2
Алекс Шляпников открыл глаза. Вернее, один глаз - другую половину лица покрывала корка запекшейся крови. Боли не было. Вообще. Мало того, Алекс не чувствовал своего тела - разбитого, изломанного падением на острые обломки.
Когда он перевернулся и сел, впечатление оказалось странным. Мир перед глазом повернулся и занял иное положение, - и только. Руки, ноги, седалище никакими осязательными ощущениями не откликнулись… Казалось, он отлежал всё тело разом - словно руку, неосторожно подсунутую во сне под голову.
Алекс скосил глаз - желая убедиться, что детали организма действительно на месте. Всё пребывало в наличии… Но никак не докладывало мозгу о своем существовании.
Может, оно и к лучшему… Левая рука была сломана - и самым гнусным образом. Из разорванного рукава куртки торчали белые обломки кости. Нога - опять-таки левая - сгибалась под весьма подозрительным углом.
Так, а что с ребрами… Алекс увидел, как его правая рука (сознание упорно твердило: не его! чужая! чужая!) - поползла вверх, начала ощупывать грудь через ткань куртки и рубашки. Напрасный труд - ни пальцы, ни тестируемая поверхность кожи ничего не ощущали…
Он с вялым упрямством откинул джинсовую полу, попытался справиться с пуговицами рубашки - справиться неживым протезом, безуспешно прикидывающимся его конечностью… Получилось плохо - соразмерить усилие не удалось, пуговицы отлетели с мясом.
Подозрения вполне подтвердились - ребра оказались сломаны. Обломки бугрили, натягивали кожу. Алекс подумал, что при каждом вдохе… При вдохе???!!!
Следующие несколько мгновений Алекс ни о чем не думал. Пригнув голову к груди, тупо всматривался, пытаясь углядеть хоть какие-то признаки дыхания. Тщетно. Грудная клетка не шевелилась… Никаких признаков, что воздух все-таки поступает в легкие.
Он целенаправленно попробовал глубоко вдохнуть. Получилось - сломанные ребра шевельнулись, один острый обломок проткнул изнутри кожу. Кровь из ранки не потекла.
Совершить обратный процесс - выдох - потребность не возникала. Но Алекс выдохнул - точно так же, усилием воли.
Ребра вновь колыхнулись. Откуда-то - из шеи? до ее обследования пока не дошли руки - раздался неприятный свистящий-шипящий звук. До сих пор Алекс его не слышал.
Он понял, что вдохнул ВПЕРВЫЕ с того момента, как открыл глаз и увидел красноватую, слоистую поверхность каменного обломка… Пытаться нащупать пульс не имело смысла…
Я УМЕР.
Мысль не была окрашена какими-либо эмоциями.
Даже тот факт, что он не наблюдает СВЕРХУ за своим неподвижным телом, но отчего-то застрял ВНУТРИ тела относительно дееспособного, Алекса Шляпникова не удивил.
Мертвые не умеют удивляться.
3
Приспособление за спиной Кравцова вращалось, медленно сбрасывая с бухты витки шнура. Вращалось и поскрипывало - не то было совсем новым и пока не разработалось, не то нуждалось в изначальной смазке - о чем он по своей спелеологической неопытности не позаботился… Звук оказался достаточно противным - но Кравцов ему радовался. Все трое шли молча, а так хоть что-то нарушало мрачную тишину подземелья.
Все-таки люди - нормальные люди - не предназначены для пещерной жизни, думал Кравцов. И ошибаются историки, рассуждающие о "пещерном веке". Не будут люди по доброй воле забиваться в каменные могилы. По беде, спасаясь от врагов, - да. Создавая святилища духов, призванные всем антуражем внушать трепет, - да. Но жить? Бр-р-р…
Ход, поначалу узкий и низкий - даже мальчишкам пришлось согнуться - расширился и стал выше.
Все пока совпадало с текстом, повествующем о последнем походе штабс-ротмистра Дибича. Но это не радовало. Потому что скоро начнется запутанный лабиринт, исследовать который за три часа никак не получится…
Может, оно и к лучшему. К той ипостаси Твари, что повстречалась Дибичу, в компании с Даней и Пещерником лучше не соваться. Да и в одиночку не очень-то хочется… Но придется. Хотя проблема: как пройти лабиринт? - остается…
Идущий вторым Васёк вскрикнул, оборвав невеселые размышления писателя. Кравцов обернулся прыжком, вскинул ствол…
Уф-ф-ф… Вроде все в порядке. Мальчик наклонился, рассматривал что-то под ногами в свете фонаря, сказал удивленно:
- Смотрите-ка, ворона! Дохлая… Странно, они же под землю никогда не залетают…
- Здешние залетают… - мрачно возразил Даня. - Тут, брат, такие вороны водятся, что ой-ой-ой…
- Водились, - поправил Кравцов. Луч его фонаря скользнул вперед по каменному полу и высветил второй птичий трупик. Чуть дальше еще один…
- То-то я и думал, - сказал Даня, - их тут до дури было, потом все исчезли… А сколько мы зарыли? Ну сотни две, не больше… А они вон куда подыхать забрались.
Кравцов подумал, что скорее наоборот - птицы не успели выбраться из подземелий. По крайней мере, лежали клювами к выходу. Он поднял одну ворону - холодная, окоченевшая… Однако - никакого запаха, свидетельствующего о гниении и разложении.
Мертвые вороны продолжали попадаться - всё чаще и чаще. Вскоре пришлось тщательно выбирать, куда наступать, - чтобы не раздавить невзначай птичью тушку.
- Пойдем туда, - сказал Кравцов у первой развилки. И кивнул на проход, в который протянулась вымощенная из трупиков дорожка. - Посмотрим, что тут за птицеферма…
Похоже, обитатели "птицефермы" собирались поголовно сменить место жительства… И не успели. После третьей развилки выбирать уже не приходилось - птичьи трупы устилали дорогу сплошным ковром. Преодолевая брезгливость, пошагали прямо по ним. Тушки подавались под ногами, косточки похрустывали. Все молчали.
Неожиданно Пещерник остановился. И сказал:
- Не нравится мне эта пещера… Неправильная.
Кравцов и Даня тоже остановились.
- Почему? - коротко спросил писатель. У Васька имелся опыт хождения под землей и сбрасывать его ощущения со счетов не стоило.
Однако мальчишка ничего толком объяснить не смог:
- Будто не камень вокруг, а… Помните анекдот? Как Илья Муромец орал, орал в пещеру, Горыныча на бой вызывал - а дыра-то задницей оказалась? Ну так вот, мы как бы в такую дыру и залезли… Живое все вокруг, не каменное.
- Грузишь, - констатировал Даня, пощупав стену. - Камень как камень: холодный, твердый…
- Ну не знаю я… Говорю же, кажется так… Неправильное всё, а отчего - не понять…
Но желания повернуть назад Вася пока не высказал. К тому же после крутого поворота и резкого сужения хода они пришли .
4
Двое бойцов Чагина, наблюдавших из восточного крыла развалин за парком и сторожкой писателя, не имели понятия о задании, полученном покойным Слюсаренко от шефа. С Архивариусом тоже никогда не имели дела. Да и вообще были из молодых и не подозревали о подоплеке происходивших и готовящихся событий.
Поэтому следили за серым джипом, подкатившим к вагончику, всего лишь с любопытством.
Зрелище действительно оказалось занимательным. Сначала распахнулась водительская дверь машины, но водитель не вышел. Затем сама собой поднялась задняя, пятая дверь джина. На землю медленно опустился пандус - опять-таки без чьего-либо видимого участия.
После чего наружу выкатилась сверкающая хромом загадочная конструкция: не то модель марсохода в натуральную величину, не то боевой робот, сбежавший из секретнейшей лаборатории Пентагона.
Выкатилась и с мерным жужжанием обогнула джип, подкатила к водительской дверце, выполнила несколько маневров и остановилась вплотную к машине. Сидевший за рулем человек перебрался на конструкцию - перебрался лишь при помощи рук. Ибо ног у него не было.
- Бляха муха… Инвалид… - удивился один из бойцов. И немедленно доложил Маркевичу. Тот распорядился коротко - не предпринимать ничего.
5
Верх инвалидного кресла остался прежним. Новое же шасси действительно напоминало вездеход, предназначенный для экстремальных условий. Десять широких колес низкого давления не завязли бы ни в болоте, ни в глубоком сугробе, ни в песчаной пустыне; система компенсаторов позволяла сохранять равновесие на склонах крутизной до пятнадцати градусов.
