Порог спальни переступил и "ариец". Он перебрасывал огромный мушкет с руки на руку, делая это с такой лёгкостью, будто тот был пластмассовым. Некоторое время он переводил взгляд с пола на кровать и обратно, потом что-то пропел на своей чудной Латыни.
- Нужно держаться поближе к лошадям, - перевёл Людвиг. - Валтасар сказал, что дыхание лошадей - поможет.
- Где я ему возьму лошадей? - Павел плакал и кричал одновременно. - Даже если он долдонит эту чушь - на кой чёрт её повторять? Может, мне поехать в цирк на Цветном бульваре, или в зоопарк? "Простите, вы не позволите нам с женой и дочкой немного пожить в вольере с вашими лошадками"?
Дверной звонок задребезжал неожиданно и протяжно. Людвиг немедленно приложил палец к губам и прошептал:
- Тихо. Дома никого нет.
- Они видели нас, - так же, шёпотом, отозвался Павел. - Я здесь - что-то вроде управдома. Меня каждая собака знает. А у подъезда - моя машина.
- Неважно, - Людвиг наморщил нос, как будто поразился Павловой глупости. - Пускай убираются. Вы же не о приличиях думаете?
- Нет, - Павел пожал плечам.
- Потом извинитесь, - когда все будут здоровы… и живы. Дверь они ломать не станут.
Звонок прозвенел повторно. Потом в третий раз. Потом раздался громкий стук в дверь. Кулаки колотили так энергично, будто их обладатели решили опровергнуть успокоительные слова латиниста.
- Среди ваших подшефных боксёров, случаем, нет? - прошептал раздосадованный Людвиг.
- Это Жбанка, - Павел прочистил горло. - Наша молодая пенсионерка, активистка, так сказать.
- Настырная! Интересно, что ей от вас надо?
Управдом промолчал. Председатель жилтоварищества мог много для чего понадобиться жильцам, но дохлые крысы в подвале, пожалуй, объясняли их настойчивость лучше всего. А может, кто-то, каким-то чудом, узнал о больной Татьянке? Или Подкаблучников проболтался-таки о мушкете, с которым Павел садился в машину? Тогда почему здесь Жбанка, а не полиция?
Минут пять какофония у двери заставляла дребезжать пустые чайные чашки в гостиной. Наконец, кулаки незваных гостей устали, и наступила тишина, нарушаемая только сиплым и тяжёлым дыханием Еленки.
- Ушли, - констатировал Людвиг.
- Похоже на то, - подтвердил Павел.
- Что будем делать? - латинист вёл себя на удивление спокойно, как будто каждый день оказывался в подобной ситуации - в незнакомом доме, в окружении отчаявшегося мужчины, человека с серебряным мушкетом, бесчувственных женщины и ребёнка.
- Не знаю, - Павел нахохлился, на его лице ещё не высохли недавние злые слёзы.
- Тогда предлагаю поесть, - Людвиг сглотнул слюну, словно сама мысль о еде усилила голод. - У меня с утра маковой росинки во рту не было. Думаю, у вас тоже. Хотя бы по паре бутербродов найдётся?
- Да, конечно, - управдом хотел что-то возразить, но передумал. Он не спешил кормить юнца - сперва поднял лёгкую Еленку и перенёс в гостиную на диван. Потом всё-таки отправился на кухню, но по дороге заглянул в ванную и обработал раны от крысиных зубов. Поразился, что те основательно затянулись; наверно, не зря говорят: на войне не страдают от царапин и простуд; по любому поводу бегут к врачу только благополучные бездельники.
Павел и сам оголодал, однако не замечал этого. Разрывался между простым и ясным желанием немедленно ударить в колокола, вызвать скорую, доверить бывшую жену и дочь спасительной официальной медицине - и желанием другим, тёмным: поверить на слово "арийцу", пуститься во все тяжкие, отказаться от здравого смысла. Что из этого во благо для жены и дочери? Что - во спасение? Остальные соображения в расчёт не брались! Решение необходимо было принимать быстро, но Павла останавливал страх перед необратимостью: какой бы путь он ни избрал, идти по нему предстояло до конца, без права на возвращение.
Управдом зашёл на кухню, включил свет - и замер. Прямо на кухонном столе, прислонённый к заварочному чайнику под гжель, лепестком белел почтовый конверт. На нём, аккуратным каллиграфическим почерком Еленки, было написано: "Паша, прочти! Если сможешь - прости!"
В другое время Павел наверняка криво усмехнулся бы: надо же, какая мелодрама. Но сейчас ему было не до смеха. Он схватил конверт; тот оказался не запечатан. Вывалил на стол содержимое: письмо и глянцевый свиток - что-то вроде географической карты. Приблизил к глазам неровно, наспех вырванный из ученической тетрадки клетчатый листок, и поспешно начал читать.
"Паша, мне совсем поплохело, - писала Еленка. - Растёт температура, и в горле - как будто мышь скребётся. Всё время кажется, кто-то ходит рядом. Оглянусь - а там никого. А потом опять - тени, тихие шаги. Ну да ладно, речь не об этом. Жаль, что приходится рассказывать тебе что-то важное вот так, в письме, трусливо. Но другого выхода у меня нет. В общем, после того, как мы расстались, в моей жизни появился другой человек… Это странно: я совсем не желала с ним быть, не хотела его, не сохла по нему, - но более доброго мужика отродясь не встречала. Он - как грустный клоун. Не Юрий Никулин, а тот, другой, который на гармошке играет, помнишь? Он - уже не молод. И сперва, по его собственным словам, влюбился в Таньку, а уж потом - в меня. В наши дни это звучит паскудно, но ты не подумай - тут нет никакой грязи, когда лысеющий сладострастник усаживает малолетку на колени и гладит по попе. У этого человека умерла дочь - в больнице, от менингита, - и он, увидев Таньку, решил, что та очень на неё похожа. В общем, с женой он расстался ещё раньше, и дочь после этого только навещал - пару раз в неделю - до самой её смерти. Так что в случившемся нет его вины. Но виновность же не главное, главное - пустота. Я долго думала - и решилась её заполнить. Ты не поверишь, но до постельных сцен у нас так и не дошло. Наверное, я всё ещё не могу расквитаться с воспоминаниями о нас двоих. Любой другой мужик выставил бы меня за дверь после моих капризов на этот счёт, но этот - сказал, что будет ждать, пока я сама не надумаю. Когда я гостила в его доме - мы даже ночевали на разных кроватях. Нелепо, да? Но ты-то всё равно не поверишь. Зато я радовалась за Таньку. В этом доме - а он большой, загородный, с огромным садом - целая фазенда из кино о рабыне Изауре, - Танька - то вся в цветах ходила, то вся в малине. Этот человек - он довольно богат - подарил Таньке смешного вислоухого кошака и даже собственного забавного пони. Так что мы теперь учимся выездке, как жокеи.
Паша, я извиняюсь перед тобой, но не чувствую себя такой уж виноватой. Всё, что я сделала, я сделала ради Таньки, - и ради того человека, которого пожалела, а может, наоборот, которому испортила своей жалостью жизнь. Впрочем, и времени на раскаяния и расшаркивания - нет. Сейчас уже без сомнений: мы с Танькой больны. Если я заразилась от Таньки, и форма болезни у меня - та же, значит, вполне возможно, я буду в беспамятстве, когда ты вернёшься. Что с нами делать - решай сам. Если отправишь нас в карантин - наверное, это будет правильно. В конце концов, есть на свете и другие люди, и мы для них можем оказаться опасны. Нельзя же эгоизировать вечно. Но если ты решишь отыскать способ помочь нам как-то иначе, - тебе для этого понадобится время, а значит, надёжное укрытие. Езжай в подмосковный городок Икша, дальше ориентируйся по карте, которую я положила в конверт. Карта не очень детальная, поэтому я от руки там нарисовала дорогу, которая приведёт тебя к дому моего… любовника, если тебе так проще его называть. Его имя - Виктор. Я пыталась связаться с ним - сегодня с утра и вчера. Сообщить ему, что мы с Танькой можем приехать и будем, при этом, больны.
Мне не удалось. Не удалось дозвониться… а ещё я телеграмму отправляла - так нелепо. Я хотела подготовить его… Но - не вышло. И всё-таки, я уверена: он достаточно хорош, чтобы принять нас, даже если мы - такие, какими стали, - явимся "сюрпризом". На него можно положиться. У него можно найти убежище. Хотя бы и рассуждая по-медицински… У него - много места. Свободные комнаты, пристройки… Есть, куда упрятать нас, больных, от посторонних глаз. И чтоб других не заразили… Виктор не удивится, если нас привезёшь ты. Он знает о тебе. Это всё, что я хотела сказать. Добавила бы, что до сих пор тебя люблю, но это не то письмо, где уместны слёзы и сопли. Удачи. Надеюсь, ещё увидимся. Твоя я".
- Что-то случилось? Я имею в виду - случилось что-то ещё? - в дверях кухни стоял Людвиг.
- Где Валтасар? - вопросом на вопрос ответил Павел.
- В вашей гостиной. - Латинист с подозрением покосился на письмо. - Спокойный, как будто антидепрессантов наелся.
- Спроси его - дыхание пони поможет, или нужны только большие лошади?
- Я не знаю, как на Латыни будет "пони", - потупился Людвиг.
- Ну - скажи: "маленькая лошадь".
Юноша скрылся из виду, а Павел распахнул холодильник и проинспектировал его содержимое. Не густо: плесневелый кусок сыра, немного вялых помидор, есть ещё две банки рижских шпрот. По паре бутербродов на брата - и то соорудятся с трудом. Через минуту вернулся Людвиг.
- Валтасар говорит, маленькая лошадь или большая - не важно.
- Ну тогда я знаю, куда ехать теперь, - Павел поискал открывалку, не нашёл и вонзил в жестяную банку шпрот широкий нож для мяса. - Знаю, куда, но не знаю, как.
- Нам нужно найти способ передвигаться, не привлекая внимания полиции, так? - Вторично, как и тогда, у Собора, Людвиг проявил проницательность.
- Нам? - почему-то Павла покоробило именно это слово, хотя в остальном латинист не ошибся. - Тебе что, вообще некуда податься?
- Да, в общем, некуда, - Людвиг слегка смутился, но закончил. - Я в интернате живу, - уже больше не воспитанник, комната своя есть. Но на неё всегда охотники найдутся. Ещё и спасибо мне скажут за то, что на ночь не явился. У нас с этим просто: ключи от свободных комнат среди старших на вес золота, я свой давно с собой не ношу, желающим оставляю.
- Тебя не хватятся?
- Может, и хватятся, но в розыск не объявят. Я же вам уже говорил: я - совершеннолетний. - Людвиг поморщился, как от зубной боли. - Давайте закончим со мной. Вернёмся к нашему делу. Нужна незасвеченная машина, причём лучше всего - фургон: пассажиров набирается немало.
- Прекрасный план, - управдом усмехнулся. - Главное, вполне реалистичный. Ты не подгонишь такую тачку?
- Запросто, - Людвиг порылся в карманах джинсов, вытащил несколько помятых визитных карточек. - У вас деньги есть?
Павел слегка опешил. В последние несколько дней он сделался настолько чужд всякому благоразумию, что самый обычный вопрос едва не поставил его в тупик. Пенсия по инвалидности. Сейчас казалось, он получал её тысячу лет назад, не меньше. Но, если судить по календарю, это было на прошлой неделе.
- Шесть тысяч с мелочью, - ревизия наличности не потребовала многих усилий.
- А куда ехать?
- За город. - Управдом понял, к чему клонит Людвиг. - Но дело не в деньгах. Разве не понимаешь, что нам свидетели не нужны? Будет водитель, - будут проблемы.
- Ладно, - латинист отмахнулся от предостережения, как от назойливого комара, - убедили. Тогда придётся снова нарушать закон - вам не впервой. Вы скольких человек сумеете вырубить?
Нож, которым Павел нарезал хлеб для бутербродов, чуть не отхватил половину указательного пальца.
- Каких человек? - управдом едва не начал заикаться. - Я, знаешь ли, не Рембо.
- Нашёл! - Людвиг, в противоположность собеседнику, похоже, получал странное удовольствие от всего происходящего. Теперь он, широко улыбаясь, пристально рассматривал какую-то чёрную с золотом визитку. - Человека будет всего два. Не десантники и не каратисты. Уж с ними-то справитесь?
