнулась Вездесущая. И указала на появившиеся в свете факела и фонаря массивные ворота. – Мы почти пришли.
– Почему ты хочешь, чтобы она шла с нами в банк? – поинтересовался я у ван Бьера. Я понизил голос, но идущая впереди Псина, конечно, все равно меня слышала. Ну и пусть. Когда я давеча предложил Кугелю взять с собой лишь одного "друга", она отлично поняла, кого я имел в виду.
– А ты хочешь, чтобы я прогнал Вездесущую и оставил ее у тебя за спиной, обманутую и озлобленную? – поинтересовался в ответ кригариец. – Нет уж, парень, пускай лучше Псина находится рядом с нами. Так я хотя бы смогу приглядывать за нею, и ей будет сложно устроить нам гадость. А вот если мы ее обидим, она точно в долгу не останется. И встретит нас на выходе из банка во всеоружии. А какое у нее есть в запасе оружие, нам лучше не проверять. По крайней мере, на собственных шкурах…
Глава 24
Слухи, что дошли до нас на подходе к городу, оказались неточны. Сиру Магнусу было доподлинно известно, что из Четырех Семей пока что погибла всего одна – Кляйны. Чей банк к этому моменту тоже прекратил свое существование, ибо был разграблен подчистую. А Базели и Марготти, как и Штейрхоффы, вовремя заняли оборону и по сию пору успешно ее удерживали.
– Ну здравствуй, Шон Гилберт! Тот, который с недавних пор уже не "младший", а один-единственный. И все-таки ты больше похож не на отца, а на свою мать, с которой я тоже имел честь быть знакомым, – поприветствовал меня сир Магнус после того, как я и мои спутники были доставлены в зал для приема важных клиентов банка Штейрхоффа. Где мы в нашей замызганной одежде ощущали себя, мягко говоря, не в своей тарелке.
Впрочем, одежда, в которой встречал нас хозяин – дородный седобородый старик, – тоже была не парадной. Находясь на осадном положении, все мужчины замка облачились в доспехи и ходили при оружии, а женщины носили скромные платья и прически. Дети же и вовсе не показывались на глаза. Наверное, им было велено сидеть в своих комнатах и не путаться под ногами у взрослых.
Правда, выглядели обитатели замка не подавленными, а вполне спокойными и уверенными в себе. Как выяснилось из обрывков разговоров, подслушанных нами в коридорах, пока нас вели сюда: Штейрхоффы не сомневались, что продержатся до прибытия подмоги. Все атаки хойделандеров были отбиты, причем ценою малой крови. Так что Чернее Ночи при всем старании не возьмет штурмом эти стены за те считанные дни, что ему оставалось бесчинствовать в Кернфорте.