И все равно Архивариус сомневался, что стоившее изрядных денег средство передвижение сумеет втиснуться внутрь графских руин… Добираться ползком, извиваясь, как перерубленный червяк, очень не хотелось. Он рассчитывал на помощь писателя, но мобильник того не отвечал, а на двери сторожки висел замок.
К тому же он чувствовал, что из развалин за ним наблюдают. Позориться на глазах у орлов из "Рапиры" не хотелось вдвойне. Да и фактор времени играл немаловажную роль. Весь расчет был на то, что стрелять в него сразу не станут: пока информация дойдет до седоголового, пока он отдаст соответствующий приказ…
Можно успеть. Вернее, попытаться успеть.
Никакой уверенности в успехе авантюрного предприятия у Архивариуса не было.
…Опасения оказались напрасными - в той их части, что касалась проникновения в здание. Инвалидный марсоход зажужжал сильнее, но преодолел-таки достаточно крутую насыпь. И втиснулся в проем, слегка зацепив кирпичи далеко выступающими вбок колесами.
Внутри все осталось по-прежнему - совсем как пятнадцать лет назад. Но может быть, так лишь казалось. Архивариус ни разу не был здесь после ночного визита в обществе мертвого эсэсовца - но сделанные Валентином Пинегиным снимки и видеозапись изучил самым внимательным образом.
Задерживаться он не стал. Не время предаваться воспоминаниям. Люди Чагина могли в любой момент перейти от наблюдения к активным действиям.
Кресло-вездеход сразу покатило в коридор, ведущий к лесенке. В коридор, которого не существовало - здесь и сейчас. И который существовал - где-то неподалеку…
Груда кирпичей - замшелых, сцементированных набившейся между ними землей - лежала на том же месте. Архивариус остановился рядом с ней. Вынул из кармана бумагу - старую, пожелтевшую и ломкую, запаянную для сохранности в пластик. Поднес к глазам, хотя давно наизусть знал, что там написано.
Сей документ - всего две рукописных строчки и стилизованное изображение ключа - обнаружили в свое время среди бумаг, оставшихся после умершего в симбирской ссылке Александра Федоровича Лабзина, известнейшего мистика, главы "Умирающего Сфинкса". Бумага проделала долгий путь через аукционы и частные собрания любителей архивных редкостей - и пять лет назад оказалась у Архивариуса.
Верхняя строчка была выведена арабской вязью - и при прочтении звучала как набор слов, на слух тоже звучащих как арабские, но совершенно бессмысленных. Ниже приводилась транслитерация кириллицей - с ятями и твердыми знаками, выполненная старомодным почерком со множеством завитушек…
Исследователи, изучавшие документ в конце девятнадцатого века в числе прочего наследства Лабзина, лишь одно установили доподлинно: почерк принадлежит самому Александру Федоровичу. Изображение ключа вызывало смутные ассоциации с розенкрейцерами - но ничего конкретного в этой связи выяснить не удалось…
Архивариус надеялся, что правильно понял смысл записки. Что правильно истолковал интерес Лабзина к усадьбе Скавронских-Самойловых… Что ключ подойдет к замку.
И он прочитал нижнюю строчку - громко, вслух, надеясь, что правильно ставит ударения:
- Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах!
Архивариус и сам не представлял толком, что должно произойти… Не произошло ничего. Ни с ним, ни с окружающими развалинами. Все оставалось как и прежде.
Он закрыл глаза и продолжал твердить те же слова, то тише, то громче, меняя интонацию и скорость произнесения:
- Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах! Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах! Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах!!!
Последнюю фразу он громко выкрикнул - так, что зазвенело в ушах и развалины откликнулись звенящим эхом… И вдруг понял: что-то произошло.
Легкий звон продолжал стоять в ушах. Воздух вокруг стал чуть иным - исчезли доносящиеся снаружи запахи. Лицо чувствовало слабый поток теплого воздуха… И - чей-то неприязненный взгляд.
Архивариус понял, что сейчас откроет глаза - и увидит пустые, бездонно-черные провалы глазниц мертвого немца. Теперь он знал, как того звали когда-то: Гельмут-Дитрих Кранке, оберштурмбанфюрер СС…
Он поднял веки резко, решительно, словно нажимая на спуск пистолета. Кранке перед ним не было. На стене горел факел, освещая коридор красноватыми отблесками. Впереди виднелся ход в подвал и верхние ступени ведущей вниз лестницы. Архивариус шагнул туда.
ШАГНУЛ???!!!
Он застыл, не в силах поверить, опасаясь опустить глаза и увидеть, что стал жертвой осязательной галлюцинации… Потом взглянул-таки вниз. Кресла не было, кресло куда-то подевалось… Вместо него Архивариус увидел серые отглаженные брюки и ботинки. Знакомые ботинки - самые последние, которые он обул в своей жизни.
6
Когда удивительное инвалидное кресло вкатилось в развалины и исчезло из поля зрения наблюдателей, они вновь связались с Маркевичем.
Женя подтвердил свое прежнее распоряжение: оставаться на месте, не предпринимать ничего. И судя по доносящимся изнутри дворца звукам, сам ничего не предпринял. Инвалид раскатывал по руинам, как по собственной квартире. В свете прочих принимаемых для обеспечения секретности мер это казалось более чем странным…
И бойцы по экстренному каналу связи вышли на вышестоящее начальство. На Чагина. Приказ седоголового заставил наблюдателей схватиться за оружие и броситься внутрь. Впрочем, и без того они недолго бы усидели на месте - спустя несколько секунд мощный грохот потряс руины. Обвал. Как раз в том крыле, куда заехало кресло.
У груды кирпичей собрался весь личный состав, имевшийся на тот момент в "Графской Славянке" - семеро бойцов. И никто не понимал ничего. Обвал, похоже, произошел именно здесь - никаких иных его следов обнаружить не удалось. Кресло - расплющенное, искореженное - виднелось из-под кирпичей и вроде бы подтверждало такое предположение. Однако, судя виду обломков, слежавшихся в единую массу, произошел сей катаклизм долгие годы назад. А то и десятилетия.
Когда изуродованный заморский механизм освободили из-под завала, удивление переросло в изумление. Никаких следов человеческого тела! Как безногий калека умудрился имитировать обвал? И впихнуть свой агрегат под обломки, никак их не потревожив? И затем растаять в воздухе? Версии высказывались самые дикие.
Двое бойцов - наблюдатели из восточного крыла - в обсуждении не участвовали. И нехорошо поглядывали на Женю Маркевича…
7
Лучи фонарей скользили по пещере - формой она напоминала грушу, поставленную вертикально, хвостиком вверх, и слегка сплюснутую с боков.
Мертвых ворон оказалось здесь столько, что все предыдущие находки, показались мелочью, недостойной удивления. Здесь птичьи трупики высились настоящей горой. Серо-черный конический холм превышал по высоте человеческий рост. И его вершина была направлена точно к хвостику пещеры-груши.
Всё это напоминало картину художника Верещагина "Апофеоз войны" - если заменить человеческие черепа вороньими тушками.
Кравцов посветил вверх, все трое задрали головы. И увидели темное отверстие - там, где каменные своды почти сходились в одну точку. Футбольный мяч, пожалуй, в ту дыру пролез бы. Человек - едва ли.
- Оттуда они и сыпались… - сказал Даня.
Кравцов кивнул. Так оно и происходило. Сверху лился нескончаемый поток полуживых птиц, и верхние давили нижних, и лишь упавшие последними смогли поковылять к выходу… Что же там, наверху? Инкубатор Твари, штамповавший лжеворон? Очень похожих на настоящих, но не позволяющих заснять себя на видеопленку и не разлагающихся после смерти?
Теперь уже всё равно. После смерти старого Ворона фабрика ворон-призраков приказала долго жить…
Или наоборот? Что-то стряслось со спрятанным в недрах горы "механизмом" - и у старика начался обратный отсчет?
Тем временем Вася-Пещерник потихоньку двигался вдоль края пещеры. Под ногами здесь ничего не хрустело - все вороны лежали ближе к середине.
- Смотрите, дверь! - позвал Васёк. Особого удивления в голосе не чувствовалось, словно сколоченные из толстых досок двери были в недрах Поповой горы самым обычным явлением.
- Я думал, мы первые… - разочарованно добавил Пещерник. - А тут… Всегда так. Уж какую классную пещеру на Поповке строили, а нынче в нее даже заходить не хочется…
Он не знал, что как раз сейчас кое-кто очень стремится в пещеру, вырытую им в обрывистом берегу речки Поповки.