Один прошел совсем близко от убежища непрошеных зрителей и остановился, как будто почуял что-то. Он стал принюхиваться и повернул шишковатую голову в сторону затаившихся мужчин. Лицо его поистине ужасало, если можно назвать лицом столь отталкивающую морду: грубая мертвенная кожа, словно изрытая оспой; сплюснутый, с вывернутыми ноздрями нос больше напоминал рыло, из безгубого рта торчали клыки, один глаз заволокло бельмом, другой горел злобой. Жилистые руки с длинными когтями свисали до земли. Ступни заросли шерстью, из нее торчали когтистые пальцы ног.
Василий непроизвольно впился ногтями в плечо Ярика, тот был потрясен не меньше: страшилище смотрело им прямо в глаза. Его нос по-свинячьи двигался, втягивая воздух. Василий стал медленно стаскивать ремень винтовки с плеча.
Но тут женский голос окликнул серого гостя. Урод мерзко осклабился и заковылял к девушкам.
- Мама дорогая! - прошептал Ярик. - Я сплю или уже впал в маразм?
- Ты в здравом уме, Ярослав, - сказал Михалыч. - Во всяком случае, я на это рассчитываю.
На поляне в это время начался, по-видимому, второй акт ночных игрищ. Акт - в полном смысле слова, так как девушки скинули с себя последние покровы и бросились в объятия отвратительных существ, заполонивших берег. Мужчины, сидя в укрытии, стали свидетелями массового разнузданного совокупления; партнеры при этом не оставались друг с другом надолго - все было стихийно, беспорядочно, дико. Разгул невообразимого распутства сопровождался животным рычанием, сладострастными криками, стонами. Бесстыдство участников превосходило возможности самой извращенной фантазии. Сплошная движущаяся масса копошилась на берегу, казалось, земля шевелится, вздымается и опадает в пароксизме страсти, в этом месиве выделялись белые женские тела, мелькали изящные ножки, серые спины вдруг отсвечивали под луной, будто морские гады, всплывающие из пучины.
Оргия набирала силу, принимала садистский характер: монстры впивались клыками в нежную плоть красавиц, полосовали когтями, затем с довольным урчанием, громко чавкая, слизывали кровь. Женщины при этом извивались, стонали от наслаждения, не забывая в свою очередь терзать безобразных любовников.
Веренский задрожал и в который раз разрыдался. Мужчины, испугавшись, что он выдаст всю компанию своими всхлипываниями, схватили старика и поволокли в лес подальше от реки.
- Что с вами, Леонид Ефимыч? - осведомился Михалыч. - Я ведь вас предупреждал - зрелище не из приятных.
- Я все понял, - задыхался тот от слез. - Я думал, Лизу кто-то избивает, а на самом деле…
Лучше бы я умер, но видел этого ужаса. Вася, прости, я знаю, ты любил ее… Боже, какое жестокое испытание!
- Вспомнили Бога, Леонид Ефимыч? Припозднились, я бы сказал, - не смягчился вредный Михалыч. - Нагадили вы, извините, основательно, а нам с Максимом разгребать… А где Максим? - встревожился он. - Ярослав, Вася, где Максим?..
- С нами был… - развел руками Ярик. - Вот те раз! Слинял, что ли? Вася, ты куда смотрел?
- Туда же, куда и ты, - со слезами в голосе отозвался молодой человек. Он был подавлен открытием не меньше отца своей невесты.
- Надо искать Максима, - постановил Михалыч. - Только я буду искать один. Вы мне помешаете. Василий, веди их к себе домой, без меня вам в усадьбе находиться опасно.
А сейчас помолчите, мне надо сосредоточиться.
Он закрыл глаза и на короткое время выпал из действительности. Спутники терпеливо ждали, Василий прислушивался к лесным звукам, сжимая в руках двустволку.
- Все, ребятки, разбежались, - встрепенулся Михалыч. - Утром встретимся в усадьбе.
Глава 8
Максим, отбежав с Лизой на порядочное расстояние, очутился наедине с искусительницей в кромешной тьме, место было глухое, самые дебри, деревья росли плотно и смыкались над головой густыми кронами, лишь цветы в волосах Лизы слабо светились, и соблазнительно белело тело в темноте; этого распаленному любовнику было достаточно.
- Я люблю тебя, - говорил он, изнемогая от желания, целовал ее и пытался увлечь на землю, но она сегодня не была столь покладиста, как в прошлый раз. Пылко отвечая на его поцелуи, она тем не менее уворачивалась с кокетливой грацией, играла с ним, то манила, то отталкивала, дразнящее смеялась, возвращала поцелуй и тут же ускользала, сильнее разжигая в нем и без того исступленную страсть.
Максим дрожал и чувствовал, что уже готов на все, даже на насилие. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного, не узнавал самого себя. Из отдаленных, замурованных уголков сознания здравый рассудок еще посылал предостерегающие сигналы, но ток воспаленной крови сносил любое напоминание об опасности.
Он стал настойчивее, ласки его принимали грубый характер, он терял над собою власть, как вдруг непонятно по какой причине оказался на земле у дальнего дерева, больно ударившись о ствол спиной: незримая сила оторвала его от Лизы и швырнула наземь.
Сразу же вокруг все начало меняться, как в кадрах фантастического фильма. Деревья закружились, слились в сплошную серую круговерть - и пропали. Окружающее пространство раздвинулось, посветлело и стало сизым с черными разводами, словно Максим находился в центре застывшего смерча, воздух теперь совсем не двигался, был тяжелым и удушливым. Максим как будто лежал на земле - во всяком случае, осязал под собой твердую поверхность - но ни земли, ни травы не было видно: все заволокло дымным клубящимся покровом. Максим видел неясно Лизу, рядом с ней вырисовывался еще один высокий силуэт, и третий чуть в стороне, все трое были неразличимы в вязком пасмурном тумане.
Молодой человек попытался встать - и не смог: что-то давило на грудь, он с трудом мог дышать.
- Лиза, - через силу позвал он, - помоги. Что происходит? Я не могу встать.
Ответа не последовало. Туман вокруг молчаливых фигур начал рассеиваться, вскоре серая дымка в центре растаяла совершенно, теперь Максим отчетливо видел Лизу и стоящего рядом с ней мужчину. Максиму достаточно было взглянуть на его пурпурно-черное одеяние и демонические черты лица, чтобы понять, с кем он встретился.
- Себ, - выдавил он и попробовал сесть, приложив неимоверные усилия, но попытка оказалась неудачной.
Третий персонаж был худ, невысок, волосы гладкие, блестящие, сзади собраны в длинный хвост. Стар или молод, не понять, так как лицо у него было загримировано, глаза подведены; напомаженный рот резко выделялся на искусственной белизне кожи. Черты лица у него были тонкие, он походил на романтических киногероев тридцатых годов. Одет был в обтягивающее трико, красные сапожки до колен и шелковую рубашку с широкими рукавами. В руке держал длинный кнут из мелко свитых ремней, вернее, это был бич, каким щелкают укротители на арене цирка. На шее у него был кокетливо повязан платок, пропитанный свежей кровью.
- Так значит, ты слышал обо мне? - насмешливо отозвался на свое имя Себ и сделал несколько шагов к Максиму. - Я вижу, старикан времени даром не терял. И что же он обо мне наплел?
- Что ты сманил Лизу. Ты растлитель и вор, воображающий себя героем-любовником.
Себ расхохотался с некоторым даже добродушием:
- Чему я обязан за столь низменное представление обо мне? Не равняй меня с погаными людишками, музыкант. Неужели ты думаешь, что я опущусь до шашней с вашими женщинами? Любая может заинтересовать меня лишь на миг, потом становится моей рабыней, и тогда любовников я им назначаю в соответствии с их рабской похотливой сущностью.
- Громкие слова! Верни девушку, упырь, у нее чистая душа, она не для таких как ты.
- Вот это в точку, для меня она слишком ничтожна. Ты все-таки не понимаешь, с кем разговариваешь. - Себ подошел ближе и осмотрел музыканта с долей любопытства. - Невежество порой спасает, но сегодня тебе придется расстаться с иллюзиями. Начнем хотя бы с Лизы. Хочешь взглянуть, кому достаются сокровища чистой души?
Он щелкнул пальцами. Из висячих завихрений грозовой облачности выдвинулось несколько монстров. Подобострастно кланяясь, они приблизились к своему господину. Идущий впереди сунулся облобызать подол длинного одеяния Себа, но тот пнул ногой бугристую голову:
- Пошел прочь, пёс! Я не затем вас позвал. Берите девчонку и развлекайтесь. Можете заделать ее до смерти, меня это, пожалуй, позабавит. Подойди, Лиза, покажи своему пылкому поклоннику, как хорошо ты мне служишь.
Укротитель с кнутом вдруг разразился визгливым женским смехом, и как бы в восторге достал девушку бичом по обнаженной спине. Лиза вздрогнула, но даже не обернулась. На белой коже осталась багровая полоса.
У Максима помутился рассудок. Он увидел, как Лиза подошла к чудовищу и стала целовать его омерзительную рожу. Остальные скверно ощерились, с желтых клыков закапала слюна, они потянулись к девушке жадными пальцами и зарычали от скотского вожделения. Преданно глядя на Себа, Лиза позволяла им все более смелые ласки.
Укротитель подскочил к ужасной группе и с лютой радостью оттянул бичом уродов по серым спинам. Те огрызнулись, взъярились, но ярость направили на свою жертву.
Максим увидел, как острые когти вонзились в нежную кожу, как брызнула кровь. Укротитель еще раз пустил в ход бич. Рычание стало громче, и Лиза не выдержала, закричала.
Максим захлебнулся спертым воздухом, рванулся на помощь девушке, но злая сила давила его к земле.
- Как ты думаешь, надолго ее хватит? - заинтересованно спросил Себ. - А коли выдержит и не подохнет, позову других.
Максим снова попытался встать, и снова упал. Ему было плохо, от отчаяния и бессилия хотелось умереть.
- Я могу это остановить, - продолжал мучитель. - Если мы сумеем договориться. Более того, ты получишь Лизу, а я больше не стану тревожить вас своим присутствием.
- Говори, чего ты хочешь, только прекрати это! - прохрипел Максим.
Себ подал знак. Укротитель свернул бич и встал в стороне в ожидании. Гнусные твари с недовольным ворчанием выпустили жертву и уползли в стоячую пелену.
- Далеко не уходите, - с издевательской улыбкой напутствовал их господин. - Посмотрим, насколько сговорчивым окажется наш друг.
- Не друг ты мне, - нашел в себе силы возразить Максим. - Говори, что надо, и освободи девушку.
- Знаю, знаю, у тебя появился новый друг, нежданный покровитель. Как зовут его, музыкант? Меня давно мучает любопытство.
- Не знаю, кого ты имеешь в виду, - буркнул Максим.
- Кто помогает тебе? - Себ подошел совсем близко и склонился к пленнику.
Максим уставился в беспросветные черные глаза. На миг сердце у него остановилось. Нельзя было смотреть в эти глаза, это было намного хуже, чем голоса в пианино. Он больше не сомневался, что беседует с потусторонней сущностью, только с кем именно - боялся спросить. Страх сковывал язык, сколько бы Максим не крепился.
И все же он призвал все свое мужество, подавил страх и собрал воедино бессвязные мысли: не следует раздражать изверга, надо отвечать на его вопросы, ведь Лиза еще здесь и ожидает своей участи. И этот садист поигрывает кнутом, не терпится в ход пустить.
- Мне помогают друзья - Ярослав, Василий, Михалыч, - старательно перечислил он.
- Михалыч?! - Себ отпрянул в изумлении. Казалось, он не находит слов. - Значит, Михалыч?! - Он снова расcмеялся низким злым смехом. - Остроумно! Они там все Михалычи - рыцари, преданные слуги. Немудрено, что не назвался, ловчит бессмертный, только и я не простак, все равно дознаюсь. Рыцарь, а сражается с закрытым забралом, близко не подпускает, хочет показать, что брезгует. Ничего, я сорву с тебя маску, мы еще посмотрим, чья возьмет! - Он сжал кулаки и на миг забылся, глядя перед собой расширенными глазами. Желчное лицо его исказилось гневом, затем на нем отразилось страдание, было заметно, что он переживает какие-то яркие воспоминания.
Вскоре он вернулся в настоящее и остановил на обездвиженном пленнике пронзительный взгляд:
- Итак, мы отвлеклись от сути. Мне нужна книга. Можешь притворяться, что продолжаешь экзерсисы на пианино, чтобы усыпить бдительность стража, но потребуй книгу, скажи, что тебе она необходима для работы. Нет ничего проще, тебя он послушается. Только занеси ее в кабинет, остальное не твоя забота.
- Зачем тебе, всесильному, какая-то книга? - усмехнулся Максим. - Разве не можешь ты уходить и приходить, когда тебе вздумается? Да и вся твоя нежить, как видно, гуляет не впервой.
- Ты действительно наивен, - ответил тот. - Неудивительно, ведь ты служитель искусства, романтик, оторванный от постижения тайн бытия. Знай, есть в этом мире, на этой планете законы, тесно связанные с ее обитателями, от вас, людей, неотделимые, и лишь человек может вторгнуться в окружающее его пространство, среду обитания и нарушить ее целостность. Самодержец не зря вложил мозги в ваши бренные головы, нет-нет, да и блеснет сокровище ума, недоступное даже бессмертным.
Вот ты можешь подточить дерево изнутри? Нет, а древоточец может.
- Зато я могу прийти и срубить дерево. - Максим тянул время и намеренно поддерживал разговор.
- Зачем? - пожал плечами Себ. - Не ты его растил, не тебе и рубить. Пусть тот садовник, что хотел создать благоуханную крону для птиц, пищу для жуков и червей, раздолье для личинок, увидит, как дерево гниет, и признает свое поражение.
- И что тогда?
- Придет другой садовник.
- Знаешь, Себ, - позволил себе иронический тон Максим. - Все это мы уже проходили. Ты презираешь людей, а сам живешь по избитой схеме, или презираешь за то, чему учишь сам?
В глазах Себа заиграли злые искры:
- Хватит болтать, мы уклонились от темы. Согласен ты принести книгу?
- Я должен знать, зачем она тебе, - уперся Максим. - Я имею право знать, какие последствия может иметь мой поступок.
Он понимал, что страшно рискует, и съежился невольно, ожидая удара.
У Себа дернулась щека, он недобро сощурился, но все же снизошел до ответа:
- А ты упрямый. Не боишься? Я могу сжечь тебя заживо, и тогда отпадет всякая надобность знать тебе что-либо. Но перед тем как ты станешь живым факелом, Чаритта отделает тебя кнутом, он хорошо с этим справляется, а я не люблю лишать его удовольствия. Подойди, Чаритта, и представься знаменитому музыканту. Кстати, Чаритта был тоже весьма знаменит в свое время. Ах, как давно это было! Он был укротителем тигров, имя его гремело, пока тигрица по кличке Чаритта не перегрызла смельчаку горло. Думаю, укротитель слегка переусердствовал с хищниками. Они, как и люди, не любят жестокости. С тех пор укротитель охладел к животным. Кроме того, я не могу поставлять ему львов и тигров. А без работы артист хиреет. Пришлось ему слегка переквалифицироваться. Как ты думаешь, из чьей кожи сделаны ремни в его кнуте? Недавно жаловался, что ремни поизносились, надо бы заменить.
Чаритта заинтересовался последней фразой Себа, придвинулся, его взгляд как паук пополз по лицу Максима, тот даже почувствовал, как множество жестких ворсинок кольнули кожу. Чаритта провел концом рукоятки кнута по щеке музыканта и одобрительно прищелкнул языком:
- Сгодится. Молодой, крепкий, как раз то, что надо. - Голос у него был далеко не чарующий, напротив - сиплый, леденящий, а глаза абсолютно мертвые.
- Да пошел ты, ублюдок! - брезгливо мотнул головой Максим. Руки он поднять не смог, все тело было налито страшной тяжестью. - Убери своего холуя, Себ. Так у нас разговор не получится. Не запугивай меня, объясни толком, зачем тебе нужна книга.
Себ отослал жестом Чаритту в сторону.
- Так и быть, отвечу на твой вопрос, - сказал он, - убить тебя я всегда успею.
Я предвидел, что они найдут кого-то, чтобы закрыть врата, поэтому мне нужен ключ, чтобы открыть их снова. Я могу тебя убить, но они приведут другого фанатика-Орфея. Если я буду обладать книгой, то все их потуги окажутся тщетны.
- Я понял: ты жаждешь дальнейшего разложения, деформации пространства, отказа от гармонии.
- Да!
- И предлагаешь участвовать в этом мне, музыканту и композитору?
- Глупец, я могу дать тебе славу, несравнимую с лаврами всех пианистов когда-либо живших и живущих ныне. - Себ подтолкнул Лизу к Максиму. - Забирай ее в придачу и оцени мою щедрость.
Лиза смиренно двинулась к Максиму, но не отрывала глаз от Себа, смотрела на него с обожанием.
- Все ложь, - с мукой выдохнул Максим. - Ты поманил меня женщиной, которая ко мне равнодушна, славой лже-исполнителя, наподобие Веренского, хуже - я стану убийцей не только музыки, но и людей.
Себ, очевидно, начал терять терпение. Лицо его сделалось свирепо и почти так же некрасиво, как у его слуг. Он вытянул руку, и струя пламени ударила Максиму под ноги. Чаритта, будто того и ждал, подскочил к пленнику со спины и набросил ему кнутовище на шею. Максим почувствовал, как удавка сжимает горло; раскаленные подошвы кроссовок обожгли ступни. Он тоскливо подумал, что это только начало и что ему, скорее всего, не спастись.
- Не воображай, что ты представляешь для меня какую-то ценность, - зловеще процедил Себ, - я могу изжарить тебя прямо сейчас без ущерба своему делу. А потом дождусь очередного слабоумного менестреля.
- А ты - мелкий вор и обманщик! - запальчиво вернул Максим, обидевшись почему-то до смерти на слово "слабоумный". И тут же закрыл голову руками, ожидая неминуемой расплаты за дерзость. Удавка на горле натянулась в ожидании знака Себа.
- Ты прав, Максим, - вдруг раздался звучный, незнакомый голос. - Все его обещания - ложь. Он не отдаст Лизу, хотя и не убьет ее, как грозится: она нужна ему - дочь Веренского, потомок графского рода, без нее книга в его руках бесполезна.
Из висячей гущи ненастного пара выступило новое действующее лицо. Это был высокий юноша, широкоплечий, стройный, мускулистый, одетый как древний спартанец - панцирь поверх короткого хитона, плащ, скрепленный пряжкой на левом плече, на ногах поножи, украшенные чеканными узорами, сандалии с завязками до колен. Своеобразность его оснащения заключалась в преобладании белых и серебристых тонов: инкрустированные серебром доспехи, белый хитон и белый плащ; на боку, на портупее с блестящими бляхами, висел длинный меч в ножнах из слоновой кости.
Воинственный незнакомец был, однако, без необходимого при таком снаряжении шлема, с непокрытой головой. Короткие волосы слегка вились, на лоб спадала светлая прядь, из-под нее твердо глядели ясные голубые глаза.
Появление юноши произвело шокирующее действие на палачей Максима. У Чаритты выпал кнут из рук. Он затрясся, подхватил свое орудие пыток и юркнул за спину Себа. Господин его не шелохнулся, превратился на короткий срок в каменное изваяние. Затем протянул руку, словно хотел дотронуться до юноши в доспехах, и тут же отдернул.
Воин и Себ встали друг против друга. Тишина наступила такая, что Максим усомнился, находится ли он еще на матушке-земле, существует ли заповедник за ватной завесой, есть ли река в стороне. Все словно провалилось куда-то, уступив место душной, мертвенной облачности.
Молчание затягивалось. Наконец Себ глухо произнес:
- Регул…
Он прикрыл глаза рукой, сгорбился и отошел, повернувшись к пришельцу спиной. Тот хмурился, но стоял неподвижно и прямо, левая рука лежала на большой, окованной серебром рукояти меча.
Когда Себ обернулся, его лицо снова было насмешливо, но заговорил он с горечью: