Она бросила на Ракоци опасливый взгляд. Его лицо было непроницаемым, но не казалось рассерженным. В глубине темных глазах поблескивали странные огоньки.
- Вы сказали не все?
- Да, - ответила она тихо, теребя завязки пристегнутого к ее поясу кошелька.
Он подошел ближе.
- Я слушаю, дорогая. Не бойтесь, прошу вас. - Он не касался ее, но от его рук исходил леденящий холод.
Полумрак, царивший под сводами галереи, скрывал краску, выступившую на лице Деметриче. Она это знала и все же не осмеливалась взглянуть на него.
- Я видела вас под утро.
- Да?
Ракоци понял, о чем она хочет сказать, он мог ее остановить и вдруг ощутил, что не хочет этого делать. Он просто стоял и ждал, наблюдая за Деметриче. Ему сделалось интересно, как она выйдет из затруднительного для себя положения.
- Это было несколько дней назад. Вы ушли вечером и за час до рассвета вернулись. Я видела, как вы шли по галерее. Свет фонаря… - Тут она взглянула ему прямо в глаза. - Свет упал на вас, Сан-Джермано. На ваших губах была кровь.
Ему стоило больших усилий выдержать ее взгляд, но он понимал, что, отвернувшись, может навсегда потерять доверие этой удивительной женщины. Такой храброй и такой… беззащитной.
- Лоренцо незадолго до смерти рассказал мне о вас… точнее, о своих подозрениях…
- Он был весьма проницательным человеком, - сказал Ракоци, вспоминая праздник Двенадцатой ночи.
- Да? - Глаза Деметриче расширились. - Значит, его догадки были верны?
Ну почему миг откровения всегда сопряжен с такой болью? Каждый раз он задавался этим вопросом и каждый раз перед ним отступал.
- Что Лоренцо сказал вам?
- Он сказал, что вы… что вы бессмертны…
- Я не бессмертен. Точней - не совсем, - Его слова звучали отрывисто, резко.
- Он сказал, что вы… вы… вампир.
Ракоци не ответил, и она отважно продолжила:
- Он говорил, что церковь ошибается, что вампиры не демоны, что они вовсе не прокляты Богом и не созданы по подобию сатаны. Он сказал, что они… просто особенные…
- Лоренцо был прав, - тихо ответил Ракоци, прислушиваясь к немолчному шуму дождя, - Деметриче, - медленно произнес он. - Я говорил это прежде и повторю сейчас. Вам нечего меня опасаться. Как и любому из флорентийцев. Он помолчал. - Я сказал это Лоренцо. И он, кажется, мне поверил. Поверьте и вы.
У нее вырвалось невольно:
- Но кровь…
- Одна особа сама пожелала отдать ее мне.
- Донна Эстасия?
- Нет.
Ревность, вдруг шевельнувшаяся в Деметриче, несказанно удивила ее, и она поспешила выбросить из головы глупые мысли.
- Что происходит? Когда вы… пьете?
Ракоци знал, что разговор может завести далеко, но отступать уже не имело смысла.
- Это бывает нечасто, и обычно мне нужно немного. Для тех, кто ко мне… ммм… благосклонен, все происходит словно бы в полусне и сопровождается довольно приятными ощущениями. Наутро возможна слабость, которая быстро проходит. - Глаза Деметриче недоверчиво дрогнули. Ракоци усмехнулся: - Да нет же, милая, я совсем не чудовище. Осушите рубиновый кубок, и вы получите полное представление о том, как это бывает. Впрочем, одной крови мало. В ней содержится многое… но далеко не все. Нужна еще близость, нужны сильные чувства, привязанность… если хотите, однако такое сопряжено с риском для тех, кто принимает меня. Люди, к которым я… скажем так… неравнодушен, могут стать подобными мне. - Он неловко пожал плечами и отвернулся.
- Сан-Джермано, но… в таком случае вы обладаете свойством передавать бессмертие вашим… партнерам? Так это или не так?
- Так.
Он знал, каким будет следующий вопрос, и ждал его с обреченностью приговоренного к казни.
- Тогда почему же вы не спасли Лоренцо? Почему позволили ему умереть? Он ведь был вашим другом.
- Да, был. - Ракоци сжал кулаки и закрыл глаза, заново переживая горечь утраты. - Я не спас его, потому что не мог. Я не мог ничего для него сделать.
- Но вы даже и не попробовали?
Она вытянулась в струну, в ее светлых янтарных глазах вспыхнули слезы гнева.
