Рукав в закатанном виде не держался. Павел отлучился с заднего сиденья, чтобы поискать в бардачке булавку или скрепку, но, пока рылся в хламе, вторично услышал треск разрываемой ткани. Обернувшись, увидел, что "ариец" оторвал оба рукава почти напрочь. От рывка разошёлся и один из подмышечных швов. Теперь правый рукав смирительной рубашки казался длиннее, но держался на честном слове, а левый - был едва по локоть. Павел слегка успокоился: в таком виде незнакомец издалека напоминал, вероятно, какого-нибудь монаха - вот только в одеянии грязно-серого, а не чёрного, цвета, к тому же летнего образца.
Облегчение, посетившее управдома, оказалось недолгим: пассажир, вернув себе способность двигаться, тут же завладел мушкетом. Он поставил его перед собой, - при этом приклад попирал пол, а серебряная змейка едва не вонзалась Павлу в висок.
- Ты не можешь держать эту штуку вот так, - вежливо пояснил Павел. - Опусти её.
Впервые с момента побега, "ариец" заговорил. Он не разразился одной из "подвальных" тирад, не позволил себе ни малейшего пустословия. Он произнёс всего лишь два слова - на том самом, мёртвом, языке, который мог быть, а мог и не быть, Латынью, - при этом мотнул головой так резко, что Павел понял: пассажир против!
- Это твоё, - управдом показал на оружие, потом на грудь "арийца". - Я верну его тебе, если ты поможешь моей дочери. Звучит глупо - я понимаю, - но она видела тебя, когда была в бреду. Она просила, чтобы ты… убил болезнь…огненную болезнь, которая печёт нутро, как уголь. - Павел смахнул предательскую слезу. Так как? Ты что-нибудь знаешь обо всём этом - об эпидемиях, болезнях, Босфорском гриппе?
"Ариец" молчал. В его глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия, но непонимания там плескалось куда больше. Павла вдруг осенило: он вытащил бумажник из кармана, отыскал там фотографию Еленки с Татьянкой - он малодушно хранил её даже после развода - и протянул пассажиру.
- Здесь моя дочь! - проговорил дрогнувшим голосом.
"Ариец" медленно и осторожно опустил ружьё и произнёс что-то длинное, печальное, с непременной своей "мортирой". Но Павел, благодаря Еленке, уже знал, что, говоря так, "ариец" поминает смерть.
- Ты мне всё расскажешь! - злобно выкрикнул он. - Ты не отмолчишься!
Ещё недавно Павел полагал, что знает об этом мире всё. Он оставался материалистом и скептиком, если дело касалось потустороннего. А сейчас, пригрозив закону и порядку серебряным мушкетом, захватив машину скорой помощи, освободив явного психа, не только не ужасался содеянному, но и отчаянно искал возможности пойти дальше, дальше, до конца, прямо в рай или ад, если придётся. Павел и не думал прежде, что за Татьянку, да и за Еленку тоже, готов убить или спасти каждого встречного. Впрочем, убивать и спасать - плёвое дело. А вот выучить Латынь - управдому не по зубам. Но ведь кто-то же сподобился на это! Кто-то же говорит на этом языке каждый день! Павел вспомнил, как длиннолицый доктор, увозивший "арийца" из подвала, пошутил насчёт кардинала из Ватикана. Память управдома вновь встала в боевую стойку, дорвалась до скрытых резервов. Да и так ли уж глубоко они сокрыты? Экскурсовод знает многое, - напомнил себе Павел. - В том числе и о том, где в Москве водятся кардиналы.
Он уже заводил двигатель, а в голове вертелось азбучное: "Собор Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии - здание в неоготическом стиле по Малой Грузинской улице, главный католический храм Москвы и России. Построен по проекту Томаша Богдановича-Дворжецкого. Освящён в 1911 году, в 1938 - закрыт советскими властями, после чего в здании располагались светские организации. В девяностые годы возвращён католической церкви. Храм после реставрации освящал легат Папы Иоанна Павла Второго. В настоящее время проводятся службы более чем на десяти языках, в том числе на Латыни". Ну конечно! В отличии от Латыни докторов, Латынь католических священников - вполне живая. А Большая Грузинская - в двух шагах от стадиона Красная Пресня.
Павел взбодрился, ощутил почти охотничий азарт. Даже когда увидел два огромных медицинских фургона-восьмиколёсника перед приземистым стеклянным павильоном метро "Краснопресненская" - не спасовал, бесстрашно промчался мимо полицейского кордона, прикрывавшего медиков со всех сторон. Управдом быстро сообразил: полиция подкатила не из-за него.
На Малой Грузинской наблюдался избыток транспорта, для двух часов дня. Павел украдкой посматривал на "арийца": не отчебучил бы чего-нибудь, на виду у соседей по дорожному затору. Но тот сидел молчаливо и неподвижно.
Когда вдали показался собор, управдом улыбнулся. Разум подсказывал: большие надежды, которые он возлагал на московских католиков, могли и не оправдаться, - но Павел не мог приказать себе рассчитывать на худшее. Собор, похожий, одновременно, и на музыкальный орган со множеством труб, и на замок заколдованной принцессы, приближался. Управдом почёл за благо припарковаться в одном из переулков и, обратившись к "арийцу", произнёс, сопроводив слова красноречивым жестом:
- Сиди здесь. Двери будут закрыты, в окна не высовывайся. Постараюсь вернуться поскорей.
* * *
Войти в чугунные ворота с латинским крестом не составило труда. Павла никто не остановил, не потребовал объяснений: зачем он, в крещении православный, желает проникнуть в католическую твердыню.
В памяти Павла собору было уделено не так уж много места: только информация, интересная экскурсантам. Несмотря на то, что мимо ажурного сооружения Павлу прежде случалось проезжать не раз, никогда он не испытывал потребности остановиться и заглянуть внутрь собора. Теперь он боялся выдать себя неправильным поведением. Привлекать внимание - ой как не хотелось!
За оградой было малолюдно: в два часа пополудни, да ещё в рабочий день, удивляться этому не приходилось. Несколько детей резвились возле аляповатой сусальной статуи, изображавшей пастыря в окружении овец. Двое шалопаев оседлали бедных каменных животных, а один, самый неугомонный, пытался по посоху пастыря взобраться тому на руки. По ступеням, символизировавшим божественные заповеди, Павел поднялся на высокое соборное крыльцо; рванул на себя тяжёлую дверь и оказался в притворе.
Здесь уже наблюдалась некоторая человеческая активность: вокруг многочисленных досок объявлений и столиков с газетами и журналами толкались читатели разных возрастов и национальностей. Павел вспомнил: Собор Непорочного Зачатия проводит службы для московских католиков из армянской, греческой и даже корейской общин. Возможно, притвор храма был бы не самым плохим местом для общения - в том числе с потенциальным переводчиком, - но, внимательно оглядевшись по сторонам, управдом пришёл к выводу, что видит перед собой обычных прихожан. Священника надлежало искать в зале для богослужений. Прежде, чем войти туда, люди приостанавливались у высоких чаш с водой, вероятно, освящённой, и окунали в воду пальцы правой руки. Затем быстро и разнообразно крестились: кто-то, совершив крестное знамение, целовал себе пальцы; кто-то прикладывал руку к сердцу; кто-то и вовсе делал такие стремительные и непонятные телодвижения, что Павел бы не смог их воспроизвести без тренировки.
Выждав момент, когда у входа в зал для богослужений образовалась пустота, управдом поспешил к ближайшей чаше, окунул в неё правую руку по самое запястье и размашисто, с брызгами, перекрестился. От волнения он не заметил, что крестное знамение вышло троеперстным, православным, а не католической "лодочкой". Впрочем, и на сей раз никаких окриков не последовало.
Павел вошёл в центральный неф собора. На миг поразился обилию света, заливавшего всё видимое пространство через живописные цветные витражи. Длинный ряд простых деревянных скамей заканчивался алтарём и высоким распятием. Некоторые скамьи были заняты молящимися, но Павла не интересовали их согбенные фигуры. Ему понадобилось меньше десятка секунд, чтобы отыскать взглядом то, что он хотел найти. Деревянные трёхчастные кабинки, ютившиеся у стен, неподалёку от входа. Исповедальни. Павел решительным - и, наверное, слишком быстрым - шагом направился к ближайшей из них. Тут его решимость угасла. Он потоптался снаружи, попробовал забраться внутрь и обнаружил, что дверь заперта. Наконец, набрался наглости и постучал по дереву костяшками пальцев, произнеся:
- Святой отец, батюшка, к вам можно?
Сзади раздалось деликатное покашливание, и управдом нервно обернулся. Перед ним стояла старушка в платочке и тёплом шерстяном джемпере - совсем невзрачная и безобидная.
- Молодой человек, - в её голосе слышалось сожаление, - Вы рановато. Если желаете исповедоваться, дождитесь мессы. Сейчас в исповедальне никого нет.
- Понимаете, мне бы не исповедоваться, мне бы поговорить со священником, - Павел отчего-то засуетился и даже покраснел. - У меня к нему есть дело.
Старушка развела руками, словно бы говоря: места тут много, почём я знаю, где он прячется.
Со скамьи, метрах в трёх от исповедальни, поднялся человек и направился к Павлу.
- Вам отца Аркадиуша? - управдом с удивлением разглядел, что доброхотом оказался подросток лет шестнадцати. Тот был одет в забавную длинную белую рубаху, с широкими рукавами и кружевами, без пуговиц. Рубаха казалась слегка великоватой. Павел понимал: молодой человек - не просто так оказался в храме. И неожиданно брякнул почти правду:
- Мне нужен тот, кто свободно говорит на Латыни. У меня имеется… ценный документ, который я должен прочитать немедленно.
- Ого! - Павлу показалось, юный собеседник собирался присвистнуть, но сдержался. - Кажется, вам к нашему Людвигу. Они с Латынью - друзья навек. А я-то ему всё время говорил, что Латынь - дохлый номер, простите за выражение. На следующий год Людвиг поступит в Университет Святого Сердца, в Милане, ему обещали стипендию, как одарённому. Так что - не упустите возможность получить консультацию! Если документ при вас - я могу проводить.
Парень выжидательно замолчал. Павел кивнул - осторожно, но согласно.
- Сюда, - молодой человек широким жестом указал на входную дверь. Управдом слегка замешкался, и собеседник истолковал промедление по-своему:
- Может, вам всё-таки отца Аркадиуша? Может, вам нужен настоящий священник, а не министрант?
- Министрант? - недоуменно переспросил Павел.
- Вы не католик, - определил парень в забавной рубахе, - А кто вы? Православный?
- Да, наверное, - протянул управдом.
- Министрант - это кто-то вроде алтарника в православной церкви, - пояснил парень. - Вот я сейчас в облачении министранта, ещё не переоделся после утренней мессы. Мы зажигаем свечи, звоним в колокольчик, приносим в алтарь вино и хлеб для евхаристии. В общем, неквалифицированная рабочая сила, - Шутник весело хмыкнул, видимо, порадовавшись собственной шутке. - Людвиг тоже министрант, и он хочет стать священником. А я - нет.
За разговором парень провёл Павла в притвор и, не выходя на улицу, повернул направо, к узкой двери. За дверью обнаружилась лестница вниз - должно быть, на цокольный этаж.
- Не пугайтесь, - проводник легко, почти пританцовывая, принялся перескакивать с одной ступени на другую, - У нас тут не подземная тюрьма. Всего-навсего наше молодёжное объединение. Полчаса назад Людвиг был здесь… А вот и он!
Навстречу медленно шёл худенький высокий юноша в самой обычной коричневой куртке и не менее обычных синих джинсах. Единственное, что привлекало в нём - слегка грустный и мечтательный взгляд светло-голубых, будто бы выцветших на ярком солнце, глаз. В нём было что-то общее с "арийцем" - отстранённость от мира, усталость не по годам. Юноша был старше говорливого министранта, вызвавшегося проводить Павла. Впрочем, больше восемнадцати ему бы никто не дал. Павел усомнился, что сумеет договориться с таким малолетним умником. Хотя деваться-то было и некуда.
- Мне нужна ваша помощь, - с места в карьер начал управдом. - Если вы действительно так хорошо знаете Латынь, как утверждает ваш друг.
- Здравствуйте, - рассудочно и, как будто, ничуть не удивившись такому обращению, проговорил юноша. - Моё имя - Людвиг. А вы?
- Павел Глухов. - Под взглядом блёкло-синих глаз Павел смешался, ощутил себя неуклюжим медведем, почти хамом.
- Я знаю Латынь, - в словах Людвига послышалось что-то вроде сильной привязанности. - Это замечательный язык: очень стройный и простой. Латынь - моё хобби; в будущем, надеюсь, станет и частью работы. Но зачем вам моё знание? Латынь - мертва.
- У него есть документ, который нужно прочитать, - встрял говорливый министрант.
- Документ на Латыни? - брови Людвига удивлённо приподнялись, - Вы хотите сказать, исторический документ? Оригинал?
Павел кивнул, постаравшись сделать заговорщическое лицо.
- Я могу попробовать, - улыбнулся Людвиг. - Мне и самому было бы интересно. До сих пор я имел дело только с хрестоматиями. Так где он?
- Кто? - слегка нервно уточнил управдом.
- Ваш документ, - Людвиг пригладил светлую короткую чёлку. - Или вы не принесли его сейчас? Мы можем договориться о встрече, скажем, завтра…
- Он в моей машине, - решился Павел. - Если вы пройдёте со мной…
- Люд, ты уверен, что хочешь пойти? - говорливый ощутимо напрягся, - Вы извините, конечно, - обернулся он к Павлу. - Но звучит подозрительно. Садиться в машины к незнакомцам подросткам не рекомендуется.
- Я пойду! - Людвиг сказал это так просто и твёрдо, что для возражений не осталось места. - Я совершеннолетний, и похищать меня - незачем; выкупа за меня точно не дадут, а любители мальчиков выберут кого-нибудь помоложе.
- Скажите ещё раз, как вас зовут? - говорливый министрант пристально уставился на Павла.
- Павел Глухов, - назвавшись, управдом, как по наитию, достал книжечку паспорта из кармана и раскрыл перед собеседником на странице личных данных. Он решил, что хуже уже не будет. Так и вышло: министрант немедленно надулся, засерьёзничал и важно кивнул. Впрочем, это не помешало ему, отставая от Павла и Людвига на десяток шагов, сопровождать их до самых ворот храма. За ворота он, к счастью, не пошёл, и Павел довёл юного латиниста до "девятки" без помех. Распахнул переднюю дверь, приглашая того садиться. Людвиг - не будь дураком - сперва наклонился и заглянул в машину. Этого управдом и боялся. Он догадывался, как отреагирует любой посторонний, увидев на заднем сидении мужика в смирительной рубашке, с антикварным мушкетом в руках. Павел так долго обдумывал, где ему взять переводчика, что как-то не подготовился к тому, чтобы объяснить эту картину.
- Что вам от меня нужно? - Людвиг испуганно смотрел на управдома. - Вам обоим? - От всей его неотмирности не осталось и следа; вместо слегка надменного мечтателя перед Павлом стоял подросток, который испытывал сильный страх.
- Ты это… - Павел отступил на шаг назад, пытаясь показать, что бояться нечего, - Не думай ничего плохого.
- Никакого документа нет? - Людвиг тоже отступил на шаг от машины. Не ясно было, почему он до сих пор не пустился наутёк; что ещё хотел выяснить у Павла.
- Есть, - управдом мрачно понурился, - На заднем сидении как раз и сидит этот документ. Говорящий, как попугай… Ладно, - Павел обречённо махнул рукой, - Извини, что побеспокоил. Я не подумал… не подумал, что ты о нас подумаешь… - В общем, извини. Иди куда шёл. Пока.
Но Людвиг не уходил. Он как будто размышлял над услышанным. Потом решился: опять наклонился в салон "девятки" и что-то произнёс. "Ариец" в ответ тоже бросил пару слов. Юнец, с изумлением в голосе, выдал длинную тираду. "Ариец" ответил чем-то похожим. Людвиг распрямился и уставился на Павла.
- Это шутка? Какой-то розыгрыш? - вопросил он с глуповатой улыбкой.
- В каком смысле? - не понял Павел.
- Признайтесь, вас эти чудики наняли, - юный латинист кивнул в сторону соборных ворот, так что было понятно, каких своих приятелей он имеет в виду. - Они все смеются над тем, что я учу Латынь. Но этот… человек в машине… - Людвиг осёкся, потом взял себя в руки. - Он говорит на Латыни просто блестяще. И у него есть акцент. Это удивительно. Мои учителя - они все говорят на Латыни правильно, без акцента. По-другому и нельзя - язык-то мёртвый, книжный. На нём не общаются люди. Никто не будет болтать на Латыни о погоде и девушках. - Людвиг замолчал.
- Я не разыгрываю тебя, меня никто не нанимал, - Павел развёл руками.
- Тогда… откуда он? - Людвиг взглянул на собеседника исподлобья, с подозрением и, в то же время, с какой-то странной надеждой.
- Это я и хотел узнать, - Терпеливо пояснил управдом.
- Но как же… - начал Людвиг. В это время Павел заметил сразу две патрульные машины, которые медленно ползли по переулку. Медлить не годилось. Решение пришло мгновенно. Управдом запрыгнул в "девятку", завёл двигатель.
- Мне надо уезжать. Срочно! - крикнул он. - Ты со мной?
- У вас проблемы с законом? - догадался юный латинист. Павел едва заметно кивнул.
- Еду! - Людвиг быстро уселся на переднее пассажирское место, - А вы как думали! Я с вами, пока во всём не разберусь!
Управдом посмотрел на юнца почти с восхищением. Он не был уверен, как поступил бы на его месте, даже в своём, вполне зрелом, возрасте. Впрочем, молодость, как известно, куда решительней и бесстрашней зрелости, а уж старости - и подавно.
- Вы рулите, а я поговорю с вашим… другом, - Людвиг обернулся к "арийцу". - Что бы вы хотели у него узнать?
- Кто он, откуда, зачем у него это оружие, - быстро перечислял Павел; вдруг спохватился, вытащил на свет божий дорогую ему фотографию. - Но сперва спроси у него, что он знает о болезни под названием Босфорский грипп. Покажи ему это. - Павел передал фотографию латинисту, - Там моя дочь. Она больна. Он знает, как её вылечить?
- Спокойней, - Людвиг недовольно сжал губы. - Слишком много вопросов. Остановимся пока на этом. Поезжайте, а я выясню всё, что сумею.
Павел молча прибавил газу. Впервые с того момента, как в его жизни появились мушкет и "ариец", он ощущал, что не ошибся с выбором, когда решил искать помощи в Соборе Непорочного Зачатия.