- Жизнью? - Ракоци усмехнулся. Он кивнул и вложил свои маленькие руки в большую ладонь. - Клянусь! Моей жизнью и моей родиной!
Лоренцо кивнул с облегчением, хотя в глазах его промелькнула тревога.
- Вот и хорошо. Хорошо! - Он отвернулся.
На какой-то миг воцарилась мертвая тишина, которую Ракоци все же решился нарушить.
- Великолепный? - окликнул он.
- Минуту, Франческо.
Лоренцо сидел, опустив голову, машинально потирая свои опухшие пальцы.
- Подагра. Как она мучает нашу семью!
- Подагра? - В голосе Ракоци прозвучало сомнение.
- Она свела в могилу отца, - продолжил Лоренцо и снова умолк.
- Я не подозревал. Простите.
Тон Ракоци был почти безмятежным. Гордость Лоренцо Великолепного не должна быть задета. Кто он такой, чтобы сомневаться в том, что ему говорят? Да и с какой стати?
- Он умер не от нее… - Лоренцо повернулся к Ракоци и схватился за его локти, пытаясь подняться. - Но он боролся с ней… много лет. Меня она, впрочем, не слишком-то беспокоила. До недавнего времени… да, до совсем недавнего времени. Потом начались приступы… правда, не такие жестокие.
Он вновь попытался встать, и это ему удалось. Ракоци встал вместе с ним.
- Друг мой, - шепнул он почти неслышно, - если вам не покажется это зазорным, знайте, что в любой ситуации вы можете рассчитывать на меня. Я не подведу вас, поверьте.
Лоренцо сильно шатало, но он все же поймал равновесие и замер, придерживаясь за перила.
- Благодарю, чужеземец! Кто знает… Возможно, мне вскоре понадобится поддержка! Кто знает… Благодарю.
Снизу послышался звук шагов, к лестнице подходил Руджиеро. В руках у него был поднос с золотым кубком.
- Хозяин? - нерешительно обратился он к Ракоци.
Тот окинул его внимательным взглядом.
- Да, ты все сделал правильно. Поднимайся сюда.
Лоренцо протестующе вскинул руку, но это никого не смутило.
- Вы нуждаетесь в этом, мой друг. Выпейте молока. Утро было достаточно напряженным.
Медичи приосанился и постарался принять беззаботную позу.
- Ах, видели бы вы меня лет двадцать назад! Тогда это утро вовсе не показалось бы мне утомительным! Но двадцать лет - это огромный срок!
- М-да, срок… - пробормотал Ракоци со странным выражением в глазах. Он снял сияющий кубок с подноса и протянул его гостю. - Мой Амадео прекрасно готовит миндальное молоко.
- Ну хорошо. - Лоренцо кивнул. - Оно ведь сладкое, а сладкое, говорят, не идет мне на пользу. Однако я с удовольствием выпью его.
Он сделал что обещал, и рука его почти не дрожала. Медичи улыбнулся и принялся рассматривать кубок, цокая от восхищения языком. Ракоци улыбнулся в ответ и склонился в глубоком поклоне.
- Друг мой, окажите мне честь. Соблаговолите принять эту чашу в знак моего глубокого уважения к вам!
К Лоренцо медленно возвращались силы. Он поднял кубок на уровень глаз.
- Это королевский подарок, Франческо!
- Он преподносится человеку, равному королям!
Ракоци поклонился еще раз и заявил, переменив тон:
- А теперь, пожалуй, пора возвращаться. Полициано, я полагаю, не очень-то терпелив.
Он улыбнулся.
Лоренцо сделал понимающую гримасу, отдавая должное политичности владельца палаццо, и бережными движениями уложил кубок за пазуху. Измученное лицо его выражало довольство. Что делать, Медичи любят красивые вещи. И не любят оставаться в долгу. Он найдет случай отблагодарить чужеземца.
- Дайте-ка мне вашу руку, Франческо. Забудем об этикете.
Поддерживая друг друга, мужчины спустились с лестницы.
Теперь их, казалось, объединяло нечто большее, чем дружеская приязнь.
Руджиеро, следовавший за ними, учтиво осведомился:
- Не нужно ли господам чего-то еще?
- Нет, Руджиеро. Ты можешь идти. - Ракоци дал знак слуге удалиться. Когда тот ушел, он спросил: - Вы в самом деле ни в чем сейчас не нуждаетесь?
- Думаю, нет.
Лоренцо пошел через зал. Шаги правителя Флорентийской республики были не слишком уверенными, но крепли по мере его приближения к выходу из палаццо. Во двор он спустился совсем молодцом.
- Что-то вы быстро, - хмыкнул Полициано. Кувшин, стоявший рядом с ним на скамейке, был наполовину опорожнен. - Впрочем, как я уже говорил, стены есть стены. Их созерцание нагоняет тоску даже на очень терпеливых людей.
Лоренцо пропустил насмешку мимо ушей.
- В полдень у меня назначена встреча с приором. Я должен переодеться, Аньоло. Не подобает на такие аудиенции являться в костюмах для верховой езды.
Он подошел к своему жеребцу и принялся отвязывать повод, но пальцы его подрагивали, и дело шло плохо.
- Опять твои штучки, Великолепный? - скривился Аньоло. - Ну, ради всего святого, поехали же наконец!
- Ракоци! - Лоренцо, уже сидя в седле, обернулся. - Мне ненавистна сама мысль, что вас могут заставить покинуть Флоренцию какие-нибудь дела. По крайней мере, в ближайшее время. Льщу себя надеждой, что этого не случится.
Ракоци улыбнулся.
- Уверяю, у меня нет таких дел.
Но Лоренцо не успокоился.
- Я очень огорчусь, узнав о чем-либо подобном. - Он немного помедлил. - И пущу в ход все средства, чтобы вас задержать.
- О, святой Михаил! Неужели и Ракоци втянут в наши интриги?
- Нет, - коротко бросил Лоренцо, с неудовольствием покосившись на болтуна. Он сжал повод так, что опухшие суставы его побелели. - И не думаю, что в этом будет нужда.
Медичи выпятил нижнюю челюсть и всадил шпоры в бока своего чалого гак, что тот птицей перелетел через груду камней и понесся галопом по выложенной брусчаткой дорожке, оглашая окрестности звоном подков.
Ракоци долго следил за всадниками. Лоренцо, видимо пребывая в большом раздражении, бешено работал хлыстом, Полициано, не отставая, висел у него на плечах. Даже когда гости скрылись из виду, хозяин не сразу ушел со двора. Он какое-то время стоял, пребывая в задумчивости, потом с видимой неохотой отвязал своего скакуна от ограды и побрел на конюшню. Лицо его казалось обеспокоенным, и беспокойство это все возрастало.
* * *
Письмо Джан-Карло Казимира ди Алерико Чиркандо к Франческо Ракоци да Сан-Джермано.
Дорогому учителю и другу Франческо Ракоци во Флоренции Джан-Карло шлет свои почтительные приветствия.
Это письмо доставит вам Иоахим Бранко, который прибудет, как вы и настаивали в своем письме от 24 июля, в середине сентября, если ему удастся избежать напастей, преследующих путников в дороге, и без потерь разминуться с разбойниками и стражей.
Как магистр Бранко, так и сопутствующий ему Балтазар Секко везут с собой наборы сушеных трав, пряностей и лекарственных снадобий, чтобы не вызывать подозрений. Образцы металлов и руд, которыми вы интересуетесь, будут посланы позже, так как корабль Паоло Бенедетто застигнут в пути непогодой. Я получил известие, что сейчас он на Кипре, и остается загадкой, сколько ему там стоять. Но будьте уверены, как только руды прибудут в Венецию, я тут же пошлю их вам с Геи до Фрескомаре и фра Бонифацио.
Никлос Аулириос сообщил, что вами для него изготовленное водяное колесо, использующее мощность прилива, сгорело. Он едет в Египет и должен через Оливию известить вас о том.
Здесь по-прежнему все спокойно, и вашему дому не угрожает ничто. Великий дож ждет вас не дождется, он скучает, у него кончается золото, но я сообщил ему, что ваша отлучка затягивается и что в скором времени вы здесь появитесь вряд ли. Впрочем, я взял на себя смелость произвести некоторое количество золота, достаточное, чтобы наполнить венецианский винный бочонок. Этот бочонок от вашего имени я собираюсь преподнести дожу к рождественским праздникам. Он, несомненно, будет растроган и восхищен.
Рад сообщить, что заказанная вами гондола готова. Она достаточно поместительна, на бортах выбиты ваши гербы. Вместо балласта все ее днище устилает земля, именно та, какую вы мне прислали. Дайте сигнал, и ваш собственный гондольер доставит вас прямо к дому.
Цены на перец опять подскочили. Прикажете ли вы хранить весь запас, или мне будет позволено продать какую-то часть? Денег, правда, у нас предостаточно, однако жаль упускать момент. Англичане готовы взять все, не торгуясь. Дайте мне знать, как поступить, через курьера. Цены, я думаю, продержатся до поста.
Писано собственноручно и передано в руки магистра Иоахима Бранко, в чем уверяет преданный вам
Джан-Карло Казимир ди Алерико Чиркандо
Венеция, 19 августа 1491 года
ГЛАВА 4
Только несколько свечей горели в доме Сандро Филипепи на виа Нуова. Сам художник уже часа два как улегся, и даже его фанатичный брат Симоне, отбубнив на ночь положенные молитвы, ворочался на своем жестком ложе в тщетной попытке уснуть.
Донна Эстасия, сидя у зеркала, расчесывала свои роскошные каштановые волосы. Она тихо напевала любовную песенку, не прерывая размеренных ритмичных движений:
О, как блажен свиданья час!
Он дарит негу и забвенье.
О, как дерзки прикосновенья,
страсть пробуждающие в нас…
Эстасия улыбнулась. Стихи Лоренцо Великолепного как нельзя более отвечали ее настроению. Она уже вся истомилась в ожидании дерзких прикосновений.
Таит красавица моя…
Донна запнулась. Ей захотелось изменить эти слова. Было бы так замечательно, если бы они говорили не о возлюбленной, а о возлюбленном. Однако такая перемена разрушила бы ритм и рифмовку строфы, и потому, весело тряхнув головой, Эстасия допела куплет до конца. Но представляла она себе все равно не женщину, а мужчину.
…Родник, спасающий от жажды.
К нему припасть мечтает каждый,
но в рай допущен только я!
Да, восхитительные стихи. Недаром Лоренцо прозывают Великолепным. Только она, Эстасия, и ее сердце знают, в каком человеке нежно пульсирует этот животворящий родник.
Ночь была теплой, ветерок, залетавший в окно, приносил с собой запахи лета. Эстасия вздохнула и отложила щетку. Куда же запропастилась баночка с чудодейственным притиранием? Мальвазия, серая амбра и мускус, входившие в состав этого средства, должны были сделать ее лицо, руки и плечи нежными и благоуханными.
Баночка стояла за зеркалом - его подарил ей Сандро, рискуя навлечь на себя гнев Симоне. Донна сняла с нее крышечку из желтой слоновой кости и принялась умащивать свою кожу. Затем, повинуясь порыву, она распахнула пеньюар и принялась наносить ароматную мазь на свои груди. Длинные тонкие пальцы медленными движениями втирали бальзам в упругую плоть.
Эстасия уже собиралась встать и вдруг ощутила, что чьи-то руки коснулись ее обнаженных плеч. Сдавленный стон вырвался из ее горла и перешел во вздох вожделения. Донна медленно повернулась и очутилась в объятиях гостя.
- Франческо, - прошептала она, прижимаясь к нему всем телом. - Ох, как ты меня напугал. - Томные нотки в голосе женщины утверждали обратное.
- В самом деле? - Ракоци прикоснулся к ее подбородку. - Ну, ты все еще боишься меня?
Она, возбужденно хихикнув, встала.
- Нет. Конечно же нет! - Эстасия отшвырнула в сторону пеньюар. - Но я изголодалась, Франческо. Мы не виделись одиннадцать дней. - Пальцы ее пробежались по его черному свободному одеянию - Я слишком много ночей провела в своем собственном обществе. Отбери меня у меня же. Сейчас же, скорей! - Эстасия отступила на шаг и приподняла ладонями свои тяжелые груди. - Видишь? Я надушила их для тебя. Они очень нежны. - Она соблазнительно изогнулась. - Скажи, что любишь меня. Скажи, что я самая желанная женщина в мире!
Он приглушенно засмеялся.
- Ты сама уже все сказала. Могу лишь добавить, что твоя кожа нежнее и ароматнее самых изысканных притираний Востока. Еще скажу, что пришел я к тебе как истомленный жаждой путник и не уйду, пока досыта не напьюсь!
Лицо Эстасии вспыхнуло. Слова его целиком совпадали со стихами Лоренцо. Возможно, он их тоже читал. Свет свечей словно бы позолотил обнаженное тело красавицы, дыхание ее участилось.
- Франческо!
Он подхватил ее на руки, ощущая желанную тяжесть трепещущей от вожделения плоти. Эстасия изнемогала, голова ее запрокинулась, соски отвердели. "Скорей, - бормотала она, - ну же, скорей!" Легким движением он отвернул покрывало, ножки постели скрипнули, зашуршал балдахин.
- Ко мне! Скорей! Ближе! Еще ближе! - Карие глаза женщины потемнели от нарастающей страсти. - Ну же, Франческо! Я вся горю!
Но он не спешил.
- Тише, Эстасия, тише!
Он успокаивал, а руки творили иное. Сильные гибкие пальцы его уже затевали игру и то нежно, то дерзко исследовали каждую пядь ее тела - грудь, губы, глаза, бедра, - забираясь во все ложбинки и впадины и все смелее проталкиваясь к мягким складкам в паху.
Эстасия застонала, сладостное напряжение в ней все росло и росло, а пальцы не унимались. Они уже завладели укромной расщелиной и с бесцеремонностью завоевателей проникали во все ее уголки. Она попыталась оттолкнуть эти властные руки, чтобы продлить мгновения сладостной неги, но опоздала - что-то внутри ее словно бы сжалось, а потом разлетелось в разные стороны. Взрыв завершился серией сильных экстатических спазмов, вечность спустя перешедших в затухающие содрогания.
Она приподнялась на локте и вздохнула. Зверь не насытился, но первый голод был утолен. Губы женщины изогнулись в капризной усмешке.
- Ты еще возьмешь меня так, до того как уйдешь?
Ее ноготки пробежались по твердому подбородку ночного гостя.
- Ты этого хочешь?
Он ничем не выдал своего недовольства. Бедняжка. Ей приходится нелегко. Раз от раза Эстасия делается все неуемнее. Толкает ее на это страх перед одиночеством, но она этого не сознает. И не понимает, что плотское наслаждение вовсе не лечит душевные раны.
- Да! Да! Я хочу! Я хочу, чтобы ты делал это еще, еще и еще, пока от меня совсем ничего не останется.
Она подтянула к себе подушку.
- Скажи, что сделаешь это.
Властная нотка в ее голосе насторожила его.
- Может быть. А сейчас спи, Эстасия!
- Поклянись, что не уйдешь, пока я сплю! - Она схватила его за руку.
- Ну-ну, дорогая, - мягко проговорил он, высвобождаясь, - мы ведь в самом начале условились, что ты не будешь мной помыкать. Если тебе нужен слуга, ты должна найти кого-то еще.
Эстасия замолчала. В глазах ее засветился страх.
- Но ты ведь хочешь меня? Ты хочешь?
- Ну разумеется. Мы оба друг друга хотим. Твое вдовство дает тебе больше свободы, нежели незамужней барышне или матроне. И потому я навещаю тебя.
Голос его звучал очень ровно.
- Ты так говоришь, будто речь идет о благотворительном акте.
- Необходимом для нас обоих, беллина, - ответил он, неожиданно развеселившись. - Мне приятно тебя обнимать. Я утоляю твой голод, ты - мой, кому от этого плохо? Мы не делаем ничего предосудительного. Никто не считает, что вдов твоих лет следует ограждать от мужчин.
