За пять минут им удалось пробежать по всем деканатам. Везде повторялось одно и то же: Стратонов совал секретаршам под нос красные корочки, просил немного задержаться и, не тратя времени на объяснения, мчался дальше.
Наконец они оказались на последнем, четвертом этаже. Здесь был деканат филологического. Перед дверью с начищенной латунной табличкой Евгений замялся и обратился к мужчине:
– Простите, не помню, как вас зовут…
– Оскар Пинт.
– А я – Евгений Стратонов.
– Очень приятно.
– Вот что… Оскар. Начинайте прямо отсюда, а я – снизу, со второго. Где-нибудь на третьем этаже встретимся. Выписывайте имена всех девушек, у которых в личном деле по четыре снимка вместо пяти, и отрезайте одну фотографию. Ладно?
Пинт недоуменно пожал плечами – в конце концов, ведь это была его идея.
Они вошли в деканат, и Стратонов произнес:
– Добрый вечер! Я – из милиции. – Он повторил свое привычное заклинание, в очередной раз продемонстрировал удостоверение и отрекомендовал Пинта. – Это… Наш сотрудник. Пожалуйста, окажите ему всяческое содействие, – после чего, сопровождаемый неодобрительным взглядом секретарши, вышел.
* * *
Всего в Александрийском университете было девять факультетов. Пинт со Стратоновым управились за два часа.
Они встретились, как и предсказывал Стратонов, на третьем этаже, поблагодарили секретаршу медицинского факультета, которой пришлось задержаться дольше всего, и вышли на улицу.
Сначала Стратонов хотел вернуться в отделение, но нетерпение было слишком велико. Они присели на шаткую лавочку, стоявшую рядом с оградой, и достали свои записи.
– Ну, что там? – торопил Стратонов.
– У меня – семь, – сообщил Пинт. Он вынул листок со списком фамилий и четыре маленькие фотографии. – Остальные три – уже у вас, – пояснил он.
– А у меня – пять девушек и три фотографии. Итого – двенадцать.
Пинт кивнул.
Стратонов открыл блокнот и стал составлять общий список. Напротив каждой фамилии он указывал возраст, факультет и номер комнаты в общежитии.
Шилова Алена – 19. Исторический. 315.
Уртаева Мадина – 18. Биологический. 402.
Якубова Джемма – 21. Экономический. 326.
Соснина Ольга – 20. Юридический. 238.
Шишкина Наталья – 22. Философский. 308.
Павлова Надежда – 20. Медицинский. 405.
Носкова Татьяна – 18. Экономический. 515.
Токарева Майя – 21. Филологический. Г. Александрийск.
Дроздова Марина – 17. Мехмат. 425.
Латыпова Эльвира – 18. Физмат. 304.
Синицына Светлана – 17. Биологический. 327.
Коренева Елена – 21. Медицинский. 330.
Стратонов перечитал список.
– А… Ваша знакомая…
– Соседка, – поправил его Пинт.
– Ну да, соседка. Она ведь – не из общежития. Выпадает из общей картины.
– Она – сирота, – сказал Пинт: таким тоном, что Евгению стало неловко.
– Извините…
– Ничего. Как видите, все сходится. Кто-то все точно рассчитал. Пройдет несколько дней, прежде чем их хватятся.
– Да… – согласился Стратонов. – Девушки из общежития… За них некому беспокоиться.
Он испытывал странное чувство: с одной стороны, он был очень рад, что в списке не оказалось Юли, и, вместе с тем… он немного – самую малость – на это досадовал, словно столкнулся с обидной несправедливостью.
В деканате медицинского они были вместе, и, чтобы работа шла быстрее, разделили стопку папок пополам. В стратоновской стопке оказалось личное дело Юлии Рубцовой. Он внимательно прочел его от корки до корки, убедился, что фотографий ровно пять и, на всякий случай, переписал ее данные на отдельный листок.
– Итак, – сказал Евгений. – Пятерых мы отметим: Шилову, Латыпову, Дроздову, Токареву и Соснину… Остается семь. Мне кажется, надо найти всех остальных и… Как-то их обезопасить. Да?
– Разумеется, – согласился Пинт. – Пойдемте в женское общежитие, побеседуем с этой великолепной семеркой.
И они направились в общежитие.
* * *
И Пинт, и Стратонов, в бытность свою студентами университета, в общежитии не жили. Однако каждый из них проводил в общежитских корпусах достаточно много времени – в основном благодаря пристрастию к преферансу. Они прекрасно помнили длинные, горячечные ночи, которые просиживали за столами.
Это было что-то вроде обязательной университетской традиции: разбившись на тройки (в преферанс можно играть и вчетвером, но почему-то вчетвером никто не играл), обложившись дешевыми сигаретами и пепельницами, вырезанными из жестяных банок, студенты до рассвета метали колоду. За ночь колода успевала истрепаться; кое-кто, не слишком чистый на руку, делал ногтем почти незаметные зарубки на рубашках, поэтому для каждой игры покупали новые карты. Обычно покупал тот, кто оставался в самом крупном выигрыше. Этакий благородный жест – рубли и копейки, перекочевавшие в карман победителя, в первую очередь шли на воспроизводство Игры.
Некоторые, чересчур увлекшись игрой, забывали про учебу. Таких ожидала скорая и неминуемая расплата: они вылетали из университета в ближайшую сессию и отправлялись исполнять священный долг (а заодно уж – и почетную обязанность) перед Родиной. То есть – в армию.
К счастью, большинству игроков удавалось балансировать на грани. Некоторые делали это все шесть лет учебы.
Ни Пинт, ни Стратонов к страстным игрокам не относились, но все же и тот, и другой свою дань Игре отдали сполна.
Преферансные баталии чаще всего проходили в читальных залах общежития – подобный зал был на каждом этаже. Поэтому, когда Стратонов предложил собрать девушек (тех, что еще не пропали) в "читалке", Пинт улыбнулся:
– Если она будет свободна.
Впрочем, девушки были не столь азартны. Скорее всего, в зале женского общежития действительно занимались, а не писали "пулю".
Они подошли к корпусу. Невдалеке от входа стояла бело-синяя милицейская "пятерка". Стратонов помахал патрульным рукой; водитель в ответ мигнул дальним светом.
Они вошли в корпус и миновали сторожевую будку, в которой сидела сухонькая бабулька в очках с толстыми стеклами.
Стратонов показал удостоверение, но бдительный страж девичьей чести на него даже не посмотрела, лишь махнула рукой.
Стратонов с Пинтом переглянулись и пошли к лестнице.
– Ну что? Давайте собирать, – сказал Евгений.
Пинт кивнул. Он выглядел озабоченным. Казалось, он обдумывал какую-то мысль и никак не мог додумать ее до конца.
Они начали с третьего этажа. Заходили во все комнаты, указанные в списке, и, представившись, деликатно просили девушек пройти в читальный зал на четвертом.
После того, как они заглянули в 515-ую и пригласили будущего экономиста Татьяну Носкову, Пинт со Стратоновым прошли в читальный зал, расставили стулья и сдвинули столы.
Через десять минут стали подтягиваться девушки: красивые, причесанные, свежие. Всего их было шесть.
Стратонов заглянул в список и попросил их назвать свои фамилии.
Уртаева, Якубова, Шишкина, Носкова, Синицына, Коренева. Не хватало Надежды Павловой из 405-ой. Стратонов все же решил начать.
– Добрый вечер, – сказал он, прокашлявшись. Нестройный хор мелодичных девичьих голосов подтвердил эту глубокую мысль. – Я – из милиции. Оперуполномоченный Стратонов Евгений Александрович. Я хочу побеседовать с вами вот на какую тему…
Он на секунду замялся. В любом случае, прежде, чем устраивать что-то подобное, следовало посоветоваться с Блинниковым. Получить разрешение и одобрение начальства. Впрочем, теперь уже поздно.
– Я хочу предупредить вас. Вас всех… – он не заметил, как начал расхаживать вдоль стены, как лектор – перед доской. – За последние три дня из вашего общежития пропали четыре девушки. Все они были абитуриентками и… – он решил не останавливаться на частностях: не говорить, что все они были очень миловидны и умны. – И все они пропали. У нас есть подозрения, что девушек кто-то похитил.
Черноволосая красавица с огромными глазами громко ойкнула, и Стратонов строго посмотрел на нее.
– Так вот, – продолжал Стратонов. – Я хочу, чтобы вы впредь были осторожнее. Не выходили на улицу без крайней необходимости и вообще – чтобы все время были на виду. Понимаете?
В ответ – нестройное "да". Затем одна девушка, сидевшая в некотором отдалении от прочих, спросила:
– А почему вы предупреждаете именно нас? – она обвела рукой большую комнату читального зала.
– Потому что… – Стратонов в поисках помощи обернулся к Пинту. Но тот в это время раскладывал перед собой фотографии и смотрел на фамилии, написанные на обороте.
Он разложил двенадцать фотографий на три неравные кучки. Пять: тех, что уже исчезли – налево; шесть: тех, что сидели перед ними – направо; и еще одну – Надежды Павловой – посередине.
Стратонову показалось, что он как-то слишком внимательно ее рассматривает.
– Потому что… – собрался с духом Стратонов, – у нас есть основания полагать, что вам тоже угрожает опасность. Вот так, – он развел руками. – К сожалению…
На лицах юных красавиц он прочел явственный страх.
– А разве, – спросила та же самая, сидевшая чуть поодаль, – вы не можете приставить к нам охрану?
Она выглядела немного старше других. Стратонов быстро нашел ее фотографию в правой кучке и прочитал на обороте фамилию. "Шишкина Наталья". Наталья…
– Наташа… Мы постараемся сделать все, что от нас зависит, но, тем не менее… Знаете, предупрежден – считай, вооружен. Не так ли? Я хочу, чтобы вы тоже проявили максимум осторожности.
– Конечно, – Шишкина пожала плечами; мол, что же вы меня, за дуру принимаете?
Стратонов покрутил в воздухе пальцами и потом прижал их ко лбу: жест, который приводил Наталью (его, Тимофееву Наталью) в ярость.
– Ну вот, пожалуй, все, что я хотел довести до вашего сведения. Сейчас вы разойдетесь по своим комнатам и до утра из общежития не выйдете. За корпусом ведется постоянное наблюдение. Я тоже буду здесь. Если возникнут какие-то вопросы – обращайтесь.
Девушки, гремя стульями, поднялись и пошли к выходу. Правда, теперь в их движениях уже не было того кокетства и уверенности, как несколько минут назад. Они держались дружной стайкой и, казалось, боялись далеко отходить друг от друга.
Пинт положил Стратонову руку на плечо.
– Утром надо сказать комендантше, чтобы их поселили вместе. В две соседние комнаты. Так будет проще за ними присматривать.
– Ага… – этот Оскар Пинт все время опережал его на целый шаг. Евгения это злило, но приходилось признать, что Пинт и впрямь помогал ему.
– Да… – согласился Евгений. – Сделаю.
Он видел, что это не все. Пинт хотел сообщить ему что-то еще.
– Я ее видел сегодня, – сказал Пинт.
– Кого?
– Седьмую девушку. Надежду Павлову. Ту, что не пришла.
Стратонов резко обернулся к нему.
– Где?
– В библиотеке. – Пинт кивнул в сторону стола.
Одна фотография по-прежнему лежала между кучками, но… Намеренно или нет, но Пинт все же положил ее ближе к пропавшим.
– Вот как? Пойдемте-ка еще раз в ее комнату, может, она вернулась?
– Может быть… – со вздохом сказал Пинт.
Стратонов сверился со своим списком и зашагал в 405-ую.
Девушки там не оказалось. Соседки сообщили, что она действительно собиралась в библиотеку. Ушла и с тех пор не возвращалась.
Стратонов взглянул на часы – девять вечера. Уже девять.
Они вернулись в читальный зал, и Стратонов спросил:
– Ну? И что вы думаете?
Пинт грустно улыбнулся.
– Думаю, что вам нужно оставаться здесь. А я… Пойду домой. Спать. Мне надо спать.
Стратонов с удивлением посмотрел на него. "Ничего себе, помощничек! Ему, видите ли, надо спать!".
Он скривил губы в презрительной ухмылке.
– Конечно. Идите. Вам надо спать.
Пинт оставил его замечание и усмешку без внимания.
– Завтра утром, в десять часов, я буду ждать вас у библиотеки. Она ведь открывается в десять?
– Ну… Думаю, я сумею справиться и без вас… – начал было Стратонов, но Пинт перебил его – причем достаточно резко.
– В десять я буду ждать вас у входа в библиотеку. – Он помолчал немного, а потом добавил. – Вы без меня не справитесь. Поверьте.
И, прежде, чем Стратонов успел возразить, Пинт сказал:
– До свидания! – протянул Евгению руку, развернулся и вышел.
Стратонов остался в читальном зале один. Он сел за стол, на котором лежали фотографии, и некоторое время смотрел на них, не решаясь подвинуть фото Надежды Павловой в ту или иную сторону.
– Я связался с сумасшедшим… Или – с ясновидящим, – пробормотал он. – Впрочем, это, наверное, одно и то же.
* * *
Странствующий рыцарь Павел Синицын проводил Юлю до общежития. Было уже около девяти вечера. Девушка была переполнена впечатлениями от событий сегодняшнего дня.
Во-первых, экзамен по биологии. Разумеется, она еще не знала результатов, но почему-то не сомневалась, что оценка будет вполне приличной. Стоило ей поднять руку и попроситься выйти, как тут же рядышком возник Леонтьич. Он проводил ее до женского туалета и хриплым заговорщицким шепотом сообщил, что в третьей кабинке, за трубой – учебник биологии. "Не торопись, – сказал он. – Перепиши все, что нужно". Она так и сделала.
Во-вторых, против самых худших ее ожиданий, милиция немедленно принялась расследовать дело об исчезновении двух (она еще думала, что только двух) девушек. И этот молодой оперативник, хотя и казался Юле недостаточно опытным, но все же вселял в нее некоторую надежду на благоприятный исход расследования (с чем Пашка был решительно несогласен).
"Они, – думала Юля, подразумевая милицию, – обязательно найдут Алену и Эльвиру. Не может человек затеряться в таком небольшом городе".
Ну, а в-третьих, вечер, проведенный в обществе своего личного рыцаря, сопровождавшийся поеданием кусочков жесткого обугленного мяса, которые в меню почему-то назывались "шашлыком из телятины", способствовал поднятию настроения ничуть не в меньшей степени, чем три бутылки холодной "Балтики". Все неприятности – и нынешние, и возможные будущие – отодвинулись куда-то на второй план. Юле казалось, что все будет хорошо. Все просто должно быть хорошо.
Она постоянно ловила на себе влюбленные взгляды Пашки и время от времени нагибалась над тарелкой чуть ниже, чем следовало, тем самым давая ему словно нечаянную возможность заглянуть за корсаж. В такие моменты Пашка начинал волноваться и кусать узкие бледные губы; ей это нравилось.
Около девяти вечера он проводил ее до "четверки", и первое, что она увидела – бело-голубая милицейская машина, стоявшая рядом со входом в общежитие. В эту минуту прошедшее было волнение снова всколыхнулось в груди – каким-то нехорошим черным всплеском.
Она позволила поцеловать себя напоследок – не очень долго, но достаточно нежно; в благодарность за помощь на экзамене она даже разрешила Пашке коснуться губами ее изящной ключицы, отметив, что он сделал это как-то неловко и суетливо. "Милый мальчик", – подумала Юля и, предупреждая следующий поцелуй, приложила пальчики к его губам.
– Не все сразу, рыцарь, – с напускной строгостью и кокетливой улыбкой сказала она, пресекая его поползновения и в то же время – давая отнюдь не призрачную надежду на продолжение.
Пашка был из тех, с кем можно было играть. Он позволял с собой играть, и это выгодно отличало его от высокого ординатора из родной ковельской больницы: тот олух признавал только одни правила – которые диктовал ему малоподвижный аппарат, притаившийся в складках форменных брюк.
Пашка с покорностью пожал плечами, и она решила, что может записать себе дополнительное заработанное очко. (Правда, на душе остался небольшой осадок – от того, что он так быстро ее послушался).
– До завтра, – сказала она.
– Угу, – пробурчал в ответ Павел.
Юля схватила его за голову и, притянув к себе, звонко чмокнула в щеку, и, прежде, чем он успел опомниться, взлетела по ступенькам крыльца. Он пробовал было дернуться за ней следом, но она погрозила пальчиком:
– До завтра! – распахнула дверь и стремительно скрылась, заметив, как губы его расплылись в широкой улыбке.
Но едва она дошла до лестницы и стала подниматься к себе на третий этаж, как поняла, что что-то случилось. Общежитие гудело, словно потревоженный улей. То там, то здесь на лестничных площадках стояли группы девушек и, отчаянно дымя сигаретами, обсуждали некие странные и зловещие события. Малопонятные обрывки разговоров складывались в одну общую и пугающую картину.
Юле не сразу удалось попасть в комнату. Дверь оказалась заперта. Она долго стучала, пока наконец не раздался испуганный писклявый голос Ксюши:
– Кто там?
– Это я, – ответила она, чувствуя, что начинает раздражаться. – Чего ты закрылась? Алена не пришла?
Из-за той стороны двери послышался шум. Впечатление было такое, что Ксюша забаррикадировалась изнутри всей скудной мебелью, стоявшей в комнате. На самом деле, так оно и было.
Прошло несколько долгих минут, прежде чем ключ в замке повернулся два раза, и в образовавшейся щели показалось пухлое лицо будущего экономиста.
Юля решительно толкнула дверь.
– Да я это, что, не видишь?
Она прошла в комнату и была поражена переменой, произошедшей в лице соседки. Румяное и круглое лицо Ксюши теперь казалось осунувшимся и бледным.
– Что здесь творится? – спросила Юля.
Ксюша всплеснула руками и тихо заплакала – как показалось Юле, с облегчением.
– Ой, Юлечка… Как хорошо, что ты пришла! Я так боюсь, так боюсь! – она уткнулась в ладошки и стала всхлипывать еще громче.
Чтобы вернуть соседку в чувство, Юле пришлось взять ее за плечи и несколько раз ободряюще похлопать по рыхлой спине.
– Ну, не реви. Расскажи толком, в чем дело?
– Юлечка, здесь так опасно… Девочек воруют. И никто, – из узкого пространства между далеко не девичьих Ксюшиных грудей вырвался сдавленный вскрик, – никто не знает, что с ними… Снова приходил из милиции… Ну, тот самый, что был вчера… Он рассказывает какие-то ужасы. Говорит, никому нельзя выходить из общежития. Я так боюсь… – Ксюша помолчала немного, а потом решительно заявила. – Знаешь, я завтра позвоню маме, пусть приедет и заберет меня отсюда. Я больше не хочу поступать в этот проклятый университет.
– Он приходил сюда? – перебила ее Юля.
– Нет. Он собирал всех в читальном зале на четвертом этаже.
– И тебя тоже?
– Нет, я узнала от девочек из 318-ой. А им сказали девочки из 321-ой. А им рассказали девочки из…
– Понятно, – прервала его Юля. – А где он сейчас?
Ксюша пожала плечами, и в этот момент в дверь постучали.
Юля увидела, как глаза ее соседки расширились от ужаса.
– Ты не закрыла за собой дверь? – свистящим шепотом спросила Ксюша и бросилась к столу, стоявшему рядом со входом. Она навалилась на него всем телом и, если бы не вмешательство Юли, наверняка припечатала бы его к косяку, отрезая доступ в комнату.
Но Юля схватила ее за локоть и уверенно сказала:
– Подожди! – затем она подошла к двери и спросила. – Кто там?
– Юлия… Валентиновна. Это Стратонов. Евгений… Я… из милиции. Откройте, пожалуйста.