После несколько бестолкового и суетливого переодевания, с проведением экспресс обучения наматывания портянок, новобранцев построили в колонну по три уже с соблюдением положенного уставного ранжира, и повели на завтрак. Первым шоком для всех стал факт, что столовой в части пока нет, ее предстоит еще достроить. А пока столовую изображала большая площадка, огороженная деревянным штакетным забором, высотой метра в полтора, естественно без всякого намека на какой-либо навес. Небольшой навес был только над несколькими полевыми кухнями, в которых и готовилась еда для солдат. Площадка, на которой рядами стояли пластиковые столы, покрытые слоем жира уже после первой смены принимающих пищу, была покрыта толстым, сантиметров пятнадцать, местами и больше двадцати, слоем жидкой грязи, в которой плавали остатки еды. Особого энтузиазма увиденная картина у новоиспеченных солдат не вызывала. Увидев явное уныние на лицах своих подчиненных, старшина Росомахин философски изрек:
- Ничего, пару-тройку недель попринимаете пищу под открытым небом, пока новую столовую не введут в строй.
Второй шок заключался в том, что чистая посуда заканчивалась уже на предыдущих сменах. И дежурная смена по кухне катастрофически не успевала их мыть в больших чанах с горячей водой. В тот первый день службы завтрак для Димы завершился полным фиаско. Пока он разыскивал хоть какую-нибудь посудину, из которой можно было бы поесть, а на завтрак в тот день приготовили традиционную пшенную кашу, естественно без признаков наличия какого либо масла, прозвучала команда, что завтрак закончен, и пора выходить строиться. Хорошо еще, что Диме удалось добыть кусок хлеба, он запихнул его в рот и побежал в строй, пытаясь по дороге хоть немного его разжевать.
К обеденному времени Дима выработал свою тактику приема пищи. Вбегая на территорию столовой, необходимо было быстро разыскать солдата, заканчивающего доедать пайку, встать около него и строго охранять от посягательств других, жаждущих набить свой желудок. Далее требовалось схватить отодвинутую миску, перевернуть ее донышком кверху, о край стола выбить остатки еды, если таковые имеют место быть, и в темпе бежать к полевой кухне. Расстраиваться по поводу сброшенных на пол остатков еды совсем не стоило. Весь пол представлял слой толщиной сантиметров пятнадцать смеси воды, грязи и остатков той самой еды, которая нашла свое место в этой смеси даже страшно представить каких компонентов. Если подсуетиться, то можно даже добыть горячей жидкости, которую самонадеянные повара громко называли чаем. Но, по правде сказать, такая роскошь в первые дни службы была редкой. Ну, а о такой роскоши, как кусочек масла на кусочек хлеба к утреннему чаю, долгое время приходилось только мечтать.
Дима быстро усвоил, что при приеме пищи необходимо соблюдать спокойствие в любых ситуациях и поменьше смотреть по сторонам, полностью сосредоточившись на приеме пищи. На этот, как казалось бы, не очень логичный вывод его навел случай, произошедший с ним на обед. Успешно раздобыв миску, и наполнив ее жидкой гороховой кашей, в которой гордо торчал вареный кусок белого, с тоненькими прожилками мяса, сала, Дима устроился за столом и принялся быстро, обжигаясь горячим содержимым драгоценнейшей посудины, поглощать кашу, оставив кусок сала на потом, на закуску. Вдруг он с удивлением почувствовал, что его ноги начинают медленно и непреодолимо раздвигаться. Он заглянул под стол и увидел свинью, которая, спокойно раздвигая ему ноги, носом рылась в грязи, разыскивая куски еды. Найдя что-либо съедобное, свинья останавливалась, поднимала грязную морду, и довольно ворочая пяточком, похрюкивая от удовольствия, начинала пережевывать еду. Когда Дима, удовлетворив свое любопытство, вылез из-под стола, миски около него уже не было. Покрутив головой и не обнаружив ничего подозрительного вокруг, Дима, со вздохом прихватив с собой кусок хлеба, который он все это время не выпускал из рук, побрел с территории столовой в курилку, дожидаться своих, более везучих, товарищей.
Построившись в колонну по три, взвод строевым шагом маршировал по плацу на выход с военного городка. Дима, старательно переставлял ноги, обутые в неуклюжие кирзовые сапоги. Но стоило ему приподнять голову от дороги, чтобы посмотреть на расстилающийся по сторонам ландшафт, как нога предательски вихляет и неловко задевает впереди идущего солдата. Солдат поворачивается к Диме, яростно сверкает белками глаз. Худое, удлиненное, смуглое лицо излучает такую ярость, что Диме становится не по себе.
- Зарежу, - рассерженной кошкой шипит солдат.
С трепетом на сей раз ждал Дима команды "Разойдись" К его величайшему удивлению солдат сам подошел к нему и, протягивая руку, с улыбкой представился:
- Сафар Галиев.
Отлегло у Димы от сердца. Как же хорошо, когда рядом лишь хорошие друзья, и нет врагов, и нет необходимости кулаками доказывать свое право на нормальное человеческое существование.
Второй проблемой, которую настоятельно требовалось решить, была проблема хронического недосыпа. Бесконечная череда тренировочных отбоев и подъемов, вечерние проверки, затягивающиеся порой на несколько часов, чистка оружия. И все это в ночное время, вместо вполне заслуженного сна. Учитывая реалии, Дима достаточно быстро научился спать лежа в постели, на травке, сидя на траве, на стуле и на всем том, на чем можно сидеть, и даже стоя. Весь секрет сна стоя заключался в том, что желательно было найти хоть какую-нибудь точку опоры, чтобы иметь возможность во сне, находясь в режиме практически полного анабиоза, ориентироваться в пространстве, и в случае необходимости вполне реалистично изобразить всегда и везде бодрствующего бойца. Ну и чтобы закончить рассмотрение этой важно для военнослужащего проблемы, расскажем некоторые проблемы сна лежа, если спать приходится на снегу. Автомат необходимо засунуть под шинель, чтобы сохранить его в чистоте и боеспособности и ненароком не понизить боеготовность наших славных вооруженных сил, а проснувшись, не вскакивать как ужаленный, а вставать не спеша, постепенно отрывая примерзшую шинель от своего заснеженного ложа.
Будучи с рождения человеком дисциплинированным и старательным, Дима легко вошел в будни армейской жизни, легко справляясь с тяготами и лишениями, которые армия с лихвой предоставляет своим служакам.
Глава восьмая Опасные игры
В один из летних погожих дней в качестве шефской помощи командование отправило отделение еще не принявших присягу солдат на подшефный лакокрасочный завод. Попал с ними и Дима. Перед ними поставили задачу готовить тару для изготавливаемых лаков. Проще говоря, необходимо была выжигать лак из уже использованных бочек, и зачищать их кард щётками от образовавшейся золы. Диме приказано было выжигать. Особой сложности работа не представляла. Необходимо было зажечь спичку, бросить в бочку и вовремя отскочить, потому, как накопившиеся в бочке пары испарившегося на солнце лака, имели неприятную особенность с небольшими хлопками вспыхивать.
Дима легко справлялся с порученным делом, пока в один момент, спичку-то он бросил, а уже знакомого и ожидаемого хлопка, не последовало. Дима, недолго думая, наклонился над бочкой, посмотреть, горит спичка или нет. Неожиданно неведомая сила отбросила его от бочки, и в это же мгновение произошел сильнейший хлопок. Ошеломленный Дима сидел на перепачканной траве и с изумлением смотрел на поднимающиеся к небу черные клубы дыма, пытаясь осознать, что же произошло.
Со всех сторон к нему бежали сослуживцы и сотрудники завода. Они подбежали к Диме, начали тормошить его, осматривать, ощупывать, цел ли он. Дима встал с травы, отряхиваясь от прилипшей грязи, вытирая с лица жирную липкую черную сажу, разбавленную обильным потом.
- Да в норме я, в норме. Только я не понял, что же произошло.
- Да, ты, парень, видать в рубашке родился, - стоящий рядом старый рабочий, прикрепленный к солдатам для обеспечения их безопасности, бледный, с трясущимися от пережитого шока руками, достал измятую пачку "Беломорканала". Закурив, он сделал глубокую затяжку и вдруг сел прямо на том месте, где стоял. К нему подбежал молодой парень в новенькой спецовке.
- Михалыч, ты чего? Тебе плохо? Скорую вызовите, скорую, - заметался парнишка, с надеждой оглядывая окружающих рабочих и солдат.
- Ничего, ничего, Леша. Сердце вот маленько прихватило. Сейчас отпустит.
Вялым движением он отбросил едва прикуренную папиросу в только что почищенную бочку, попытался залезть в карман спецовки, чтобы достать сердечные лекарства, но сил на такую сложную операцию уже не было. Неожиданно он глубоко вздохнул, неловко опустился на землю и, упав на спину, уставился в голубое безоблачное небо широко открытыми глазами. Вскоре приехала вызванная для Димы скорая помощь. Бегло осмотрели Диму и, не найдя никаких повреждений, оставили его в покое, обратив свое внимание на старого рабочего. К сожалению, ему уже было не помочь. Его тело положили на носилки, задвинули в салон и машина, взревев сиренами, унеслась с территории завода.
А ночью, едва Дима закрыл глаза, видит, идет к нему Михалыч с неизменной папироской в зубах. Он подходит к Диме, перебрасывает замусоленный давно потухший окурок папиросы с одного угла рта в другой, прищуривает слегка правый глаз и с укоризной говорит:
- Что ж так, парень, получилось-то? Ведь умереть должен бы ты. Почему же умер я?
Дима в растерянности смотрел на Михалыча, не зная, что и сказать. Неожиданно, откуда ни возьмись, рядом с ними появилась женщина, вся одета в черное. Длинный плащ с глубоким капюшоном почти скрывал все лицо. Лишь острый подбородок слегка виден. Она подошла к ним и бесцеремонно вклинилась между ними.
- Ну, посуди сам, - обратилась она к Михалычу. - У меня вот разнарядка. - Она помахала перед его носом листом бумаги, на котором виден написанный от руки черными чернилами какой-то текст. - В последний момент на него, - она показывает на Диму, - пришел запрет. Пришлось забрать тебя. Так что ты на него не наезжай. Он здесь не при делах.
Она ободряюще похлопала Диму по плечу и медленно растаяла в воздухе. Михалыч очень обиженно посмотрел на юношу, ничего не сказал, только махнул слегка правой рукой. Неожиданно он стал бледнеть все сильнее и сильнее. И вскоре стал совсем невидимым.
Утром, перед подъемом Дима проснулся и долго лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, что это было - кошмарный сон или еще более кошмарная явь. К подъему он так и не смог разобраться в этом сложном деле. Тем не менее, Дима долго переживал случившееся, никому, однако, ничего не говоря.
После прохождения курса молодого бойца, Дима на плацу, в присутствии многочисленных гостей и приглашенных принял присягу и теперь с полным основанием мог считать себя полноправным солдатом.
А поздно осенью молодых солдат повели на метание боевых гранат. Перед этим они целых две недели тренировались с муляжами. Все были немного взволнованы предстоящими метаниями, хотя каждый считал себя полностью готовым к этим важным мероприятиям.
Погода как бы радовалась вместе со всеми. На безоблачном небе ярко светило солнце, хотя мороз довольно ощутимо щипал за все, что не было спрятано в теплые одежды. Солдаты залезли в заранее вырытые окопы, распределились по всей ее длине. Командир роты провел последний инструктаж и велел раздать всем боевые гранаты.
Осталось всего несколько солдат, которым надо было метнуть гранату. Дима отметался успешно. Слегка взволнованный успешным метанием прислонившись к стене окопа, расслабленно наблюдал, как метают гранаты его товарищи. Успешно отметался его сосед, армейский товарищ Володя Доброхотов. На позицию метания выдвинулся Слава Ванюшкин. Вырвав чеку, Слава метнул гранату. Озябшие от долгого ожидания руки, подвели их владельца. Граната буквально выпала из руки, угодив на верхушку бруствера. Командир роты, заметив случившееся, закричал громко, истошно:
- Ложись! - и сам, спрыгнув в окоп, бросился на его дно.
Дима, не успев даже осознать произошедшее, выполняя полученное приказание, упал на дно окопа и в тот же миг, подброшенный неведомой силой, взлетел над бруствером, схватил гранату и еще в полете далеко отшвырнул ее от себя. Через мгновение, когда он уже лежал на покрытой снегом земле, раздался взрыв, и вокруг засвистели осколки. Дима лежал, накрыв руками голову, будто это могло его спасти, если осколок попадет в него. Он лежал и у него, почему-то, не было и тени сомнении, что он останется жив. Он лежал и с удовольствием наслаждался посвистом пролетающих мимо осколков. Только спустя несколько минут пришло Диме осознание того, что произошло. Дима сел и долго, мотая головой из стороны в сторону, ошалело смотрел на творение рук своих.
Командир роты вылез из окопа, долго стоял, отряхивая форму от грязи. Наконец подошел к месту, где когда-то лежала граната.
- М-да, - задумчиво пробормотал офицер, - если бы она осталась лежать на этом самом месте многим бы не поздоровилось. Ты-то как? - обратился он к стоящему рядом Диме.
- Нормально, вроде. Я только не понял, что произошло.
- А чего тут понимать? Буду ходатайствовать о награждении тебя. Ты вон сколько жизней спас, - широко обвел стоящих вокруг солдат. Потом прикинул расстояние, которое должен был пролететь Дима, чтобы достать гранату, с удивлением на него посмотрел.
- Я что-то тоже не понимаю, как тебе с положения лежа удалось выпрыгнуть из окопа, вскочить на вершину бруствера и успеть отбросить гранату. А на самом - ни царапинки. Видать и вправду ты в рубашке родился, - вспомнив, кстати, случай на лакокрасочном заводе, закончил офицер.
А ночью, после отбоя, когда успокоились самые неугомонные, и в казарме наступила сонная тишина, Дима закрыл глаз и попытался заснуть. Однако вскоре его покой был нарушен приходом семерых странных и совсем незнакомых ему людей, которые полукругом выстроились около его койки. В некотором отдалении от них, дистанцируясь, стояла уже знакомая странная женщина в черном. Дима приподнялся на кровати, упершись сзади руками. Он уже догадался, кто эти люди, стоящие невдалеке.
- Почему не я? - промолвил он, обращаясь к женщине.
- Ты неприкосновенный, поэтому мне пришлось взять других, - ответила та, не шевельнувшись.
- Но почему я неприкосновенный?
Женщина слегка приподняла голову, так, что стал виден ее рот. Она оскалилась, показав кривые, черного цвета зубы.
- Это ты спроси у нее.
- У кого, у нее?
- У той, которая вскоре придет к тебе.
После этих загадочных слов она подняла руку перед собой и опустила ее, после чего медленно растаяла в сумерках казармы.
Дима внимательно присмотрелся к, молча, стоящим перед ним людям. Некоторые были в рабочих спецовках, другие в больничных халатах, а иные в простых повседневных одеждах. Они выстроились у его койки и молча, с осуждением, смотрели на него. Было мучительно больно смотреть в глаза людей, которые погибли по разным причинам из-за его, неизвестно откуда взявшейся, исключительности. Перед ним стояли одни мужчины. Дима закрыл глаза, сосредоточился на желании, чтобы эти странные люди, посетившие его, поскорее ушли. С закрытыми глазами он слышал негромкий шум, похожий на легкий шелест ветра в кроне дерева, потом открыл глаза и увидел, что рядом с его койкой никого нет. В эту ночь Дима долго не мог заснуть, хотя уставший за тяжелый день мозг, настоятельно требовал отдыха. Лишь под утро, уже почти перед самым подъемом, забылся неспокойным, неглубоким сном.
К награде его, правда, не представили. Сказали, что не было такого прецедента, чтобы в мирное время рядового награждать боевыми медалями. Хорошо, что отпуск на десять суток с выездом на родину дали. Дима и этому был несказанно рад.
Странно, столько новых трудностей, чреватых и для его здоровья и даже жизни, встретил он уже в первые дни армейской службы, но все как-то само собой разрешалось. Будто кто-то невидимый заботливо и неустанно наблюдает за ним, отводит от него одну неприятность за другой. Ангел хранитель что ли?
Вот и пролетели два года службы. Диму вывели за штат и в ожидании приказа отправили на инженерный городок готовить материальную часть к занятиям уже поступившего молодого поколения солдат. Один из таких, казалось бы, ничем не примечательных, дней едва не стал для него последним. В ожидании начала занятий солдаты разлеглись вокруг склада, нежась в лучах яркого весеннего солнца. Дима в этот момент находился на складе, отмечая в журнале выданное для занятий оборудование. Выдано было в тот день немало учебных пособий, в том числе, дымовых шашек. Решив подшутить над ним, один из сержантов, его сослуживцев, поджег дымовую шашку, забросил ее на склад и подпер дверь снаружи толстой палкой. Дима бросился к дверям, начал стучать, просить, чтобы открыли. Однако в ответ он слышал только веселый смех. Небольшое помещение склада быстро наполнялось едким дымом. Вскоре, чтобы не задохнуться, он был вынужден лечь на пол и примкнуть ртом к небольшой щели между дверью и порогом. Дима начал уже терять сознание. Сердце гулко билось в груди, пытаясь доставить в жизненно необходимые органы хоть толику кислорода.
- Кажется мне конец, - пульсировала в голове мысль. - На редкость глупая смерть. Помереть в конце службы от элементарной дымовой шашки, это надо было еще ухитриться.
Вдруг неведомая сила отбросила подпорку двери. Она с грохотом широко распахнулась и потоки свежего воздуха со свистом заполнили все помещение склада, принося в легкие солдата спасительный чистейший воздух. Через несколько мгновений на складе не было и признаков недавнего происшествия. Дима, пошатываясь, вышел из помещения, без сил растянулся на редкой травке, росшей вокруг здания склада. Шутники с испугом смотрели на лежащего неподвижно товарища. Только теперь до них стали доходить возможные последствия их глупости. Пожалев товарищей, Дима никому из командования о происшествии не доложил, и вскоре неприятный эпизод был благополучно забыт. Его только долго мучила мысль, кто явился его спасителем, кто пришел ему на помощь, когда, казалось бы, пробил его последний час. В этом вопросе его товарищи ничем ему не могли помочь. Они сами были удивлены, когда увидели, что палка без всякого видимого воздействия вдруг с грохотом отлетела далеко в сторону, а дверь сама по себе широко распахнулась. Загадка эта так и осталась не разгаданной.
А накануне торжественного построения полка в честь демобилизованных солдат, приснился Диме странный сон, наполненный и тревогой какой-то за будущее свое, и воспоминаниями, до боли знакомыми. Снится, что пришла к нему, лежащему на солдатской койке в последний раз, женщина. Женщина была пожилой, если не сказать старой. Что-то очень знакомое почудилось Диме в ее облике. Где-то, когда-то, очень давно, в той прошлой жизни, он уже встречался с ней. Но как ни старался он вспомнить, где и когда с нею он встречался, никак ему это не удавалось. И казалось, вот-вот вспомнит, вот-вот схватится за ускользающее воспоминание, ан, нет, образ, смеясь, таял в сознании.
Женщина подошла к койке, поправила на нем одеяло, ночи весной были еще прохладными, села на край, внимательно посмотрела на него. После долгого молчания, промолвила с легкой усмешкой:
- Вот, Дима, и пришел твой час. Пора просыпаться и исполнять свою миссию.
- Я и не сплю, - попытался возразить Дима. - Вот я и с вами разговариваю.
- Да нет. Спишь ты еще. И все последние семнадцать лет ты спал. Тебе казалось, что ты бодрствуешь, а на самом деле ты находился во сне.