- Хорошо, а теперь, Могги Салливан и Элизабет Берк, послушайте обе, что я вам скажу. По закону я здесь хозяйка, как вам только что объяснили, и вы мои слуги; и если вы вздумаете без моего разрешения хотя бы повернуть вертел или сдвинуть с места чашку, то будете наказаны; и если по вашей вине у меня пропадет пусть даже булавочная головка, я призову вас к ответу за кражу, и вас выпорют и поставят на руку клеймо… что это такое, вам понятно. А теперь: где миссис Сара Харти? Она должна собрать пожитки и убраться отсюда.
- О! Мэм, голубушка, бедная наша госпожа…
- Я твоя госпожа, девка.
- Мэм, дорогая, ей очень плохо.
- Где она?
- В своей комнате, мэм, - отвечала Бетти, умываясь слезами.
- Куда это ты, наглая девка? - грозным голосом вскричала М. М. и шагнула к двери, куда вознамерилась улизнуть Могги.
Надо сказать, Могги в известном смысле можно было назвать героиней; я разумею при этом не героиню романа, обладательницу суетного дара красоты: Могги была скуласта, курноса, а в фигуре ее было столь же непросто обнаружить талию и прочие свойственные женскому полу изгибы, как, к примеру, в часах, стоящих в холле; подобно этому полезному предмету меблировки, она представляла собой вытянутый параллелограмм, не преображенный никакими ухищрениями искусства, потому что простые девушки вроде Могги носили кринолин только по праздникам. И тем не менее Могги была героиней из разряда амазонок. Ей случилось однажды сбить с ног и уложить на обе лопатки - на лужайке перед парадной дверью - богатыря Пата Морана, что стало для него вечным позором; это было, когда играли музыканты (на скрипке и тамбурине) и Пат Моран "сунулся" ее поцеловать. Могги драла за уши больших мальчишек, торговки рыбой побаивались ее языка; с помощью палок и камней она обращала в бегство злых собак и каждый раз проявляла в опасных ситуациях авантюрную жилку и боевой задор.
Как и другие, Могги на первых порах не могла не поддаться чарам дурного глаза М. М., но теперь овладела собой, развернулась кругом и отважно бросила вызов незваной гостье:
- Сами вы наглая тварь; я иду куда мне вздумается и хотела бы посмотреть, кто меня остановит; и первее всего, мэм, я, с вашего позволения, собираюсь сказать госпоже, чтобы она заперла дверь и не пускала на порог вашу распутную шайку, а потом, мэм, куда пожелаю, туда и пойду; вот так-то, мэм, и других услуг от меня не ждите.
Бросив вызывающий взгляд, Могги прищелкнула пальцами, проделала неуклюжее антраша и бешеным галопом припустила вверх по лестнице с криком: "Заприте дверь, мэм… заприте дверь".
Сделавшись еще белее, чем раньше, М. М., как только пришла в себя, скользнула следом за Могги; она походила на воплощение злого духа - возможно, она и была злым духом? - а в глазах ее горел безумный, убийственный огонь - так бывало всегда, стоило ей впасть в ярость.
На угрюмом лице бейлифа вспыхнула циничная улыбка ожидания: он видел, что обе женщины готовы на все, и надеялся стать свидетелем горячей схватки. Но Грязный Дейви вмешался и все испортил; он остановил свою клиентку и стал хрипло нашептывать ей в ухо какие-то увещевания.
- С какой стати я не могу поступать как мне заблагорассудится со своей собственной… хорошие же это законы, черт возьми!
- Я просто предупреждаю вас, мадам: если вы это сделаете, то нам, вероятно, придется вскоре столкнуться с серьезными затруднениями.
- Я ей шею о перила переломаю, - пробормотала М. М.
- А теперь, ваша милость, если желаете, можете передать со мной привет кому-нибудь в городе, потому что дальше я иду туда, - заглядывая в дверь, произнесла Могги с шутливым реверансом, задорно скосив глаза; вид у нее был такой вызывающий и воинственный, что еще немного - и бейлиф, стоявший у дверей, хлопнул бы ее по спине и воскликнул (если бы знал латынь): "Macte virtute puer!"
- Поймайте эту девку. Не смей шевелиться… стой… держите ее! - крикнула М. М. бейлифу.
Тот хмыкнул.
- Вот что, - вмешался Дейви. - Мадам Наттер говорит не всерьез… так ведь, мэм? Мы вас не задерживаем, имейте в виду. Дверь открыта. Ничего похожего на противоправное заключение или лишение свободы, запомните; а за вашу любезность, мисс, мы вас благодарим. Мы вас не задерживаем, нет. Нет, благодарю. Освободите молодой леди дорогу, мистер Редмонд.
И Дейви вновь стал что-то энергично нашептывать на ухо М. М.
И Могги исчезла. Она направилась прямиком в город, к дому своего друга доктора Тула, но того ждали из Дублина только к утру. Тогда она решилась было пойти в казармы, чтобы оттуда послали солдат - если понадобится, с пушкой - отвоевывать Мельницы. Потом она передумала и вспомнила о добром докторе Уолсингеме, но доктор был слишком бесхитростный человек, чтобы совладать с шайкой прожженных негодяев. Генерал Чэттесуорт жил чересчур далеко и тоже не вполне годился, как и полковник Страффорд; а молодые красавчики, "всякие там капитаны, только посмеются надо мной, да и в судебных делах ничего не смыслят". И таким образом она сделала выбор в пользу отца Роуча.
Глава LXXVII
ВСЕ ЗАГЛУШАЮЩАЯ ИРЛАНДСКАЯ МЕЛОДИЯ
Жилище отца Роуча стояло на Чейп-Лейн первым - всего на этой не особенно длинной улице было два дома. Его выкрашенная в зеленое (традиционный ирландский цвет) дверь вела в средоточие многих ирландских добродетелей (я счастлив это отметить), в ряду коих первое место принадлежит гостеприимству. Когда Могги обогнула угол и спряталась от холодного ветра за дружественными стенами этого дома, до нее донесся громовой голос, который под сладкозвучный аккомпанемент басов волынки исполнял - в весьма декоративной манере - последнюю строфу из "Коллин Ру".
Почтение к этой божественной мелодии, а также желание еще немного послушать задержали Могги на крыльце, и она застыла с дверным молотком в руках, не решаясь несвоевременным стуком спугнуть гармонические звуки, от источника которых ее отделяли всего лишь ставень и оконное стекло. Когда певец и инструмент одновременно завершили свои партии протяжным неописуемым стоном и хрюканьем, разом пронзительно закудахтал хор женских голосов, иные из которых изливали восторг, а иные - смеялись. Затем заговорил отец Роуч, мелодично и со страстью возгласивший: "Удачи вам, Пат Мэхони!"
Поскольку приятная компания загалдела вся одновременно и отдельных слов было уже не различить, Могги не стала дольше ждать и заколотила в дверь изо всех сил, стараясь перекрыть шум.
Служанка, которая, по всей видимости, находилась в холле, отперла почти мгновенно; с возбужденным хихиканьем она быстро приветствовала Могги, за руку втянула в холл и захлопнула за ней дверь, и, повторяя: "Как у тебя дела, все в порядке?", обе соседки принялись трясти друг друга за руки. Служанка священника шепотом затараторила Могги на ухо, что идет свадебное торжество и такого бешеного веселья она никогда еще не видела: какие танцы, а песни, а смех, а затеи; и Могги должна задержаться хоть ненадолго и бросить взгляд на развлечения знати, благо, более чем доступные слуху, они были отчасти доступны и зрению - через приоткрытую дверь передней гостиной; "а обед будет просто сногсшибательный: говядина, два гуся, целый бочонок устриц" и т. д. и т. п.
Здесь я должен упомянуть, что описанный пир был в известном роде даже более чудесен и романтичен, чем прославленное венчание Камачо Богатого; это лишний раз доказывает ту истину, которой я за долгие годы странствий встречал сотни подтверждений: честная житейская проза зачастую таит в себе в десять раз больше удивительного, чем любые выдумки эпических поэтов, даже самых лучших.
