Потом разговор перешел - Кравцова удивило, с какой лёгкостью и плавностью - на более общие литературные темы. С ней вообще всё получалось на удивление легко - не с литературой, с девушкой… С литературой у Кравцова в последнее время отношения складывались непростые.
Когда сквозь зелень лиственниц показалось жёлтое здание церкви, Кравцов понял: пора знакомиться. Знать, судьба такая. Спорить с судьбой он давно отучился.
- Не стоит говорить мне "вы", - сказала девушка, как будто прочитав его мысли. - Меня зовут Аделина, только не надо называть меня Линой, не люблю это имя. Лучше просто Ада.
В этот момент та часть натуры Кравцова, что искала связи и закономерности в любых случайностях, если было их больше одной, - эта его часть просто-таки остолбенела и застыла на месте. Имя девушки почти полностью совпадало с именем той, рождённой его писательской фантазией… Второе "я" - Кравцов-скептик - толкнул незримого коллегу локтем в бок: что, мол, челюсть-то отвесил? Если ты её уже видел - и забыл, то с тем же успехом мог услышать её имя, достаточно редкое, - и тоже забыть. А потом использовал в романе. Только и всего.
Короткая и невидимая миру схватка закончилась решительной победой Кравцова-скептика. И на слова девушки ответил именно он:
- Согласен, Ада. Но тогда ответная просьба: и вы зовите меня на "ты" и по фамилии, Кравцовым.
Он говорил и сам удивлялся себе - обычно переход на "ты" занимал у него куда большее время. Даже с молодыми симпатичными девушками.
- Вы тоже не любите… - начала было Ада, но быстро перестроилась: - Ты тоже не любишь своё имя?
- Полное - Леонид - ещё ничего, - вздохнул Кравцов. - Так ведь все тут же начинают сокращать: Лёня, Лёнчик, Леон, Лео… Тьфу.
- Хорошо. Клянусь и обещаю: никаких Лёнчиков! - Она засмеялась. - Кажется, по такому поводу полагается выпить на брудершафт?
Прозвучало это полушутливо. Но лишь полу-.
- Увы, здесь не наливают, - в тон ответил Кравцов, кивнув на церковь.
Она сказала неожиданно серьезно:
- Мне вообще не по душе этот храм… Какой-то он… Похож на лебедя с ампутированными крыльями.
Кравцов кивнул. Сравнение ему понравилось - точное и емкое. Писательское.
Церковь в Спасовке стояла когда-то красивейшая, знаменитая на всю округу - высокая, с девятью устремленными ввысь куполами, за много верст видными в хорошую погоду. И ныне, глядя на её остатки, становилось ясно: архитектурный памятник был незаурядный. Но осталось после Великой Отечественной немного - всю верхнюю часть, все купола-маковки срезало как ножом снарядами. Потом, после войны, прилепили на скорую руку сбоку, на самом краю крыши один куполок под скудную звонницу - так он и стоял уж сколько десятилетий; и выглядела бывшая красавица-церковь странно и неприятно - действительно как лебедь с ампутированными крыльями… Точнее не скажешь.
- Тогда тебе придется пригласить меня в "Орион", - вернулась к теме Ада. - Единственное подходящее место здесь. Остальные - для иссыхающих от жажды пролетариев сохи и сенокосилки. А пить на брудершафт разливной портвейн - даже с известным писателем - совсем не романтично. Значит, кафе "Орион". Найдёшь, где это? - спросила она, не давая Кравцову времени на раздумья.
- Найду, - ответил он с легким сомнением. В трафаретном сценарии знакомства Ада играла явно не свою роль. Мужскую. Времена… Или у поклонниц это общепринятая тактика?
- Тогда в семь вечера, у входа. Договорились? - Она улыбнулась так, что легкое сомнение Кравцова стало невесомым и бесследно рассеялось в околоземном пространстве.
- Договорились.
- А сейчас мне пора, - сказала Ада. - Надо немного побродить по кладбищу в одиночестве. Знакомые - когда узнали, что еду сюда на все лето - просили разыскать могилу одного предка. И привезти им фотографию.
- Может, поищем вдвоём?