Вопрос был гипотетическим, поскольку, усевшись на табурет и выудив откуда-то из-за пазухи простенький телефон, Людвиг начал набирать номер, не дождавшись ответа Павла. Неожиданно остановился, посмотрел на Павла задумчиво.
- У вас балкон есть?
- Имеется. - Хозяину квартиры всё меньше нравились вопросы гостя. Слишком уж уверенно чувствовал себя Людвиг на чужой территории. Но Павел, утомлённый, расстроенный, погружённый в раздумья, до поры до времени нахальности Людвига не замечал. А теперь вот заметил, но парень уже вошёл во вкус и, как знать, может, готовился сделать что-то толковое. Молодая голова лучше старой.
- Я выйду, позвоню, не подслушивайте, - по-ребячески непосредственно предупредил латинист, и быстрым шагом удалился из кухни, прихватив два из трёх, сотворённых Павлом на скорую руку, бутербродов.
- Странный, - пробурчал Павел себе под нос, но готовить холостяцкий ужин не прекратил и следить за Людвигом не стал.
Домучал тупым ножом хлеб, заморил червячка сам и, водрузив на поднос пузатый чайник, остатки бутербродов и три глубоких кружки, отправился в гостиную с благородной целью покормить "арийца". Тот развалился в кресле и безмолвствовал.
- Еда, - поставив поднос на хлипкий журнальный столик, объявил управдом. - Налетай.
"Ариец" сопроводил поднос заинтересованным взглядом, но к бутербродам не притронулся. А Павел невольно перевёл взгляд на горячечную Еленку. "Её ведь тоже надо покормить, - мелькнуло в голове. - А как? Она говорила о каких-то питательных уколах, но где их взять. А Танька - так та и вообще голодает уже сутки. Или нет?.." Павел поискал глазами корзинку для пикников, которую Еленка захватила с собой из Марьино; не нашёл - наверное, она валялась где-нибудь в спальне. Может, уколы, доставшиеся Таньке, и есть те самые, питательные? Тогда ставить их теперь предстоит ему, Павлу.
- Чай! Отлично! - Людвиг ввалился в комнату с балкона. Оглядел поднос с нехитрой едой и прикрикнул на "арийца" на Латыни. Тот немедленно, чуть не целиком, запихнул бутерброд в рот. Павел поразился, какой властью над людьми обладает этот рахитный юнец, почти подросток. Ещё недавно кроме жалости он не вызывал никаких чувств, а теперь впору было начинать его опасаться.
- Значит, так, - Людвиг налил себе полную чашку ароматного напитка и чуть пригубил с краю. - Минут через двадцать сюда подъедут двое. Ваша задача - забрать у них ключи от машины и уговорить посидеть здесь, в этом доме, часа три. Справитесь?
- Хватит темнить, - управдом нашёл в себе силы возмутиться. - Что за люди? Что за машина? Каким образом мы ею воспользуемся - угоним?
- Вам не понравится, - Людвиг спокойно встретил разгневанный взгляд Павла. - Если бы можно было придумать что-то ещё - я бы придумал. Ну а так - нашёл лучший вариант из худших. Но вам точно не понравится.
- Ещё раз говорю тебе - я не нападаю на людей, ты меня с кем-то путаешь, - Павел не скрывал злобы.
- Как хотите, - Людвиг с видимым равнодушием пожал плечами, - Не возражаете, если я включу телевизор? Сейчас как раз должны начаться вечерние новости.
Управдом с обречённым видом дал разрешительную отмашку.
Экран телеящика наполнил комнату тёплым голубоватым светом. Заканчивалось популярное ток-шоу, посвящённое тяжёлой судьбе вышедших в тираж народных артистов. Вот побежали титры. А вот уже на все мажорные лады загремела реклама. Трое мужчин перед экраном сидели молча. Павел почти не смотрел телевизор, Людвиг, напротив, даже к рекламе приглядывался с интересом, а Валтасара мельтешение лиц и красок на экране, похоже, пугало.
