Энн-Мари говорила то же самое, - ответила Элен. - Потому она и решила рассказать мне о смерти старика Она говорила, что он убит прошлым летом здесь, в Раскин-корте.
- Что-то и вправду припоминаю, - проговорила Джози. - Какие-то разговоры были, я слышала. Старик, его собака… Его забили до смерти, а собака докончила дело… Не знаю… Да, точно, это не здесь. В каком-то другом районе.
- Вы уверены?
Подобное недоверие обидело женщину.
- Ну, если б это случилось тут, мы бы знали, так ведь?
Элен поблагодарила за помощь и решила еще побродить по четырехугольному двору и посмотреть, сколько квартир пустует. Как и в Баттс-корте, занавески на многих окнах были задернуты, двери заперты. Но если на Спектор-стрит действительно орудовал маньяк, способный убить и изувечить, неудивительно, что обитатели улицы забрались в свои дома и тихо сидят там. Во дворе разглядывать было нечего. Все незаселенные здания недавно опечатали и заколотили, судя по гвоздям, которые муниципальные рабочие разбросали у порогов. Но одна вещь по-настоящему привлекла внимание Элен: накорябанная на булыжниках мостовой и почти стертая дождем и ногами прохожих та же самая фраза, что и в спальне квартиры номер 14: "Сладкое к сладкому". Слова были такими безобидными, почему же Элен слышала в них угрозу? Или дело в их избыточности, в чрезмерности сахара на сахаре, меда в меду?
Она продолжала идти, хотя дождь упорствовал, и путь постепенно уводил ее прочь от кварталов в бетонные безлюдные пространства, где она раньше не была. Здесь располагались - или когда-то были - места для отдыха и развлечения: железные ограды детских площадок перевернуты, песочницы загажены собаками, "лягушатник" опустел. И тут встречались магазины. Некоторые были заколочены, действующие - отталкивающе грязны, их окна забраны крепкой металлической сеткой.
Элен прошлась вдоль ряда и свернула за угол, и перед ней оказалось приземистое кирпичное здание. Она предположила, что это общественная уборная, хотя вывеска отсутствовала. Железные ворота были заперты на висячий замок. Элен стояла перед непривлекательным зданием, порывистый ветер вился у ее ног, а она не могла удержаться от мысли о том, что здесь произошло.
О мужчине-ребенке, истекавшем кровью на полу, неспособном позвать на помощь. Даже мысль об этом вызывала тошноту. Элен задумалась о преступнике. Как же выглядит, размышляла она, столь порочный человек? Она пыталась представить его, но ни одна придуманная черта не имела достаточной силы. Монстры - это редкость, но однажды чудовище показалось при ясном дневном свете. Поскольку он был известен лишь своими деяниями, то обладал неимоверной властью над воображением Однако Элен знала действительность, окутанная ужасом, мучительно разочаровывает. Он не монстр - просто бледная апология человека, нуждающегося скорее в жалости, чем в благоговейном страхе.
Очередной порыв ветра принес более сильный дождь. На сегодня, решила она, хватит приключений. Повернувшись спиной к общественным уборным, она заспешила через дворы, чтобы укрыться в машине, а ледяной дождь хлестал по онемевшему лицу.
Гости, приглашенные на обед, выглядели приятно устрашенными ее рассказом, а Тревор, судя по выражению лица, разъярился. Однако сделанного не воротишь. Элен не могла отрицать, что почувствовала удовлетворение, заставив смолкнуть болтовню на университетские темы. Бернадетт, ассистентка Тревора на историческом факультете, прервала мучительное молчание:
- Когда это случилось?
- Этим летом, - ответила Элен.
- Не помню, чтобы я читал об этом, - произнес Арчи самые лучшие слова, произнесенные им за два часа пития. Речь его, обычно неискренняя от самолюбования, смягчилась.
- Возможно, полиция замалчивает дело, - высказал мнение Дэниел.
- Тайный сговор? - спросил Тревор с неприкрытой издевкой.
- Такое происходит постоянно, - парировал Дэниел.
- Зачем им это замалчивать? - спросила Элен. Какой смысл?
- С каких это пор в действиях полиции появился смысл? - отозвался Дэниел.
Бернадетт вмешалась до того, как Элен успела ответить.
- Мы даже не затрудняемся читать о таких вещах, - сказала она.
- Говори за себя, - возразил кто-то, но Бернадетт не обратила внимания.
- Мы ослеплены жестокостью, - продолжала она, - Мы ее больше не видим, даже когда она перед самым носом.
- Каждую ночь на экране, - ввернул Арчи. - Смерть и трагедии в полный рост.
- Тут нет ничего нового, - сказал Тревор. - В елизаветинскую эпоху люди видели смерть постоянно. Публичные казни были популярным развлечением.
Страсти разгорелись. После двух часов вежливых сплетен вечеринка внезапно оживилась. Прислушиваясь к яростному спору, Элен пожалела, что у нее не хватило времени проявить и напечатать фотографии: граффити подлили бы масла в огонь. Парселл под конец, как обычно, выдвинул свою точку зрения, и она, как обычно, была разрушительной.
- Конечно, Элен, дорогая, - начал он, и мягкость его голоса подчеркивала предчувствие возражений, - все твои свидетельницы могут лгать, не так ли?
Разговоры за столом стихли, лица повернулись к Парселлу. Он упрямо игнорировал всеобщее внимание и отвернулся, чтобы шепнуть что-то на ухо своему юному спутнику - новой пассии, которую через несколько недель сменит на другого хорошенького мальчика.
- Лгут? - переспросила Элен. Она почувствовала гнев, а Парселл произнес только дюжину слов.
- Почему бы и нет? - ответил тот, поднося бокал вина к губам - Возможно, они все плетут некую искусную фантазию. История о неожиданном нападении в общественном туалете. Убийство старика. Даже этот крюк. Все детали знакомы. Ты должна чувствовать нечто традиционное в этих зверских историях. Ими постоянно обмениваются, они будоражат людей. В поиске новых подробностей для расцвечивания коллективной фантазии есть элемент соревнования: каждый поворот делает рассказ чуть более устрашающим, и это исходит от тебя.
- Может быть, тебе виднее, - сказала Элен, обороняясь. Ее раздражала вечная невозмутимость Парселла. Даже если его рассуждения обоснованны, в чем Элен сомневалась, уступать она не собиралась. - Я прежде никогда не слышала подобных историй.
- Неужели? - произнес Парселл таким тоном, будто она призналась в собственном невежестве. - А про любовников и беглого сумасшедшего, слышала такую байку?
- Я слышал, что… - начал Дэниел.
- Женщине вспарывают живот - как правило, это делает человек с рукой-крюком - тело оставляют на крыше машины, а жених в это время прячется внутри. Фантазия, предостерегающая от порока необузданной гетеросексуальности. - Шутка вызвала взрыв смеха у всех, кроме Элен. - Подобные истории чрезвычайно распространены.
- Итак, ты утверждаешь, что они мне лгали, - запротестовала она.
- Это не совсем ложь…
- Ты сказал: "Они лгали".
- Я дразнил тебя, - ответил Парселл Сейчас его умиротворяющий тон сердил Элен еще больше, чем обычно. - Не стану утверждать, что имела место осознанная злонамеренность. Но ты должна признать: до сих пор ты не встретила ни единого свидетеля. Все случилось в какое-то неопределенное время с неопределенными людьми. Сообщение проходит через несколько передаточных звеньев. В действии непосредственно участвуют в лучшем случае братья друзей дальних родственников. Пожалуйста, допусти возможность, что эти события могут быть не реальными фактами, а лишь забавой для скучающих домохозяек…
Элен не стала приводить очередных доводов, поскольку просто не нашла их. Замечание Парселла об отсутствии свидетелей было совершенно здравым, Элен сама удивлялась тому же. Странно и то, как быстро женщины из Раскин-корта переадресовали убийство старика, назвав другое место, будто зверства всегда происходили не на виду, а за следующим углом, дальше по переулку - но никогда здесь.
