Я уже начал опасаться, что про меня забыли, как вдруг появился охранник и с ним какая-то женщина. Женщина распорядилась открыть решетку, и по ее властному тону я понял, что она не иначе, как сама "докторша", заместительница заведующего психушкой.
Действительно, это была она.
- Доктор Марта, врач-психиатр. Прошу прощения, что заставила вас так долго ждать за воротами. Были неотложные дела.
- Анри Венсен, журналист, - в свою очередь отрекомендовался я. - Нет, доктор, это вы должны извинить меня за неожиданное вторжение, но обстоятельства…
- Знаю. В нашем заведении не жалуют гостей. Не обижайтесь. Это плохо сказывается на пациентах, к тому же общение с ними не на пользу и гостям: ведь далеко не всякий чувствует себя легко в психиатрической больнице. Но ваш случай особый - мы не можем оставить вас ночью на холоде. Я говорила с профессором Трувером - он согласен вас принять. Однако мы заранее приносим извинения, если ваш покой время от времени будут нарушать необычные звуки…
- Уже слышал, - невольно вырвалось у меня.
- Это часть нашей повседневной работы, хотя я понимаю, постороннему нелегко привыкнуть к такому.
Пока доктор Марта говорила, я внимательно ее разглядывал. Явно не француженка. Безупречная речь, но сильный немецкий акцент. На вид лет сорок, нескладная фигура, улыбка, придающая некоторую миловидность невзрачному лицу. Голос ее звучал несколько равнодушно, но мне показалось, что мое появление не было для нее нежелательным - она, видно, подумала, что я привнесу хоть какое-то разнообразие в их жизнь.
Когда доктор Марта замолчала, я задал ей вопрос, занимавший меня больше всего:
- Не тот ли это профессор Трувер, который лет двадцать тому закончил Политехническую школу?
- Не могу сказать точно, когда именно, но закончил. Он вообще много чего закончил, блестяще защитил диссертацию и стал доктором естественных наук.
- Помнится, он интересовался многим - не только традиционными науками?
- Он и сейчас интересуется, не сомневайтесь. Таких в ученом мире раз-два и обчелся, уж я-то знаю. Вы, я вижу, наслышаны о нем.
Я предположил, что скорее всего он тот самый Трувер, которого я знал, когда мы были студентами. Она любезно улыбнулась.
- Хотелось бы, чтоб вы не ошиблись. Впрочем, скоро вы убедитесь, так это или нет, за ужином - профессор приглашает вас. А сейчас, простите, он занят. Так что обождите пока в библиотеке.
Должен сказать, что пока мы разговаривали у входа, я не раз слышал уже знакомые слабые стоны, от которых шел мороз по коже. Когда же входили в библиотеку, раздался пронзительный вопль, а вслед за тем - жуткие удары в стену.
Заметив, как я вздрогнул, доктор Марта снова натянуто улыбнулась, очевидно, надеясь меня ободрить.
- Этого-то я и опасалась, сударь. Ваши нервы не привыкли к подобным неожиданностям.
Я не выдержал и взволнованно произнес:
- Уважаемый… доктор, то, что вы называете неожиданностями, напоминает страдальческие крики людей, которых….
Доктор Марта, по-прежнему лучась улыбкой, вдруг громко рассмеялась, пытаясь, видимо, выразить искреннее недоумение.
- Которых мы мучаем! Вы это хотели сказать? Не волнуйтесь, сударь, здесь вам не остров доктора Моро и не тюрьма с камерами пыток. Просто несколько наших пациентов немного перевозбуждены, ночами такое бывает: покричат-покричат да успокоятся.
- А стук, удары в стену? Это тоже они?
Мой вопрос, похоже, сильно ее смутил - она ответила уклончиво и не сразу:
- Мы делаем все, чтобы их успокоить, - сказала она просто. - Эти звуки мешают работать. Но благодаря особому курсу лечения мы уже многого добились: теперь больные шумят гораздо реже, хотя полного эффекта достичь пока не удалось.
Тут она умолкла - видно, смекнув, что едва не раскрыла то, что постороннему знать не следовало. Ее слова действительно сбили меня с толку: "мешают работать", "особый курс лечения"… Подозрительно взглянув ей в лицо, я воскликнул:
- Особый курс лечения, доктор?!
Некоторое время она молчала, а потом опять рассмеялась.
- Да успокойтесь же, сударь. Еще раз говорю - вы не на острове доктора Моро, я не доктор Гудрон, а профессор Трувер, клянусь, не имеет ничего общего с профессором Плюмом. То, что вас так встревожило, на самом деле самый действенный метод лечения, и притом самый безопасный.
- Простите, - сказал я, - если мои нелепые подозрения оскорбили вас. Но согласитесь, у вас здесь довольно странная обстановка даже для психиатрической больницы, не так ли? Хотя, раз ваши пациенты душевнобольные, значит, нет ничего предосудительного, чтобы лечить их по своей системе самыми современными методами, если, конечно, это им не во вред.
Доктор Марта, явно смутившись, хранила долгое молчание. Потом заговорила медленно, взвешивая каждое слово.
- Это не совсем так. Наши пациенты вовсе не душевнобольные, как вы, должно быть, решили. Они обыкновенные подростки, мальчики и девочки, в ранимом переходном возрасте, а неуравновешенность дело временное: повзрослеют - пройдет.
- Вот вы меня и успокоили, - бросил я. - Значит, ваша задача - помочь им поскорее преодолеть этот сложный, болезненный период?
- Как раз напротив! - вырвался у нее удивленный возглас. Вся зардевшись, доктор Марта досадливо сжала губы и смолкла на полуслове.
- Вы сказали: "Как раз напротив!", - произнес я, чеканя каждый слог.
Однако она живо овладела собой и уже спокойно продолжала:
- Выслушайте меня наконец и хорошенько поймите. Я не вправе рассказывать вам, чем мы тут занимаемся, какие методы опробуем. Я могу сказать лишь одно: мы испытываем гениальное изобретение профессора Трувера, о его значении пока что даже трудно говорить. Но для науки, поверьте, оно бесценно. И в недалеком будущем будет служить всему человечеству. И мне непонятно, почему вам стало жалко детей, мы же не делаем им ничего плохого! Наши опыты совершенно безопасны…
- Вы проводите опыты?
- Мы не причиняем им зла, и потом, они попадают сюда не на веки вечные. Если хотите знать, тех, у кого здоровье… идет на поправку, мы отправляем домой.
- Но почему, когда я заговорил о скорейшем выздоровлении, вы сказали: "Как раз напротив!"?
- У меня это вырвалось случайно. Повторяю, профессор сам обо всем вам расскажет, если сочтет возможным. А пока, с вашего позволения, я вас оставлю - мне еще нужно кое-что сделать. Пойду приготовлю вам комнату и через час вернусь. Потом мы поужинаем - прямо здесь. У нас немного тесновато, так что библиотека служит и баром, и столовой. Надеюсь, вы извините нас за меню, оно, как и вся здешняя обстановка, - аскетическое. Профессор Трувер весьма неприхотлив в еде, к тому же у меня совсем нет времени готовить. А прислуга…
Было очевидно: она говорит о всяких пустяках, чтобы уйти от моих вопросов. Я решил переключиться на другую тему.
- Какая чудесная библиотека, - заметил я, когда доктор Марта направилась было к двери.
- Тут много интересных книг, и мы даем их пациентам. А вот шкаф с фильмотекой. Поверьте, мы делаем все, чтобы детям не было скучно.
- Если позволите, я полистаю книги, пока вас не будет.
Доктор Марта явно колебалась с ответом, потом сказала:
- Как угодно. Однако не думаю, чтоб они вам понравились. Во всяком случае, бар в вашем полном распоряжении,
С этими словами она вышла и закрыла дверь на ключ, оставив меня наедине со своими мыслями. Любопытство мое разыгралось не на шутку, в голове роились вопросы, на которые я пока не мог дать ни одного более или менее вразумительного ответа.
Несмотря на ухищрения доктора Марты, старавшейся своим смехом отвлечь меня от подозрений, у меня не шел из головы рассказ Эдгара По о доверчивом путнике, попадающем в психиатрическую лечебницу, где сумасшедшие, захватив власть, подчинили себе всех - и заведующего, и обслугу. Чем больше я над этим думал, тем явственнее ощущал некое совпадение, в котором, возможно, таятся ответы на волновавшие меня вопросы. В конце концов я отбросил эту мысль - уж слишком маловероятной она казалась. Одной только линии электропередачи достаточно, чтобы напрочь опровергнуть мои предположения. Без ЭДФ их проект вряд ли бы удался. Но неужели это объединение могло довериться умалишенным и начать с ними сотрудничать? Чистое безумие!
III
Ждать становилось невыносимо. Я проверил: дверь в библиотеку действительно была заперта на ключ. Чтобы убить время, а заодно отделаться от навязчивых вопросов, я решил взглянуть на книги.
Довольно скоро я убедился, что библиотека здесь весьма своеобразна.
Я начал со стеллажа под названием "Общая литература", где, похоже, была представлена систематическая подборка самых впечатляющих изданий. Многие из них были своего рода шедеврами, однако ж для подростков с возрастными нарушениями психики, как утверждала доктор Марта, - от них мог быть один лишь вред. На этом стеллаже так называемые "проклятые" поэты соседствовали с писателями, одержимыми больным воображением, чей гений был способен порождать только ужасы. Большинство книг сопровождались иллюстрациями, бесспорно, талантливых художников - им удалось обогатить страшное, волнующее повествование еще более впечатляющими образами.
Призрак Эдгара По в самом деле не желал оставить меня в покое. Я тут же наткнулся на одно из самых великолепных его изданий. Думаю, не случайно. Я воспринял это уже как должное. Произведения гениального рассказчика были мне хорошо известны, и я обратил внимание главным образом на рисунки.
Одаренный художник даже превзошел самого великого создателя кошмаров. Пройдясь как бы вскользь по бесхитростным "странным" рассказам, он целиком сосредоточился на самых жутких. Взгляд мой остановился на "Падении дома Ашеров". Черно-белая иллюстрация к последней сцене ввергла меня в дрожь. Надпись под гравюрой была: "…там, за ними, высокая, окутанная саваном, и вправду стояла леди Мэдилейн. На белом одеянии виднелись капли крови, на страшно исхудалом теле - следы жестокой борьбы". Но воплощенный в рисунке образ истекающей кровью женщины с искаженным мертвенно-бледным лицом живо передавал смертные муки, что испытала героиня рассказа, заживо положенная в гроб.
Я перелистывал страницу за страницей, и повсюду мне попадались рисунки под стать первому. Художник, к примеру, не преминул изобразить черного кота на голове мертвеца, замурованного убийцей в подвальной стене вместе с трупом жены.
Не забыл он и "Беренику", со зловещей тонкостью выписав ослепленного жестокостью маньяка, вырывающего зубы изо рта мертвой возлюбленной. А с каким блеском воплотился его талант в "Колодце и маятнике"! С каким мастерством изобразил он адов колодец, который не дерзнул описать даже сам По, - ему хватило запечатлеть один только взгляд обреченного на лютую казнь, склонившего голову над краем бездны.
Но самым жутким рисунком была картина пробуждения месье Вальдемара, тело которого разложилось после полугодового гипнотического сна на глазах у трех потрясенных очевидцев.
С трудом оторвав взгляд от завораживающе-страшной иллюстрации, я перешел к другим писателям, представленным в разделе "Общая литература". "Общая, да неужели!" - насмешливо проговорил я. "Своеобразная" - так было бы куда вернее. Тут были "Цветы зла" Бодлера, "Сквозь ад" и "Озарения" Рембо и "Обезьянья лапа" Джэкобса, многие рассказы Ловкрафта, где во всей своей жути проявилось его неистовое воображение, и множество других сборников в том же духе; мне нравится такая литература, и все же я не мог понять, с какой стати она оказалась в психиатрической больнице, где ей совсем не место. Быть может, в этом крылся некий умысел?
Придя немного в себя, я обратился к разделу "Философия и метафизика". Книги, составлявшие этот раздел, были посвящены исключительно оккультизму, спиритизму, истории привидений, реинкарнации и парапсихологии. Я мало что смыслю во всем этом, но мне показалось, что здесь были собраны труды далеко не одинакового достоинства. Единственное, пожалуй, что их объединяло, - это мысль о существовании некой сверхъестественной формы. Лживые измышления фанатиков соседствовали с серьезными изысканиями ученых или людей, имеющих то или иное отношение к науке.
"Дома с привидениями", "Тайна смерти", "После смерти" Камиля Фламмариона стояли рядом с трудами Сведенборга; книга Жака Бержье - с "Миром привидений" Даниеля Эммера и Алекса Рудена; "Общение с потусторонним миром" Брауна Розмари - с "Историей развития магии во Франции" Луи Повеля и Ги Бретона и какой-то книгой Алана Кардека. На полках этого раздела громоздились стопки бюллетеней спиритических обществ и, наконец, несметное количество брошюр известных и неизвестных авторов.
Я не задержался на этих книгах - подобное чтиво меня никогда не увлекало, - поскольку их авторы, слывшие знаменитостями, превозносили свои пресловутые научные методы, лично мне казавшиеся наивными и несостоятельными, - такое могли себе позволить либо невропаты, либо шарлатаны, но никак не серьезные ученые. А посему я перешел к соседнему разделу - "Эротическая литература".
На сей раз, как я смог убедиться, название раздела вполне себя оправдывало. Единственно, к нему следовало бы прибавить "порнографическая". В этом разделе - в детской-то библиотеке! - скопилась богатейшая подборка когда-либо написанного на эту тему - от древних авторов до современных. Здесь были книги, отличающиеся утонченным эротическим вкусом и откровенно непристойные. Рядом с произведениями Боккаччо и мастеров XVIII века стояли сочинения Сада. Человек, составивший эту подборку, очевидно, питал особое пристрастие к маркизу - перед моим взором предстало собрание его творений почти целиком: "Жюстина", "Жюльетта", "Философия в будуаре", "Преступная любовь". Окинув взглядом стеллаж, я увидел, что далеко не все выставленные здесь книги относились к категории запрещенных. Чуть поодаль я обнаружил "Любовника леди Чаттерли", добрую старую "Историю О." и несколько иностранных романов: "Воспоминания сладострастницы" Джона Клиланда, прекрасную "Лолиту" Набокова и яркий реалистический "Корабль наслаждений" Ксавьера Холландера - иными словами, все то, что должно было "способствовать" умственному развитию и выздоровлению детей, мальчиков и девочек с психическими отклонениями.
Получив достаточно полное представление о содержании библиотеки, я решил заглянуть в фильмотеку - так, для очистки совести. Чутье и тут меня не подвело. В первом ящике размещалась целая коллекция фильмов ужасов: несколько киноверсий "Дракулы", "Франкенштейна", "Доктора Джекила и мистера Хайда", многие фильмы Хичкока и им подобные. В нижних отделениях я обнаружил богатейший репертуар эротических лент - от пошло-развратных до изощренно-порнографических.
Ко мне вернулось прежнее смутное ощущение, когда я стоял в нерешительности за решеткой ограды: все здесь, начиная от выбора самого места до строительства и оборудования корпусов, было тщательно рассчитано и продумано: убийственная обстановка тревоги и страха - вот что было нужно профессору. Теперь я был твердо убежден: книги и фильмы подобраны здесь не просто так, а с умыслом, чтобы определенным образом воздействовать на нервную систему пациентов, а выражаясь точнее - разрушать их психику. Этим-то и объяснялись опрометчивые слова доктора Марты: "Как раз напротив!"
Все это входило в общий план и являлось частью особого курса лечения - как сказала психиатр, - главное о котором мне еще предстояло узнать. Я в сотый раз задавался одним и тем же вопросом: какая могла быть связь между бедными детьми, на которых испытывали этот, мягко говоря, странный курс, и мощной линией электропередачи.
Я все еще размышлял над этой непостижимой загадкой, когда дверь в библиотеку отворилась и на пороге возник профессор Трувер в сопровождении своего верного коллеги - доктора Марты.
Я узнал его с первого взгляда - моего бывшего однокашника. Он ничуть не изменился: такой же высокий и сутуловатый, тронутые сединой белесые волосы, тот же неустанно рыщущий взгляд. Будь у меня хоть малейшее сомнение, его с головой выдала бы знакомая привычка потирать руки. И он не преминул это проделать, едва переступив порог библиотеки, что могло означать лишь одно: полное удовлетворение.
Он тоже узнал меня, однако, похоже, был занят только своими мыслями, в данную минуту представлявшими для него интерес, а что мы случайно встретились здесь, в лозерской глухомани, ему было совершенно все равно. Мы не виделись столько лет, а он просто пожал мне руку, как будто мы расстались вчера.
- Рад тебя видеть, - сказал он. - Как дела?
С его стороны то была первая и последняя любезность - даже не дав мне времени на ответ, он с жаром заговорил о своей работе.
- Ты попал сюда как нельзя кстати - это просто здорово! Станешь свидетелем грандиозного успеха, венца всех моих трудов!
- Доктор Марта упоминала о каком-то важном открытии, - сухо сказал я, раздосадованный его самодовольным тоном.
Он с негодованием воззрился на свою помощницу.
- Одно из наиважнейших! Милая Марта, да при чем тут одно из, речь идет о величайшем открытии во все времена! Это гигантский рывок вперед в познании сил природы и их использовании! На основе синтеза физики и метафизики. Теперь уже нет необходимости держать мое открытие в тайне - полный успех налицо… Видишь ли, - прибавил он с важностью, - только что я имел долгий телефонный разговор с Главным управлением ЭДФ, а после - с самим министром промышленности. У них там, наверху, дух перехватило от восхищения. Результаты утвердили и дали добро на их огласку через пару-тройку недель. Они верно смекнули: разве эдакое достижение утаишь!
- Открытие века? - усмехнулся я.
- Ты что, не веришь? Думаешь, мне пригрезилось? Тогда послушай, дорогой мой, что я тебе скажу. До сих пор изыскания, открытия и изобретения величайших умов науки имели отношение только к материи. Никто пока еще не дерзнул проникнуть в область духа.
Я стоял, не в силах проронить ни слова, а он все так же напыщенно продолжал:
- Я, Трувер, проник в область духа. Я, и только я, решился на это. Я построил мост и соединил дух с материей, связал одно с другим священными узами. Я, Трувер, открыл способ, как использовать эти узы во имя спасения человечества.
Он замолчал и поглядел на меня в упор, ожидая, когда я приду в изумление. Своей бурной речью, напоминавшей бред шизофреника, он буквально ошарашил меня, и я хотел попросить рассказать все толком. Но, не дав мне опомниться, он затараторил с упорством одержимого: