- Пей давай, - сказал я. - Твой маленький всесильный MG TD с тобой, так?
- Ну конечно же, - сказал он. - Ты бы мог его увидеть перед домом, если бы у тебя были глаза на затылке.
- Я хочу прокатиться с тобой на этой штуковине. Мне нужно доставить этого святого Оберону.
- Ты можешь подержать кофейник и чашку для меня, пока я веду машину? Жасмин, ты не против, если я их позаимствую?
- Ты не хочешь блюдце? Это времен королевы Антуанетты, блюдце - самая красивая вещь. Ты только взгляни. Все это из огромной посылки Джулиана Мэйфейра, этот стиль, сервис на двенадцать персон, из набора "La Famille".
Вот так вот.
- Нет, - сказал я. - Это не от Джулиана Мэйфейра.
- О, нет, это именно от него! - сказала она. - У меня есть письмо. Все забываю отдать Квинну. Не собирается ли он наведаться к нам? Я никогда не встречала Джулиана Мэйфейра.
- А когда прибыла посылка? - спросил я.
- Не знаю. Два дня назад? - она пожала плечами. - Сразу после того, как Мона Мэйфейр решила присоединиться к балагану. А кто этот Джулиан Мэйфейр? Джулиана Мэйфейра не пускать сюда?
- А что говорится в письме? - спросил я.
- О, что-то насчет того, что если ему предстоит часто посещать ферму Блэквуд, то он бы хотел видеть свой любимый фарфоровый сервис. Что с тобой? Этот фарфор прекрасен!
У меня не было никакого намерения рассказывать ей, что Джулиан Мэйфейр лишь призрак, и что именно этот сервис годы назад фигурировал в истории с чарами, которыми Джулиан опутал ничего не подозревавшего и слишком человечного Квинна, когда угощал его шоколадом и пирожными, а также длинными россказнями о том, как он, Джулиан, гулял с прабабушкой Квинна. Проклятый дьявольский дух.
- Тебе он не нравится? - спросила Жасмин. - Мне просто действительно казалось, что это очень хорошенький сервис. Он бы точно понравился тетушке Куин. Это ее стиль, эти розы. Ну ты знаешь.
Стирлинг не спускал с меня пристального твердого взгляда. Конечно же, Стирлинг знал, что Джулиан был призраком. Или покойником. Почему я скрываю активность этого демона? Чего я стыжусь?
- Да, он весьма своеобразный, - сказал я. - В нем есть этакая старомодная утонченность. Стирлинг, как насчет твоего кофе, твоих планов и нашей поездки?
- Все в порядке, - сказал Стирлинг.
Он был на ногах.
Я тоже.
Я с отчаянной страстностью прижал к себе Жасмин и яростно поцеловал ее. Она вскрикнула. Я взял ее лицо в ладони, заглянул в ее затуманившиеся глаза.
- Ты прелестная женщина, - мягко сказал я.
- Из-за чего ты такой грустный? - спросила она. - Почему у тебя такой несчастный вид?
- Правда? Я не знаю. Возможно, потому что ферма Блэквуд - мгновение, застывшее во времени. Просто мгновение. И оно минует…
- Не в моей жизни, - сказала она, улыбаясь. - О, да, я знаю, Квинн хочет жениться на Моне Мэйфейр, и она не может иметь детей. Мы все это знаем. Но здесь подрастает Джером. Это мой мальчик и сын Квинна, и Квинн поставил ему свое имя в свидетельство о рождении. Я никогда не просила Квинна об этом. Здесь подрастает Томми. И он Томми Блэквуд. И Нэш Пенфилд состарится, заботясь об этом месте, он так его любит. А еще есть Терри Сью, мать Томми. Не знаю, принимал ли ты в расчет Терри Сью, но вот о ком можно сказать, что из ничего сделали конфетку. Это маленькое чудо сотворила тетушка Куин, говорю тебе, и вскоре по выходным сюда будет наведываться Терри Сью, и также ее дочь, Бриттани. Теперь это сестра Томми. Теперь это прелестная, воспитанная девочка. И она посещает хорошую школу, благодаря Квинну, и все благодаря Квинну. И тетушке Куин. Ты не знаешь, как многому тетушка Куин научила Бриттани. Все прекрасно с фермой Блэквуд. У тебя должна быть вера. Как бы ты мог помочь духу Патси пересечь миры и не знать будущего?
- Никто на самом деле не знает будущего, - сказал я. - Но ты права. Ты знаешь такие вещи, которые мне неизвестны. Все сходится.
Я поднял святого Хуана Диего.
- Это ты, Квинн и Мона - вот кому не сидится на месте, - сказала она. - Я чувствую твою неугомонность. Но ферма Блэквуд? Она переживет вас всех.
Она еще раз быстро поцеловала меня. Потом вышла, ее бедра красиво покачивались в обтягивающем красном платье, ее ноги выглядели восхитительно благодаря тонким каблукам, ее сильно выбеленные волосы были высоко подняты - леди, у которой есть ключи и есть будущее.
Я пошел со Стирлингом.
Мы забрались в машину с низкой посадкой, я ощутил замечательный запах кожи, Стирлинг натянул пару симпатичных бежевых водительских перчаток, и мы загромыхали по выездной аллее, ухая на каждом камне и булыжнике.
- Вот это спортивная машина! - провозгласил я.
Кончик сигареты Стирлинга вспыхнул огоньком, и он еще разогнал машину.
- Да, детка, - закричал он сквозь ветер, будто сбросив двадцать лет жизни, - и если тебе нужно загасить сигарету, ты можешь сделать это прямо по дороге, - сказал он. - Это прекрасно.
Мы с грохотом въехали в болотистую местность. Мы так и гнали и безумствовали до Центра Мэйфейров, домчавшись до него где-то за три часа до рассвета.
Я долго шел по коридорам, поражаясь росписи на стенах и скамеечкам, и местам, предназначенным для семей пациентов, и пышным убранством комнат ожидания с их мягкой мебелью и картинами. И вестибюлям с их впечатляющими скульптурами и сияющим мраморным полом… А затем я слонялся по коридорам лабораторий и исследовательских центров, и затерялся в лабиринте секретных мест, и там индивиды в белых одеждах, мимо которых мы проходили, кивали мне, подтверждая, что я, с прижатой к груди статуей, двигаюсь в правильном направлении.
Он был грандиозным, настолько, что это с трудом укладывалось в моей голове, этот монумент семье и одной женщине. Носящий отпечаток тысяч жизней. Величественный сад, в почву которого были бережно посажены семена, чтобы здесь вырос лес стремящегося в вечность великолепия.
Что делал я на священной горе той, которая работала бок о бок с Богом?
Я нашел Оберона в бархатном уголке.
Оберон стоял у окна в белой врачебной форме и вглядывался в две освещенные дуги мостов. Строения в деловой части излучали мягкое кристаллическое сияние. Он развернулся, когда я вошел в комнату.
- Святой Хуан Диего, - сказал я, водружая святого на столик у кровати.
- О, спасибо, - тепло сказал он, без намека на прошлое пренебрежение. - Теперь я смогу уснуть.
- Ты несчастлив? - спросил я.
- Нет, - мягко ответил он. - Только удивлен. В своей клетке я говорил себе, что вся красота может уместиться на волнах вечно меняющегося моря. Мне было необходимо в это верить. Но нет же, огромный мир так богат чудесами. Я очень счастлив. И моя душа больше не печется о Миравелль, моей сладкой глупой Миравелль! Я в безопасности. И она тоже. И я свободен.
Глава 28
В комнате поддерживалась температура градусов 40. Даже мне было холодно. У Ровен посинели губы. Но она терпеливо стояла со скрещенными на груди руками сразу за дверью, прижавшись спиной к стене, предоставив нам столько времени, сколько было нужно. На ней были белые брюки и белый халат с прикрепленной к нему табличкой, на которой значилось ее имя. Ботинки у нее были черные и ничем не примечательные. Зачесанные назад волосы открывали лицо. На меня она не смотрела. Я был этому рад.
Стены были белыми. Таким же был и выложенный плиткой пол. В комнате находилось все возможное оборудование: мониторы, провода, трубки, резервуары, но все в выключенном режиме, оттеснено к стенам и расставлено по углам. Белые металлические жалюзи на окнах скрывали яркую ночь.
Миравелль, одетая в скромную длинную розовую ночную сорочку из хлопка, тихонько плакала. Оберон, в шелковой белой пижаме и халате, едва ли что-то видел из-под полуприкрытых век, прячущих, должно быть, как обычно сияющие глаза.
Мона стояла тихо, странница, приодетая будто бы для сафари, ее левая рука упиралась в спину Миравелль, в правой руке она держала огромный букет из наугад выбранных цветов. Ее глаза были сухими, а сама она - бесстрастной и измученной заботами.
Квинн остался со мной у двери. Он сжимал букет, который Мона просила подержать для нее.
Аромат цветов заполнял комнату. Тут были и маргаритки, и циннии, и лилии, и розы, и гладиолусы, и другие цветы, которых я не знаю, всевозможных раскрасок.
Тела лежали на отдельных носилках с колесиками. Конечности казались расслабленными, плоть выглядела зеленоватой, а лица - слегка осунувшимися. Ярко рыжие волосы Морриган лежали под ней, полностью открывая лицо таким образом, будто она была погружена в воду. Потому ли Мона еще больше думала об Офелии? Ресницы Эша были необычайно длинными, как и его пальцы. Его рост, должно быть, составлял футов семь. У него были жгуче-черные волосы, спускавшиеся почти до плеч, и обильная седина на висках. Красивый рот. Морриган была очень похожа на Мону. На пару было приятно смотреть.
Их головы покоились на подушках. Под ними были чистые простыни.
Их облачили во все свежее: простые белые хлопковые брюки и с V-образным вырезом футболки, то есть на них была почти такая же одежда, в какой мы их нашли, что случилось, казалось, вечность назад.
Их обнаженные ступни выглядели совсем как у трупов. Я не мог понять почему. Возможно, потому что они сильнее обесцветились и даже немного деформировались.
Я хотел увидеть глаза Эшлара. Я хотел знать, возможно ли это - поднять веко и увидеть глаз. Но я не хотел говорить или спрашивать о чем-либо.
Миравелль наконец подошла к Эшу и положила ему на лицо правую руку. Она наклонилась, чтобы поцеловать его в губы. Когда она ощутила их мягкость, она закрыла глаза, и поцелуй вышел долгим и пылким. Она протянула левую руку и Мона дала ей половину цветов.
Миравелль приняла цветы и всюду распределила их по Эшу - сверху и снизу, пока частично не покрыла его. Потом Мона дала ей оставшуюся часть, и цветочный покров оказался законченным, открытым осталось только лицо Эша. Перед тем, как отстраниться, Миравелль поцеловала Эша в лоб. Морриган же спровоцировала у нее всхлипы.
- Мать, - сказал она.
Прильнувшая к ней Мона не сказала ни слова. Но она положила свою руку на руку Морриган, и переплела свои пальцы с ее гибкими пальцами.
Квинн поднес Моне цветы. Мона отдала половину Миравелль. Вместе они распределили их по телу Морриган.
Оберон молча смотрел на действо, но в его глазах стояли слезы. Слезы намочили ему щеки. А тонкая морщинка перерезала лоб.
Судорожные всхлипы Миравелль наконец утихли. Мона медленно повела ее к двери. Потом Мона оглянулась назад.
- До свидания, Морриган, - прошептала она.
Все мы вышли из комнаты и проследовали за Ровен в короткий устланный толстым ковром коридор.
Мы вошли в весьма впечатляющий конференц-зал. Там были Михаэль и Стирлинг, оба в черных костюмах. Также были одеты и мы с Квинном.
Стулья в этой удивительной комнате оказались в подлинном стиле чиппендель, они окружали изысканно отделанный буйволовой кожей овальный стол. Стены были прохладного бледно-лилового цвета, их украшали восхитительные картины, произведения экспрессионистов, полные богатых, пульсирующих красок. Я бы хотел стащить их для своей квартиры. Окна распахивались в жгучую пылающую огнями ночь. Вверху углубления в стене размещался мраморный бар, в котором поблескивали бокалы и графины.
Михаэль большими глотками пил бурбон. Стирлинг взял себе стакан скотча.
Миравелль пыталась утереть слезы, но безуспешно. Ровен налила ей немного шерри, и Миравелль рассмеялась, подняв бокал за изящную ножку и взглянув сквозь него на свет, а потом она отпила немного шерри. Она нежно смеялась и в то же время негромко плакала. Ее розовая ночная сорочка выглядела очень уютной.
Оберон отмахнулся от всех предложений выпить. Он смотрел в ночь поверх голов собравшихся. Он не заботился о том, чтобы утереть слезы. Только теперь я заметил, что он смыл с ногтей лак.
Мона сказала:
- Что ты с ними сделаешь?
Ровен присела. Какое-то время она собиралась с мыслями, потом ответила:
- Что бы ты с ними сделала, если бы была мной?
- Я не могу представить, что значит быть тобой, - сказал Мона просто.
Ровен пожала плечами. Но ее лицо выражало печаль. Она не скрывала этого. Заговорил Оберон:
- Делай с ними, что пожелаешь, Ровен, - сказал он с тенью прежнего небрежения. - К черту, Отец сказал Родриго, чтобы тот сохранил их тела для тебя, ведь так? Все ясно. Родриго не был достаточно сообразительным или образованным, чтобы придумать такую речь или выдать подобные намерения за свои. Отец хотел, чтобы что-то было доведено до конца. Тела твои по его воле. Нечего тут обсуждать.
- Все так и есть, - сказала Миравелль, простодушно кивнув. - Ровен, Отец любил тебя. Действительно любил. Пожалуйста, делай так, как хотел Отец.
Ровен не ответила. Она только сидела и смотрела перед собой, как это было ей свойственно, а потом нажала на кнопку на столе.
Через несколько секунд открылась дверь, и в комнату вошла Лоркин.
Я вновь испытал полный шок при появлении этого существа, не только потому что ее никто не сопровождал, но еще и потому что на ней были белые докторские брюки и халат с именным жетоном на нем, где было заявлено, что ее имя - Лоркин Мэйфейр, а лицо ее было таким же непроницаемым, как и тогда, когда мы впервые столкнулись с ней на Секретном острове.
И была она все такая же, как котенок, сладенькая - маленький вздернутый носик, розовый ротик, большие глаза - даже лучше, благодаря чистейшей белизне одежды, и волосы ее оказались вновь закреплены на затылке и спускались по спине, рыжие, как у Моны, и как у Моны зелеными были ее глаза.
Она легко присела за стол, напротив меня, Оберона и Миравелль.
Мона взирала на нее холодно. Оберон же находился в полной боевой готовности. Миравелль едва смотрела на Лоркин, будто та была неким недоразумением. Казалось, только Ровен знала, почему она здесь.
Лоркин вызвалась все объяснить.
- Я объясню вам это как-нибудь, Оберон и Миравелль. Я не хотела быть подвергнутой безжалостному допросу. Это мое собственное желание, чтобы меня выслушали.
- Да, пусть в этом будет больше чувства, дорогая, - сказал Оберон горько.
- Так и есть, - заметила Ровен. - Пожалуйста, выслушайте Лоркин.
- Я переводила деньги Родриго на наши счета, - сказала Лоркин. - Я также держала в курсе его деятельности власти Майями Бич, так быстро выдавая им его новые контакты, как только могла. Поймите же, мне бы не удалось завладеть информацией о денежных делах, если бы я была недостаточно убедительна для Родриго. Я также отчаянно пыталась разузнать, кем были Отец и Мать в мире людей, кто был официальным хозяином Секретного острова. Но у меня не вышло. Я не знала фамилии Отца. Годы назад, когда Отец впервые заподозрил, что от Силаса исходит угроза, он уничтожил все бумаги, которые могли помочь Силасу взять под контроль финансы. Адвокаты Отца прибыли на самолете и все увезли в своих чемоданах.
- Если бы я знала, что значит Тэмплетон и что означает "Потерянный рай", я бы связалась с адвокатами Отца в Нью-Йорке.
- Что касается Родриго, то мне не представлялось возможности убить его. Куда бы мы ни направились, нас сопровождали толпы вооруженных мужчин. Так было до ночи, в которую он погиб, когда белокурому архангелу удалось изничтожить всех его людей перед тем, как убить его самого. У меня никогда не было ни такой силы, ни такого преимущества.
- Но я выжидала и собирала деньги, и выясняла, как добраться до Родриго и его матери, чтобы освободить тебя, Оберон, и тебя тоже, Миравелль, и подготовить остров и условия для Медицинского центра Мэйфейров, который бы мог оказать нам помощь.
Оберон безмолвствовал. Казалось, что он хотел верить Лоркин, но просто не мог принять все, что она сказала.
Лоркин продолжала:
- В свободное время, которого у меня было предостаточно, я много сделала, чтобы разузнать о Медицинском центре Мэйфейров. С тех пор, как Отец стал заводить о нем разговор и рассказал нам о Ровен Мэйфейр, мне захотелось узнать обо всем этом побольше. Я не собиралась обращаться за помощью до тех пор, пока у меня бы не появилась уверенность, что это разумный шаг. Я искала информацию о Ровен Мэйфейр и о Медицинском Центре в интернете. Я читала все, что попадалось на эту тему. Нигде я не могла найти сведения, которые бы убедили меня в том, что Ровен Мэйфейр достаточно сильна или у нее достаточно опыта, или у нее действительно есть намерение освободить нас от Родриго и его преступной семьи. Мне казалось, что я должна позаботиться о Родриго. А потом мы бы могли покинуть остров и связаться с Ровен. Теперь, если вы двое не верите тому, что я рассказала, у меня нет никакого желания что-либо вам доказывать. Мой совет - пошевелите мозгами.
- Какого дьявола ты просто не связалась с правительством? - яростно воскликнул Оберон. - Почему ты не сообщила по электронной почте о своем деле в Управление по борьбе с наркоторговлей?
- И если бы я так сделала, по-твоему, где бы ты сейчас находился?
Ярость схлынула с лица Оберона, но взгляд остался твердым, потом:
- Я не знаю, - ответил он.
- Что ж, я тоже, - сказала Лоркин. - Думаешь, поверили бы в твою невиновность? Поверили бы в историю с Таинственными людьми? Думаешь, тебя бы сберегли, как живого свидетеля? Думаешь, враги Родриго не добрались бы до тебя до суда?
- Я понимаю, к чему ты клонишь, - сказал он с оттенком скуки.
- Ты действительно понимаешь? - потребовала она. Это было самым драматичным ее проявлением, хотя по-прежнему она держалась вполне сдержанно.
- Ровен Мэйфейр знает, кто такие Талтосы.
- Так что же ты искала? - спросила Мона.
- Я искала пристанище, - сказала Лоркин. - На самом деле единственно возможное. И только после того, как я прибыла сюда, после того, как целых восемь часов я проговорила с Ровен, мои последние сомнения развеялись.
- Возможно, слишком поспешно, - сказала Мона.
Лоркин взглянула на Мону, подняла брови.
- Да?
Мона не ответила.
Ровен ничего не сказала. Она даже не смотрела на Мону.
- Пожалуйста, прости Мону, - тихо сказал Квинн.
- Продолжай, Лоркин, - сказал я. - Итак, ты восемь часов кряду проговорила с Ровен. Что из этого?
- Это место, где могут остаться Талтосы, - сказала Лоркин.
- Зачем, чтобы вас изучали? - спросила Мона. - Ты хочешь, чтобы тебя заперли в лаборатории. Ты называешь это пристанищем? Женщина, которая при помощи шприца тут же вырубает тебя, и ты падаешь на бетон рядом с ее самолетом, и вот ты уже полностью доверяешься ей?
Лоркин уставилась на Мону. Это был удивительный момент: высокая, с длинной шеей женщина-Талтос совершенно была сбита с толку поведением Моны. Потом она отклонилась назад и продолжила: