2
Уснуть он смог лишь засветло. И проспал почти до полудня - без каких-либо сновидений.
Разбудило пиликанье мобильника. Звонила Танюшка.
- Папка, привет! Ну как ты там на новом месте?
- Нормально, - ответил Кравцов заспанным голосом. Не рассказывать же дочери о ночном кошмаре, в самом деле.
Танюшка тараторила дальше, похоже, не услышав его ответ:
- Слушай, папка, у меня к тебе дело на миллион рублей!
- Куда подойти за деньгами? - спросил Кравцов, окончательно проснувшись.
- У-у-у… - После секундного раздумья дочь не стала реагировать на шутку. - В общем, мне нужна сказка.
- Название и автора помнишь? Или народная?
- Да нет же! Мне надо написать сказку! Последнее задание по литературе перед каникулами. Поможешь?
- Так помочь или написать за тебя?
- Ну папусик… Ты же всё понимаешь… У меня экзамены на носу, а тебе это - раз плюнуть. Ты ведь у нас писатель…
В голосе её определенно появились льстивые нотки. Раз плюнуть… Недавно, действительно, так и было. Ладно, уж на уровне пятого класса писатель Кравцов даже в нынешнем своем состоянии что-нибудь из себя вымучит.
- На какую тему? - спросил он.
- Сказка о предмете. О любом. Какой первым на глаза попадется. Но чур небольшую - на пару страниц. А то ж я тебя знаю - войдешь во вкус да как размахнёшься…
- Послезавтра я буду в городе. Если успею сочинить - занесу. Устраивает?
- Вполне. Папусик, ты прелесть! Ну всё, я побежала, большая перемена заканчивается. Чао!
В трубке запищали короткие гудки.
Он встал, оделся, широко раздёрнул занавески. Окно выходило прямо на графские развалины. Провалы окон словно смотрели заинтересованно: что за новый человечек появился и копошится тут? Причём напоминало это взгляд не глаз, но пустых глазниц черепа. В принципе дворец и был сейчас скелетом - с которого содрали плоть безжалостные люди. Кравцову стало неуютно - и он задёрнул занавески. Неприятное всё-таки здание. Хотя в детстве вроде так не казалось…
Если предположить, думал Кравцов, что у зданий, особенно у старинных, есть какое-то подобие души - некий совокупный отпечаток мыслей и чувств строителей и обитателей, то у этого разбитого и изувеченного дворца душа маньяка-убийцы.
Редкий год он не мстил изуродовавшим его людям, не разбирая правого и виноватого. В основном гибла молодежь - спасовские подростки и молодые парни; так уж они устроены, что бурно растущий организм требует адреналина, толкая, особенно на глазах у сверстников, на самые рискованные подвиги, порой просто глупые, порой даже криминальные…
А залезть, невзирая на все запрещающие таблички, по отвесной стене, цепляясь за неглубокие выбоины и едва заметные выступы, да ещё намалевать краской, крупными буквами в самом недоступном месте, своё имя (кто постарше - писали имена любимых девушек) - это был поступок, позволяющий долго ходить с высоко поднятой головой. Если, конечно, всё заканчивалось благополучно.
Чаще всего такие шалости сходили с рук, но порой торчащий из стены обломок перекрытия на неоднократно пройденном маршруте вдруг обрушивался под ногой очередного скалолаза… И мало кто из неудачников отделывался легкими травмами от падения на груды битого кирпича.
Иные из этих трагедий были очень странными.
Например, на памяти Кравцова погиб парень - не из их компании, лет на пять старше. Сорвался на глазах у сверстников, пытаясь освоить новый маршрут - на доступных участках стен чистых мест для автографов почти не осталось. Упал, ударился затылком, умер через полчаса, не приходя в сознание.
Немедленно начались строгие беседы с пацанами, требования клятв не приближаться к проклятым развалинам, очередные обещания обнести наконец забором зловещее место (бетонная ограда тогда еще не стояла). Участковый несколько месяцев, проходя мимо, заглядывал к руинам и гонял даже ребятню, мирно игравшую поодаль от дворца…
Но ровно через год, день в день, младшего брата погибшего (было их два сына-погодка у матери-одиночки) нашли случайно на том же месте - полез на ту самую стену, в одиночку, без свидетелей… А ведь до того целый год и близко к развалинам не подходил, даже разговаривать о них не хотел. Младшего до больницы довезти успели, там он ночью и умер…
Изредка жертвами становились игравшие внизу, среди разбитых стен, ребятишки, и приезжие любители полазать в развалинах. Дворец различия между своими и чужими не делал, потемневшие кирпичи падали сверху непредсказуемо, но регулярно.
Вот и в этом году пострадал незнакомый Кравцову Валентин Пинегин. Точно ли незнакомый? Среди спасовских жителей такая фамилия не припоминалась, но было чувство, что где-то и когда-то Кравцов её уже слышал…
…Поздний завтрак совсем истощил скудный запас продуктов. Собираясь сюда, перегружать себя провиантом Кравцов не стал, рассудив, что прошли времена, когда в единственном на всю Спасовку сельмаге имелись в продаже лишь два сорта крупы да возвышались затейливыми пирамидами баночки с салатом из морской капусты, а рекламный плакатик повествовал о великой её пользе.
Предстоял визит в магазин. Кравцов собрался, взял деньги, запер дверь, не забыв включить сигнализацию. Спустился с лесенки-крылечка - и на этом его путешествие застопорилось.
Потому что неподалеку стояла девушка в белом платье. И судя по всему, ждала именно его.
Наверное, поклонница, подумал Кравцов скептически. Простояла, бедная, всё утро, ожидая своего кумира. А тот позорно продрых до полудня. Ой, как стыдно…
На самом-то деле на улицах его, конечно, не узнавали и автографов не спрашивали, - обе книги вышли без портрета автора. Давней, из юных лет, знакомой гостья тоже быть не могла - слишком молода. Оставался один вариант - увидела Кравцова вчера во время его автопрогулки по Спасовке - и влюбилась с первого взгляда. И теперь мается и стесняется, не зная как подойти. Ну и бог с ней, Кравцов облегчать ей задачу не собирался.
Равнодушно скользнув по девушке взглядом, он двинулся мимо.
И тут же выяснилось, что Кравцов ошибся в гостье. Робостью и стеснительностью та не страдала.
- Леонид Сергеевич! - позвала она уверенным голосом.
Он обернулся, посмотрел на неё внимательно.
Девушка была молода и красива - лет девятнадцать, много двадцать, золотистые волосы, синие глаза, точеная фигура…
Но Кравцову вовсе не от этого показалось вдруг, что из мира исчез весь воздух - абсолютно весь, до последней молекулы. И не от этого захотелось крикнуть ей: тебя нет! нет!!! сгинь! развейся! Он не крикнул ничего, бесполезно кричать в безвоздушном пространстве…
Девушка что-то говорила - губы беззвучно шевелились. Он попытался ответить - и ничего не получилось, но, наверное, девушка умела читать по губам, потому что добавила что-то ещё - так же беззвучно. Затем она улыбнулась.
Кравцов понял, что сходит с ума. И обязательно сойдёт, если только раньше не задохнется.
А еще он понял, что отнюдь не проснулся, когда в своём кошмаре ударил кулаком в окно погребенного под толщей воды вагончика. Всё последовавшее - и звонок Танюшки, и завтрак, и поход в магазин - было всего лишь сновидением.
Кошмар продолжался.
3
Впервые это случилось два года назад.
В своём первом опубликованном рассказе Кравцов изобразил реально существовавшего человека, к которому, так уж получилось, испытывал более чем неприязненные чувства. Фамилию не упоминал, ни настоящую, ни чуть измененную; внешность в подробностях тоже не описывал.
Просто в один из начальных моментов работы понял, что некий, до тех пор безликий, персонаж - не вызывающий симпатии и обречённый в финале погибнуть - тот самый человек. И продолжил писать, уже зримо представляя знакомое лицо и фигуру, подставляя знакомые поведенческие реакции в рожденные своей фантазией повороты сюжета…
Персонаж, как планировалось, погиб. От удара ножом в горло - Кравцов предпочитал круто замешанные сюжеты. Рассказ долго валялся без дела, а потом его принял один "толстый" журнал и напечатал в первом номере следующего года.
Номер ещё готовился к печати, когда Кравцов, обзванивая и поздравляя в предновогодний вечер друзей и знакомых, услышал дошедшую до него с большим опозданием весть: человек, послуживший прототипом убитому в рассказе, умер. Умер в тридцать восемь лет. Умер от рака гортани.
Кравцов отчего-то не спросил: оперировали его перед смертью? Наверное, побоялся узнать, что оперировали, что отточенная сталь коснулась именно горла, что попадание оказалось стопроцентно точным. Вместо этого выдавил из себя: когда? Минувшим летом, в июне, ответили ему. Июнь ни о чём Кравцову не сказал. Рассказ к тому времени был уже полгода как написан, но, кроме двух-трёх человек, его никто не читал, даже в журнал Кравцов отправил рукопись позже. И чёрт дернул его спросить: когда обнаружилась болезнь? Собеседник, так уж получилось, помнил это с точностью до дня. И назвал дату, когда участкового врача посетили первые подозрения. Потом он говорил что-то о направлении на исследование и о его результатах… - Кравцов не слышал ничего. Торопливо скомкал разговор, торопливо загрузил компьютер, открыл нужный файл… И долго смотрел в экран невидящим взглядом. Дата под тем самым рассказом разнилась с только что названной ему на ОДИН ДЕНЬ.
Первые признаки рака обнаружились через сутки после того, как Кравцов поставил финальную точку.
Это могло быть совпадением. Это, чёрт возьми, и было совпадением! - как уверил он себя позднее. Но, как выяснилось, это стало не последним совпадением…
Два последовавших, впрочем, чересчур роковыми и кровавыми не показались. Просто Кравцов описал два события, достаточно случайных, - которые и произошли спустя какое-то время. Мелочи. Но в сочетании с первым фактом - заставившие задуматься мелочи…
Хотелось с кем-то поделиться. Посоветоваться. Но с кем? Жена, рационалистка до мозга костей, вполне была способна натолкнуться на десяток идущих подряд невозможных совпадений - и легко объяснить каждое из них случайностью. Прочие материалисты-рационалисты тоже помочь не могли. К гражданам же, всерьёз подвинутым на всевозможных парапсихологических теориях, Кравцов относился с легкой брезгливостью. Он сам использовал мистику и бесовщину в своих триллерах, - но как элемент игры, не принимая всерьез.
Единственным человеком, с которым Кравцов мог бы (и хотел) посоветоваться, был сибирский писатель Сотников. Дело в том, что в своих книгах этот известный фантаст тоже порой угадывал. В частности, описал смерть в авиакатастрофе знаменитого на всю страну политического деятеля - за три года до реальной катастрофы и смерти.
Но ехать в далекий Иркутск не хотелось (да и как объяснить с порога такую цель приезда?), телефон отпадал по тем же причинам…
Проблема разрешилась легко. Сотников приехал сам. Не на время - совсем переехал в Питер. Так уж совпало… И к тому времени, когда его шапочное, в литературной тусовке завязавшееся знакомство с Кравцовым перешло в чуть более близкое, - у того возникла новая проблема.
…Сотников тоже оказался материалистом и скептиком. Объяснял всё просто: совпадения. Да, выдернутые из миллионов исписанных страниц и миллионов произошедших событий, - ошарашивают. Но если сравнить с. числом никак не сбывшихся строк… Хотя допускал: талантливые писатели могут лучше прочих граждан чувствовать тончайшие нюансы настоящего и гораздо удачнее - скорее всего, подсознательно - экстраполировать будущее. Неуверенное предположение Кравцова, что написанное слово может будущее творить, отмел с порога. И все-таки что-то он недоговаривал… Потому что Кравцов заметил: в последних книгах Сотникова практически перестали гибнуть главные герои. Да и вообще смертность среди персонажей уменьшилась в сравнении с прежними романами. В разы уменьшилась. На порядки… Тогда он спросил о конкретном: что делать с очередным опусом? Застрял в нем, как топор в сучковатом полене. Разладилось что-то в голове… Вымучиваю страницы, выдавливаю… Да ещё проблема обнаружилась - в детском лагере, послужившем прообразом для места действия, неприятность случилась: что-то обрушилось, кое-кто из детей пострадал… А у меня в финале там рушится и горит всё … И гибнут дети. Стоит ли дописывать? Материалист и скептик Сотников был краток: лучше отложи. У меня тоже много… отложенного. Опять Кравцову показалось - что-то осталось недосказанным.
Он отложил. И в тот же вечер взялся за другой роман. Тут же выяснилось - писательская машинка у него в голове вовсе не разладилась. Строки, абзацы, страницы шли легко - единственным ограничением стала собственная скорость печатания… Работал, как учил в свое время Мэтр, - до упора, до упаду… Выходило почти по авторскому листу в сутки… Кравцов радовался. Дурак…
Главным персонажем стала женщина. Вернее, беспощадно-красивое НЕЧТО, принявшее женский облик. Женщина-Воин, Ночная Лучница, посланная побеждать, - любой ценой. Не знающая жалости к себе и другим. И в финале платящая жизнью за шанс победить… Погибающая.
Она поначалу виделась Кравцову похожей на Ларису… Так, как бывает похожа младшая сестра или давняя фотография. Кравцов видел её четко и ясно, в малейших деталях… Но постепенно облик героини менялся - и перед мысленным взором вставало другое лицо, другая фигура, другая пластика движений - хотя большое сходство с Ларисой оставалось.
Он отстучал объемистый роман запоем, за двадцать дней. Ночная Лучница погибла, так и не победив… Через три дня погибла Лариса.
С тех пор писатель Кравцов написал - выдавил, вымучил - две или три страницы. Не от тоски, не от грусти потери, - наоборот, считал работу лучшим лекарством от безнадёги. Очень хотел писать - и не мог. Не видел того, о чем собирался поведать миру. Перед внутренним взором стояла искореженная "нива", как кровавые мальчики Бориса Годунова…
Писать по-другому - не видя - он не умел.
4
Теперь он стоял перед собственным персонажем. Смотрел на лицо, которое представлял до мельчайших черточек в те странные и шальные три недели. И хотел крикнуть:
ТЕБЯ НЕТ! НЕТ!! НЕТ!!!
Не крикнул.
Наверное, в душе его уживались две ипостаси - мистик и скептик, иначе не смог бы Кравцов на полном серьёзе и даже вполне правдоподобно описывать похождения восставших мертвецов и оборотней. И пожалуй, скептик был все же главнее. Сейчас он отодвинул коллегу в сторону и призвал, по примеру Сотникова, на помощь материализм, рационализм и парочку других "-измов", - помогло, и достаточно быстро. Рассуждал скептик примерно так: можно, конечно, предположить, что перед нами стоит плод авторской фантазии, неизвестно как материализовавшийся… Можно. Но почему бы, в порядке бреда, не допустить другую версию: Кравцов просто видел девушку когда-то раньше. Видел не мысленным писательским взором - обычно, глазами. Запомнившийся образ отложился где-то в дальнем-дальнем уголке - будто и нет его. А в нужный момент - когда Кравцов пускал в ход все ресурсы и неприкосновенные запасы мозга, проводя по двадцать часов в сутки над клавиатурой, - этот образ пошел в дело.
Браво, товарищ писатель. Делаете успехи. Сотников может вами гордиться.
Этот внутренний монолог промелькнул у него быстро, за считанные секунды, - к тому времени, когда наваждение ослабело, девушка успела сказать совсем немного. Кравцов начал слышать её на полуслове, словно забывчивый звукорежиссер в студии хлопнул себя по лбу и торопливо включил микрофон, стоящий перед диктором.
- …подарил по двадцать экземпляров здешней библиотеке. Так что вы теперь в Спасовке писатель, многим известный.
Это она про Пашу, догадался Кравцов. Ну спасибо старому дружку, удружил, - появилась его стараниями первая поклонница. Похоже, нездешняя, - иначе сказала бы "нашей библиотеке"… Но общение с ней всё равно что-то не вдохновляет - слишком уж похожа на Ларису и на ту, другую…
Он натянуто улыбнулся, ничего не ответив. Девушку его молчание не смутило.
- Скажите, пожалуйста, - сказала она, - у вас в "Битве Зверя" Заруцкий, он же Азраэль, - ангел Света или всё-таки Тьмы? Там, в конце можно понять и так и этак…
- Так оно и задумано, - снова улыбнулся Кравцов, уже вполне искренне. И стал объяснять, что и как у него задумано…
Чего бы ни хотела девушка от Кравцова, подход она выбрала безошибочный. Хочешь свести более близкое знакомство с ребенком - спроси о его любимой игрушке. С женщиной - спроси о её ребенке. Писателя, особенно начинающего или вконец исписавшегося, надежнее всего спрашивать о его книгах.
Короче говоря, вскоре обнаружилось, что Кравцов идет рядом с девушкой - но отнюдь не к магазину, а в противоположную сторону - по дорожке, ведущей к Спасовской церкви. И с большим жаром продолжает начатые объяснения…