Музыкальная заставка новостийной программы огласила гостиную. Диктор начал зачитывать анонс всего того, что зрителям предлагалось узнать в подробном изложении в ближайшие тридцать минут. Принятие Госдумой пакета законов, регулирующих рыболовецкий промысел в стране. Обострение ситуации в секторе Газа. Разоблачение пятерых оборотней в погонах - все в чинах, не ниже подполковника полиции. Благотворительный концерт российских рокеров. Победа российского боксёра-тяжеловеса на турнире в Лас-Вегасе.
- Странно, - Людвиг теребил подбородок. - Более чем странно.
- Ты о чём? - нахмурился Павел.
- Ни слова о Босфорском гриппе. Как будто его и вовсе нет.
- Может, его уже вылечили? Нашли вакцину? - встрепенулся управдом.
- Не думаю, - Людвиг покачал головой. - Тогда были бы восторги, и поздравления, и прочая торжественная ерунда. Думаю, всё совсем наоборот: дело плохо.
Звонок в дверь застал Павла врасплох. Он хотел было что-то возразить молодому нахалу, - и тут как раз позвонили. Не так, как троица под предводительством Жбанки - осторожно, деликатно, просительно.
- Вы готовы? - Людвиг вскочил.
- К чему? - слегка осоловело уточнил управдом. Его разморило перед телеэкраном.
- Действовать! Вы должны действовать! - Людвиг почти кричал. - Немедленно проснитесь!
Он сам, по-хозяйски, метнулся в прихожую и, через мгновение, уже сухо приветствовал кого-то в дверях. Справился и с замком, и со скрипучими дверными петлями. Да кто он такой, в конце концов, чтобы так себя вести? Управдом поднялся навстречу незваным гостям, надеясь положить конец беспределу, - и едва не столкнулся лоб в лоб с вошедшими в гостиную двумя мужчинами средних лет, сильно напоминавшими агента Смита из кинотрилогии про "Матрицу". Вошедшие были похожи друг на друга, как две капли воды: стрижены - коротко, а одеты - подчёркнуто пристойно: в чёрные отутюженные костюмы, белые крахмальные сорочки, узкие галстучки, плотно примыкавшие к воротникам, и чёрные лакированные ботинки с вытянутыми носами.
- Здравствуйте, - очень приятным баритоном произнёс тот, что вошёл в комнату первым. - Это вы заказывали ритуальные услуги?
- Что? - У Павла от удивления отвисла челюсть. - Какие услуги?
Баритон занервничал, пошарил глазами по комнате. Должно быть, увидел опалённое нутряным жаром тело Еленки, а может, и арийца в странном облачении. Павел, проследив за его взглядом, поморщился: надо было переодеть Валтасара во что-нибудь человеческое. Субъект в смирительной рубашке, рядом с которым возвышается полутораметровый мушкет, не располагает к расслабленности.
- Ну как же - ритуальные услуги… Груз двести… Срочный перевоз тела… Мусульманин… - Забормотал баритон что-то невнятное. В отчаянии оглянулся на Людвига - тот перегораживал дорогу в прихожую. - Я вас помню, вы из храма, на Грузинской, да? - Латинист, ухмыляясь уголками рта, молчал. И тогда баритон вдруг пронзительно взвизгнул. - Валера, ходу отсюда! - И рванул к двери.
Людвиг бросился наперерез, толкнул беглеца с силой, которую в мечтательном мальчике никто бы не угадал. Не был готов к этому нападению и баритон. Он повалился прямо на зеркало, едва не разбил его и, лёжа, принялся отчаянно отбиваться от Людвига ногой, зачем-то прикрывая голову руками.
Второй гость сперва опешил. Он - как вошёл в гостиную - так и замер там, примёрз к паркету. Несколько долгих мгновений продолжалась немая сцена: второй во все глаза выпучился на Павла, словно именно тот угрожал ему сильней всего. А Павел тоже едва держался на ватных ногах. В голове запрыгало звонким мячом: "Бойня! Убийство!"
Агент Смит номер два опомнился первым. Он бросился на Павла, метя стриженой макушкой ему в живот. Управдом, защищаясь, отвесил агрессору оплеуху. Тот отлетел в коридор, ведший к прихожей, и удержался на ногах, а вот Павел спасовал: грузно упал на ту же руку, которой недавно досталось от крысиных зубов. В глазах засверкали искры.