* * *
– Ты здесь, со мной! Боже, какое счастье… Я до конца не верил, что получится…
– Любимый… Ничего не понимаю. Я же горела… горела, вся целиком… Как ужасно, как больно… А теперь ничего не болит… Что случилось? Я в аду? И ты тоже? Ты последовал сюда за мной?!
– Нет, дорогая, к счастью, нет. Твое тело погибло, но твою душу я успел перенести в отражение, в мир-за-зеркалом. Точнее, за твоим зеркальцем.
– Бруно! Я даже не подозревала, что это возможно! Конечно, после того как ты спас меня от болезни, подарил это зеркальце и научил пользоваться моими способностями, менять отражения, я могла бы ничему не удивляться… Теперь ты снова спас меня! Это чудо! А мои способности – они еще при мне? Я смогу здесь что-нибудь поменять?
– Конечно! Ты же зеркальный медиум. Этот дар принадлежит душе, а не телу. Ты по-прежнему можешь делать с отражениями и при помощи отражений все, что могла раньше. Я даже думаю, что теперь, когда ты сама оказалась за зеркалом, твои силы должны стать намного, намного больше. Ты наверняка захочешь их опробовать…
– Обязательно! Только сейчас больше всего на свете я хочу обнять тебя! Как мне отсюда выйти?.. Бруно!.. Бруно?.. Любимый, почему ты отвернулся?.. Почему ты молчишь?.. Я что… не могу выйти отсюда?
– Да. Нет. Видишь ли… Прости, я не знаю. Меня учили, что переносить людей за зеркало, в отражения в принципе возможно, хотя и запрещено…
– Кем запрещено?
– Гильдией.
– Гильдией зеркальщиков? Но ведь ты говорил, что они просто делают зеркала… Обычные… Ты говорил, что таких, как мы с тобой, медиумов, в городе больше нет…
– Прости, я пытался уберечь тебя, чтобы ты хранила свой дар в тайне. На самом деле все Мастера Гильдии в той или иной степени медиумы. Есть и другие медиумы, гораздо более сильные, за пределами города. Они не делают зеркал, но при помощи их меняют отражения, вещи, судьбы – как и ты. И все они тоже члены Гильдии…
– Подожди, выходит, и дядя Джерардо, твой отец, – он тоже медиум?
– Да, и он тоже. Все мастера немного медиумы, иначе мы не могли бы делать магические зеркала…
– Но, Бруно, почему же мы тогда скрывались от дяди Джерардо? От других мастеров? Ведь получается, что мы одинаковые! И получается… меня сожгли за то, что могут делать и все остальные кругом? Это просто бессмысленно! А я еще так пыталась сохранить тайну зеркальца… чтобы спасти тебя… Какой я была дурой! Небось, тут у всех такие зеркала!.. Зачем? Зачем ты внушил мне, что я такая важная и исключительная? Зачем были все эти сказки про мой дар…
– Потому что ты и была… ты и есть исключительная! Они совсем не такие, как ты. Твой дар гораздо сильнее, но даже не это главное. Ты – женщина! А в Гильдии нет мастеров-женщин или медиумов-женщин. Их не учат, не помогают развивать свой дар. Если бы отец или любой другой мастер узнал, в чем причина твоей болезни, они бы не сделали для тебя магическое зеркало – они бы сразу передали тебя инквизиции. Таковы правила Гильдии. У Гильдии вообще много правил и запретов…
– Выходит, ты нарушил правила Гильдии, когда вылечил и стал учить меня?
– Да, я их нарушил. Ты была такой доброй, храброй… Так сильно желала людям добра, что чуть не отдала им все свои душевные силы. Я полюбил тебя и не мог позволить, чтобы ты умерла. Мне пришлось сделать для тебя это зеркальце, а потом учить тебя, как им пользоваться… Кстати, не думай, что у всех есть такие. Специальные магические зеркала по личной мерке есть лишь у самых великих зеркальных магов. Их делают только с разрешения Гильдии, скорее даже, по ее велению, так что и здесь я нарушил запрет. Ради тебя. Раньше я не нарушал запретов…
– И какое наказание за это полагается? За то, что ты нарушил запрет Гильдии?
– За твое зеркальце меня могли исключить из Гильдии… За то, что учил тебя, – изгнать из города… Но если теперь кто-то узнает, что я снова спас тебя и перенес сюда, то, согласно правилам Гильдии, меня должны убить, а твое зеркальце уничтожить. Потому что это не просто запрет, а один из главных Запретов…
– Ты говоришь, переносить людей туда, за зеркало, запрещено под страхом смерти… А оттуда тоже запрещено?
– Запрещено. И этот запрет никто никогда не нарушал…
– Почему? Разве можно назначить для нарушителя еще более суровое наказание, чем смерть?
– Нет, дело не в наказании, просто… никто не знает, как. Этого пока никому не удавалось сделать… Прости… Прости меня… Любимая, не молчи! Я так соскучился по твоему голосу…
– Значит, вот как… Вот как ты меня спас… Я не умерла, но живу ли? Я никогда не смогу обнять и поцеловать тебя, коснуться твоих рук, приготовить обед… Мы будем разделены – навеки? Пока не умрешь ты или пока не умру я?
– Да, мы разделены. Пока – разделены, но знаешь… Есть легенда о том, что можно создать философское зеркало. Такое зеркало стирает границу между реальностью и отражением. Я найду способ сделать его. Ты выйдешь оттуда, и мы будем вместе.
– Легенда… Бруно, это пустые надежды. Легендой называют выдумку.
– Это не выдумка. Это возможно, я верю. Я ведь лучший из зеркальных мастеров. А стану еще лучше. У меня получится. Я все для этого сделаю, все сделаю для тебя. Мы обязательно будем вместе! Верь мне, любимая, верь мне.
Бруно прячет зеркало под подушку. Меня окружает тьма, полная тьма. И все-таки я жива! Ведь я чувствую. Чувствую так остро… Нежность – как он любит меня, чем для меня жертвует. Отчаяние – вдруг он не сможет… вдруг я навеки заперта в зеркале… Ненависть. Ненависть. Ненависть. Если бы я могла жить. Если бы я могла отомстить. Страх – как тут пусто и темно…
Впрочем… Бруно учил, что зазеркалье – это отражение моих мыслей, моих чувств. И что я могу изменять его, как и прежде, когда я была по ту сторону стекла…
Тьма. Полная тьма. Наверное, так же чувствовал себя Господь, когда сотворил мир и жизнь. Господь, который от меня отвернулся. Теперь я сама себе Госпожа.
Закрываю глаза.
В начале сотворил Бог небо и землю.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы.
Представляю землю и небеса. Представляю солнце. Нет, не хочу солнца. Лучше ночь. Беззвездная ночь. Город. Я на улице. Невысокие дома. Не помню, как они выглядят. Пусть будут дома в два этажа. Улицы, сходящиеся к городской площади…
Открываю глаза. Вокруг по-прежнему темно, но это уже не та полная, оглушительная, угольно-черная тьма, которая окружала меня раньше. Скорее, серая мгла, размываемая вблизи сиянием голубоватого света, который исходит от моих рук. Справа и слева тянутся вереницы одинаковых двухэтажных домов. Монотонно дует сухой холодный ветер.
Бруно был прав. Я могу управлять этим миром. Я – хозяйка этих мест, полноправная и всесильная. И бесконечно одинокая.
Я могла бы создать солнечный свет, зеленые деревья, которые раньше так радовали меня. Но я не хочу. Не хочу. Два желания, два всепоглощающих желания завладели моей душой. Быть с Бруно. Отомстить им всем. Быть с Бруно. Отомстить…
Я сделаю это. Я буду с Бруно. Я отомщу. Они заплатят. Они все заплатят!
– Дорогая, я дома. Как прошел твой день?
– Скучно и безрадостно. Во сне видела кошмары. Как я бесконечно горю и горю на костре, и никто не приходит на помощь. Огонь, крики, ненависть… Чудовищно. Сотворила театр памяти. Настоящий, он действует. Теперь я ничего и никогда не забуду. Не забуду, кто сотворил это со мной. Ни единого имени…
– Это всего лишь сон, дорогая. Этого больше нет. Это никогда не повторится… А я работал в мастерской. Пока безуспешно, но ничего, ничего… Я справлюсь. Я больше не пытаюсь следовать за древними, комбинируя их замшелые рецепты, как учит Гильдия. Мы пойдем другим путем! Я уверен, если объединить науку и магию, можно многого достичь… Дорогая, ты в порядке? Как ты себя чувствуешь? О чем ты думаешь? Твое лицо такое… печальное…
– Чахну от тоски по тебе, любимый. Ты рядом – и не рядом. Мучительно. А еще… мое сердце рвется на части. Я так хочу отомстить им. Так хочу отомстить! Эта мысль не дает мне покоя, жжет хуже костра. Если бы ты их убил…
– Что? Убил? Кого, зачем?
– Всех, кто повинен в моей смерти. Каждого! Я задушила бы их своими руками, если б могла освободиться! Но я бессильна, а ты – ты… Ты владеешь искусством изготовления ядов… и магией… Сделаешь это для меня?
– Нет. Я не буду убивать. Никого. Я вытащу тебя оттуда рано или поздно, обещаю, но убивать, пачкать руки кровью…
– Даже кровью тех, кто виновен? Тех, кто мучил меня?
– Нет! Даже думать об этом не хочу…
Я слабею. Силы покидают мою душу. Голод… Странный, неутолимый голод… Я творю стулья и столик под белоснежной скатертью, на столике – вино и бокал, вазу с фруктами, рыбу и мясо на широких тарелках… Жадно ем, проливая вино, но еда не насыщает меня, не утоляет голод… Что же делать, чем мне питаться здесь, с другой стороны? У меня не осталось тела, только душа… Чем кормить душу? Кто бы знал ответ.
Капля вина на скатерти – словно кровь.
Отбрасываю бутылку, она разлетается на части. Вино – кровь – повсюду: на стенах, на платье, на губах. Слизываю его. Горечь. Боль.
Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу! Будь они прокляты за то, что сделали со мной!
Стук и голоса. Голоса снаружи. Подхожу к зеркалу, прислушиваюсь…
– Доброго дня, мастер Бруно. Хотел бы зеркальце купить для Мариэтты. Дочка, шалунья, разбила старое, а вы – лучший зеркальный мастер в округе…
Голос Альфонсо. Предателя Альфонсо.
Мне возмездие и аз воздам, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них.
Он приходил ко мне в мае, весенней ночью, крадучись, тайком, оглядываясь в страхе, что кто-то его увидит. Молил о помощи. Его жена ждала пятого ребенка, а в доме не было лишней лиры. Семья голодала. Я помогла Альфонсо, как и многим другим. Он стал богат. Достаточно богат, чтобы позволить себе новый дом и даже прислугу… И чем он отплатил мне? Первым бросил мне под ноги горящий факел. Убийца. Предатель. Ненавижу!
Когда изострю сверкающий меч Мой, и рука Моя приимет суд, то отмщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам…
– Убей его, Бруно! Убей! – рычу я, припав губами и руками к холодному стеклу. – Убей, не медли! Сделай это для меня!
Зеркальце лежит у Бруно в нагрудном кармане, и он не может не заметить, как из него наружу рвется мой отчаянный крик:
– Убей!
Бруно не слышит. Или делает вид, что не слышит? Ну как же так? Он сейчас уйдет… Уйдет, купив зеркало для своей жены, жены предателя и убийцы…
Ненависть вырывается из меня безжалостной волной. Стекло под руками теплеет, истончается, и моя ладонь… моя ладонь с усилием проходит сквозь него. И вторая.
Я могу выйти. Я чувствую, что могу выйти. Я сама убью предателя, если Бруно не может. Я сделаю это.
С разбегу бросаюсь на зеркало. Оно не бьется, обволакивает меня, как мутная вода, и выпускает наружу – с той стороны.
Вот он. Стоит прямо передо мной, улыбается в пышные усы, разглядывает маленькие ручные зеркальца на своих ладонях. Ладонях, которые держали факел… который поджег мой костер… который убил меня… убил…
Голод. Голод терзает мою душу. Я должна что-то сделать, должна, чтобы выжить…
…Упою стрелы Мои кровью, и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага.
Убить. Уничтожить.
– Предатель!
Альфонсо видит меня. Бледнеет, роняет зеркальца, крестится, пятится назад. Стекло под ногами брызжет в стороны и похрустывает.
– Пресвятая Дева Мария, что это такое?! Призрак! Сгинь! Сгинь, нечистая сила! Я так и знал… так и знал, что ты водишь дружбу с дьяволом, Бруно! И тебе дорога на костер, и тебе!
– Посмотри на меня хорошенько, предатель, – говорю я, улыбаясь. – Это последнее, что ты увидишь! Умри!
Я взмахиваю руками, и Альфонсо мешком оседает на пол. Его глаза закатываются, он падает лицом в осколки. Голод… мой голод утолен, я больше не голодна. Я отобрала его душу.
Теперь я все поняла. Вот моя пища. Души питают душу. Мою душу.
Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого.
Он мертв. Я оборачиваюсь. Бруно стоит за прилавком, за его спиной – десятки зеркал: круглые, овальные, квадратные. И в каждом я вижу себя: такую же, как до ареста, прекрасную, торжествующе улыбающуюся. Наконец-то! Наконец отмщена, сыта и довольна! И я выбралась наружу, освободилась!
– Бруно, любимый…
Я делаю шаг, распахиваю объятия, плача от радости, – и тело пронзает нестерпимая боль; кричу, мир меркнет. Открыв глаза, вижу скатерть, запятнанную брызгами вина. Зеркало на стене. И в нем – потрясенное, озадаченное лицо.
– Бруно! – Бросаюсь к зеркалу – и натыкаюсь на холодное стекло. Мои пальцы не проходят сквозь него. Я несвободна. По-прежнему несвободна.
– Ты убила его…
– Да, убила. Потому что ты не слушал меня. Не мог и не хотел. Я сделала все сама. Теперь мне так свободно и легко… И впервые за долгое время я не чувствую голод. Я поняла, чем питается душа: не пищей земной, но другими душами. Я погибну, если не буду отнимать их…
– У кого?
– У моих убийц, инквизиторов. У каждого, кто смеялся надо мной. Каждого, кто бросал в меня камни и грязь. Моя душа жаждет мщения. Пусть они заплатят. Я знаю: ты против убийства, у тебя не поднимется рука… но убивать буду я, а не ты. Ты поможешь мне?
Молчание.
– Бруно, отвечай. Ты поможешь?
– Дорогая… что с тобой происходит? Где моя милая подруга, самая добрая и отзывчивая, та, которая всегда помогала людям? Где та девушка, которую я полюбил?
– Если ты не заметил – сгорела на костре! Я хочу мести, Бруно. Пусть они заплатят за все.
– Я не буду помогать тебе. Я мастер зеркал. Ученый, а не убийца! А ты – ты превратилась в чудовище!
Уносит зеркало в другую комнату, бросает его на полку, убегает. Слышу, как хлопает дверь. Ничего, он вернется. Вернется и поможет мне.
Прошел день. Или два, или три. Ход времени скрыт от меня. Сотворила часы, повесила их в будуаре, но часы немы и недвижны, стрелки застыли на вечной полуночи. Почему-то не могу их завести. Впрочем, я и так ощущаю: Бруно нет очень и очень долго. Где он? Заключен под стражу за убийство? Глупости: он знает, как уничтожить тело… Оплакивает меня, свою бывшую возлюбленную, милую девушку, прекрасную, как цветок лилии? Напрасно, она не вернется. Я нравлюсь себе такой. Помогать другим и получать в ответ черную неблагодарность – что может быть глупее? Оставлю всепрощение и кротость монахиням и отшельникам. Я поступила верно и не собираюсь раскаиваться. Но что если… он бросил меня?
* * *
И все же он возвращается, помятый и измученный. Порванная одежда заляпана грязью. Под глазами круги. Лицо осунулось. Не смотрит на зеркало. Садится на кровать, обхватывает голову руками.
– Бруно, где ты пропадал? Не молчи, ответь мне.
– В таверне у Сильвестро.
– Зачем? Зачем ты туда ходил?
– Хотел убежать. От тебя! И от себя тоже… Вино у Сильвестро дрянное, кислятина, но свое дело делает. Я подрался с другими пьяницами. Лежал в грязи, в канаве. Ходил в бордель. Бесполезно – порок дурманит голову, но не меняет фактов. Прежний Бруно умер! Прежний, который не убивал. И не был соучастником убийства.
– Ты ничего не сделал, Бруно. Это я…
– Неправда. Я уничтожил труп. Альфонсо больше нет, его ищут. На меня не падут подозрения, но неважно. Моя душа запятнана соучастием в убийстве, расколота на две половины. И обе они рыдают от ужаса.
– Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, Бруно… Ты решил бросить меня? Я этого ждала. Так не медли, уходи, если хочешь. Я не прокляну тебя. Пусть я изменилась, но люблю тебя по-прежнему. Мне нужны только они. Каждый, кто виновен в моей смерти. Пусть они заплатят. Это справедливо.
– Не хочу этого слушать. Разве нам выбирать, кому жить, а кому умереть? Это дело Бога…
– Так пусть же лучше делает свое дело! Где его высшая справедливость?.. Ведь это Бог решил, что я достойна смерти, хотя не сделала ничего плохого. Он решил, что я должна умереть. А ты подарил мне жизнь – вопреки Его воле. А может… Бруно, может, все наоборот! Может, это как раз мы – Его орудие. Ты об этом не думал? Ты и я! Может быть, ему сейчас нужно именно такое орудие, чтобы излить свой гнев на этот город… как во времена Содома и Гоморры… И если это так… неужели ты откажешься отомстить? Уничтожить тех, кто обрек меня на смерть, кто смеялся, радуясь моей боли? Не хочешь? Тебе все равно?
– Нет, не все равно! Я тоже чертовски зол на них. Но я знаю, что люди глупы и слабы. Их легко одурачить, запугать и обмануть. Сбившись в толпу, они сами не ведают, что творят. Господь им судья…
– Я – судья! Мне – отмщение! Око за око. И знаешь, Бруно… я устала спорить. Тебя не было так долго. Надеюсь, ты принял решение и больше не заставишь меня умолять и изнывать от неизвестности…
Бруно молчит.
– Ты со мной? Ты мне поможешь?
Он тяжело поднимает голову, мрачная усмешка появляется на его губах:
– Сейчас ты согласишься, что есть польза и от моего пьянства… Там, в таверне, я слышал… Отец Ансельм, один из тех, кто осудил тебя… сегодня он ночует в монастыре неподалеку.
– Ты пойдешь туда со мной?
– Это я пойду туда! И возьму тебя с собой… Да, я принял решение. Мы отомстим!
Я расцветаю с каждым днем. Я больше не маленькая и глупая девочка, не испуганная и некрасивая девушка. Я прекрасная женщина. Я смотрю на себя в зеркало с удовольствием. Я рада той, что улыбается мне с другой стороны стекла. Сила моя безгранична. Память – отменна. Пощады не будет. Никому.
Передо мной список. Я вычеркиваю имя за именем, имя за именем. Когда имена кончатся, не остановлюсь. Разве мало людей недостойных оскверняют воздух дыханием своим? Мне нужна пища, и я найду ее. Хочу дождаться момента, когда Бруно найдет выход. Когда я смогу по-настоящему коснуться губами его губ. Хочу жить, засыпать и просыпаться рядом с ним. Я верю, что он сможет.
Проходят годы, я не замечаю их. Они отыгрываются на Бруно. Мне больно смотреть, как сгибается его спина, как седеют виски. Но он еще крепок, впереди у нас еще столько лет, так много мести. И так много надежды…
– Бруно, что с тобой? Мы не разговаривали несколько дней… Опять забыл обо мне?
– Нет, любимая. Я пришел попрощаться.
– Попрощаться? Что это значит?..
– Чума. Черная смерть. Я весь горю, я тоже болен. И я умираю, любимая.
– Как же так, Бруно? Неужели нет способа излечиться?
– Нет, любимая, слишком поздно…
– Нет… Нет, нет, нет! Ты не умрешь! Ты же величайший маг! Неужели нет средства?..
– Слишком поздно, я умираю… Жалею только… что не сумел вызволить тебя… вывести… наружу… из зеркала… Не хватило времени. Не успел… Прости меня. И прощай… Я люблю тебя больше всего на свете… драгоценность моя, счастье мое…
– Нет, Бруно, нет, нет! Ты не умрешь! Ты не можешь умереть! Нет!