- Как насчет яда? - спросил я. - Оберон рассказывал, что Эш и Морриган подвергались медленному отравлению взбунтовавшимися детьми.
Стирлинг кивнул.
- В их тканях и крови обнаружились некоторые вещества. Очевидно, им давали мышьяк, кумадин и некоторые другие редкие химикаты, которые воздействуют на мускулатуру. Дозировка могла бы стать смертельной для человека. Но тут скользкий момент. Могли быть еще яды, которые не уцелели в тканях. Кроме того, были еще огромные дозы бензодиазепинов.
- Безжалостный Силас, - прошептала Мона.
- Миравелль или Оберон рассказали что-нибудь еще о жизни Таинственных людей? - спросил Квинн. - Мне кажется, чем больше Мона услышит об этом, тем ей будет легче.
- К черту, - негромко сказала Мона.
Стирлинг продолжил нежно.
- Да, они оба очень много говорили. И адвокаты Эша из Нью-Йорка. У них была очень хорошая жизнь, и она продолжалась года четыре, пока этот подлый Родриго не занял остров. Оберон обожает рассказывать об их поездках и уроках. Миравелль припоминает и добавляет все больше и больше в своей детской манере. Оберон становится нетерпим с ней.
- Где они теперь? - спросил Квинн.
- В Медицинском Центре Мэйфейров. Ровен допустила их этим вечером к тестам.
- О, отлично, и они на это согласились! - сказала Мона. - Почему я об этом не знаю? Двух мертвецов оказалось мало! Лоркин ей недостаточно. Ей немедленно нужны живые! Это Ровен. Она не говорила, что детки выглядят немного осунувшимися? Или она просто вколола им что-то в вену и закинула их на носилки? Хотела бы я организовать достойную оппозицию, но у меня нет для этого настроения. Так пусть же они исчезнут в лабораториях и секретных комнатах Центра. Прощай, милейшая Миравелль!
Увижу ли я тебя снова? Всего наилучшего, о, острый на язык Оберон, возможно ты разозлишь не слишком много медсестер своим губительным остроумием, а то они сделают твою жизнь ужасной. И кто я, Кровавое дитя, чтобы добиваться привилегии видеть этих странных, существующих вне времени созданий, ну разве только для того, чтобы обратить их к будничному миру, в котором они сразу станут жертвами каких-нибудь коварных человеческих эквивалентов Родриго, Лорда Наркоты!
- Мона, Миравелль и Оберона не будут там держать, - сказал Квинн. - Мы можем сами проследить за этим. Ровен не сделает из них пленников. Ты снова без всякой причины видишь в Ровен врага. Скорее всего, мы можем отправиться в Цент Мэйфейров прямо сейчас и повидаться с ними, если желаешь. Никто не может нам помешать.
- Послушать тебя, - сказала Мона со слабой полной нежности улыбкой, - так ты думаешь, что знаешь Ровен, но ты не знаешь Ровен. А присутствующий здесь Возлюбленный босс немедленно стал жертвой ее темных чар, как и Эш Тэмплетон, который отрекся от нее ради своих созданий и не смог спасти их из-за ревности Морриган. О, сама Тьма, о, достойная сожаления Тьма; Лестат, как мог ты найти ее ледяное сердце?!
- Ты используешь Ровен в качестве молниеотвода, - спокойно сказал Квинн. - Какое теперь оправдание для твоей ненависти к ней? Потому что она объявила Эша и Морриган мертвыми? Лестат говорил тебе, что они мертвы. Пойдемте же. Пойдемте все.
Мона тряхнула головой, слова продолжали литься из нее неудержимым потоком:
- И где поминки? Где похороны? Где цветы? Где семья, когда все целуются? Эша и Морриган захоронят на семейном кладбище?
Я придвинулся и взял ее за руку.
- Офелия, - мягко произнес я, - какой смысл усыпать их теперь цветами, какой смысл в поцелуях? "Ужель девичий разум такой же тлен, как старческая жизнь"*. Успокойся моя красавица.
Она ответила мне из Шекспира:
- "Скорбь и печаль, страданье, самый ад она в красу и прелесть превращает…"
- Нет, вернись. Держись.
Она закрыла глаза. Тишина растянулась. Я чувствовал ее прерывистое дыхание.
- Стирлинг, расскажи ей, как все происходило, - сказал я осторожно. - Расскажи ей комические моменты.
- Позволю заметить, - сказал Стирлинг, - после полудня с Танте Оскар и Долли Джин, их историй о Ходячих младенцах в топях, Миравелль и Оберон были готовы отправляться в больничную палату. И вполне возможно Михаэль с радостью вызвался их проводить.
- Они ни разу не пытались покинуть дом? - спросила Мона.
- Всюду охрана, - признал Стирлинг. - Но Мона, кто выпустит этих двоих без присмотра в мир людей? Да, Таинственные люди, похоже, продержались лет пять, и Оберон, и Миравелль рассказали самые чудесные истории о своей жизни с Отцом и Матерью, но суть в том, что с самого начала все пошло не гладко. Восстание Силаса длилось два года. Захватническая деятельность Родриго - еще два, и вот вся история, которая у нас есть на данный момент.
- Хорошо, и что же теперь с ними будет? - потребовала Мона.
- Оберон полностью вручил свою судьбу в руки Ровен, а после общения с Михаэлем и осмотра владений на Первой улице и его забавных посиделок с Танте Оскар и Долли Джин, думаю, он будет настаивать, чтобы Миравелль поступила так же. Можете считать, что Оберон доверил себя Центру Мэйфейров и доверил свою сестру. Вот так обстоят дела.
- А есть что-нибудь о Лоркин? - спросил я.
- Нет, - сказал Стирлинг. - Совсем ничего. Только Ровен знает, что случилось с Лоркин. У Михаэля нет и предположений.
- Ах, как это чудесно, - горько сказала Мона, ее губы задрожали. - Я вот думаю, не порезала ли она ее на кусочки живьем?
- Перестань, - мягко сказал я. - Лоркин - осквернительница крови. Она была пособницей Родриго. Родриго убил Эша и Морриган! Пусть будет, что будет.
- Аминь, - отозвался Квинн. - Мне редко доводилось видеть более устрашающее существо, чем Лоркин. И что с ней делать Ровен? Препоручить ее людям из управления по борьбе с наркоторговлей? Думаете, там все было чисто? У Ровен есть возможность вершить свое собственное правосудие, как и у нас.
Мона тряхнула головой. С каждой минутой она выглядела все более надломленной.
- А как насчет Михаэля? - спросила она с истерической ноткой в голосе, ее лицо все еще бледное, а взгляд - тяжелый от боли.
- Чего добился мой любимый Михаэль во всей этой истории? Подозревает ли он, что за его спиной Ровен околдована великим Лестатом!
- О, так вот в чем дело, - печально сказал Квинн. - И ты, дитя, оказавшаяся в его постели и родившая Морриган, теперь ополчилась на Ровен из-за нескольких поцелуев. Мона, возьми себя в руки!
Она бросила на него убийственный взгляд.
- Ты никогда не говорил мне таких жестоких вещей, Квинн! - прошептала она.
Стирлинг выглядел очень расстроенным.
Я не произнес ни слова.
- Ты недооцениваешь любовь Михаэля и Ровен и сама знаешь об этом, - сказал Стирлинг немного резко. - Если бы я мог нарушить конфиденциальность, которую на меня возложили. Я не могу. Достаточно сказать, что Ровен любит Михаэля всей душой. Да были моменты сильнейшего искушения в Нью Йорке с Эшем Тэмплетоном. Она больше не могла выносить, и этот мудрый бессмертный, который мог так хорошо ее понять… но она никогда не поддавалась. И теперь она не разрушит основ своей жизни ради кого-то еще.
- Это правда, - сказал я тихо.
Квинн наклонился и поцеловал Мону. Она приняла его поцелуй, как прощение.
- А где сейчас Михаэль? - спросила она, избегая моего взгляда.
- Спит, - сказал Стирлинг. - После того, как вбежала Ровен и забрала Оберона с Миравелль, немного, возможно, накалив обстановку, Михаэль свалился на свою кровать внизу и погрузился в глубокую дрему. Не думаю, что ему помогло настроиться на спокойный лад то, что Танте Оскар пронзительно заглянула ему в глаза и провозгласила: "Отец проклятого потомства".
Мона тут же разозлилась. (Но это все же лучше сумасшествия). Ее глаза наполнились слезами и покраснели.
- Вот только этого Михаэлю не хватало! Как смело это существо делать такие пророчества! Я уверена, Долли Джин тоже в этом замешана. Долли Джин никогда не упустит из своих ушлых ручек такой возможности.
- Да, возможно, - сказал Стирлинг. - Она сказала, что лучше бы он рассыпал желтый порошок вокруг своей кровати. Я думаю, это стало для него последней каплей.
- Ты знаешь, - сказала Мона, истерия вновь показала хохолок, поток слов ускорился, - когда я, в свои лучшие времена, являясь надеждой семьи Мэйфейров, носила ковбойскую шляпу и шорты, и рубашки с широкими рукавами, и летала на самолетах фирмы, владея биллионами долларов и имея возможность съесть столько мороженого, сколько могла бы пожелать, я хотела приобрести радиостанцию. И одной из моих фантазий была - организовать для Долли Джин ее собственное шоу, так, чтобы люди могли звонить и болтать с ней о жизни и деревенской мудрости. Я хотела дать древней Эвелин ее собственное шоу.
- Ты знаешь, кто такая древняя Эвелин, Стирлинг?
- Лестат, Древняя Эвелин - это все слухи и намеки…
- И я собиралась вручить приз тому, кто ее поймет. Я предположила, что все эти шушуканья будут пользоваться успехом, вы понимаете, у тех, кто станет кормить ее намеками вроде того, как делает она. У нас был бы час сплетен. Им бы я тоже давала призы, черт возьми, почему нет? А потом был бы час Михаэля Карри, когда люди могли бы звонить и делиться историями об Ирландском канале или ирландских песнях, и Михаэль с дозвонившимися могли бы петь их вместе. И, конечно же, я бы хотела, чтобы у меня было свое собственное шоу, посвященное мировой экономике и мировым тенденциям в архитектуре и искусстве (вздох). У меня были планы, как занять всех чокнутых в семье. Так и не добралась этого, очень ослабла. А Долли Джин все забавляется. А Михаэль… жена Михаэля изменяет ему с тобой, и нет никого, кто бы мог его защитить.
- Ах Мона, оставь это, - сказал Квинн.
Моя боль никого не трогала и была только моей заботой.
Она вновь погрузилась в транс бессилия, ее глаза напоминали стекляшки, но это продолжалось недолго.
- И знаешь, что самое ужасное… - сказала она, морщась, будто не могла вспомнить, на чем остановилась. - Ах да, вампиры, я хотела сказать, настоящие вампиры, у них совсем нет вебсайтов.
- Пусть так и остается, - сказал Квинн. - Не стоит им заводить сайты.
- Вам следует поохотиться, - сказал я. - Вы оба мучаетесь от жажды. Посвятите этому ночь. Направляйтесь на север. Нанесите удар по пивнушкам у дорог. Убейте часы на охоту. Завтра, полагаю, Ровен будет готова позволить нам осмотреть останки Эша и Морриган. И мы также сможем повидаться с Миравелль и Обероном.
Она рассеянно взглянула на меня.
- Да, это звучит замечательно, - прошептала она. - И обычное дело. Какая-то часть меня не хочет когда-либо еще видеть Ровен и Михаэля. И какая-то часть меня не хочет снова видеть Миравелль и Оберона. Что касается Морриган…
- Пойдем, моя прекрасная Офелия, - сказал Квинн. - Мы поднимемся в небо, детка, мы будем делать то, что сказал нам Возлюбленный босс. Я знаю, где можно найти музыкальный автомат, местечки с бильярдной. Мы отправимся за Маленьким глотком в компанию дальнобойщиков и ковбоев, и, быть может, мы потанцуем под неустаревающих Дикси Чикс, а потом заявится какой-нибудь парень с совестью черной, как сажа, и мы заманим его туда, где автостоянка прячется под сенью деревьев и поборемся с ним.
Она помимо воли рассмеялась.
- Звучит основательно и жестоко, - вздохнула она.
Он вытянул ее из кресла. Она обернулась, и потянулась, чтобы тепло обнять и поцеловать меня.
Я был приятно удивлен. Я крепко сжал ее.
- Моя фея, - сказал я. - Ты только вступила на путь дьявола. Тебе предстоит открыть еще столько чудес. Будь умницей. Будь ловкой.
- Но как реальным вампирам выйти в мировое сетевое пространство? - спросила она с болезненной серьезностью.
- Выше моего понимания, мое сердечко, - сказал я. - Я до сих пор не пришел в себя от зрелища несущегося на меня паровоза Я едва не бросился наутек. С чего ты взяла, что реальные вампиры стремятся в сетевое пространство?
- Перестань все время подшучивать надо мной, - сказала она мечтательно. - Так ты не хочешь, чтобы я создала свою собственную веб страничку?
- Абсолютно нет, - сказал я угрюмо.
- Но ты же опубликовал Хроники! - запротестовала она. - Ну, что скажешь на это? - она уперла руки в боки. - Как будешь защищаться, хотела бы я знать?
- Старейшая форма публичного признания, - сказал я. - Это священно. Известна еще со времен древнего Египта. Книга медленно распространятся по миру, популярная литература, предназначенная для того, чтобы прочитывать, обдумывать, делиться друг с другом, возможно, отложить на потом, исчезнуть, если не пользуется спросом, переиздаваться, если находит читателя, продолжать свой путь чемоданах, чтобы улечься в хранилищах или отправиться в мусорный бак, кто знает? В любом случае я ни перед кем себя не защищаю. Не трогай Всемирную паутину!
- Звучит крайне не убедительно для меня, - сказала она. - Но я все равно тебя люблю. Теперь подумай об идее с радиостанцией. Может, еще не поздно. У тебя бы могло быть собственное шоу.
- Ааааахххх! - закричал я. - Это невыносимо! Ты думаешь ферма Блэквуд - весь мир. Это не так, Мона! Есть всего лишь ферма Блэквуд, все же остальное - трясина Сладкого дьявола, поверь мне. И как долго, по-твоему, у нас будет ферма Блэквуд, у тебя, у меня или у Квинна? Мой Бог, у тебя прямая связь с той, которая рассказала тебе, где искать Таинственных людей, ты переписываешься с Центром Мудрости, и тебя беспокоят вебсайты! Уйди с глаз моих, немедленно! Спасайся от моего гнева!
Я подумал, что немного ранил ее. Она была такой уставшей и измотанной, что упала обратно в кресло только от звука моего голоса.
- Мы не закончили с этой темой, Возлюбленный босс, - сказала она. - Твоя проблема в том, что ты становишься очень эмоциональным. Я спрашиваю, а ты тут же засыпаешь меня контраргументами.
Квинн поднял ее и потащил прочь, делая огромные круги по террасе, напевая ей, и так они постепенно исчезли из поля зрения, и ее смех звенел в мягко мурлыкающем вечере.
Пришел теплый бриз и заполнил тишину. Деревья в отдалении зашевелились, едва заметно пританцовывая. Неожиданно мое сердце очень сильно забилось и мною овладело холодное возбуждение. Я поднял с плиток статую Святого Диего и водрузил ее прямо на стол, где теперь было ее место. Я ничего не сказал о статуе. Ах, маленький вульгарный приятель с бумажными розами, твой дар, безусловно, достоин лучшего воплощения.
Я погружался в свои собственные глубины. Пульсирующая ночь пела мне песню ни о чем. Раскинулись звезды, чтобы показать, как ужасна наша вселенная - кусочки и частички никого, с ужасающей скоростью уносящегося прочь от бессмысленного и непонимающего источника. Святой Хуан Диего, пусть все пройдет. Сотвори же еще чудо!
- Что это? - мягко спросил Стирлинг.
Я вздохнул. В отдалении белел прелестный забор пастбища, и так хорош был запах травы.
- Я где-то ошибся, - сказал я. - И это значительная ошибка.
Я изучал человека, с которым сейчас говорил.
Терпеливый Стирлинг, английский ученый, святой Таламаски. Человек, привыкший иметь дело с монстрами. Он хочет спать, но все равно полон внимания. Он повернулся, чтобы взглянуть на меня. Умные, быстрые глаза.
- О чем ты? - спросил он. - Какая ошибка?
- Я не могу донести до нее всю серьезность ее перерождения.
- О, она знает, - сказал он.
- Ты меня удивляешь, - ответил я. - Не может быть, чтобы ты забыл, кто я. Ты не можешь купиться на этот фасад. В тебе есть некий резервуар добродетели и мудрости, который никогда не позволит тебе забыть, что скрывается за этой маской. И теперь ты думаешь, что знаешь ее лучше, чем я?
- Она переживает один шок за другим, - сказал он спокойно. - Как тут можно помочь? Что ты ждешь от нее? Ты знаешь, она обожает тебя. И что, если она дразнит тебя возмутительными высказываниями? Это всегда было ее особенностью. Когда я рядом с ней, я не испытываю никакого страха, никаких инстинктивных предупреждений о бесконтрольной силе. Как раз наоборот, говоря откровенно. У меня ощущение, что может случиться, что ты оглянешься назад и осознаешь, что где-то по пути она потеряла невинность, и ты даже не можешь припомнить, когда это случилось.
Я подумал о бойне прошлой ночью, безжалостном уничтожении Лорда Родриго и его солдат. Подумал о брошенных в безбрежное море телах. Я думал ни о чем.
- Невинность не входит в набор наших достоинств, мой друг, - сказал я. - Мы не культивируем друг в друге невинность. Благородство, думаю, да, это может быть нашей чертой, и больше, чем ты, возможно, представляешь. И принципы, да, и даже добродетель. Я учил ее этому, и теперь и всегда мы можем вести себя потрясающе. Даже героически. Но невинность? Это не является нашим преимуществом.
С едва заметным кивком он отстранился, чтобы подумать над этим. Я чувствовал, что есть еще вопросы, которые он бы хотел мне задать, но не смел. Было ли это из соображений приличий или просто страхом? Я бы не мог сказать.
Нас прервали, возможно, и к лучшему… Жасмин пересекала газон с еще одним кофейником, наполненном кофе для Стирлинга. Она была в сильно обтягивающем красном платье и на высоченных каблуках. Она громко напевала:
- Глория, Глория! В вышних Богу!
- Где ты подцепила этот ритм? - спросил я. - Неужели все вокруг сговорились свести меня с ума?
- Нет, конечно же, нет, - сказала она. - Зачем ты так говоришь? Это католический гимн. Неужели ты не знал? Бабушка напевает его на кухне целый день. Говорит, что так в старые времена пели на католической мессе. Говорит, что видела во сне Патси, напевавшую этот гимн. Патси была в ковбойских розовых одеждах и с гитарой.
- Mon Dieu! - меня охватила дрожь. Неудивительно, что Джулиан оставил меня этой ночью в покое. Почему бы нет?
Она налила две чашки дымящегося кофе. Поставила кофейник. Потом поцеловала меня в макушку.
- Знаешь, что мне прошлой ночью во сне сказала тетушка Куин? - спросила она веселым голосом, ее рука на моем плече. Я поцеловал ее в атласную щечку.
- Нет, и что? - спросил я. - Но, пожалуйста, озвучь это для меня понежнее. Я трепещу.
- Она сказала, что щекотала тебя, пока ты спал в ее кровати; сказала, что всегда хотела мужчину такого же красивого, как ты в свою постель. Она смеялась и смеялась, и смеялась. Бабушка говорит, что когда умершие приходят к тебе во сне и смеются, то это значит, что они в раю.
- Я думаю, что так и есть, - очень искренне заметил Стирлинг. - Это кофе само совершенство. Как ты его готовишь?