- В Парме так почему-то считали, - мрачно произнесла она, припоминая бесчисленные скандалы, которые закатывали ей родственники покойного мужа.
- Но ты сейчас во Флоренции, - напомнил он. - Здесь к подобным вещам относятся с пониманием, разве не так?
Равнодушие, с каким это было сказано, испугало ее.
- Ты говорил, что нуждаешься во мне, - упрекнула она. - И очень часто. Еще до того, как мы стали встречаться. И наверное, лишь для того, чтобы меня обольстить.
- А разве ты во мне не нуждаешься? - Движимый острой жалостью, он повернулся и нежно коснулся ее лица. - Ну же! Не хмурься, Эстасия. Мне неприятно видеть тебя такой.
Он не прибавил, что хмурость старит ее. Женщинам нельзя говорить подобные вещи. Впрочем, они и сами все понимают. И постоянно борются с возрастом, давая волю страстям. И делаются опасными, когда сознают, что ими пренебрегают.
Щеки Эстасии запылали, она заносчиво вздернула подбородок:
- Очень жестоко с твоей стороны говорить мне все это. У меня появляется большое желание отказать тебе в новом свидании. Что ты тогда будешь делать, Франческо? Куда ты пойдешь?
Подобного обращения с собой Ракоци не терпел. Глаза его сделались ледяными.
- Посмотрим, - сказал он, вставая.
Она мгновенно соскочила с постели.
- Нет! Ты не можешь уйти!
- Посмотрим.
Она вцепилась в его руку.
- Ты не так меня понял! Я не хотела тебя обидеть! Франческо, постой…
Ракоци повернулся к ней, но лицо его не смягчилось.
- Так что же, Эстасия? Не трать попусту время. Решай, остаться мне или уйти.
- Останься! Конечно останься!
Дыхание ее стало прерывистым, она повалилась на ложе и потянула его за собой.
- Прости, Франческо. Докажи, что прощаешь меня!
Ему не хотелось ее мучить. Эстасия вновь изнывала от вожделения. Руку его обхватили горячие бедра и превратились в трепещущие тиски. Он наклонился и в знак примирения подарил ей долгий чувственный поцелуй.
- Так-то лучше, - шепнула она, запуская руку в его короткие волосы и перебирая жесткие завитки. - Как я люблю их! Они пахнут сандалом.
Он передвинулся ниже, покрывая поцелуями ее горло и груди, потом осторожно прикусил зубами сосок. Нежная плоть тут же сделалась твердой. Эстасия застонала, задвигала бедрами и вздохнула. Тихо, украдкой, но Ракоци уловил этот вздох.
- В чем дело? - спросил он, прерывая ласки.
Эстасия наморщила носик.
- Все замечательно. - Она прижала его голову к своему горячему телу. - Сделай мне так еще, дорогой!
Ракоци отстранился.
- Что-то все-таки тебя беспокоит. Я ведь не похож на твоих прежних любовников, а? Возможно, тебе мало меня?
В его словах не было горечи или упрека, он просто хотел знать, так это или не так.
- Не надо стыдиться, мы ведь не дети, беллина. Скажи откровенно, я плохо ласкаю тебя?
Внезапно она смутилась.
- Нет-нет. Ты даешь мне гораздо больше, чем те, что были со мной. Правда-правда, Франческо! Ты самый нежный, самый невероятный и восхитительный, но…
- Но? - мягко переспросил он.
Она собралась с духом и выпалила:
- Франческо, ты - евнух?
Отклик любовника немало ее озадачил. Ракоци рассмеялся. Искорки неподдельной веселости замелькали в его темных глазах.
- Нет, Эстасия, я не евнух. Ты же сама видишь, как я жажду тебя!
- Но эта жажда не объясняет другого, - возразила она. - Ты никогда не… не…
- Не вторгался в тебя? - спокойно подсказал он и шевельнул кистью. - Вот так? А еще так?
- Да… ох!., не вторгался. Я никогда не… Ох, подожди!
Она задвигала бедрами, приноравливаясь к умелым, сотрясающим ее тело толчкам.
- Ох, Франческо!.. Да, так… и вот так… и еще… и сюда!..