- Не стоит… Место тут такое, что не стоит.
Сформулировала она не особо внятно, но Кравцов понял. Спасовское кладбище - спускающееся по склону к Славянке величественным амфитеатром - было старое, красивое и напоминало парк куда сильнее, чем уцелевшие возле графских развалин липы. Но прогулки с девушками здесь действительно казались неуместными…
…Глядя, как мелькает среди зелени, удаляясь, белое платье, Кравцов подумал: а ведь меня только что "сняли". Или "склеили". Впрочем, неудовольствия эта мысль не вызвала.
5
Вернувшись в вагончик, Кравцов первым делом загрузил в холодильник купленные продукты из двух полиэтиленовых пакетов. Затем прошел в бригадирскую, увидел компьютер - и вспомнил про обещанную Танюшке сказку. Учитывая его нынешнюю скорость письма, начать стоило прямо сейчас.
Кравцов включил свой раритет, уселся перед экраном, задумался. Сказка о предмете… Что бы этакое сочинить не слишком банальное? Описать клинок, дремлющий в музейной витрине и вспоминающий о былых сражениях? Не больно-то оригинально, кто только не живописал поток сознания колющих и режущих предметов. Стоит взять что-нибудь более современное… Пулю, например. Сочинить, как она уныло сидит в обойме, стиснутая шейкой гильзы, в окружении точно таких же товарок. Но она, в отличие от них - тупо и неохотно ждущих своей очереди отправиться в первый и последний полет, - она видит сны о прекрасном солнечном мире, и мечтает познать его, и мечтает вырваться - пусть с болью и кровью - из тесного плена. А потом - выстрел! И она летит, и успевает исполнить мечту за короткие мгновения полета - и разлетается на куски в конце его не от сидящей внутри капельки ртути - но просто от счастья. В финале можно добавить всего одну фразу - что взорвалась она, попав в голову парнишки-срочника при первом штурме Грозного…
Идея неожиданно понравилась, он даже потянулся к клавиатуре, но вовремя опомнился, представив такой опус в тетради пятиклассницы. Вообще-то тёща жестко редактировала его "помощь" Танюшке… Но тут случай клинический, редактура бессильна.
Другой небанальный предмет в голову не приходил. Банальные же вызывали скуку. Он кинул взгляд вокруг. Ничего интересного.
И тут замурлыкал телефон.
Танюшка? - подумал Кравцов. Вот пусть и конкретизирует задание.
Но это оказался Пашка-Козырь.
- Паша, назови первый пришедший в голову предмет, - тут же попросил его Кравцов.
- Э-э-э… Кравцов, у тебя всё в порядке? Может, мне подъехать? - В голосе Паши слышалась тревога.
- Назови, назови, мне для работы надо.
Козырь успокоился мгновенно:
- Так бы и сказал… Ну карандаш.
- Почему карандаш? - удивился Кравцов.
- А я его в руках держу… Слушай, я вообще-то по делу…
Дело у Козыря оказалось следующее: в пятницу он приезжает в Спасовку, Наташа с детьми приедет в субботу или воскресенье - а пока они не подъехали, есть мысль сходить на охоту. Да он и сам знает, что весенняя закончилась, но у него есть разрешение на отстрел с научными целями. Нет, какие там лоси-медведи и большие компании, - скромно, вдвоем, пострелять по вальдшнепам на тяге… Короче: брать ружье для Кравцова? А-а, свое есть и к пятнице подвезет? Тогда всё, пока.
Закончив разговор, Кравцов набрал большими буквами через весь экран обретенное с Пашкиной помощью название: "СКАЗКА О КАРАНДАШЕ", подумал и приписал сверху "Татьяна Кравцова". Пусть будет такой псевдоним…
Начало родилось на свет с изумительной легкостью: "Жил-был Карандаш…" А потом.
Потом он увидел. Увидел этот самый карандаш, и как он жил, и кем он был, и какие у него случились проблемы, и как он с ними боролся…
Он не видел текста, стремительно возникающего на экране. Не видел клавиш. Он оказался там. Внутри. В глупой сказке о глупом предмете…
Когда на экране появились слова "Тут и сказке конец", Кравцов медленно, походкой сомнамбулы, добрался до холодильника и достал припасенную на всякий случай поллитровку… Он прозрел ! Сто наркомовских грамм принять по такому случаю полагалось… Он не задумывался о возможном качестве родившегося текста, и о том, что вернувшийся дар может и не коснуться создания триллеров, и о том, что карьера детского писателя-сказочника никогда его не привлекала… К чему задумываться? Только что, сию секунду прозревшему человеку всё равно, что перед глазами - картина Рафаэля или панорама городской свалки, важен сам процесс…
Он выпил законные наркомовские и стал читать - медленно, вдумчиво. Потом - ещё медленнее, внося необходимые правки. Тёща, понятно, не оставит от сказки камня на камне… Не суть. Процесс пошёл!
Кровавые мальчики исчезли из глаз.
Надолго ли?
Татьяна Кравцова
СКАЗКА О КАРАНДАШЕ
Жил-был Карандаш. Жил в стакане, что на столе у Сережки. Их там много жило, карандашей. Но все были острые, а этот - тупой. Обидно.
Другие дразнились:
Тупой - геморрой!
Тупой - рот закрой!
Тупой - штаны с дырой!
Тупой! Тупой! Тупой!
Он хотел объяснить:
- Я не тупой, я просто незаточенный…
Куда там… Дразнили пуще прежнего, вовсе уж неприлично. Так жить нельзя. И Карандаш пошёл к Точилке. (Карандаши часто гуляют, когда их никто не видит. Порой забредут куда-то - вовек не отыскать. Так и приходится идти в школу - без них.)
- Добрый день! Поточите меня, пожалуйста!
Карандаш был тупой, но очень вежливый. По жизни это помогало, хотя не всегда.
Точилка оказалась китайской. Красивая, в виде собачки. Морда у собачки-точилки улыбалась. А карандаши ей засовывали… В общем, с другой стороны.
- Сиво-сиво? - сказала Точилка по-китайски. - Мая-твая не панимай…
Вежливый Карандаш объяснил:
- Уважаемая Точилка! Разрешите мне засунуть, то есть засунуться, в общем, залезть вам в…
Он сбился и замолчал. Карандаш был молод и застенчив. И в первый раз имел дело с точилками.
Но Точилка поняла.
- Сунь-сунь? Эта мозина… - сказала она по-китайски. И добавила на чистом русском:
- Деньги гони!
Денег у Карандаша не было.
- А без денег никак?
- Сиво-сиво? - снова сказала Точилка. - Мая-твая не панимай…
Карандаш отправился к Рублю. Тот давным-давно закатился в щелку и лежал там, никем не замеченный.
- Уважаемый Рубль! Не могли бы вы дать… дать мне… в общем, дать мне себя, чтобы…
Карандаш опять сбился. Но Рубль всё понял, он был очень умный. У него даже имелась голова - большая, лысая, изображенная в профиль.
- Вег'нуться в г'ыночные отношения… - вздохнул Рубль. - Заманчиво, заманчиво… Увы, батенька, увы. Я неденоминиг'ован и сг'едством платежа послужить вам не смогу.
Карандаш не знал таких слов. Но понял, что ему опять отказали.
Рубль наморщил лысину и добро прищурился.
- Но дам вам совет, батенька. Тут недавно пг'олетал Доллаг'. Падал… Очевидно, на пол. Попг'обуйте договог'иться с ним…
- Спасибо, уважаемый Рубль. До свидания.
Доллара на полу Карандаш не нашёл. Наверное, тот снова поднялся. Доллар надолго не падает.
В стакан Карандаш не вернулся. Ну их, этих острых, что считают себя умными. Грустный и несчастный Карандаш лежал на полу. Пыльно и скучно, зато не дразнят.
Там его и нашла Танюшка. И тут же радостно прокричала эту новость:
- Я нашла карандаш!!!
- Это мой! Отдай! - восстал Сережка против наглого передела собственности.
Счастье - это быть кому-нибудь нужным, подумал Карандаш, когда с двух сторон в него вцепились четыре руки. И стал счастлив.
Он счастлив до сих пор. Вернее, они - две половинки карандаша. Никто не дразнит их тупыми, обе заточены. Обе при деле: пишут, чертят, рисуют, подчеркивают, ковыряют в ухе… Регулярно навещают Точилку. Правда, после каждого визита становятся короче. Скоро совсем кончатся. Тут и сказке конец.
Глава 3
27 мая, вторник, вечер
1
Романный герой - если уж не получилось умереть с любимой женой в один день - просто обязан хранить верность усопшей супруге в течение хотя бы десятка глав после похорон. Закон жанра.
В романах писателя Кравцова действовали другие герои - да и сам он был другим. Нельзя любить мёртвых, и невозможно изменить мёртвым, - можно лишь хранить о них светлую память. По крайней мере, Кравцов считал всегда именно так.
Короче говоря, новая женщина в жизни Кравцова появилась через два месяца после гибели Ларисы. Появилась и быстро исчезла. Потом появилась вторая, третья - и тоже не задержались. После расставания с четвертой он понял - да, мёртвых любить нельзя. Но попасть в ситуацию, когда заменить тебе ушедшую любимую никто не может, - вполне реально. Что, собственно, с ним и произошло.
Не то чтобы у него так уж свербело уложить кого-то в неостывшую супружескую постель… Нет, скорее хотелось заполнить хоть чем-то огромную зияющую дыру, появившуюся в его жизни. Чтобы самому не свалиться туда…
К пятой своей попытке - произошла она совсем недавно, месяц назад - он подходил аккуратнейшим противоторпедным зигзагом. Не хотел, если что не сложится, портить жизнь хорошей девчонке.
Но казалось - на этот раз сложится всё. Во-первых, была Жанна умной женщиной, а с дурами, на какие бы чудеса они ни оказались способны в постели, у Кравцова дольше недели романы не затягивались. Во-вторых - общность профессиональных интересов. Она занималась всем понемногу - переводила с английского, редактировала, писала критические статьи, - и всё вполне успешно… Пробовала силы и в беллетристике - здесь результаты оказывались немного хуже, самостоятельно выстроить сюжет у Жанны не получалось, но в соавторстве была способна сработать неплохую вещь. Чем не подруга жизни для писателя? Наконец, в-третьих, Кравцов считал, что разница в возрасте у них идеальная для супружеской пары: ему тридцать три, ей двадцать шесть. Все шло своим чередом, ни он, ни она не торопили события, но и не медлили, и казалось…
Потом рухнуло всё.
Это случилось в тот вечер, когда Жанна впервые пришла к нему. Речь не шла о надуманном предлоге, и о настойчивых уговорах, и о не менее настойчивом псевдосопротивлении, и о словно бы вынужденной капитуляции, и о первом торопливом акте в полураздетом состоянии… - просто два взрослых человека по обоюдному согласию решили перевести свои отношения в новую плоскость.
Она приняла душ и направилась в спальню, он зашёл в ванную вторым, когда вышел - Жанна уже лежала на кровати, не погасив свет, совершенно обнажённая, никакого суперэротичного белья на ней не было… Лежала на боку, опираясь на один локоть. Наверное, Жанна считала эту позу самой выгодной для одновременной демонстрации и груди, и бедер, - и обоснованно, грудь и бедра оказались у неё действительно прекрасные, но…
Потом Кравцову казалось, что всё у них хрустнуло и пошло мелкими трещинками как раз в ту секунду - когда он увидел на её бедре прыщик. Обычный прыщик - небольшая красная припухлость и вовсе уж крохотная белая головка, ерунда, мелочь, через два дня пройдёт без следа… Но именно тогда всё кончилось, не начавшись. А может, тот злосчастный прыщик был ни при чем, просто взгляд на него совпал с моментом, когда Кравцов осознал окончательно: если всё пойдет, как идет, эта женщина часто будет лежать здесь и в этой позе. А Лариса - не будет никогда. Даже призрачная, даже сотканная его воображением из разрозненных нитей воспоминаний - не будет. Потому что призраку женщины нет места рядом с другой женщиной, живой и реальной…
Нет, он не предложил ей одеваться и не сунул стольник на такси. Он лег рядом, и - внешне - все пошло, как и было задумано… Но будущего, общего будущего, у них не стало, - и Жанна чутьем, присущим всем женщинам, и умным и не очень, поняла это сразу.
Разошлись друзьями - в расставаниях с умными женщинами есть свои преимущества.
2
Обо всем этом Кравцов вспомнил, коротая время, оставшееся до встречи с девушкой Адой. Аделиной…
С девушкой, ворвавшейся сегодня утром в его жизнь совершенно неожиданно - при этом тем же способом, каким он сам привык появляться в жизни женщин.
С девушкой, немного похожей на Ларису. И - на другую женщину, созданную им самим из ночной тьмы и лунного света, на Лучницу, никогда не промахивавшуюся… Почему-то Кравцов-мистик был уверен - при нужде Аделина не промахнётся тоже.
И не мечтай, старый хрыч, подал голос Кравцов-скептик, незачем ей такая дичь, есть у нее наверняка молодой щенок, не избавившийся от юношеских угрей, но способный часами дергаться под оглушающую как-бы-музыку молодежного ночного клуба… Потешит свою гордость, появится на публике под ручку с писателем, - и адью, мсье Кравцов.
Ну это мы ещё посмотрим, поставил точку в споре Кравцов главный и единственный. Его, по большому счету, порой можно было взять "на слабо"…
От этих мыслей или еще отчего Кравцову захотелось опять прочитать свою сегодняшнюю сказку. Но включить снова компьютер он не успел. В вагончике погас свет.
И сразу стало темно, хоть вечер был и не поздний - графские руины прикрывали сторожку от заходящего солнца. Да и окна в ней - кроме одного, в бригадирской - оставались закрыты ставнями.
Кравцов чертыхнулся, прошёл к пульту - совсем как в недавнем сне. Дернул рубильничек. И остановился. Замер…
Такого не могло быть - и тем не менее было.
Дело в том, что, осматривая домик с Пашей, он не заметил крошечные лампочки-аварийки среди многочисленных отверстий потолка, обшитого перфорированной картонно-асбестовой плиткой. Потом он их тоже не видел, тем более включенными… Наяву не видел.
ЛИШЬ В НОЧНОМ КОШМАРЕ.
Теперь - впервые - аварийное освещение зажглось в самой натуральной реальности.
Загорелись ДВЕ лампочки.
На ТЕХ ЖЕ местах.
И с ТОЙ ЖЕ еле-еле теплящейся яркостью.
Детали кошмара повторялись наяву со стопроцентной точностью. Такого не могло быть - и тем не менее было.
Спокойно, сказал себе Кравцов. Хватит на сегодня мистики. Все очень просто - я всё-таки заметил эти крохотные стекляшки. Запомнил их местоположение - чисто подсознательно. Так же подсознательно вывел из размера возможную мощность. И - задвинул всю эту информацию на дальний угол чердака.
А потом…
Потом мозг лепил тот кошмар из обрывков реальных воспоминаний - из Пашкиного рассказа о кастровом провале, из историй о медленно затопляемых отсеках подлодок - после "Курска" их появилось предостаточно. И всплыла неосознанно запомнившаяся информация. Так что никакой мутной мистики.
Легче от логичного и здравого объяснения Кравцову не стало. Слишком много подобных объяснений требовалось в последнее время. Что ни шаг - ломай голову над рациональными причинами странного …
Впрочем, это не повод, чтобы сидеть при аварийном освещении и сажать аккумулятор. Кравцов прошёл на кухоньку - днём заметил там стеклянную банку с полуоплывшей свечой, стояла она наверху, на фанерном как бы буфете.
На кухне аварийную лампочку посчитали излишней. Оно и правильно, нечего при ЧП шастать по холодильникам. Свет горит у начальника - потому что он начальник. И над выходом - на всякий случай.
Кравцов приподнялся на цыпочки, зашарил пальцами по изрядному слою пыли, покрывавшему буфет. И почти сразу нащупал - но не банку со свечой, а нечто плоское и широкое… Достал не то тетрадь, не то большой блокнот, в темноте не разобрал. Продолжил поиски - и через минуту в бригадирской затеплился дрожащий жёлтый огонек.