* * *
Пинт давно уже не ощущал себя таким разбитым, уставшим и… несчастным. Несмотря на то, что после вынужденного – и, к сожалению, ставшего уже привычным – пробуждения ему удалось снова уснуть и проспать пару часов, бодрости он не чувствовал.
Но как бы то ни было, приходилось вставать. Заботиться о хлебе насущном. Как сказано в Нагорной проповеди? "Посмотрите на птиц: они не сеют, не жнут и не собирают в житницы. Так неужели вы хуже птиц? Неужели о вас не позаботится отец ваш небесный?". Как-то так. За точность он не ручался, но смысл был похож.
Пинт не рассчитывал на заботу небесного отца; ему приходилось полагаться только на силу рук и крепость спины.
Половина восьмого утра. Сейчас лето. Покупатели не очень-то торопятся на рынок; да и покупают в основном сахар – на компоты и варенья.
Если он выйдет из дома в восемь, то успеет поработать – потаскать мешки с сахаром. А это значит: хлеб, пара килограммов крупы и две-три пачки сигарет. Может, больше. Как повезет.
Он поплелся в ванную комнату. С безразличием посмотрел на себя в зеркало. Выдавил на щетку зубную пасту и принялся чистить зубы.
Все было… хорошо. Настолько хорошо, насколько это возможно в его ситуации.
Пинт прополоскал рот; но свежесть мяты не смогла заглушить непонятно откуда взявшуюся горечь. Он зачерпнул теплой, пахнущей хлоркой воды и прополоскал еще раз. И вслед за этим сразу же закурил.
Оскар вернулся в комнату, тщательно осмотрел кровать. Кровать как кровать. Все, как обычно. Никаких следов тлена, кровавых пятен или отрубленных рук под подушкой. Ну, это тоже неплохо. И на том спасибо! Правда, он не знал, кого следует благодарить в таких случаях.
Он вскипятил чайник, выпил жидкого чаю, съел два куска хлеба. Пожалуй, пора совершить небольшой трудовой подвиг. Он посмотрел на часы: восемь утра.
Пинт сунул ключ от квартиры в карман, вышел в подъезд и захлопнул за собой дверь.
Он спустился по узкой лестнице, мимоходом взглянув на почтовый ящик. Естественно, он был пуст. Как минимум, по двум причинам. Во-первых, газет и журналов Пинт не выписывал, а писем ни от кого не ждал. А во-вторых, – замок на ящике был сломан. Вся корреспонденция пропала бы в ту же минуту: стараниями дворовых мальчишек. Непонятно, какая из этих двух причин была более веской, но, видимо, они неплохо дополняли друг друга. Ящик пустовал уже пять лет. Почтового адресата Оскара Пинта не существовало в природе.
Он открыл дверь подъезда и вышел на улицу. Сначала он не понял, что произошло. Что именно заставило его понять, что это утро и последующий день будут сильно отличаться от множества подобных летних дней?
Все было, как обычно: кусты акации перед подъездом, которые никогда не цвели, темно-синяя "Мазда" соседки с третьего этажа, дом напротив – такая же мрачная "хрущевка" из темно-коричневого кирпича, вечно забитый ливневый сток слева от ступенек… И только старый трехцветный пес, с жалобным воем жавшийся к его ногам, выпадал из этой картины.
– Джек? Ты что здесь делаешь?
Пес скулил и бегал кругами вокруг Пинта, словно искал укромное местечко, чтобы укрыться от грозившей опасности. К ошейнику был пристегнут поводок.
Конечно, он мог просто вырваться и убежать от Майи. Но почему? Джек уже вышел из того возраста, когда прошедшая мимо миловидная сучка вызывала в нем взрыв бурных эмоций. Нет. Вряд ли он мог сбежать.
Пинт посмотрел на окно Майиной кухни – первое справа от подъездной двери. Форточка закрыта, занавески плотно задернуты.
Он вернулся в подъезд, преодолел лестничный марш и позвонил. В квартире было тихо. Пинт позвонил еще раз и теперь держал палец на кнопке чуть дольше, чем это позволяли приличия. Никакой реакции.
"Ну да. У нее ведь сегодня экзамен. Наверное, она пошла выгуливать Джека, и пес сбежал…".
"Пес не мог сбежать, и ты это знаешь", – сказал какой-то голос. Пинт уловил в нем злорадство.
"Ну, почему не мог? Сбежал ведь. А Майя не могла его долго искать – она спешила на экзамен. Только и всего. Так и было".
Голос заткнулся. Казалось, он ехидно улыбался.
– Джек! – он подошел к псу и взял поводок. – Что случилось? Ты почему сбежал от Майи?
Джек тихо скулил и дрожал всем телом, будто на дворе был не июль, а январь. Его хвост, всегда завитый бодрым колечком, теперь прилип к брюху.
– Ну, ну, старина! – Пинт потрепал собаку. – Не скули. Знаешь… Давай устроим себе выходной. Черт с ними, с этими мешками. Уподобимся птицам небесным. Попробуем бросить курить. А заодно и есть. Мы с тобой сделаем так: не торопясь, пойдем сейчас в университет и будем гулять там в теньке – ждать, когда твоя хозяйка выйдет с экзамена. Представляешь, как ей будет приятно тебя увидеть? А? Ах, ты хулиган!
Пинт погладил Джека и почесал его за ушами. Пес стал потихоньку успокаиваться.
– Все хорошо, Джек! Единственный минус в этой ситуации – то, что тебе придется обойтись без завтрака. Но, поверь моему богатому опыту, это не самое страшное. Если верить Полю Брэггу, голодание способно творить чудеса… – Пинт развел руками. – Чудес тебе не обещаю, но… Пережить это вполне по силам.
Он взял поводок и опять собрался выйти на улицу, но пес упирался и снова заскулил. Пинт присел перед ним на корточки.
– В чем дело, дружок? Ты ввязался в какую-то нехорошую историю? Тебя кто-то потрепал? Чего ты боишься?
Пинт еще не знал, что пройдет всего несколько часов, и он будет страшно жалеть о том, что собаки не умеют разговаривать. Ведь тогда Джек смог бы ему хоть что-то рассказать.
* * *
Стратонов не застал Юлю в общежитии. Пухлая соседка, грустно вздохнув, сообщила, что Юля сдает экзамен по биологии.
– Как некстати, – пробормотал Стратонов. – Ну ладно. Спасибо за информацию.
Действительно, все шло из рук вон плохо.
У него не было даже четкой версии случившегося. "Qui bono?". Кому выгодно? Это было совершенно непонятно.
Он решил начать с самых простых и очевидных предположений. Ну, девушки. Что тут скажешь? Особы неуравновешенные. Испугались экзаменов и решили слинять домой, к маме. Нет. Это не похоже на правду. Хотя бы потому, что у всех у них неплохие – да что там неплохие, отличные! – аттестаты. Чего им бояться экзаменов? А третья, Марина Дроздова – так она вообще уже поступила. И потом: когда сбегают домой, то забирают с собой вещи или хотя бы деньги и документы. Но все было на месте. Значит, это не бегство? Нет. Не бегство.
Пойдем дальше. Что остается? Похищение. Хм-м-м! Вполне правдоподобно… Но это довольно сложно – украсть трех девушек и не оставить никаких следов. Впрочем, Юля, кажется, нашла свидетеля? Снимаю шляпу, очаровательная Юля! Вы обошли меня на целый корпус. С этим свидетелем я обязательно побеседую. И, может быть, буду знать, КАК. Но я так и не узнаю, ПОЧЕМУ. А ведь если мы хотим найти пропавших девушек, то надо знать, ПОЧЕМУ. Потому что тогда будет ясно, КТО.
Еще вчера Стратонов обратил внимание на одну общую особенность: насколько можно судить по маленьким черно-белым фотографиям, все девушки были довольно миловидны. Даже можно сказать – красивы. Но тоже, знаете ли, притянуто за уши. Будь я на месте неизвестного похитителя, я бы обязательно выбрал эту самую Юлю. По-моему, она куда лучше. Итак, красивы… Вот единственная общая черта. Что это дает? Ничего. Снова тупик.
"Стоп! – оборвал себя Стратонов. – Фотографии! Что-то связано с этими фотографиями. Точно! Но что? Убей Бог, не понимаю! Ладно. В деканате будет видно. Обложусь личными делами и еще раз все сравню".
"Так, так, так. Нет, пожалуй, есть еще одна особенность, которая связывает пропавших девушек: все они из общежития. Но… Это никуда не приведет. Дураку понятно, что легче украсть девушку из общежития, чем из города. Меньше шума. Так что… Это – пшик. Тут тоже нет никаких зацепок".
"Ладно. Хватит гадать. Пойду-ка я в деканат. Попробую понять, что за камушек лежит на дороге. Я об него споткнулся, но второпях не разглядел, как следует. Пойду".
И Стратонов отправился в деканат.
* * *
Пинт ходил перед аудиторным корпусом, где в главном лекционном зале проходил экзамен по русскому языку для поступающих на филологический факультет.
Время тянулось бесконечно. Оно словно расплавилось от жары и текло, как растаявшее шоколадное масло. Пинт не находил себе места от волнения. Первым его побуждением было ворваться в зал и посмотреть, там ли Майя. Ну, а если она там? А он ворвется, как безумный – в своих линялых джинсах и застиранной футболке, выпучив глаза? Как на нее посмотрят будущие однокурсники? Нет. Он решил ждать. И не мог найти себе места.
С Джеком было проще. Пинт привязал его к какому-то чахлому деревцу, отбрасывавшему такую же чахлую, как рваная рыболовная сеть, тень. Джек деловито помочился на выбеленный известкой ствол и лег. Он изредка переходил на другое место – в зависимости от передвижения солнца по небу.
А Пинт бегал вокруг входа, пытаясь не пропустить Майю. Ведь она могла выйти раньше? Вдруг волнение из-за пропавшего пса не позволит ей нормально сдать экзамен? Фу ты, черт, как все плохо!
Пинт ходил кругами возле невысокого крыльца, временами доставал последнюю пачку и пересчитывал оставшиеся сигареты. Гордость не позволяла ему "стрелять", а денег на новую пачку не было. "Мне бы самому не помешал поводок. Пусть меня кто-нибудь привяжет к дереву, чтобы я не позорил свою… соседку".
Он с тоской смотрел на большие электронные часы, мерцавшие бледным зеленоватым светом над входом в аудиторный корпус. Когда-то – так давно, что он уже не мог в это поверить – молодой, двадцатилетний, только что вернувшийся из армии Оскар Пинт тоже сдавал здесь вступительные экзамены. Когда это было? Пятнадцать лет назад? Почти полжизни прошло с тех пор. Еще пять лет – и ровно полжизни.
Он дошел до угла крыльца, потоптался рядом с урной, напоминавшей атомную бомбу со снятой боеголовкой, развернулся и пошел назад. Он заметил, что на него уже косятся. Какая-то женщина лет пятидесяти, с выжженными перекисью волосами, нервно обмахивалась "Пособием для поступающих в ВУЗы" и смотрела на Пинта с нескрываемым неодобрением. Оскар заметил, что она постоянно сжимает левый кулак; настолько сильно, что костяшки пальцев побелели.
Пинт кивнул и улыбнулся своим мыслям. Он достал из кармана оставшуюся мелочь. Пятака нет. Два рубля и копейки. Он остановился, снял с левой ноги кроссовок, бросил туда два рубля орлом вверх, как и обещал Майе, и снова надел.
Теперь во взгляде женщины появился страх. Даже, можно сказать, легкий ужас. Она отошла подальше. Но кулак так и не разжала. "Что с ней? Она не знает эту примету? Или дело в том, что я не надел носки? А чего их зря трепать летом? Поберегу до зимы".
Пинт снова стал нервно прогуливаться перед зданием. Теперь он предпринимал все усилия, чтобы монета лежала точно под пяткой, никуда не двигаясь, поэтому немного прихрамывал.
До окончания экзамена оставался еще час.
* * *
Стратонов зашел в деканат физического факультета, потом мехмата, попросил личные дела Эльвиры Латыповой и Марины Дроздовой, пообещал скоро вернуть ("только обязательно верните: сами понимаете, вступительные экзамены идут полным ходом, мы не можем раздавать личные дела направо и налево!" – "Да, конечно, спасибо. Верну через час!") и пошел в деканат исторического. Хотя точнее было бы – истерического.
Экзальтированная секретарша набросилась на него с расспросами:
– Как продвигается ваше расследование? Есть что-нибудь новое?
– Продвигается, – уклончиво ответил Стратонов. – Будьте любезны, дайте мне, пожалуйста, папку с документами Алены Шиловой. Спасибо. И еще… У вас тут есть местечко, где можно спокойно посидеть? Я хочу, чтобы мне никто не мешал.
– Ну конечно. Конечно, – дама прижала руки к плоской груди. Сегодня она была без пышного жабо, и единственное, на чем останавливался взгляд, скользя по передней поверхности ее скудного тела – маленькие часики на золотой (или позолоченной?) цепочке. – Вот сюда, пожалуйста. В этот уголок. Обещаю, вам никто не будет мешать!
Она проводила Стратонова за выступ несущей колонны и, молитвенно сложив ладони, удалилась, пятясь задом.
Евгений с облегчением вздохнул, положил перед собой все три папки и стал их открывать: по очереди. Он сравнил первые страницы, вторые, третьи… Все одно и то же. Одно и то же. Что же так на него подействовало вчера? Где этот проклятый камушек, о который он споткнулся? Хм…
Он взъерошил волосы и положил голову на ладонь. Из-за колонны возникла дама. Она прижимала палец к губам, словно призывала Стратонова не шуметь. "Черт! Это не она меня, а я ее просил, чтобы не мешала".
– Я только хотела узнать, – шепотом произнесла дама. – Вам ничего не нужно? Может быть, бумага, ручка… Карандаш? Нет?
Стратонов покачал головой, с трудом подавляя желание сказать: "Слетай-ка за пивом, подруга! Принеси холодненького! И захвати с собой пару лихих девчонок!".
– Нет, спасибо.
– Работайте, работайте. Здесь вам никто не помешает, – заверила дама и, так же, пятясь задом, стала отступать.
– Постойте! – внезапно Стратонову пришла одна мысль. Если он хочет, чтобы все было, как вчера, значит, надо взять еще дело Ирины Шиловой. Вдруг это поможет?
– Да?
Дама прекратила отступать и застыла на месте, призывно задрав голову. А может, просто хотела сократить число подбородков с четырех до двух?
– Если вас не затруднит… Принесите мне, пожалуйста, дело Ирины Шиловой. Пожалуйста, – Стратонов выдавил из себя дружелюбную улыбку.
Дама расцвела. Казалось, она сейчас расплачется.
– Конечно, – сказала она срывающимся шепотом. – Одну минуту.
Она вернулась гораздо быстрее; минута еще не успела пройти.
Стратонов поблагодарил, положил папку рядом с другими и выжидательно посмотрел на даму.
– Ухожу, ухожу, – отступление задом наперед повторилось: будто внутри нее, как у трактора, был встроен реверс.
Стратонов подумал, потом встал со стула, чтобы было лучше видно; расположил дела пропавших девушек в один ряд, а папку Ирины Шиловой – слава Богу, никуда не исчезнувшей! Пока? – положил рядом.
Вот так. Где-то здесь должно быть отличие. Оно непременно должно быть. Это как рассматривать детский журнал с картинкой: "Найдите десять отличий". Правда, перед ним был не детский журнал. Зато и отличие требовалось найти всего лишь одно.
Стратонов закрыл все дела и начал с обложки. Папки одинаковые, картонные, стандартного серого цвета. Имена и фамилии девушек написаны разным почерком. Ну, в этом нет ничего удивительного: подписывали секретарши, а уж у них-то точно не было ничего общего.
Он поочередно открыл все дела. Так. Анкета. Все девушки заполняли ее: каждая самостоятельно. Тут тоже все понятно.
Фотографии… Стратонов почувствовал, как у него засосало под ложечкой: так сильно, что ему даже пришлось сесть и с силой вдавить ягодицы в тощую обивку. Нашел! Черт! Ведь действительно, все лежало на поверхности.
– Ну надо ж быть таким идиотом! – видимо, он сказал это чересчур громко, потому что из-за колонны моментально возникло ставшее уже знакомым и порядком надоевшее лицо, обрамленное пышным перманентом.
– Что вы сказали? – спросила услужливая дама.
Вопрос застал его врасплох. Он был слишком поглощен своими мыслями, словно текущими параллельно в двух разных полушариях и в двух разных направлениях.
– Я говорю, что хочу вас… – эту мысль он не мог додумать до конца и даже не мог ее связно выразить: серые клеточки, вяло работавшие в его черепе ("познакомьтесь, это наш сотрудник Евгений Стратонов. Интеллектуальная производительность его мозгового вещества составляет ровно два процента от производительности знаменитого Эркюля Пуаро. Это если не принимать в расчет спинной мозг. Тут Стратонов, пожалуй, догоняет великого детектива!"), полностью переключились на фотографии. – То есть, я хотел вас… Э-э-э! – он на мгновение заставил себя забыть про фотографии и наконец осилил мысль до конца. – Спросить… Вот эти фотографии? Куда они идут?
Дама так разволновалась, словно он нежно прошептал ей на ушко какую-то непристойность.
– Ну как? Стандартные фотографии размером три на четыре. Мы требуем, чтобы они были матовые, но, на худой конец, сгодятся и глянцевые… Шесть штук…
"Шесть штук!".
– Да. Одну приклеиваем на экзаменационный лист… Затем, если абитуриент поступает, еще одна идет на студенческий билет. Еще одна – на профсоюзный, одна остается в личном деле… – Стратонов дальше не слушал.
"Шесть штук! Одну приклеиваем на экзаменационный лист! Остается пять! Ровно пять, если первый класс начальной школы не прошел для меня даром!".
– Скажите, их всегда бывает шесть? Ну, с самого начала? Абитуриенты приносят именно ШЕСТЬ фотографий?
– Да… – дама произнесла это таким тоном, будто он спрашивал о совершенно очевидных вещах, вроде: "Скажите, в постели вы всегда выбираете миссионерскую позицию?". Он не сомневался, что это так. – Конечно. Стандартная полоска, шесть фотографий… Бывает, что они теряются…
"Или их кто-то специально крадет! Вот оно в чем дело! Кто-то крадет!".
– Спасибо вам большое. Вы мне очень помогли.
Стратонов поднялся, захлопнул папки. Две отдал даме, две предстояло вернуть.
Теперь он знал, что смутило его вчера. В личных делах пропавших девушек было по ЧЕТЫРЕ фотографии вместо положенных ПЯТИ.
Одной не хватало. Ровно одной.
"Тупица! Неужели ты не мог заметить это раньше? Это как с этажами в общежитии: для того, чтобы заметить, что они покрашены в разные цвета, тебе потребовалось четыре года! Может, ты не ту профессию выбрал?".