- Тогда зачем они? - спросила Бернадетт.
- Зачем - что? - заинтересовался Арчи.
- Выдумки. Зачем рассказывают жуткие истории, если это неправда?
- Да, - сказала Элен, начиная новый раунд спора - Зачем?
Парселл сознавал, что его вступление в дискуссию все резко изменило, и гордился собой.
- Не знаю, - ответил он, удовлетворенный. Он хотел покончить с игрой теперь, когда показал, на что способен. - Ты действительно не должна воспринимать меня слишком всерьез, Элен. Я сам поступаю именно так.
Мальчик возле Парселла хихикнул.
- Может, это табуированная тема, - предположил Арчи.
- Замалчиваемая, - подсказал Дэниел.
- Это не то, что ты подразумеваешь, - парировал Арчи. - На политике свет клином не сошелся, Дэниел.
- Какая наивность.
- Что есть табу в сравнении со смертью? - сказал Тревор. - Бернадетт уже отмечала: смерть перед нами все время. Телевизор, газеты.
- Может, это недостаточно близко? - спросила Бернадетт.
- Никто не возражает, если я закурю? - вмешался Парселл. - Однако десерт, мне кажется, отложен на неопределенный срок…
Элен пропустила замечание мимо ушей и спросила Бернадетт, что значит "недостаточно близко".
Бернадетт пожала плечами.
- Точно не знаю, - откровенно сказала она. - Может, то, что смерть рядом. Мы должны знать, что она за соседним углом. Телевидение недостаточно близко.
Элен нахмурилась. Замечание имело для нее некоторый смысл, но в суете момента она не могла постигнуть его.
- Ты думаешь, там тоже выдумки? - спросила она.
- Эндрю обратил внимание на то… - начала Бернадетт.
- Милые мои, - перебил Парселл, - есть у кого-нибудь спичка? Мальчик заложил мою зажигалку.
- На то, что свидетели отсутствуют.
- Очевидно лишь одно: я не встретила никого, кто что-либо видел сам, - возразила Элен. - Но это не означает, что свидетелей не существует.
- Ладно, - сказал Парселл. - Найди хоть кого-то. Если сможешь мне доказать, что убийца на самом деле живет и дышит, я угощаю всех обедом в "Аполлинере". Ну как? Я слишком щедр или просто знаю, что не могу проиграть?
Он засмеялся и постучал костяшками пальцев от удовольствия.
- Звучит неплохо, - отозвался Тревор. - Что скажешь, Элен?
Она не возвращалась на Спектор-стрит до следующего понедельника, но мысленно все время была там: стояла перед заброшенными зданиями под ветром и дождем или ходила по комнате, где вырисовывался портрет. Все ее мысли сосредоточились на этом. Когда в субботу, ближе к вечеру, Тревор отыскал какой-то повод для дискуссии, она не отреагировала на его выпад и безучастно наблюдала, как он осуществляет знакомый ритуал самобичевания. Ее безразличие еще больше разъярило Тревора, Он бушевал, а потом отправился к одной из своих женщин. Элен было приятно видеть его подлинную сущность. Когда он не соизволил вернуться той ночью, Элен и не подумала огорчиться. Пустой и глупый человек. В его глазах никогда не отражалось ни тревоги, ни мучительного переживания, а что может быть хуже человека, которого ничто не волнует?
Он не вернулся и вечером в воскресенье. Когда Элен на следующее утро парковала машину в самом центре квартала, ей пришло в голову: она могла бы затеряться здесь на несколько дней, и никто бы об этом не узнал. Так же как о старике из рассказа Энн-Мари, лежавшем с выколотыми глазами в своем любимом кресле, пока пировали мухи, а на столе портилось масло.
Ночь костров приближалась, и к концу недели небольшая горка топлива значительно выросла. Она выглядела шаткой, что не мешало мальчишкам и подросткам постарше забираться на нее и внутрь конструкции. В основном туда свалили мебель - несомненно, вытащенную из заколоченных квартир. Элен сомневалась, будет ли это гореть; если и будет, наверняка удушливо. Четырежды на пути к дому Энн-Мари ее перехватывали дети, выпрашивая деньги на фейерверк.
- Дайте пенни для чучела] - клянчили они, хотя чучела ни у кого из них не было.
К тому времени, когда Элен дошла до входной двери, в ее карманах совсем не осталось мелочи.
Энн-Мари оказалась дома Она не встретила гостью радушной улыбкой, а просто уставилась на Элен, словно загипнотизированная.
- Я надеюсь, вы не против того, что я зашла…
Энн-Мари не ответила.
- Я только хотела спросить…
- Я занята, - наконец отозвалась женщина. Элен не пригласили войти, не предложили чаю.
- О… это займет лишь минуту.
Задняя дверь распахнулась, и сквозняк прошелся по дому. Обрывки бумаги летали в заднем дворе. Элен видела, как они взлетают, словно громадная белая моль.
- Что вам надо? - спросила Энн-Мари.
- Я хочу только спросить о старике.
Женщина нахмурилась. Она кажется больной, подумала Элен: лицо Энн-Мари по цвету и виду напоминало перестоявшее тесто, волосы сальные.
- Что еще за старик?
- В прошлый раз вы рассказывали мне об убитом старике, помните?
- Нет.
- Вы сказали, что он жил в соседнем дворе.
- Не помню, - ответила Энн-Мари.
- Но вы точно рассказывали мне…
В кухне что-то упало на пол и разбилось. Энн-Мари вздрогнула, но не двинулась с места. Она стояла на пороге и загораживала дорогу в дом. В прихожей были разбросаны детские игрушки, облезлые и поломанные.
- С вами все в порядке?
Энн-Мари кивнула.
- У меня дела, - сказала она.
- Вы не помните, как говорили мне о старике?
- Должно быть, вы неправильно поняли, - произнесла Энн-Мари, затем понизила голос: - Вы не должны приходить. Все знают.
- Что знают?
Женщина задрожала.
- Неужели вы не поняли? Думаете, люди не замечают?
- О чем вы? Я только спросила…
- Я ничего не знаю, - повторила Энн-Мари. - Что бы я ни говорила тогда, это неправда.
- Ну, в таком случае благодарю вас, - сказала Элен, сбитая с толку глухими намеками Энн-Мари. Почти в тот же миг, когда она повернулась спиной к двери, раздался щелчок замка.
Разговор стал не единственным разочарованием в то утро. Элен вернулась на торговую улицу и посетила супермаркет, о котором рассказывала Джози. Там она спросила об уборных и о недавней истории. Супермаркет месяц назад перешел в другие руки, и новый хозяин, неразговорчивый пакистанец, утверждал, будто не знает ничего о том, когда и почему были закрыты уборные. Задавая вопросы, Элен осознала, что посетители магазина внимательно ее рассматривают. Она ощущала себя отверженной. Это чувство усилилось, когда она покинула супермаркет и увидела Джози, выходящую из прачечной самообслуживания: Элен окликнула ее, но женщина прибавила шагу и нырнула в лабиринт проходов. Элен двинулась за ней, однако быстро потеряла из виду.
Почти до слез расстроенная, она стояла среди растерзанных мусорных мешков и чувствовала, как на нее накатывает волна презрения к собственной глупости. Она чужая здесь, ведь так? Сколько раз она критиковала других за самонадеянность: они утверждали, что понимают людей, которых разглядывали издалека. И теперь она совершила тот же самый промах - пришла сюда со своим фотоаппаратом и своими вопросами, используя жизнь и смерть здешних жителей как тему для разговора на вечеринке. Она не винила Энн-Мари за то, что женщина отвернулась от нее. Заслуживала ли она лучшего отношения?
Усталая и продрогшая, она приготовилась признать правоту Парселла. Все, что ей рассказали, - выдумка. Ее разыграли, чувствуя, что она не прочь услышать о каких-нибудь ужасах. И она, как круглая дура, поверила этим нелепостям. Пора заканчивать со своей доверчивостью и отправляться домой.
Однако одну вещь необходимо сделать до того, как она вернется к машине: в последний раз взглянуть на изображение головы. Посмотреть на нее не как ученый на объект исследования, а как обычный человек, чтобы почувствовать прилив нервного возбуждения. Однако, добравшись до номера 14, она испытала окончательное, самое сокрушительное разочарование. Квартира была заколочена добросовестными рабочими городского совета Дверь закрыта, фасадное окно тоже забито.
Но Элен решила, что так легко не сдастся. Она обошла задворки Баттс-корта и путем несложных арифметических вычислений определила, где находится задний двор, относящийся к номеру 14. Ворота были заклинены изнутри; Элен приложила силу, и створки распахнулись. Груда мусора - сгнившие ковры, ящик с журналами, мокрыми от дождя, осыпавшаяся рождественская елка - это и мешало воротам открываться.
Она пересекла двор, подошла к заколоченному окну и заглянула в щель между досок. Внутри было еще темнее, чем снаружи, и картину, нарисованную на стене спальни, не удавалось разглядеть. Элен прижалась лицом к доскам, страстно желая еще раз взглянуть на изображение.
Тень двинулась через комнату, мгновенно перекрыв ей обзор. Элен отшатнулась от окна в испуге, не уверенная, на самом ли деле она что-то видела. Может, ее собственная тень упала на окно? Но она не двигалась, а внутри было движение.
Она снова, уже более осторожно, подошла к окну. Воздух дрожал, и она слышала тихое повизгивание, неясно откуда доносившееся, изнутри или снаружи. Она опять приблизила лицо к необструганным доскам, и внезапно что-то прыгнуло на окно. Теперь она вскрикнула. Изнутри раздавался царапающий звук, словно скребли ногтями по дереву.
Собака! И большая, если прыгает так высоко.
- Дура, - произнесла Элен, обращаясь к себе самой. Неожиданно ее бросило в пот.
Царапанье прекратилось так же внезапно, как и началось, но Элен не могла заставить себя вернуться к окну. Очевидно, рабочие, заколачивавшие дом, не потрудились осмотреть его и случайно заперли там животное. Оно голодное - Элен слышала, как зверь пускает слюну, и радовалась, что не попыталась войти. Собака голодная, возможно, даже взбесившаяся, и в зловонной темноте она могла вцепиться в горло гостя.
Элен посмотрела на заколоченное окно. Щели между досками были едва ли в полдюйма шириной, но она чувствовала, что животное встало на задние лапы с другой стороны, следя за нею сквозь щель. Теперь, когда Элен немного успокоилась, она слышала чужое разгоряченное дыхание; она слышала, как когти скребут подоконник.
- Проклятая тварь, - сказала она. - Черт с тобой, оставайся там.
Она попятилась к воротам. Мириады мокриц и пауков, потревоженные после перемещения груды ковров у ворот, суетились под ногами и отыскивали местечко потемнее для своего нового приюта.
Элен затворила за собой ворота. Проходя вдоль фасадов квартала, она услышала рев сирен; отвратительный, двойной, то возвышающийся, то опадающий звук, от которого шевелились волосы на затылке. Сирены приближались. Она прибавила ходу и попала в Баттс-корт как раз в тот момент, когда несколько полисменов шагали по траве, обогнув костер, а скорая помощь въехала на тротуар и покатила в конец двора.
Жители дома появлялись из дверей и стояли на балконах, глядя вниз. Другие люди, не скрывая любопытства, спешили присоединиться к столпившимся во дворе. Элен показалось, что сердце у нее оборвалось, когда она поняла, где находится центр всеобщего внимания: у порога дома Энн-Мари. Полиция расчищала путь сквозь толпу для врачей скорой помощи. Вторая полицейская машина последовала по тротуару в том же направлении, что и скорая помощь. Из машины вылезли два полицейских в гражданской одежде.