- Да, - ответила она, - с тех пор, как Дэви ушел.
- Это ваш муж?
- Отец Керри, но мы никогда не были женаты. Знаете, мы прожили вместе два года. И у нас случались хорошие времена. Но однажды он просто встал и ушел, когда я с Керри гостила у своей мамы.
Она смотрела на свою чашку.
- Мне без него лучше, - сказала она - Только иногда становится страшно. Хотите еще чаю?
- Думаю, мне пора.
- Одну чашку, - предложила Энн-Мари, поднявшись и отсоединяя вилку электрического чайника, чтобы вновь его наполнить. Когда она собиралась открыть кран, она заметила что-то на сушилке и большим пальцем раздавила.
- Вот тебе, паршивец, - воскликнула она, затем повернулась к Элен. - У нас эти чертовы муравьи.
- Муравьи?
- Во всем районе. Они из Египта, называются "фараоновы муравьи". Маленькие коричневые твари. Плодятся в трубах центрального отопления и таким манером пролезают в квартиры. Все заполонили.
Такая невероятная экзотика (муравьи из Египта!) позабавила Элен, но она промолчала. Энн-Мари выглянула из кухонного окна в задний двор.
- Вы должны сказать им, - заговорила она, хотя Элен не понимала, кому ей надо это рассказать. - Скажите им, что простые люди больше не могут даже ходить по улицам.
- Неужели на самом деле все так плохо? - отозвалась Элен, по-настоящему уставшая от этого перечня неудач.
Энн-Мари отвернулась от раковины и сурово посмотрела на нее.
- У нас здесь случаются убийства, - сказала она.
- В самом деле?
- Этим летом было одно. Старик из Раскина. Совсем рядом с нами. Я его не знала, но он дружил с соседкиной сестрой. Забыла, как его звали.
- И его убили?
- Порезали на куски прямо в собственной гостиной. Его нашли только через неделю.
- А что же соседи? Они не заметили его отсутствия?
Энн-Мари пожала плечами, словно самое главное - об убийстве и человеческом одиночестве - сказано и больше расспрашивать не о чем. Но Элен настаивала.
- Мне это кажется странным, - заметила она.
Энн-Мари включила наполненный чайник.
- Бывает и так, - произнесла она, застыв.
- Я не говорю, что этого не может быть, я просто…
- Ему глаза выкололи, - добавила Энн-Мари, прежде чем Элен снова выразила сомнение.
Элен содрогнулась.
- О нет, - беззвучно прошептала она.
- Именно так, - продолжала Энн-Мари. - И это не все, что с ним сделали.
Она для эффекта сделала паузу, затем продолжила:
- Вы думаете, кто же способен на такое? Правда? Думаете?
Элен кивнула Она думала именно об этом.
- Хотя бы виновного нашли?
Энн-Мари хмыкнула с пренебрежением.
- Полиции наплевать, что у нас творится. Они стараются, насколько возможно, держаться подальше от этого места. Когда патруль приезжает, они забирают пьяных подростков и тому подобное. Видите ли, они боятся. Поэтому держатся в стороне.
- Боятся убийцы?
- Может быть, - ответила Энн-Мари. - Ведь у него крюк.
- Крюк?
- У человека, который это сделал. У него крюк, как у Джека Потрошителя.
Элен не разбиралась в убийствах, но была уверена: то, что делал своим крюком Потрошитель, вовсе не заслуживает похвалы. Однако подвергать сомнению правдоподобие истории Энн-Мари было занятием неблагодарным, хотя про себя Элен размышляла, какие из деталей - выколотые глаза, гниющее в квартире тело, крюк - прибавлены для полноты сюжета Даже самые добросовестные рассказчики изредка испытывают искушение что-то приукрасить.
Энн-Мари налила себе еще чашку и потянулась к чашке Элен.
- Нет, спасибо, - покачала головой та. - Я все-таки пойду.
- Вы замужем? - спросила Энн-Мари неожиданно.
- Да. За преподавателем университета.
- Как его зовут?
- Тревор.
Энн-Мари положила себе в чашку две полные ложки сахару.
- Вы вернетесь?
- Да. Надеюсь. На этой неделе. Я хочу сделать несколько снимков в доме, что на другом конце двора.
- Хорошо. Заходите.
- Зайду. И спасибо вам за помощь.
- Не за что, - ответила Энн-Мари. - Вы должны рассказать кое-кому, так ведь?
- По-видимому, у человека вместо руки крюк.
Тревор оторвал взгляд от своей тарелки с tagliatelle con prosciutto.
- Прости, как?..
Элен изо всех сил старалась пересказать историю так, чтобы не окрашивать ее субъективными чувствами. Ее интересовало, как это истолкует сам Тревор. Но если она хоть чем-то выдаст собственную заинтересованность, Тревор в силу своего скверного характера инстинктивно займет противоположную позицию.
- У него есть крюк, - ровным голосом повторила она.
Тревор положил вилку и потянул себя за нос, фыркнув.
- Ничего о таком не читал, - сказал он.
- Ты не читаешь местные газеты, - возразила Элен. - Никто из нас не читает. Возможно, никто в стране.
- Заголовок: "Старик убит маньяком с рукой-крюком!" - произнес Тревор, наслаждаясь. - Кажется, годится для новостей. Когда предположительно все произошло?
- Прошлым летом. Может быть, когда мы были в Ирландии.
- Возможно, - отозвался Тревор, вновь берясь за вилку. Нацеленные на еду блестящие линзы его очков скрывали глаза, отражая тарелку с макаронами и нарезанную ветчину.
- Почему "возможно"? - поддела его Элен.
- Это не совсем правдоподобно, - сказал он. - По правде сказать, это звучит чертовски нелепо.
- Ты не веришь? - спросила Элен.
Тревор поднял взгляд от тарелки, языком слизнул кусочек лапши в углу рта. Лицо его приняло свойственное ему уклончивое выражение - без сомнения, такое лицо он делал, когда слушал своих студентов.
- А ты веришь? - Это был излюбленный прием Тревора, чтобы выиграть время, еще один профессорский фокус - вопрос спрашивающему.
- Не до конца, - ответила Элен, слишком озабоченная поиском хоть какой-то опоры в море сомнений, чтобы тратить силы на соревнование с ним.
- Хорошо, оставим сам рассказ, - произнес Тревор, прерывая процесс еды, чтобы выпить еще один бокал красного вина. - А как насчет рассказчицы? Ей ты веришь?
Элен представила искреннее выражение на лице Энн-Мари, когда та рассказывала о смерти старика.
- Да, - сказала она. - Да. Думаю, я бы поняла, если бы мне лгали.
- В любом случае, почему так важно, лжет она или нет? Какого хрена, что нам за дело?
Резонный вопрос, пусть даже задан он с раздражением. Почему же это действительно важно? Потому что Элен хотела, чтобы худшие ощущения от Спектор-стрит оказались ложными? Район грязного отчаявшегося сброда, где лишних неудачливых людей прятали от глаз чистой публики; но это либеральная банальщина, и Элен принимала положение дел как неприятную социальную реальность. Однако в рассказе об убийстве старика и издевательствах над ним таилось нечто другое. Образ насильственной смерти, однажды явившись, теперь преследовал Элен.
Она поняла, к собственной досаде, что растерянность ясно написана у нее на лице и что Тревор, наблюдая за ней через стол, немало потешается.
- Если это так сильно тебя волнует, - заговорил он, - почему бы не вернуться и не порасспросить людей в округе, вместо того чтобы играть за обедом в "веришь-не-веришь"?
При этом его замечании она не могла сдержаться.
- Я думала, тебе нравится играть в загадки, - сказала она.
Он бросил на нее сердитый взгляд.
- Опять ошибаешься.
Начать расследование - неплохое предложение, хотя оно явно порождено какими-то скрытыми причинами. День ото дня Элен смотрела на Тревора все менее снисходительно. То, что раньше она принимала за готовность к дискуссии, теперь казалось простой игрой "кто сильнее". Он спорил не из-за диалектического возбуждения, а из-за патологической склонности к соревнованию. Она видела, как раз за разом он занимает чуждые ему самому (Элен знала об этом) позиции, просто чтобы разогреть кровь. Еще более печально, что он - не единственный, кто занимался такого рода спортом Академия была одним из последних оплотов профессиональных транжиров времени. Так случилось, что в их кругу преобладали образованные дураки, заблудившиеся в пустыне затхлой риторики и бесплодных занятий.
От одной пустыни к другой. Она вернулась на Спектор-стрит на следующий день, вооруженная фотовспышкой в дополнение к штативу и высокочувствительной пленке. В тот день поднялся ветер, и это был ветер арктический, ярившийся все сильнее оттого, что заблудился в лабиринте проходов и дворов. Элен направилась к номеру 14 и провела целый час в его оскверненных пределах, тщательно фотографируя стены спальни и гостиной. Она ожидала, что воздействие образа в спальне при повторном осмотре станет значительно слабее; этого не произошло. Хотя она старалась запечатлеть и целое, и детали как можно тщательнее, она знала: фотографии в лучшем случае будут лишь слабым эхом его бесконечного вечного рева.
Большая часть силы образа заключалась, конечно, в контексте. То, что на подобное изображение можно наткнуться в столь сером окружении, подозрительно лишенном таинственности, походило на обнаружение иконы в куче мусора: сияющий символ перехода из мира тяжкого труда и распада в некое более темное, но и более грандиозное царство. Элен с болью осознала, что глубину впечатления, вероятно, ей выразить не удастся. Она владела словарем аналитическим, насыщенным трескучими словами и академической терминологией, но прискорбно убогим в своей выразительности. Она надеялась, что фотографии, какой бы бледной копией подлинника они ни были, хотя бы намекнут на мощь изображения, даже если и не смогут передать это чувство, пробирающее до печенок.
Когда она покинула дом, ветер продолжал немилосердно дуть, но снаружи ее ждал мальчик - тот же самый ребенок, что сопровождал ее вчера, - одетый по-весеннему. Он гримасничал, стараясь удержаться от отчаянной дрожи.
- Привет, - сказала Элен.
- Я ждал, - доложил ребенок.
- Ждал?
- Энн-Мари сказала, что ты вернешься.
- Я собиралась прийти как-нибудь на неделе, - сказала Элен. - Ты мог бы прождать долго.
Лицо мальчика прояснилось.
- Ничего, - сказал он. - Мне нечего делать.
- А как насчет школы?
- Не нравится! - ответил мальчик, будто получение образования зависело от его вкуса.
- Вижу, - сказала Элен и пошла по периметру двора.
Мальчик шел за ней. На клочке травы в середине двора были кучей навалены несколько стульев и два или три мертвых деревца.
- Что это? - спросила она, наполовину адресуя вопрос себе самой.
- Ночь костров,- сообщил мальчик. - На следующей неделе.
- Да, конечно.
- Ты зайдешь к Энн-Мари? - спросил он.
- Да.
- Ее нет.
- А ты уверен?
- Ага.
- Хорошо, вдруг ты сможешь мне помочь…
Она остановилась и повернулась, чтобы взглянуть на ребенка; от усталости у него под глазами залегли круги.
- Я слышала о старике, которого убили поблизости, - сказала она. - Летом. Ты ничего о нем не знаешь?
- Нет.
- Совсем? Ты не помнишь никакого убитого?
- Нет, - повторил мальчик с выразительной категоричностью. - Не помню.
- Хорошо. В любом случае, спасибо.
На сей раз, когда она возвращалась к машине, мальчик за ней не пошел. Но, поворачивая за угол при выходе из двора, она оглянулась и увидела, что он стоит на том же месте, где она его оставила, и глядит ей вслед так, будто она сумасшедшая.
Когда она добралась до машины и принялась укладывать фотопринадлежности в багажник, в порывах ветра уже вызрели крупицы дождя, и Элен ощутила сильное искушение забыть о рассказе Энн-Мари и отправиться домой. Там будет горячий кофе, даже если встретят ее холодно. Но ей необходимо получить ответ на вопрос, заданный Тревором в прошлый вечер: "Ты веришь в это?" Тогда она не знала, что ответить, как не знала и теперь. Она отчего-то чувствовала, что рассуждать в терминах подлинности здесь излишне; возможно, окончательный ответ на этот вопрос - вовсе и не ответ, а еще один вопрос. Если так, она должна докопаться до сути.
Раскин-корт был так же заброшен, как и его обитатели, если не сильнее. Он не мог даже похвастаться праздничным костром. На балконе четвертого этажа женщина снимала выстиранное белье, пока не разразился дождь; в центре двора, не обращая ни на кого внимания, на траве совокуплялись две собаки. Шагая по пустому тротуару, она придала лицу решительное выражение: целеустремленность во взгляде, как сказала однажды Бернадетт, предотвращает нападение. Элен заметила двух женщин, беседовавших в дальнем конце двора, и торопливо направилась к ним, ощутив благодарность за их присутствие.
- Простите…
Женщины, обе пожилых лет, прервали оживленное общение и оглядели ее.
- Не могли бы вы мне помочь?
Она ощутила их оценивающие взгляды, их недоверие - и то и другое было слишком откровенным. Одна из женщин, с багровым лицом, спросила попросту:
- Чего надо?
Элен почувствовала, что потеряла всякую способность расположить к себе. Что нужно сказать этим двум, чтобы намерения гостьи не вызвали у них протест?
- Мне сказали… - начала она и запнулась, понимая, что женщины ей не помогут. - Мне сказали, поблизости произошло убийство. Это правда?
Багровая женщина подняла брови, выщипанные почти полностью.
- Убийство? - переспросила она.
- Вы из газеты? - спросила другая. Годы настолько исказили ее черты, что не помогали никакие ухищрения: узкие губы глубоко запали, волосы, выкрашенные в темный цвет, были на полдюйма седыми у корней.
- Нет, я не из газеты, - ответила Элен. - Я подруга Энн-Мари из Баттс-корта.
Констатация дружбы, хотя и была преувеличением, казалось, чуть смягчила женщин.
- Гостите здесь? - спросила багровая женщина.
- Можно так сказать.
- Упустили теплую погоду.
- Энн-Мари говорила, тут кого-то убили прошлым летом. Мне стало любопытно.
- Неужели?
- Вы что-нибудь знаете об этом?
- Тут много чего творится, - сказала вторая женщина. - Не знаешь и половины всего.
- Значит, это правда, - произнесла Элен.
- Им пришлось прикрыть туалеты, - ввернула первая.
- Верно. Они так сделали, - подтвердила другая.
- Туалеты? - переспросила Элен. - Какое отношение они имеют к смерти старика?
Все было ужасно! - воскликнула первая женщина. - Джози, это твой Фрэнк рассказал?
- Нет, не Фрэнк, - ответила Джози - Фрэнк еще в море. Это миссис Тизак.
Назвав свидетеля, Джози подхватила рассказ подруги, и взгляд ее возвратился к Элен. Подозрение в глазах не исчезло.
- Это случилось два месяца назад, - продолжала Джози. - Как раз в конце августа. Ведь был август, правда? - Ища подтверждения, она посмотрела на подругу. - Ты числа хорошо запоминаешь, Морин.
Морин, казалось, чувствовала себя неуютно.
- Я забыла, - сказала она, явно не желая говорить.
- Мне бы хотелось знать, - настаивала Элен.
Джози, несмотря на неохоту подруги, страстно желала угодить.
- Здесь есть уборные! - выпалила она - Перед магазинами, знаете, общественные уборные. Мне не известно, что в точности произошло, но тут раньше жил мальчик… Ну, не совсем мальчик - лет двадцати или больше… - Она подбирала слова. - Но он был с умственными отклонениями, так вроде бы это называют. Мать обычно брала его всюду с собой, словно ему четыре года. Она отпустила его в уборную, пока сама отправилась в тот маленький супермаркет. Как он там называется?
Она повернулась к Морин за подсказкой, но подруга только озиралась с очевидным неодобрением. Джози, однако, это не остановило.
- Был самый разгар дня, - сказала она Элен. - Полдень. В общем, мальчик пошел в туалет, а мать в магазин. Спустя какое-то время - вы знаете, как оно бывает - она занялась покупками, о сыне забыла, а потом подумала - что-то его долго нет…
Тут Морин не смогла удержаться, чтобы не встрять в разговор: наверное, забота о точности пересилила предусмотрительность.
- Она затеяла спор, - сообщила Морин, - с хозяином. Об испорченном беконе, который брала у него. Вот почему она столько времени…
- Понятно, - кивнула Элен.
- Ну, так или иначе, - вступила Джози, чтобы продолжить повествование, - она закончила покупки, а когда вышла, мальчика все еще не было…
- Поэтому она попросила кого-то в супермаркете… - начала Морин, но Джози не собиралась передавать ей инициативу в столь животрепещущий момент.
- Она попросила одного из мужчин в супермаркете, - повторила она вслед за Морин, - пойти в уборную и поискать его.
- Это было ужасно, - сказала Морин, очевидно, воображая картину какого-то зверства.
- Он лежал на полу в луже крови.
- Убитый?
Джози покачала головой.
- Лучше было бы ему умереть. На него напали с бритвой. - Она дала возможность усвоить эту часть информации перед тем, как нанести coup de grace.- И отрезали ему интимные части. Просто отрезали и спустили в туалет. Без причины.
- О боже.
- Лучше умереть, - повторила Джози - Думаю, такое уже никак не заштопать, так ведь?
Ужасающее повествование усиливалось спокойствием рассказчицы и повторением слов: "Лучше умереть".
А мальчик, - спросила Элен, - смог описать нападавших?
- Нет, - ответила Джози, - он слабоумный. Не может и двух слов связать.
- А кто-нибудь видел заходивших в уборную? Или выходивших оттуда?
- Люди все время шастали взад-вперед, - отозвалась Морин.
Она произнесла это, как исчерпывающее объяснение, но Элен на опыте видела другое: ни во дворе, ни в проходах никакой суеты отнюдь не наблюдалось. Вероятно, торговая улица оживленнее и под ее прикрытием можно совершить подобное преступление.
- Значит, преступника не нашли, - предположила она.
- Нет, - подтвердила Джози, и пыл ее угас. Преступление и его последствия были целью рассказа, а поимка преступника почти или вовсе не интересовала ее.
- Мы не чувствуем себя в безопасности даже в собственных постелях, - заявила Морин. - Спросите любого.