Похоже, я была на абсолютном автопилоте, если, общаясь весь вечер с барменом (это сколько ж я коктейлей выпила в общей сложности?), так и не разглядела в нем бывшего одноклассника Никиту, в которого когда-то была безумно влюблена и который, чего там скрывать, был моим первым мужчиной. Мы встречались в выпускных классах и еще два года после школы и даже подумывали о свадьбе. Но потом все почему-то разладилось. Сначала мы ссорились, мирились, а потом все само собой стихло. Некоторое время мы еще по инерции перезванивались и даже ходили вместе куда-нибудь, все реже и реже - пока совсем не перестали и не потеряли друг друга из виду.
- А я вот смотрю и думаю: ты или нет, - улыбнулся Никита. - Больно молодо выглядишь. Ну, привет, Белочка-чумелочка.
Белкой меня звали в школе - по фамилии Белкина, а еще за рыжевато-каштановую краску для волос, которой я пользовалась с седьмого класса.
- Ну, привет, Чудо-юдо-рыба-кит, - я тоже припомнила его школьную кличку. - А почему "чумелочка"?
- Да я слышал, как тебя парень твой назвал - "чума на лыжах". И правда, ты сегодня дала тут жару.
- Парень не мой. Я даже не помню, как его зовут. Он сказал, а я не запомнила. А вообще просто захотелось оттянуться немного. Устала что-то.
- У тебя что, никого нет, если в баре знакомишься? - удивился Никита и налил мне кофе. - Не поверю. Вокруг тебя всегда туча кавалеров вилась.
- Никого, Кит. Хочешь верь, хочешь нет. Сходила замуж ненадолго, почти четыре года как развелась. С тех пор все как-то… не так. А ты?
- А я так и не женился. Жил с одной девушкой года два, но… Если честно, все тебя вспоминал. Жалел, что так вышло. Как-то даже позвонил тебе, девица какая-то сказала, что ты замуж вышла и больше там не живешь.
- Это Костина Полинка, наверно, была. Надо же… Я тоже тебя вспоминала. Как говорится, старая любовь не ржавеет.
Я чувствовала, как рвется, расползается в клочья кокон бесчувственности, в котором я жила вот уже не один месяц. По щекам побежали слезы, мне захотелось вдруг провести остаток жизни в этом баре, как будто Никита, с которым мы не виделись почти девять лет, оказался единственной моей в этом мире тихой и надежной пристанью.
- Ну вот, что еще за слезы? - он нежно провел пальцами по моей щеке, смахивая их. - Что случилось, Белочка?
- Все хорошо, Кит. Это… Это я от радости. Что тебя встретила.
- Правда? - усмехнулся в усы Никита. - Приятно слышать. Еще мартини? Скоро уже будем закрываться. Подождешь? Отвезу тебя домой.
От мартини я отказалась, попросила соку. Пока Никита занимался другими клиентами, я исподтишка наблюдала за ним. Он ловил мой взгляд и улыбался. Я подумала, что он мало изменился. Ну да, повзрослел, конечно, прическа другая и усы отпустил, но улыбка все та же. И глаза - просто невероятные глаза, огромные, темно-синие.
Скоро всех попросили на выход, официантки быстро убрали со столиков и исчезли. Никита вышел из двери, ведущей в служебные помещения, уже в куртке.
- Ну, поехали?
- Подожди, я же не расплатилась, - спохватилась я.
- Еще чего! - возмутился Никита. - С ума сошла?
- Но… - пыталась протестовать я, но он прикрыл мне рот ладонью.
- Это мой бар и мои правила. Тема закрыта.
- Твой бар? Ты хочешь сказать?..
- Да, именно мой. У меня их три, но этот любимый. Если ты помнишь, я всегда хотел стать барменом.
- И поэтому поступил на физтех? - рассмеялась я.
- И не только поступил, но и закончил с отличием. И успел поработать за границей. В одном высокооплачиваемом проекте. Хватило на этот барчик. А потом по случаю еще пару прикупил. Вообще-то я за стойкой нечасто стою, хотя и люблю это дело. Просто надо было подменить бармена. А так я на одну контору работаю, консультантом. Кстати, мне сегодня очень не хотелось сюда идти, собирался с другом встретиться. Но пришлось. Вот так никогда не знаешь…
- Где найдешь, где потеряешь, - кивнула я. - Я тоже собиралась завалиться домой, поваляться в ванне и вообще пролежать на диване все выходные.
- Очень продуктивный досуг.
- Не смейся. Меня больше ни на что не хватает, - вздохнула я, забираясь в серый Никитин джип. - Я напоминаю себе чучело.
- Ага. Чучело белочки. Я видел, как это чучело отплясывало на танцполе. Думал, дыру протопчешь.
- В том-то все и дело. Физических сил хоть отбавляй, а вот эмоционально…
- У тебя такая выматывающая работа?
- Я самый обыкновенный менеджер. Сижу на стуле в офисе от звонка до звонка, общаюсь с клиентами, сочиню всякую рекламную хрень.
- Может, в этом все и дело? Слишком монотонно?
- Не знаю.
За разговором мы незаметно добрались до моего дома.
- Ну… Я пошла? - неуверенно сказала я, продолжая сидеть на месте.
- Да, конечно, - Никита взял меня за руку…
В общем, надо ли говорить, что выходные я провела почти как и собиралась - в постели. Правда, не одна. Все получилось настолько легко и естественно - как будто и не было этих девяти лет. И похоже было на то, что если не я целиком, то, по крайней мере, мое тело ждало Никиту все эти годы. Так хорошо, как с ним, мне не было ни с кем и никогда.
В воскресенье вечером Никита съездил домой за вещами и поселился у меня.
А в понедельник с работы опять вернулось чучело белочки. И, разумеется, дело было не в монотонности моих служебных обязанностей, как предположил Никита. К ним я давно привыкла и выполняла без всяких отрицательных эмоций. А вот лечение…
Разумеется, я могла прекратить все это. Сказать: "Простите, но больше ничего не вижу. Видимо, это был какой-то временный всплеск". Или так: "Видеть вижу, а вот поделать ничего не могу. К доктору, пожалуйста". Но у меня было целых три причины этого не делать. Или, может, всего одна, но трехголовая, как Змей-Горыныч.
Во-первых, самолюбие. Отказаться? И слышать за спиной шепоток - реальный или воображаемый, неважно - "Да фигня это все, ничего она собой не представляет. Попонтовалась немного и сдулась". Нет, только не это.
Во-вторых, тщеславие. Да, меня весьма и весьма грело сознание того, что коллеги смотрят на меня с восхищением и суеверным ужасом. Что они нуждаются во мне. А если кто-то завидует и ненавидит, как Шурик, - так это всего лишь обратная сторона восхищения.
В-третьих, - и в этом мне особенно неприятно было себе признаваться! - я действительно, как предположил Шурик, нравилась себе в образе милосердной, бескорыстной целительницы, облегчающей людские страдания. Я вспоминала святых врачей-бессребреников - Пантелеимона, Косму и Дамиана, Кира и Иоанна, но старательно отмахивалась от мысли, что им дар целительства был дан Богом, а не дьяволом.
Короче, в основе все этого лежала та самая гордыня, которая сгубила некогда нашего дарителя, превратив его из светлого ангела в князя тьмы. Но ничего поделать с ней я не могла.
Никита, который в основном работал дома, к моему приходу приготовил ужин, накрыл стол и сидел в гостиной за ноутбуком.
- Устала? - спросил он.
- Не то слово, - я плюхнулась на диван и закрыла глаза.
- Может, тебе отпуск взять?
- Недавно была. Ездили с Костей в… в Сибирь.
- А ты точно себя хорошо чувствуешь?
- Отлично я себя чувствую, - шевельнувшееся было раздражение удалось загнать обратно в нору.
Мне хотелось обо всем рассказать Никите, очень хотелось, но… Словно кто-то зажимал мне рот и не давал сказать ни слова о "погремушке". А даже если б я и могла - неужели кто-то в здравом уме мог поверить в это?
День шел за днем, и все было бы отлично, если б не стоящая между нами тайна. Я каждый день приходила с работы все с тем же желанием забиться в угол и уснуть на пару тысяч лет и только в выходные немного отходила. А еще я все чаще и чаще заезжала к Косте, чтобы подержать в руках "погремушку". Она, целительство и Никита - на этих трех столпах держалась теперь моя никудышная жизнь. Да, именно в таком порядке, к сожалению. И я могла себе представить, как мучился дядя Паша, у которого не было такой возможности - подержать чертов подарок в руках. Он держался только благодаря своим кладам.
Только теперь я начала понимать, что происходит. "Погремушка" не только исполняла заветное желание, но еще и позволяла человеку безудержно предаваться своему главному греху - и одновременно страдать от него.
Самое интересное, что я так и не рассказала Косте, какой дар получила. И почему-то даже не попробовала заглянуть в его внутренности, хотя, по идее, должна была вылечить самого близкого человека в первую очередь. Впрочем, Никиту мой "лечебный" взгляд тоже обошел.
А вот о том, что мы с Никитой снова вместе, я брату все-таки сообщила. Тот поморщился - в школе они друг друга недолюбливали.
- Ничего умнее придумать не могла? - фыркнул он. - Не представляю, как можно возвращаться на вытоптанное место. Вот увидишь, все равно ничего из этого не выйдет. И не вздумай ничего ему рассказывать. Сама знаешь о чем.
Этого он мог бы и не говорить. Я и так знала, что не смогу, даже если и захочу.
Сам Никита Костей не особенно интересовался. Я сказала, что брат живет в квартире, которую получил в наследство от дяди, что он уволился с работы и в данный момент ищет новую. Это было вранье, но рассказать правду язык опять-таки не повернулся. Так что помимо тайны между нами стояла еще и ложь, и это тоже мучило меня. Не остро, нет - на острые эмоции я была неспособна, - но вяло, липко и неотступно.
- А зачем ты ездишь к нему так часто? - спросил Никита, когда я вернулась от Кости уже третий раз за неделю.
- У него проблемы, он переживает. И поговорить не с кем. Надо его поддержать. Кто еще, кроме меня? - старательно глядя в сторону, ответила я.
- Не хотел тебе говорить, но… - помолчав, сказал он. - Позавчера я видел его на Невском в компании двух девиц. Одну я знаю, - Никита назвал фамилию известной питерской киноактрисы, звезды мыльных опер. - Вторая тоже очень даже ничего. И он не выглядел человеком с проблемами, которого некому поддержать. Во всех смыслах.
Я только плечами пожала. Придумывать что-то еще у меня просто не было сил.
Никита прекрасно понимал, что я лгу ему, а точнее, чего-то недоговариваю, и я видела, что ему все это не нравится. Казалось бы, мы исправили сделанную некогда ошибку, и теперь все должно быть хорошо. Но когда люди сходятся в не самом юном возрасте, каждый приносит с собой чемодан своего прошлого, своих воспоминаний и проблем. Никитин чемодан был проще - в первый же вечер он рассказал мне о себе. Насколько я могла судить, в его жизни не было особых драм, метаний и рефлексий. Он еще в юности был человеком цельным и самодостаточным, чему я всегда завидовала. Именно вот этой самодостаточности мне никогда не хватало. Я всегда была недовольно собой, а то, что имела или умела, казалось мне мелким и незначительным, - в отличие от того, чего у меня не было.
Мой чемодан оказался с двойным дном. Я понимала, что если так будет продолжаться дальше, Костя окажется прав: ничего не выйдет и мы с Никитой снова расстанемся. Я боялась этого, но и страх был таким же, как все мои остальные чувства: вялым и поверхностным. В общем, это был не тот страх, который мобилизует, а тот, который "будь что будет".
После того, как я вылечила всех коллег, сначала тех, которые сидели со мной в одной комнате, потом остальных, ко мне начали приводить родных и друзей. Прямо на работу - в обеденный перерыв. Начальство в лице излеченного от хронического запора директора компании смотрело на это сквозь пальцы. Мне даже разрешили принимать больных в маленькой пустующей комнате-кладовке, откуда вынесли наваленные ящики и сломанную мебель.
Облегчившись впервые за много месяцев без лекарственной поддержки, директор, как и Шурик, намекнул мне о возможности создания при нашей конторе маааленькой клиники и предложил в аренду самое большое помещение - свой кабинет. Удивившись отказу, предоставил в мое распоряжение кладовку, совершенно безвозмездно. По всей видимости, надеясь, что я передумаю.
Мне совали деньги - я отказывалась. До тех пор, пока меня не отчитала одна сурового вида тетка, которую я вылечила от артроза. То, что дают, надо брать, заявила она тоном, не терпящим возражений. Иначе дар пропадет. Я подумала, что у нее странно знакомые интонации. Совсем, как у того голоса, который время от времени разговаривал со мной, - голоса, так похожего на мой. Как бы там ни было, я испугалась.
Теперь, если спрашивали, сколько мне должны, я краснела и отвечала: "Сколько не жалко". И никогда не считала. И хотя я никому об этом не рассказывала, а деньги брала без свидетелей, все равно все об этом знали.
- Ну что, бессребреница, - прошипел как-то Шурик, больно задев меня локтем, - значит, не нужны тебе денежки, да? Бескорыстная, да? А хорошо устроилась, сучка. Сидишь тут, зарплату получаешь, а еще бабло капает. И за аренду платить не надо.
Я не ответила, а просто повернулась и ударила его под дых. Вроде, несильно, но Шурик отлетел метров на пять, ударился об стену и сполз на пол. Уж чего-чего, а сил у меня теперь было хоть отбавляй.
- Ну все, сука, ты труп, - пообещал он, отдышавшись и кое-как поднимаясь на ноги.
Это было так пошло и по-киношному, что я даже рассмеялась, хотя особо смешно и не было. А уж принимать всерьез его угрозы и вовсе не получалось.
Кроме денег мне приносили традиционные цветы, конфеты и бутылки элитного спиртного. Тащить все это домой я, разумеется, не могла - чтобы не вызывать лишних вопросов. Поэтому цветы ставила в вазу на своем рабочем столе, а конфеты выкладывала к общему чаю. Со спиртным было сложнее. Приходилось что-то потихоньку ставить дома в бар - пока Никита не видит, что-то отвозить Косте ("заказчик подарил"). Хорошо еще, что моя принадлежность к женскому полу ориентировала дарителей больше на сладко-цветочное, нежели алкогольное.
А потом ко мне пришла женщина - уж не помню, кто ее привел. Довольно неприятная дама. Вся в золоте и бриллиантах и в платье явно не из универмага. И взгляд - как у Костиных подружек. Как будто она своим приходом меня облагодетельствовала. Я осмотрела ее, обнаружила россыпь мелких болячек и благополучно все это вылечила.
- Все? - спросила дама, когда я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. - Спасибо, девушка.
Закинув на плечо сумку стоимостью как минимум в три мои месячные зарплаты, она огляделась по сторонам и добавила:
- А убого у вас тут. Ну, конечно, вы же денег не берете, не на что нормальный кабинет снять.
Даже не сказав "до свидания", дама вышла, хлопнув дверью. А я осталась сидеть с открытым ртом. И вдруг меня затопило раздражение, перешедшее в самую натуральную ярость. Это было первое по-настоящему сильное чувство за последнее время - если не считать того самого первого вечера с Никитой. И я не знала, чего в этой ярости было больше: обиды на отношение как к обслуге - или же злости от того, что дама не только не предложила заплатить, но даже паршивой шоколадки не оставила. Последнее меня смутило, и я торопливо убедила себя в том, что все дело в ее хамстве.
Однако на следующий день ко мне привели бабулю с чудовищной гипертонией. Я провозилась с ней весь перерыв и смогла лишь немного поправить положение. Тем не менее, давление у нее снизилось, и голова болеть перестала. Хотя бы на время.
- Спасибо, доченька, спасибо, милая! - прослезилась бабуля. - Ты просто святая - и лечишь, и денег не берешь. Храни тебя Господь.
Она ушла, а меня снова залила вчерашняя ярость.
"Святая, да? - бушевал все тот же голос. - Ты тут сидишь в свой обеденный перерыв, поесть даже толком не можешь, лечишь их, а тебе: "Спасибо, ты просто святая". Святым ведь жрать не обязательно. Несвятые в клинике денег сдерут и не вылечат, зато святым можно "спасибо" сказать и раскланяться. Им зарплату заплатят. Целых двадцать охрененных тысяч замечательных рублей! Святая! Почетный папа римский нашего королевства!"
От этих мыслей мне стало противно до тошноты. Господи, Лена, что ты несешь? Ты же сама совсем недавно отказывалась от всего, что пытались дать. Что с тобой происходит?
С этого момента, когда приходил новый клиент - да, как-то незаметно больные стали для меня клиентами, - я каждый раз прикидывала, заплатит ли он. И каждый раз отмахивалась от этих мыслей, которые лезли в голову словно против моей воли. Нет, я по-прежнему не считала деньги, мне было безразлично их количество. Но как я могла быть уверенной в том, что скоро не изменится и это?
Жизнь и смерть
Тот день начался не самым лучшим образом. Первый раз за три месяца мы поругались с Никитой. Буквально на пустом месте. В последнее время он ходил мрачнее тучи. Фирма, которую он консультировал, разорилась, и его уволили, не заплатив. Конечно, у Никиты вообще не было необходимости работать, имея в собственности три бара, но они были для него всего лишь хобби, тогда как к IT он относился более чем серьезно. Напрасно я пыталась убедить, что с его-то квалификацией он работу всегда найдет, - Никита отмахивался и отмалчивался. А потом я сказала что-то не то, и он наконец взорвался.
Из дома я вышла, пережевывая обиду - все такую же липкую и вялую. Жить не хотелось еще больше. Точнее, хотелось еще меньше. Никита… Рано или поздно он уйдет. Целительство - я больше не хочу этим заниматься. Но и не заниматься - не могу, вот в чем ужас. Остается только "погремушка". И вечером я обязательно поеду к Косте. Может быть, удастся договориться с ним, что мы будем держать ее у себя по очереди. Правда, дома Никита, и… Впрочем, Никита все равно скоро уйдет.
Переходя дорогу, я вспомнила, как меня чуть не сбила машина после того, что произошло в церкви. И что дядя Паша тоже попал под машину. И вдруг подумала: а что, если… Нет, не самоубийство - ни в коем случае, но что если я вот так зазеваюсь, совсем случайно, ведь бывает такое, что человек просто задумается на секундочку, отвлечется, и…
А впрочем, не все ли равно, случайно или нет? Ад? Но я и так туда попаду, какая разница? А мучиться дальше просто нет больше сил. Может быть, и дядя Паша вот так вот шел себе по улице, шел, а потом задумался… Он тогда так и сказал в больнице: "подумал…". Хотя нет, перед этим он еще сказал: "увидел…". Так мы и не узнали, что он увидел и о чем подумал. Впрочем, какая теперь разница. Может быть, скоро мы встретимся, и он мне обо всем расскажет. А может, и не встретимся. Кто вообще сказал, что на том свете мы обязательно увидимся со всеми, кто нам был дорог на этом?
Придя на работу, я села за стол, включила компьютер, но поняла, что просто не могу ничего делать. Одна мысль о том, что надо открыть базу и начать ежедневный обзвон клиентов, наводила глухую безнадежную тоску. И вместе с тем во мне бурлила мрачная тупая энергия, которая требовала немедленного выхода.
Поглядев по сторонам, я наткнулась на ненавидящий взгляд Шурика, и воображение нарисовало сладостную, я бы даже сказала, сладострастную картинку. Мысленно я избивала его - кулаками в лицо, ногами в живот, в пах, слышала его хрипы и стоны и снова била… Била, пока он не скрючился и не замер.