- Понимаю, - кивнул Ракоци. - Буду иметь это в виду. - Он обернулся в дверях. - Когда будете у государя, поблагодарите его от меня за столь приятный подарок.
- Непременно. - Борис улыбнулся и, когда гость ушел, повернулся к жене: - Ну, Маша, что скажешь?
Та призадумалась, потом объявила:
- Он несомненно умен, но не сказала бы, что добронравен. И все же, если у Ксении достанет ума его к себе привязать, она до конца своих дней будет жить, ни о чем не тревожась.
- Это ты у меня умница, - усмехнулся Борис. - И, похоже, читаешь мои мысли много лучше, чем я.
В покоях, любезно предоставленных гостю Борисом, было светло от бьющего в окна солнца. Роджер, успевший разложить всю одежду, стоял над ней в почтительном ожидании.
- Я все думаю, - сказал Ракоци, стаскивая с себя доломан и отстегивая рейтузы, - когда я в последний раз надевал такой белый наряд?
- Во Фьоренце. - Роджер называл Флоренцию, как ему больше нравилось - по-старинке.
- Да-да, это было около века назад. Я выдавал тогда себя за собственного племянника.
Ракоци застыл на мгновение, полураздетый, темные глаза его, устремленные в одну точку, утратили яркость, а перед мысленным взором встали громадные языки пламени, лижущие худенькую женскую фигурку, танцующую среди них.
- Господин? - окликнул его Роджер.
Ракоци сморгнул.
- Да. Ты прав. - Он быстро разоблачился и какое-то время стоял, поеживаясь, пока Роджер обтирал влажной губкой и обрызгивал ароматной эссенцией его тело, потом медленно натянул на себя черную облегающую рубашку и - поверх ее - белую шелковую сорочку. После того как передняя шнуровка была надежно затянута, прозвучал новый вопрос: - Тебе удалось хоть что-то узнать?
- Ей, говорят, за двадцать, отец был убит татарами, - ответил Роджер. - С тех пор она вместе с матерью проживает в доме Анастасия Шуйского.
- Другими словами - бедная родственница, - заключил Ракоци. - Что ж, это кое-что проясняет, но о ней лично не говорит ничего. Почему царь Иван ее выбрал? - Он сдвинул брови и, хмурясь, пристегнул к нательному поясу белые, пробитые серебристой ниткой рейтузы.
- Возможно, сами Шуйские нашли способ подъехать к царю, - сказал Роджер, встряхивая сверкающий доломан, отороченный черными кружевами.
- Возможно, - кивнул Ракоци. - Но все остальное - загадка.
Роджер вынул из сумки горностаевый ментик и подал хозяину его талисман - большой, оправленный в серебро кабошон, словно парящий на двух распростертых крыльях.
- Хорошее дополнение к их орлу, - заметил он, и в его голубых, обычно невозмутимых глазах блеснула усмешка.
Примерно через час Успенский собор стал заполняться. Бояре, сопя и косясь друг на друга, проталкивались к аналою. Солнечный свет, проникавший в храм через три небольших оконца, был лишь подспорьем величественному золотому сиянию гигантских иконостасов; перед иконой Владимирской Богоматери теплилось море свечей.
Толкотня усилилась, когда в храм вступил царь, за которым чинно следовал сын его Федор. Ему за хорошее поведение обещали дозволить после венчания подняться на звонницу. Царские стражи бесцеремонно расталкивали бояр, когда Иван падал ниц перед очередной из икон. Федор с добродушной улыбкой взирал на отца, на лбу его посверкивала отобранная у Ракоци диадема.
Отец Симеон сменил простую черную рясу на епископское облачение, расшитое жемчугами, и строгий клобук. Он глубоко поклонился царю.
- Батюшка, что прикажешь? Дозволишь начать богослужение или велишь задержаться, пока ты не обойдешь весь храм?
Царь Иван огляделся по сторонам, его зелено-голубые глаза лукаво сверкнули. - Нет, - ответил он после паузы. - Нет. Ждать не надо. Венгр, что сегодня венчается, щедро одаривал нас восхитительными камнями, пора и ему в свой черед получить от нас самоцвет. - Он рассмеялся и встал с колен. - А что, молодые тут ли?
- Тут, батюшка, - сказал отец Симеон. - У нас все готово.
- Готово, - пробормотал Иван и опять огляделся. - Стало быть, пора начинать. - Царь пошел было к аналою, но вдруг повернулся к сыну. - Мне сказали, что он и она будут в белом, как в саванах, так ты не бойся. Таков уж обычай в Венгрии или в Польше, или где там еще. - Он дважды осенил себя крестным знамением. - Прости их Господь.
Как только государь всея Руси занял свое место, в церкви установилась полная тишина и скрытый от взоров хор певчих завел на двенадцать тонов хвалу Господнему милосердию. Священники пошли кругом по храму, за ними двинулся князь Анастасий с Ксенией, которой он приходился крестным отцом. Жениха, замыкающего процессию, сопровождал Борис Годунов.
У аналоя Ракоци впервые увидел свою невесту. Та была одного с ним роста и не по русскому обычаю стройна. Белый, расшитый золотом сарафан свободно сбегал по ней, напоминая римскую столу, что лишь подчеркивало горделивость ее осанки. Толстый слой белил и румян мешал понять, хороша ли она, но ясные золотисто-коричневые глаза, встретившись с его взглядом, не дрогнули.
Венчание было долгим, и, когда оно наконец завершилось, на улице стало смеркаться. Бояре, простоявшие на ногах более трех часов, потекли из собора, облегченно вздыхая и мечтая поскорее усесться за пиршественные столы. На звоннице дружно ударили в колокола, но продвижение толпы приостановилось. Царю вздумалось еще раз пасть ниц перед образом Богоматери, и, пока он молился, все, ожидая его, терпеливо топтались на церковном дворе.
Иван вышел на морозный вечерний воздух и благодушно кивнул новобрачной.
- Господь милостив, - объявил он, поднимая голову к небесам, и вдруг пошатнулся, оскалив в ужасе рот.
Там - высоко над ним - шла комета.
Бояре стали вскидывать бороды к небу, вид хвостатой звезды изумлял их. Одни мелко крестились, другие падали на колени - прямо в снежное месиво, марая праздничные одежды. А колокольный звон все нарастал. Вскоре самый воздух вокруг завибрировал от немолчного гуда, усугубляя всеобщее замешательство.
- Святые угодники! - воскликнул Борис и, дважды перекрестившись, глянул на Ракоци. - Вам не следует здесь оставаться, - сказал он торопливо, - Уезжайте. Уезжайте, пока это возможно.
Ксения, передернувшись, отвернулась, Ракоци не шевельнулся. Он с нескрываемым любопытством разглядывал ярко светившуюся звезду.
- Перекрестись, дурень! - взъярился Борис, пытаясь перекричать звон набата. Он толкнул Ракоци локтем, и тот машинально осенил себя крестным знамением, плохо, впрочем, соображая, чего от него хотят.
Царь Иван упал навзничь, тыча подъятой рукой в небеса, изо рта его хлынула пена. Он дико вскрикивал и в исступлении колотил каблуками по обледеневшим ступеням.
Теперь на колени попадали все, кроме священников, поспешивших укрыться под сводами храма. Царь искусал себе губы, по бороде его текла кровь, корона, сползшая с головы, валялась рядом, словно дешевая побрякушка. Стражники, потупясь, топтались вокруг, не смея взглянуть на диковинную звезду и не зная, чем помочь своему государю. А тот страшно хрипел и вскидывался, закатывая глаза.
Борис горячо дохнул Ракоци в ухо.
- Забирайте свою суженую и уезжайте. Кто знает, чем это все обернется? Какая жалость, что нынче не пасмурно, - добавил он с горечью и побежал к Ивану.
Ракоци обернулся к жене.
- Ксения, - сказал он, морщась от непрерывного звона. - Ксения Евгеньевна, не угодно ли вам будет поехать со мной?
Она упорно молчала, словно ее заворожил вид его перстня с кроваво-красным рубином, потом, вздрогнув, вздернула подбородок.
- Куда же мне еще деться?
- Вот и прекрасно, - сказал Ракоци и повел ее в сторону от бояр, уже начинавших заполошно метаться и вскрикивать, что неминуемо должно было привести к приступу массовой истерии.
Возле хором Годунова молодых ожидал крытый возок, который через минуту затерялся в узких улочках, освещенных призрачным светом кометы, неспешно пересекавшей московское зимнее небо.
* * *
Отрывок из донесения отца Милана Краббе архиепископу Антонину Катнелю, доставленного тому графом Зари.
"…Что же касается бракосочетания графа Сен-Жермена с русской дворянкой, то оно было омрачено появлением в небе громадной хвостатой звезды, приведшей всех в состояние благоговейного ужаса, а царь Иван, говорят, даже грянулся в обморок. Вследствие этого происшествия свадебный пир был расстроен, всю снедь со столов в тот же вечер отдали беднякам, а в каждой церкви Москвы отслужили молебны. Еще слышно, что царь Иван послал за лопарскими колдунами, чтобы узнать от них, что предвещает сие знамение. Эти шаманы, так же как финские, почитаются самыми могущественными на Руси.
Сам Ракоци с той поры при дворе больше не появлялся, хотя и послал царю два изумительных аметиста. Я слышал, что тот принял дары, но видеть алхимика не пожелал. Он ждет лопарей, чтобы те сказали, опасно это или не опасно. Если нет, Ракоци вновь будет в милости, что благоприятно отзовется и на положении нашей миссии, ибо нас ко двору тоже теперь не зовут. Иван опять укрепился в уверенности, что католики ослабляют его связь с небесами, и делает вид, что нас как бы нет. В Москве один лишь князь Анастасий не брезгует нами. Он говорит, что царь не любезен и с отцом Поссевино, хотя тот по-прежнему важничает и чурается нас.
Наши неприятности еще более настроили отца Погнера против Ракоци. Он убежден, что граф из единомышленника Стефана превратился в его врага, чему я лично не верю и склоняюсь к версии, что царь сам решил привязать покрепче к России того, кто регулярно пополняет его сокровищницу. У него ведь в заводе выбирать жен для своих приближенных, почему бы ему не поступить так и с иноземным послом? Сам Ракоци до последнего времени никогда не изъявлял желания вступить в брак, а даже если и изъявил бы, не понимаю, как из этого можно вывести, что он предатель и повинен во всех смертных грехах?
В Хлебном квартале случился, пожар. Небольшой, но в нем виноватят комету. Здесь ее наблюдали две ночи, а потом новая буря принесла облака. Когда небо очистилось, комета пропала. Одни говорят, что она рухнула в море, другие - что Господь отозвал ее в выси, недоступные нашим взорам. Что случилось на деле, известно лишь мудрецам да, возможно, лопарским шаманам, которых тут все с нетерпением ждут.
Что до телег, доставляющих сюда рыбу из Черного моря, то, как их конопатят, я воочию не видал, однако вызнал, что в большинстве случаев их смолят, как морские суда, а затем покрывают для надежности лаком, и таким образом вода не уходит, а рыбы живут…"
ГЛАВА 2
Их одежда, пошитая из оленьих и волчьих шкур, была отделана полосками и кусочками кожи. Головы лопарей облегали меховые остроконечные шапки, ноги - загнутые в носках сапоги. Светлоглазые и по-азиатски скуластые, они с любопытством оглядывали Золотую опочивальню, но наотрез отказались пасть ниц перед царем.
Здоровье того в последние три недели заметно ухудшилось. Узрев в небе знамение, Иван перестал мыться и носил все тот же кафтан, что был на нем в злополучный вечер. Волосы на голове и в бороде его спутались, а глаза, и без того выпуклые, теперь, казалось, вываливались из глазниц. Ткнув жезлом в лопарей, он резким тоном велел им назвать день его смерти.
Старший шаман - старик с изборожденным глубокими морщинами лицом и бестрепетным взглядом - вышел вперед. Странная просьба ничуть его не смутила.
- Нам нужен огонь, - заявил он, тщательно подбирая слова, поскольку русский знал плохо. - Вели разложить костер.
- Зачем? - встрепенулся Иван и осенил себя крестным знамением. - Вы замыслили сжечь меня, чтобы послать прямо в ад?
Старший колдун отрицательно покачал головой.
- Мы этого не умеем. Ад ваш, а не наш. - Он повернулся к остальным лопарям, и те утвердительно закивали. - Звезда - огонь неба. Чтобы понять, что она сказала, нам надо посоветоваться с огнем на земле.
Иван недоверчиво усмехнулся, потом поманил к себе ближайшего стражника.
- Вели кому-нибудь развести костер перед собором Михаила Архангела. Меч его защитит нас от происков сатаны. - Он подскочил на месте, размахивая руками. - Поторопись же! Не мешкай!
Лопари рассмеялись, глядя на пляску хозяина огромного чума, но под грозными взглядами стражников мгновенно притихли.
- Вон! Все вон! Разведите огонь! - взвыл Иван.
Стражники, торопливо скликая челядь, выскочили на улицу. Иван, прижавшись лицом к оконным стеклам, следил за поднявшейся внизу суетой. На лопарей, обступивших его, он не смотрел и часто крестился, опасаясь злых чар.
Когда наконец огонь запылал, старший шаман дал соплеменникам знак следовать за собой. Спустившись во двор, лопари окружили костер и завели монотонную песнь, затем хороводом пошли вокруг пламени, время от времени что-то бросая в него и принюхиваясь к жирному дыму. Иван наблюдал за происходящим с таким неослабным вниманием, что даже не обернулся на шорох шагов за спиной.
- Великий государь, - произнес князь Шуйский, преклоняя колени и касаясь лбом пола. - Я молю Господа ниспослать тебе помощь в час испытаний.
Иван отмахнулся.
- Я не могу сейчас с тобой говорить. Есть более важное дело. Они уже начали.
- Кто, государь? - спросил Василий, вставая.
- Лопари. - Царь повернулся. Лицо его исказила гримаса. - Они сейчас пытают судьбу, чтобы подсказать мне, как быть. У них есть способы читать знаки свыше.
- Батюшка, потолкуй лучше с митрополитом, - сказал Василий. Ласково, словно ребенку. - Зачем тебе эти нехристи? Стоит ли множить свои несчастья, прибегая к помощи колдовства?
- Они ведают многое, - не сдавался Иван. - Их мудрость известна всему свету. А митрополит закоснел в упрямстве. Он не внемлет моим просьбам, говоря, что царевичу не совладать с государством, и не дает мне оставить трон.
Князь укоризненно улыбнулся.
- Пусть эти люди мудры, но, батюшка, как ты узнаешь, что они тебя не обманывают?
- Я послал за алхимиком. Он разберет, где правда, где плутни, - заявил царь сварливо.
- А как ты поймешь, что алхимик не лжет? - резко спросил Василий. - Он добивается твоих милостей, невзирая на неудовольствие своих сотоварищей. Почему раскол в польском посольстве не тревожит тебя, государь? - Князь чуть не вплотную подступился к Ивану. - Этот человек совсем не таков, каким хочет казаться. Всем это ведомо, все о том говорят. Ты, батюшка, даришь его благосклонностью, но, сам посуди, можно ли доверять человеку, какой от тебя не зависит? - Он сокрушенно покачал головой и нахмурился, словно и впрямь удрученный сложившимся положением.
- Вы все тут зависите от меня! - вдруг взвился Иван. - Без царя нет Руси! Я - ваш оплот и ваша надежда! - Глаза его вновь страшно выкатились, в уголках рта заблестела слюна.
Василий вмиг присмирел.
- Да, батюшка, да, - залебезил он с потерянным видом. - Ты единственный наш господин, о том ведает каждый русич. Но, - голос боярина вновь отвердел, - сей алхимик - чужак.
Иван обеспокоенно завертел головой.
- Так говоришь, он мне не предан?
- Он присягал Баторию, - уронил князь.
- А женат на твоей сроднице, Васька, - язвительно возразил царь. - Он теперь словно бы Шуйский. А разве Шуйские не преданы трону?
Василий захлопал глазами.
- Нам есть что терять, мы держимся за свое, - выпалил он надменно. - А сей венгр гол как сокол, у него нет ни родины, ни земли, он - изгнанник.
- Прикуси язык, Васька! - крикнул Иван и глаза его позеленели от гнева. - Ты хочешь подбить меня на неправое дело. Но ты не заставишь царя ополчиться против невинного и покрыть свое имя позором. Нет, не заставишь! И никто не заставит!
- Нет. Конечно же нет, - спохватился Василий, опасаясь, что царь метнет в него жезл. - Но и меня не след упрекать за излишнее беспокойство. Если инородец оступится, он бросит тень и на нас.
- Он не держит в мыслях худого, - устало сказал Иван, поворачиваясь к окну. - Я это чувствую, и ты не перечь мне. - Он вдруг умолк, ибо шаманы во дворе пронзительно закричали, глядя на столб ярких искр, возносящийся к черным тучам.
Василий кашлянул.
- Батюшка, рассуди, какой мне прок возводить напраслину на инородца? Но если он замыслил недоброе…
- Если, если, - передразнил Иван, указывая на дверь. - Сперва все вызнай, а потом уж наушничай, князь Василий. Я не желаю тебя больше видеть. Ступай.
Василию оставалось только повиноваться. Он согнулся в поклоне и попятился к выходу, едва не метя шапкой пол. За дверью князь выпрямился и с минуту постоял, отдуваясь, обескураженный неудачей, потом приосанился и выпятил грудь, заметив в конце коридора того, из-за кого у него с царем вышел разлад. Венгр шел к нему в окружении четырех рослых стражей. Ладно уж то, что с ним нет Годунова, подумал Василий и заступил зятю путь.
- Бог в помощь, княже, - сказал Ракоци, останавливаясь. Он торопился, но сознавал, что без разговора не обойтись.
- Тебе того же, - буркнул Василий. - Как там моя племянница? Здорова ли и довольна ли? Доволен ли ею ты? - Князь искал ссоры, ведь любые расспросы о чужих женах считались среди бояр оскорбительными. Но венгр лишь кивнул.
- Была здорова, по крайней мере с утра, когда понесла в монастырь еду больным, не встающим с постели.
- По-прежнему таскается по приютам? - презрительно усмехнулся Василий. - И ты дозволяешь ей это?
- Да, - сказал Ракоци. - С чего бы мне вдруг противиться?
- Да с того, что она теперь замужем! - воскликнул Василий, потрясенный вопросом. - Ей надлежит сидеть дома и нянчить детей.
Ракоци какое-то время молча разглядывал кичливого родича Ксении, потом спокойно сказал: