Сумерки все сгущались. Прогуливаться по флорентийским окраинам в такую пору было небезопасно, но троица шла не прячась, возбужденная недавней расправой. Впрочем, пыл компании начинал остывать.
- Как думаешь, что этот старый черт наболтает?
Бьяджо пожал плечами.
- Что-нибудь скажет. Не все ли равно?
Клеменцо нахмурился.
- Он может на нас указать, он ведь нас видел.
- Кто ему поверит? - Бьяджо усмехнулся. - Идемте в Сан-Марко. У нас есть что рассказать Марио, он будет нам рад.
Несколько часов спустя Иоахим Бранко стукнулся в боковую дверь палаццо да Сан-Джермано, однако сделал это так тихо, что сам не услышал стука. В отчаянии он с трудом поднял руку, чтобы возобновить попытку, но тут заскрипели засовы.
- Бранко! - воскликнул потрясенный Франческо Ракоци и громко хлопнул в ладоши. - Руджиеро! Скорее сюда! - Он подставил плечо португальцу. - Кто это сделал?
- Не знаю, - пробормотал алхимик, едва проталкивая сквозь разбитые губы слова. - Они напали внезапно. Нарцисо… мой ученик, я думаю, он уже мертв…
- Где это произошло?
- В переулке. Недалеко от банка Медичи.
Тут появился Руджиеро, и Ракоци, бережно поддерживая товарища, принялся отдавать распоряжения:
- Немедленно разбуди Аральдо с Пасколи и ступай с ними к банку Медичи. Нарцисо Бочино лежит там избитый. Если он жив, доставьте его сюда; если мертв, передайте тело властям.
- Хорошо, хозяин.
- Непременно вооружитесь. Короткие мечи подойдут. - Он с тревогой покосился на Бранко: тот был близок к обмороку. - Запри эту дверь. Я буду в дальней комнате нижнего этажа. Пришли туда кого-нибудь с кухни. Все, можешь идти.
Руджиеро ушел. Ракоци пожалел, что его отослал. Взять в одиночку на руки долговязого Бранко было непросто, и все же через минуту он уже нес раненого по коридору - осторожно, как большого младенца, стараясь не оступаться и огибая углы.
Еще через пару минут тем же путем пробежали Мазуччо с Гвалтьере - младшие повара, помощники Амадео. Виду них был подавленный. Как люди самой мирной на свете профессии, они жутко боялись того, что им предстояло увидеть.
- Силы небесные! - в ужасе выдохнул Гвалтьере. Распростертое на постели тело магистра его потрясло.
Ракоци вскинул голову.
- Некогда охать! Несите воду, чистые тряпки… и поживей!
Он стаскивал с Иоахима Бранко длинное одеяние, но в некоторых местах кровь засохла, и ткань, приставшая к ранам, не поддавалась его осторожным усилиям.
Гвалтьере тотчас ушел, Мазуччо стоял столбом, не в силах пошевелиться.
- У тебя ведь тоже был перелом, - напомнил Ракоци, чтобы как-то его подбодрить.
- Да, но не такой жуткий, - прошептал, бледнея, Мазуччо.
Ракоци рассмеялся бы, будь ситуация менее удручающей.
Теперь же он ограничился тем, что произнес будничным тоном:
- Сходи, принеси какое-нибудь белье. - Мазуччи мог грохнуться в обморок, надо было занять его чем-то.
Послышался звук быстро удаляющихся шагов, их сменили шаги, приближающиеся к спальне. Не оборачиваясь, Сан-Джермано сказал:
- Мы должны потихоньку, поливая одежду водой, отлепить ткань от ран. Начнем с левой руки, она очень плоха.
- Разумеется, мэтр, - откликнулась Деметриче Воландри, ставя на кровать поднос с большой чашей, чистыми тряпками и парой ножниц. Она была в простой блузе, в той самой, которую надевала для работы в лаборатории, косу ее, закрученную в клубок на затылке, стягивала косынка. - Мне показалось, что я вам нужна.
Восхищение, мелькнувшее в темных глазах, сменилось сомнением.
- Да, конечно, нужны, но… раны Иоахима могут вас покоробить.
- Ничего, я как-нибудь это переживу. - Деметриче взглянула на португальца. Лицо ее побледнело и вытянулось, но она тут же овладела собой, - Что я должна делать?
- Для начала сходите в лабораторию. Там, в шкафу со снадобьями, найдите коробочку с надписью "Глаз Гора". Щепотка этого порошка превращает воду в раствор, убивающий в ранах заразу.
Деметриче кивнула.
- Я мигом. Но… скажите, он очень плох?
Ракоци выпрямился и ответил с большой неохотой:
- Больше всего досталось левой руке. Переломы плеча и предплечья.
- Это… когда-нибудь заживет?
- Если вы спрашиваете, срастутся ли кости, то да. Но вряд ли он сможет пользоваться этой рукой, как прежде.
Его слова были резкими, в них прорывался гнев.
- К счастью, Иоахим - правша. С правой его рукой все будет в порядке.
Кивнув в ответ, Деметриче ушла. Ракоци окунул тряпку в воду.
Руджиеро отсутствовал долее часа. Наконец он появился и знаком вызвал хозяина в коридор. Там стояли Аральдо с Пасколи, держа под руки негнущееся тело Нарцисо.
- Что случилось, мой друг?
Руджиеро, белея от ярости, заговорил на латинском:
- Он мертв. Я ходил в казармы наемников, я ходил во дворец Синьории, я был в церкви Санта-Мария дель Фьоре и в монастыре Святейшей Аннунциаты. Никто не пожелал меня выслушать и принять мертвое тело.
Слуг, казалось, больше смущал мрачный вид Сан-Джермано, чем то, что случилось. Аральдо, набравшись храбрости, произнес:
- Хозяин, один из доминиканцев сказал, что Нарцисо сам виноват. Что он вместе с вами занимался запретными опытами и потому Господь его покарал.
Ракоци изогнул тонкие брови.
- Покарал? Переломав ребра и расколов череп? - В его взгляде блеснуло холодное бешенство. - Вы добрые люди, - обратился он к слугам. - Вы сделали все, что могли, и заслужили отдых. Только прежде отнесите тело в зал для приема гостей.
Слуги, кивнув, повлекли мертвеца к парадному входу.
- Через пару часов рассветет, - устало сказал Ракоци. - Я смогу пойти в Синьорию, где, надеюсь, все прояснится.
- Что с Бранко? - спросил Руджиеро.
- Есть сложные переломы. - Ракоци покачал головой. - Ты помнишь, что делал в таких случаях Леонинас? Константинопольский врач, которого позже сожгли за колдовство? - Он нахмурился, сожалея о загубленной человеческой жизни.
- Леонинас? - Руджиеро наморщил лоб. - Кажется, он скреплял кости проволокой. Но подробностей я не помню.
Ракоци печально вздохнул.
- Я тоже. - Он оглядел свой испачканный кровью кафтан. - Боюсь, придется его выбросить. Приготовь мне к рассвету одежду.
Руджиеро кивнул и взглянул на себя.
- Позвольте мне вымыться в вашей ванне.
- Ну разумеется. Но к рассвету наполни ее для меня. Мне надо быть свежим.
- Что вы наденете?
- Я иду в Синьорию. Подбери что-нибудь производящее впечатление.
Около восьми утра Франческо Ракоци да Сан-Джермано в черной мантии и красной шапочке саламанкского университета стоял перед дворцом Синьории.
- Чего хочет синьор? - спросил стражник, преградивший ему путь.
- Я желаю обратить внимание консула на то, что происходит на флорентийских улицах после наступления темноты. Прошлой ночью один мой товарищ был жестоко избит, а его ученика умертвили. Это произошло в нескольких шагах от того места, где вы стоите.
Стражник смутился.
- Ночью на улицах действительно небезопасно, синьор. Вашему другу не стоило выходить на прогулку. Однако у вас нет никаких оснований…
- Любезный, - холодно прервал его Ракоци, - вы намерены читать мне нотацию или все-таки пропустите меня во дворец?
Рассерженный стражник встал в позу.
- Вы - чужеземец и не можете требовать аудиенции у приора. Только у флорентийцев имеются такие права. Подайте прошение, вам будет назначено время…
- Я знаю законы республики. Или позвольте мне войти во дворец, или я объявлю всему городу, что назначаю пятьсот флоринов золотом за поимку тех, кто искалечил магистра Бранко и убил его ученика-флорентийца.
Чужеземец держался уверенно, и стражник заколебался. Задетое самолюбие боролось в нем с благоразумием. Последнее победило. Он поднял пику, преграждавшую Ракоци путь.
- Пройдите в приемную, почтенный синьор.
- Благодарю. - Ракоци одарил охранника самой обворожительной из своих улыбок.
Внутри палаццо, несмотря на раннее время, было уже людно. Он быстро взбежал по лестнице, провожаемый враждебными взглядами и шепотками.
В переполненной приемной приора ему пришлось прождать около часа, прежде чем чиновник для поручений обратил к нему взор. Ракоци встал со скамьи, но его оттер в сторону какой-то торговец.
- Я - флорентиец, и у меня больше прав.
- Но этот синьор пришел раньше, - мягко заметил чиновник.
- Пусть еще подождет! - Торговец покосился на Ракоци. - Чужеземным язычникам следует знать свое место!
Ракоци поклонился в ответ.
- Я действительно чужеземец, но не язычник. Земля и собственность во Флоренции дают мне те же нрава, что и вам, мой друг.
- Я вам не друг! - взорвался торговец, его круглое красное лицо приобрело землистый оттенок. - Вы - алхимик, вы развращаете флорентийцев. Вас надо бы гнать из города поганой метлой!
Ракоци только кивнул и, повернувшись к чиновнику, произнес ровным тоном:
- Договориться с этим синьором, похоже, нельзя. Пусть изложит свою просьбу. Я подойду к вам потом.
Торговец, приготовившийся к скандалу, опешил, потом, задетый пренебрежительным к себе отношением, подбоченился и заявил:
- Я знаю вас, Франческо Ракоци. Вы - сторонник Медичи!
Он явно нарывался на ссору, но нисколько в этом не преуспел. Ракоци рассмеялся.
- Вы абсолютно правы. Лоренцо Медичи был моим другом.
Он умолк, задумавшись о своем.
- Тут нечем гордиться, - не унимался торговец.
- Синьор, - снова заговорил Ракоци, - у вас, кажется, есть к приору какое-то дело. Очевидно, срочное, раз вы рветесь меня обойти. Так займитесь им! Я тоже спешу. - Он отвернулся к окну, не обращая внимания на свирепые взгляды торговца.
Наконец чиновник освободился. Носивший звучное имя Градаццо Онданте, он, похоже, полагал, что может поглядывать на людей свысока.
- У вас жалоба?
- Да. Я рассчитывал переговорить лично с приором, но уже вижу, что тому не бывать. Придется, видимо, изложить суть дела вам в надежде, что в самое ближайшее время сей документ попадет в руки приора.
Градаццо Онданте принял пергамент и приосанился.
- Моя прямая обязанность - доводить все жалобы до главы Синьории.
- Похвально. Я - граф Франческо Ракоци да Сан-Джермано. - Титул произвел впечатление. Чиновник вытаращил глаза и обратился в слух. - У меня палаццо в северной части города, около монастыря Святейшей Аннунциаты. Я провожу там различные опыты…
- Многие из которых противоречат флорентийским законам, - счел нужным вставить Градаццо Онданте.
- Это спорный вопрос, - возразил сухо Ракоци и продолжил: - Я веду переписку со многими именитыми учеными мира, и некоторые из них навещают меня. Такие, например, как португальский алхимик магистр Иоахим Бранко. Он гостит у меня достаточно долгое время и так увлекся научной работой, что даже счел нужным взять себе в помощь ученика. Прошлой ночью на магистра и сопровождавшего его юношу напали трое молодых флорентийцев, хорошо одетых и достаточно образованных, судя по их речам. Магистр Бранко был искалечен, его ученик Нарцисо Бочино - убит. Ему проломили череп.
Лицо чиновника вытянулось.
- Когда это случилось? И где?
- Прошлой ночью. В переулке, примыкающем к виа Порта-Росса. Молодчики действовали не таясь и переговаривались друг с другом. Магистр Бранко отчетливо слышал имя Клеменцо. Других имен он не помнит, ибо потерял отболи сознание и очнулся, когда все ушли.
- А ученик его, стало быть, не очнулся? - Градаццо Онданте вскинул пергамент, словно бы защищаясь от плохих новостей.
- Нет. Он мертв и лежит сейчас у меня. К сожалению, ни одна церковь не захотела принять его тело. Мне кажется, необходимо упомянуть, что Нарцисо Бочино - коренной флорентиец. Его отец - аптекарь с виа делла Примавера. Если власти Флоренции не сочтут нужным предпринять что-либо по факту избиения иноземца, то на убийство гражданина республики они вряд ли закроют глаза.
Пергамент в руках чиновника хрустнул.
- Ну разумеется, граф. Я… я немедленно сообщу об этом приору.
- Надеюсь.
- Череп пробит и ребра сломаны? - Чиновник прятал глаза. - А что с португальцем?
- Он плох. Прошу прислать в мое палаццо врачей, чтобы они составили акт о его состоянии.
- А Бочино, вы говорите, убит?
- Тело юноши лежит в комнате для приемов. Хотя ему больше пристало бы покоиться в церкви.
Онданте рассеянно покивал.
- Да-да, вы, конечно же, правы. Сейчас мы направим посыльных к его отцу…
Ракоци начал терять терпение.
- Я взял это на себя. Мой слуга Аральдо уже известил синьора Бочино о смерти его сына. Лучше направьте туда кого-нибудь из священников.
- Ну разумеется, разумеется! - Казалось, больше всего на свете Онданте хотелось, чтобы докучный проситель ушел. - Мы непременно обо всем позаботимся. Уверяю вас, граф!
- Когда?
Вопрос повис в воздухе и был воспринят с трудом.
- Когда? - переспросил Онданте. - Ах когда?… Скоро. Да. Очень скоро.
- Сейчас? - спросил Ракоци.
- Да… возможно. Скоро…
Градаццо Онданте встал и, отдуваясь, бочком выскользнул из приемной.
Ракоци возвращался в палаццо, обуреваемый мрачными мыслями. Со дня смерти Лоренцо прошло чуть более года, а город было уже не узнать. Он сделался тихим, пустынным, угрюмым. Двое встречных студентов в мантиях пизанского университета - судя по косичкам, юристы - торопливо перебежали улицу и пошли подругой стороне, прижимаясь к домам. У обоих был перепуганный вид. Интересно, чего они так испугались?
Сильный удар в плечо заставил его обернуться. Шагах в десяти от себя он увидел стайку юнцов. Камень, брошенный кем-то из них, покатился по мостовой.
- Антихрист! Антихрист! - завопили подростки. - Чужеземный антихрист!
- Что?… - Ракоци был так поражен, что встал, опустив руки, - Что это значит?
Следующий камень рассек ему бровь. Хлынула кровь.
Подростки принялись забрасывать его чем придется. В ход шли камни, куски отвалившейся от стен штукатурки, птичий помет.
Студенты нырнули в какой-то проулок. Другие прохожие делали вид, что ничего необычного не происходит. В чьих-то глазах мелькало злорадство, в чьих-то светилось сочувствие, но урезонить расходившуюся ораву не пытался никто.
Свист, улюлюканье, крики все нарастали. Со всех концов улицы на подмогу к мучителям спешили другие мальчишки. Ракоци понял, что дело может кончиться плохо, повернулся и побежал. Преследователи не отставали. Что-то загрохотало, послышалась брань - лоток мясника со всем его содержимым опрокинулся в грязь. Ракоци на бегу бросил торговцу флорин, тот тут же смолк и принялся подбирать свое мясо, мысленно благословляя щедрого господина и втайне надеясь, что ему вновь вздумается тут пробежать.
Ракоци повернул за угол, перед ним открылась громада церкви Сан-Лоренцо, служившей усыпальницей для братьев Медичи. Он вбежал под сень колоннады, чуть не сбив с ног старого бенедиктинца, стоящего возле входа в храм.
- Простите, брат, - пробормотал Ракоци. Толпа подростков, обогнувшая церковь, подняла торжествующий вой.
Монах прикоснулся к плечу Ракоци.
- Войдите, сын мой. Они не осмелятся переступить этот порог.
Он прикрыл за беглецом дверь и прислонился к ней, сложив на груди руки.
Через мгновение беснующиеся мальчишки окружили его, но священнослужитель их словно не замечал. Минута-другая - и шайка умчалась прочь, заметив новую жертву.
Франческо Ракоци, напоминая черную скорбную птицу, сидел на краю простого надгробья, глаза его были мрачны.
* * *
Письмо Оливии-римлянки к Франческо Ракоци да Сан-Джермано.
Сен-Жермену Франциску во Флоренции шлет Оливия любовь и привет.
Я получила твое письмо от 12 мая и сожалею, что оно подтверждает самые худшие из моих опасений. Пора очнуться, мой друг. Ведь именно ты однажды сказал мне, что разрушать и ненавидеть гораздо легче, чем созидать и любить. Прежней Флоренции уже не вернешь. Пойми это и возвращайся в Венецию. Там царят искусство, музыка и веселье. Там тебя не забросают камнями, а на твоих друзей не накинутся с палками, там тебя любят и ждут. Или же приезжай ко мне в Рим.
Мы посетим все наши старые уголки, те, которые еще сохранились. Если захочешь, я сведу тебя с Папой, хотя он дорого за это сдерет. Родриго Борджа и в облике его святейшества Алессандро VI обогащается любыми путями.
Чтобы восстановить его против Савонаролы, понадобится немало усилий и средств, но это действительно многому помогло бы. Будь уверен, я, со своей стороны, сделаю все, что смогу. Мы знаем, что флорентийские камальдулы и францисканцы не жалуют Джироламо. Ваш августинец, фра Мариано, также им недоволен. Он ведь был дружен с Медичи, он скорбит, как и ты.
А твое письмо больно читать. В каждом слове - отчаяние и одиночество. Ты, конечно, не жалуешься впрямую, но я знаю тебя, как собственную ладонь, и умоляю: отвлекись от горестных настроений! Займись опять музыкой, поезжай в Карпаты (правда, это вряд ли чему поможет - там ведь резня). Если Флоренция все же тебя держит, найди утешение в своей ученице - Деметриче, кажется; подари ей себя. Ты говоришь, что она умна, интересна и знает твою тайну, - чего же тебе еще? Что с того, что она до сих пор носит траур? Твоя любовь облегчит боль ее сердца. Я тоже носила траур, но это не помешало тебе. Ты взял меня, и чуть позже - после того, как первые страхи прошли - я погрузилась в море блаженства. Я никогда ничего подобного не испытываю - ни до, ни после тебя. Почему ты закрыт, когда нужно открыться? Сен-Жермен, умоляю, отдайся новому чувству, оно вдохнет в тебя жизнь.
Ну вот, я опять испытываю твое терпение. Впрочем, десять веков знакомства дают мне право на это. Если тебе так не кажется, ты совершенно невыносим.
Позови меня, когда в том возникнет нужда. Я вся твоя и буду твоей, пока ношу землю в подошвах своих туфель. Я стольким тебе обязана, что сделаю для тебя все.
А сейчас попрощаемся, я должна отдать это письмо посыльному кардинала Джованни. Он отправляется во Флоренцию, а ночью во дворце Борджа состоится прием. В честь пророка Моисея и в римском, как они думают, духе. Я надену византийское платье и повяжу его греческой лентой. Уверяю, они сочтут, что римские женщины одевались именно так!
Береги себя и будь осторожен. И, если сможешь, не очень страдай.
С любовью,