Да, доблестный сэр Джофри был отправлен в темницу по настоянию прекрасной Бруниссенды, которая вслед за тем, едва увидев рыцаря, влюбилась в него и в конце концов отдала ему свою руку. Но что, если б прекрасная Бруниссенда была дамой лет сорока пяти, а то и - клянусь Пресвятой Девой! - пятидесяти, вдовой портного; если бы она и сама отличалась необычайной жадностью до денег, если бы ее доводил до исступления абсурдный баланс, красовавшийся в ее гроссбухе по вине несостоятельного должника сэра Джофри, а последний уклонялся бы от уплаты с помощью бесчисленных хитроумных уловок? В таком случае сочинитель рыцарского романа отверг бы, скорее всего, вышеупомянутый счастливый поворот сюжета по причине его полного неправдоподобия.
Однако добрый отец Роуч лучше понимал человеческую натуру. Мужское и женское начало стремится к слиянию. Возьмем привлекательного мужчину и женщину - не важно какого возраста, но, во всяком случае, заслуживающую этого наименования, - и сведем их вместе; позаботимся, чтобы обстановка благоприятствовала герою, и черт меня побери, если из этого ничего не выйдет. Враждебность помехой не является. Напротив, для завязки лучше она, чем безразличие. Сид начал ухаживания с того, что застрелил голубей своей возлюбленной, чем вызвал ее исступленный гнев. Сид прекрасно знал, что делает. Возбудите только страсть, не важно, какую именно, чтобы в памяти дамы прочно укрепился ваш образ, и можете, вслед за горбуном Ричардом, свататься к своей леди Анне - вас ждет тот же успех, пусть люди поверхностные и назовут такое сватовство противоестественным. Конечно, всему есть пределы. К примеру, я не советовал бы прибегать к этому методу джентльмену пожилому, лысому, прыщавому, с вялым умом и неповоротливым языком - его ждет разочарование. Мой совет предназначается для молодых, сносно выглядящих, для витий из породы златоустов и романтических атлетов с вкрадчивыми манерами.
Достойный отец Роуч взял на себя роль посредника между двумя сторонами, одной из которых был Мэхони - мы помним, как он с упоением разыгрывал роль распорядителя на марсовом пиру, когда его "друг" Наттер должен был разделать на Пятнадцати Акрах великого О'Флаэрти, и как затем - quantum mutatus ab illo! - он беспомощным (но мужественным) пленником попал в руки дублинских бейлифов; второй же стороной оказалась та самая миссис Элизабет Вулли, вдова и единственная душеприказчица покойного Тимотеуса Вулли, с Хай-стрит, портного и т. д. и т. п., виновница заточения Мэхони.
Добрый отец Роуч, безупречно соблюдавший целибат, отличался все же галантным обхождением и был способен улестить кого угодно; он нарисовал перед оскорбленным взором жаждущей мести душеприказчицы весьма интересный портрет своего "благородного юного друга, который, став жертвой обстоятельств, от всего своего мужественного сердца сокрушается о былых безумствах и ударах судьбы" и при этом кидает на миссис Вулли издалека взоры, исполненные печали и почтительности, а отчасти, вероятно, и романтические - так сэр Уолтер Рэли созерцал из окна Тауэра королеву Елизавету; и уговоры завершились наконец успехом: грозная вдовица согласилась посетить своего пленника в узилище. Явилась она настроенная сурово, в сопровождении адвоката и доброго отца Роуча; сделанное Мэхони заявление отличалось скорее напыщенностью, чем точностью, и упоминались в нем чаще чувства, чем материальные возможности; речь изобиловала воззваниями к "леди", а не обращениями к представителю закона, и когда она кончилась, дела, определенно, не стали яснее, чем до ее начала; тем не менее душеприказчица согласилась посетить молодого узника снова и в этот раз не прибегла к услугам адвоката, а довольствовалась в качестве защитника священнослужителем, но при дальнейших визитах она не настаивала даже и на его присутствии.
Вся история была похожа на попурри из наших ирландских мелодий, составленные бедным мосье Жюлльеном: начавшись воинственным напевом, от которого веет скачками и громами, огнем и мечом, они постепенно переходят в трогательный любовный мотив. Отец Роуч, продолжавший осуществлять посредничество, обнаружил, что непримиримость вдовы стала ослабевать, и наконец договор был благополучно заключен. Пленник покинул темницу, чтобы сменить цепи на более легкие, выкованные Гименеем и украшенные гирляндами роз, и дама поднесла к его старым векселям факел любви, отчего они мгновенно обратились в золу. Здесь, в уединенном жилище нашего веселого чейплизодского священника - ибо как невеста, так и жених принадлежали к "старинной вере", - договор был скреплен подписями, и голос жениха, слившийся со звуками волынки в устрашающий унисон, потрясал потолочные балки мощным "Гимен, Гимен, о Гименей!".
В самый разгар торжеств его преподобие вызвали в холл, где уже плавали ароматы гусей, лука, бекона, который подрумянивался на очаге в кухне, и множества других деликатесов; этот букет оттеняли и обогащали пары, поднимавшиеся из бутылочки с пуншем - она стояла под рукой у волынщика в качестве средства от усталости.
Выслушав повествование Могги, святой отец почесал свою тонзуру, и вид у него сделался - я должен сказать - ужасно недовольный.
- А теперь, Могги, дитя мое, видишь ли, собственно говоря, тебе нужно было пойти не ко мне; я здесь занят, моя дорогая, - и он отер свое взмокшее румяное лицо, - одним из священных обрядов нашей церкви, моя дорогая, таинством…
Тут Мэхони с волынщиком в гостиной грянули снова, и так оглушительно, что Могги впоследствии заметила: "Им было самих себя не слышно"; таким образом, конец фразы отца Роуча потонул в "Немало я когда-то бутылок раздавил". Его преподобие нетерпеливо кивнул в сторону двери холла, которая стояла открытой, вывел Могги на крыльцо, где было не так шумно, и, объяснив, чем он в настоящую минуту занят, порекомендовал обратиться к доктору Тулу. Узнав, однако, что Тул в Дублине, отец Роуч снова почесал свою тонзуру.
- Черт бы их всех побрал, моя дорогая, нашли время для своих художеств… и судебные бумаги, как ты говоришь, и адвокат тут же… так просто их не убедишь убраться. Если бы не адвокат, то будь их даже трое - ей-богу! - мы с Патом Мораном вышвырнули бы их из дома прямиком в реку - легче, чем сказать "ave!".
Тут достойному отцу пришло в голову, что приведенное им сравнение может показаться служанке богохульным; он помедлил, возвел очи горе и, осенив себя крестом, пробормотал несколько латинских восклицаний. Утвердив таким образом свою принадлежность к рангу священнослужителей, отец Роуч продолжил убеждать Могги, что идти в Мельницы ему бесполезно.
Но отец Роуч, хотя и проявлял иной раз некоторую раздражительность и вообще был не безгрешен, все же принадлежал к числу добродушнейших анахоретов, какие когда-либо служили мессу или предавались размышлениям над чашей пунша. Если бы он отказался посетить Мельницы, то ни в эту ночь, ни во всю ближайшую неделю не знал бы покоя. Поэтому он вздохнул и решился: спокойно надел сюртук, рукавицы, которые висели на гвоздике у двери, нахлобучил шляпу, схватил тяжелую дубовую трость, домоправительнице велел, если гости его хватятся, объяснить, что ему пришлось отлучиться на десять минут по делам своего прихода, и отправился; дородный священнослужитель отнюдь не жаждал, как рыцарь, пускаться на поиски приключений, но вознамерился все же спасти несчастную принцессу из Мельниц, очутившуюся в окружении великанов и злых волшебников.
В "Доме Лосося" отец Роуч привлек под свои знамена Пэдди Морана, огорошив веселого бражника сообщением, что ему придется заночевать в "доме миссис Наттер"; и вот рыцарь духовного звания в сопровождении оруженосца и странствующей девицы быстрыми шагами направился к Мельницам.
Глава LXXVIII
О ТОМ, КАК В ПЕРЕДНЕЙ ГОСТИНОЙ У ОТЦА РОУЧА ПО-ПРЕЖНЕМУ ЦАРИЛА ГАРМОНИЯ, В ТО ВРЕМЯ КАК В ДРУГОМ МЕСТЕ ВОЗНИК НЕКОТОРЫЙ ДИССОНАНС, И КАК НАУТРО ПРИБЫЛ ДОКТОР ТУЛ С ОШЕЛОМЛЯЮЩИМИ НОВОСТЯМИ
Появление священнослужителя ничуть не смутило, судя по всему, честную компанию, обосновавшуюся в жилище бедного Наттера. На стук откликнулась горничная М. М., распахнувшая дверь так уверенно, словно ее хозяйка владела этим домом с самого своего рождения.
Дерзкая девица и настроенный весьма решительно священник вступили в ожесточенную перепалку, по завершении которой его преподобие был препровожден в гостиную; там за столом с "чайным прибором" восседали миссис Мэтчуелл и Грязный Дейви; в воздухе носился приятный аромат - не китайского происхождения, а более крепкий.
Не стану воспроизводить состоявшуюся беседу и показывать, как честный священнослужитель умудрялся, несмотря ни на что, придерживаться правил вежливости, когда обращался к леди, и как давал себе послабление, адресуясь к поверенному; как набожные увещевания сменялись образчиками далеко не церковного красноречия; как в критический момент разговора у отца Роуча хватило самообладания, чтобы отвесить поклон даме, зато Грязному Дейви едва не пришлось изведать на себе крепость ирландского дуба - лишь уважение к адвокатскому званию не позволило отцу Роучу размозжить ему голову своею тростью.
- Но если даже предположить, мадам, что это так и есть, - его преподобие имел в виду поразительное утверждение собеседницы, будто она была обвенчана с Наттером, - не решитесь же вы прогнать бедную женщину на улицу без гроша в кармане, чтобы она пробавлялась подаянием?
- Ваша приятельница сверху, сэр, вознамерилась до конца своих дней изображать из себя важную даму, - промяукала М. М., скрывая за притворно кротким тоном злобу, - за мой счет и мне назло. Двадцать - или почти двадцать - долгих лет она жила с моим мужем, расточала мое имущество, а меня заставляла прозябать в бедности. Что досталось мне от нее за все эти годы? Ничего, даже такой вот сухой корки - ха-ха! - она не разрешила моему мужу послать мне ни строчки, ни шиллинга. Я думаю, она остается должна за свое содержание здесь, в принадлежащем мне доме и за счет моих средств, две тысячи фунтов, не меньше. Вот и прикиньте, сэр, и мой адвокат советует потребовать уплаты.
- Скорее предъявить ей счет, мэм, и вместе с тем высказать готовность, если она признает ваши права, пойти на разумные уступки, какие вам рекомендуют, - вмешался Грязный Дейви.
- Вот именно, - согласилась мадам Мэри. - Не нужны мне ее жалкие гроши. Тысячу фунтов пусть заплатит, а остаток я ей прощу - я согласна проявить умеренность, сэр. А если откажется, я отправлю ее в тюрьму, и пусть там гниет.
- Видите ли, сэр, - продолжал адвокат, - ваша клиентка, то есть ваша приятельница, фактически взяла на себя управление имуществом… Все деньги покойного джентльмена проходили, знаете ли, через ее руки… управление или распоряжение имуществом покойного Чарлза Наттера… И суд справедливости должен потребовать у нее отчета. Нам прекрасно известно, какие суммы проходили ежегодно через ее руки… если она сумеет доказать, что та или иная сумма израсходована честно, то мы не станем предъявлять претензии, но, так или иначе, баланс должен быть нам представлен.
- Баланс! - вскричал вконец разъяренный священнослужитель. - Еще немного таких разумных уступок, и ты у меня побалансируешь под ближайшим суком с петлей на шее.
- Ах так - вы мне угрожаете, сэр! - воскликнул хитрый законник.
- Вы врете как сивый мерин, сэр! Прошу прощения, мэм. Вам что, не известна разница между угрозой и предупреждением - вы, негодяй? - прогремел его преподобие.