- Деметриче, поверьте, если бы имелся хотя бы самый мизерный шанс, я бы на все пошел… я бы вернул ему жизнь… даже против его желания.
- Почему же вы этого не сделали? - Взгляд ее сделался умоляющим, гнев в нем угас.
Он глубоко вздохнул.
- Потому что есть вещи, к которым не подступиться!
Ракоци помолчал, подыскивая убедительные слова.
- Постарайтесь понять это. Я не мог ничего поделать. Он мучился, а я терзался в бесплодных поисках снадобья, способного продлить ему жизнь. Кровь, Деметриче! Больная кровь в его жилах не позволяла ничего изменить. Чтобы переродиться, нужна здоровая кровь. Я был бессилен.
Дождь хлынул с такой силой, что его шум стал походить на грохот марширующих войск. Двор превратился в сплошное кипящее озеро.
Деметриче долго молчала.
- Мне трудно все это осмыслить…
Она вновь умолкла, не зная, что тут можно сказать. Все приходившие на ум фразы казались банальными. Человек в черном тоже молчал, потом осторожно придвинулся и взял ее за руку.
- Деметриче, теперь вы все знаете и вольны уйти, но… останьтесь, прошу вас. Клянусь, что не притронусь к вам, что не буду искать вашей близости даже в мечтах, просто не уходите. Я обещал Лоренцо, что позабочусь о вас, я обеспечу вас всем - деньгами, приданым… вы можете требовать от меня что угодно, ибо…
Он, смешавшись, умолк.
- Деньги, приданое - вещи, конечно, для женщины важные, но… - заявила она с лукавством, решив использовать подходящий момент, - но мне больше хотелось бы обрести в вас не покровителя, а наставника. Вы - человек, искушенный во многих науках, а я хочу знать все на свете. И потому спрашиваю: синьор Сан-Джермано, не нужна ли вам прилежная ученица?
- Я думаю, что нужна. - Ракоци с облегчением рассмеялся. - И спрашиваю в свою очередь: любезная донна, не согласитесь ли вы стать моим другом?
Она молчала, и он вдруг не на шутку встревожился.
- Я… я вас пугаю?
Его охватило отчаяние, он на шаг отступил и замер, ожидая ответа.
- Нет, - покачала она головой, - Я вас не боюсь.
Это было почти правдой.
- Даже теперь, когда вы знаете все?
Деметриче потупилась, чтобы он не прочел в ее взгляде то, в чем она сама пока еще не отдавала себе отчета.
- Вы сказали, что не причините мне вреда, и я верю вам, Сан-Джермано. Даже если бы вы в начале нашего разговора прогнали меня от себя, я и тогда не очень бы испугалась. Но, конечно, разозлилась бы страшно, - прибавила она с улыбкой.
Он рассмеялся - весело, как ребенок, которому вернули игрушку.
- Ах, Деметриче, не делайте этого, иначе я ничему не смогу вас научить!
Она шагнула к нему и порывисто обняла.
Ракоци отступил в сильном смущении.
- Пойдемте-ка в дом, - пробормотал он растерянно. - Здесь очень холодно. Вам нужно немедленно принять ванну, чтобы не схватить лихорадку.
Только тут она ощутила, что сильно промерзла, и поспешила войти в распахнутую перед ней дверь, радуясь теплу и чувству покоя, внезапно охватившему все ее существо.
* * *
Письмо графа Джованни Пико делла Мирандола к Марсилио Фичино.
Своему флорентийскому другу Марсилио шлет из Рича платонические приветы Пико.
Ты первый, с кем я делюсь хорошими новостями. Папа назначил аудиенцию по моему ходатайству. Кто мог бы предположить, что Родриго Борджа соберется меня выслушать? Впрочем, он может выслушать, а потом отказать, и труд мой поглотит Лета. Так что, Марсилио, молись за меня.
Я видел кардинала Джованни. Конечно, он сногсшибательно молод, и семь кисточек на его головном уборе не прибавляют ему ни мудрости, ни солидности, но это настоящий Медичи и флорентиец до мозга костей. Ты говоришь, что Орсини смотрят свысока на Флоренцию, но им не сравниться в высокомерии с тем, как Джованни поглядывает на Рим. Oн умен, он преуспевает, он, пожалуй, честолюбивей отца. Лоренцо вряд ли понравилось бы кое-что из того, чем ему приходится здесь заниматься, но гордость за сына он, безусловно, испытал бы.
Здесь ходят весьма печальные слухи о том, во что превращает Флоренцию наш добрый Пьеро. Генуя вовсю намекает на то, что готова взять под крыло Ливорно и Пизу, ибо, мол, флорентийцам не по карману их содержать. Так и будет, если Пьеро не приберет к рукам банк своего дядюшки из рода Торнабуони и не оставит дурной привычки время от времени передавать свои полномочия другому Пьеро. Кто он такой, этот Довизио да Биббиена? Всего лишь секретарь. Его дело снимать копии с писем и согласовывать время приемов. Допускать таких людей к управлению государством - несусветная глупость. Было бы лучше, если бы Лоренцо женил своего старшего на флорентийке. Альфонсина намного хуже Клариче. Но что теперь говорить? Этому браку скоро три года, и даже Борджа не под силу расторгнуть его.
А месяц назад, признаюсь, я сильно грустил. 7 ноября, в день рождения Сократа. Мы ведь ежегодно отмечали его. Меня охватило ужасное одиночество. И не только потому, что вы там, а я в Риме. Я понял, что таких празднеств у нас больше не будет, ибо Лоренцо ушел. Никто и ничто не возместит нам этой потери.
Вместе с письмом посылаю на твой суд несколько новых поэм. Почту мою повезет посланник кардинала Джованни, так что она очень быстро дойдет до тебя. Прошу, когда будет время, прочти эти вирши и отпиши, что ты о них думаешь. Твое мнение всегда очень много значило для меня.
Еще прошу передать мои приветствия всему нашему кругу. Я надеюсь вернуться, как только Папа даст мне какой-то ответ.
Остаюсь твоим преданным другом
Джованни Пико,
граф делла Мирандола-и-Конкордия
Рим, праздник святого Амбросия Миланского
7 декабря 1492 года
ГЛАВА 4
Большой неф собора Санта-Мария дель Фьоре был переполнен, на скамьях не хватало мест, опоздавшие прихожане садились прямо на каменный пол. День стоял солнечный, но ветер с холмов нес дыхание зимы и основательно выстудил огромное помещение.
С тех пор как Савонарола получил дозволение проповедовать с первой в городе кафедры, число его приверженцев возросло, и, похоже, большая часть собравшихся состояла из фанатиков неистового доминиканца. Остальных привело сюда любопытство. Месса тянулась невыносимо долго и, казалось, не кончится никогда. В церкви стоял гул голосов, люди нетерпеливо перешептывались и ерзали на скамейках, все ждали проповеди, обряд никому не был нужен.
Наконец под высокими сводами установилась напряженная тишина, которую нарушало лишь шарканье сотен подошв. Прихожане приподнимались со своих мест, чтобы взглянуть на угловатого маленького человечка с по-птичьи прыгающей походкой.
Симоне Филипепи обратился к донне Эстасии, неподвижно сидевшей возле него.
- Слушайте повнимательней, дорогая кузина, - прошипел он ей на ухо. - Его слова прольют на вашу душу бальзам.
Эстасия ненавидела все вокруг и никакого бальзама уже не желала. Голова у нее раскалывалась, ей было холодно, она три часа проторчала на жесткой скамейке, ибо Симоне притащил ее в церковь пораньше, чтобы занять места в первом ряду. Она позволила своим мыслям вернуться к прошлой ночи. Этот новый любовник, Этторе, совсем не доставил ей удовольствия. Он был неловок и тороплив, а после поспешил распрощаться, оправдываясь тем, что его ждет трудный день.
Донна вздохнула и в который уж раз мысленно укорила себя за глупый разрыв с Сан-Джермано. Теперь ему подобного ей не сыскать. Она раскапризничалась и поплатилась за свой каприз.
Шеи вытянулись, головы подались вперед - прихожане приготовились слушать настоятеля церкви Сан-Марко.
- С глубокой печалью и смирением в сердце, - чрезвычайно сильным и резким голосом провозгласил он, - молился я, чтобы гнев Господа нашего не обрушился на Флоренцию, утопающую в грехах. Я не выпросил и минуты отсрочки!
Это ужасное заявление было встречено мертвым молчанием, все прихожане замерли и обратились в слух.
- Но мне было сказано, что время для покаяния еще есть. Флорентийцы, покайтесь. Иначе ваш город превратится в бесплодную и выжженную пустыню. Не я возвещаю вам это, Господь глаголет через меня!
Симоне искоса бросил взгляд на Эстасию, та улыбалась презрительно и надменно. Губы ее шевелились, но что они шепчут, Симоне не мог разобрать, а шептала донна только одно:
- Глупо! Как это глупо!
Она сама плохо понимала, к чему относятся эти слова. То ли к речам проповедника, то ли к поведению прихожан, то ли к собственной неустроенной жизни.
Савонарола шагнул вперед, его ярко-зеленые глаза засияли.
- Сорвите с себя все яркое, ввергающее в соблазн, оденьтесь во все белое, зовущее к чистоте и невинности! Разруха и мор придут в этот город, если вы будете медлить. Я вижу меч гнева Господнего, уже нависший над ним, и он падет, сея смерть и опустошение!
Толпа слушала, замирая от ужаса, людей завораживали пророчества маленького доминиканца:
- Первые христиане с радостью шли на смерть, они жили в простоте и смирении среди языческой роскоши Рима. Они знали, что истина заключена лишь в Святом Писании. Их не смущала мощь огромной империи, они отвратили себя от лживых учений, они обратились помыслами к истинной славе…
Эстасия вздохнула и принялась разглядывать публику. Улыбка заиграла на ее чувственных полных губах. Оказывается, тут столько красивых мужчин! Куда она раньше глядела? Донна выделила среди всех одного, судя по одежде - пизанца. Когда торговец посмотрел в ее сторону, она подала ему знак, надеясь, что он найдет ее, после того как все кончится.
- Вам невнятен пример этих праведников. Вы увлечены ересью Платона и Аристотеля, полагая, что их идеи не противоречат учению Христа. Вы заблуждаетесь! Платон и Аристотель горят в аду - Он поднял руку в ответ на возникший в толпе ропот. - Они горят в аду! Я сам видел это благодаря милости Божией. А вы изучаете их труды, вы радуетесь, что постигли их мудрость. То, что вы переняли у них, ставит вас на путь греха и проклятия!
Молодой пизанец вновь посмотрел на Эстасию и осторожно кивнул ей.
- Вы ведь знаете, что позволяли себе друзья Сократа в отношениях между собой, вы ведь знаете, что этот грех осужден церковью особенно строго! В Писании сказано: таковые подлежат сожжению заживо!
Некоторые мужчины содрогнулись при этих словах, Лица других приняли свирепое выражение.
- Вижу, вам это не по вкусу. Вам хотелось бы о таком и вовсе не знать. Вы закоснели в своей развращенности и упиваетесь своей порочностью. Вы хотите убить в себе веру, подобно римлянам, убивавшим увещевающих их христиан. Но где теперь эти римляне? Ворошат угли в аду!
Симоне увидел, как Эстасия подает знаки красавцу пизанцу, и грубо схватил ее за руку.
- Вы ведете себя как девка. Внемлите наставлениям пастыря. Учитесь смирять свою плоть!
- Ах, Симоне, - вздохнула Эстасия с раздражением и притворилась, что слушает проповедь.
- Вы во всем подражаете римлянам и гордитесь собой. Вы бьетесь об заклад, играете в карты, в кости, вами правят алчность, азарт! Вы устраиваете бесовские игрища, превосходя в невоздержанности поганых язычников, прелюбодеяние - имя всем вашим нескончаемым карнавалам. Вы позволяете живописцам изображать Богоматерь в виде жеманницы, пышно разряженной и увешанной драгоценностями. - Проповедник указал на фреску Мадонны: - Видите? В этих глазах нет кротости и чистоты. Лицо бесстыдно, грудь полуоткрыта, и никого не обманет то, что она обнажена для кормления. Такая женщина не могла вскормить нашего Господа, ее назначение - развращать умы прихожан.
Взоры всех обратились к фреске, публика зашепталась, признавая правоту слов проповедника.
- Достойно удивления, что самые почтенные флорентийки раскрашивают свои лица и умащаются притираниями, пренебрегая всеми представлениями о приличиях. А что говорить о блудницах, чьи желания постыдны и отвратительны? Вы все видите их. Вы их касаетесь. Значит, осквернены и вы! Вся Флоренция объята свальным грехом. Я говорю вам: покайтесь!
К сводам собора полетели стоны и причитания. Савонарола стоял с воздетой рукой. Затем он медленно опустил ее и указал на молоденькую горожанку, скромно сидящую в окружении своих родичей.
- Она! Она разыскивала на улицах девок для удовлетворения своей противоестественной страсти!