При всем при том тренер за пределами боксерского зала выглядел вполне невинно и даже – жалко. Вечно в мятых несвежих брюках, свисающих пузырями на коленях, в грязной, пахнущей потом футболке и стоптанных кедах. И так – до тех пор, пока он не приходил в зал и не вдыхал кожаный запах груши и боксерских перчаток.
Он до конца жизни остался бойцом; а жизни за порогом зала для него просто не существовало.
В последний раз Пинт дрался пять лет назад – в маленьком городке с красивым названием Горная Долина. Тогда ему пришлось отправить в аут Шерифа, и Оскар сделал это совершенно беззлобно, только потому, что так было в тот момент необходимо.
Но сейчас он почувствовал, как все его мышцы (не мозг, "сознание должно оставаться ясным", – учил тренер) наливаются кипящей злобой, заставляющей их сокращаться гораздо быстрее, чем обычно.
Пинт, не глядя, вколачивал удары, как в голую стену. Он не видел лица противника, но, единожды попав в цель, уже знал, что не упустит ее. Еще один из бесценных уроков учителя: "Руки должны быть такими же зрячими, как глаза. И даже – более зрячими".
Цель остановилась. Пинт потряс ее, сумел остановить, и теперь костяшки находили цель сами, притягивались к ней, как сильные магниты.
Он бил, чувствуя, что цель с каждым ударом становится МЯГЧЕ и ПОДАТЛИВЕЕ. Сначала он слышал противный хруст тонких ломающихся костей лицевого скелета и хриплые придыхания, издаваемые при каждом ударе человеком в черном. Затем эти звуки стали глуше, тише и потом совсем исчезли.
Он бил, не зная, сколько все это продолжалось. Внезапно проснувшимся и обострившимся до предела чутьем бойца он чувствовал, что нанес не менее полусотни ударов, но… У него никогда не уходило на это более минуты. А сейчас, когда цель была неподвижна и не сопротивлялась, должно быть, и того меньше.
Пинт замер, прислушиваясь. Слабое, угасающее, УХОДЯЩЕЕ дыхание, и больше ничего. Затем дыхание сложилось в еле слышный шепот.
– Мазин дже-е-е-ннн…
Потом – хрип, за ним – еще один звук, словно умирающий что-то с усилием глотал, и… Все.
Пинт лежал на столе, не шелохнувшись, ловя каждый шорох. Но в комнате было тихо. Даже Джек больше не лаял и не рычал.
Их сливающиеся дыхания были почти не слышны; только Пинт дышал в размере три восьмых, а Джек – на четыре четверти.
Затем Оскар, осознав, ЧТО же именно только что произошло, задрожал. Остаточный адреналин сотрясал уже обмякшие мышцы.
Желая унять эту дрожь, он тяжело поднялся и принялся ходить по комнате, не решаясь подойти к черному пятну, лежащему на полу. Потом наконец он собрался и пошел на кухню. Взял коробок спичек и вернулся в комнату.
Пинт на ощупь отодвинул столешницу – стол ответил хрустом сломанных мебельных суставов – и опустился на колени.
Он нашел то место, где совсем недавно была голова, и коснулся пальцами тряпки. Теперь она была мокрой и липкой; она отрывалась от ТОГО, что скрывала, с трудом, как лейкопластырь.
Оскар чиркнул спичкой и ужаснулся. ТО, что когда-то, безусловно, было человеческим лицом, теперь напоминало страшное месиво. Осколки костей пронзили кожу и торчали в разные стороны. Пинту пришло на ум сравнение с игольной подушечкой. Или – с ощетинившимся ежом.
Он с трудом подавил подступивший к горлу комок тошноты, вскочил на ноги и убежал на кухню.
Он ожидал, что проснувшиеся соседи начнут стучать в стены, а то и звонить в дверь, но, видимо, их битва была намного тише, чем он думал.
Где-то справа пророкотал водопадом унитаз, пошипел немного, набирая воду в белую фаянсовую утробу, и снова затих.
Пинт сидел на кухне, вглядываясь в бледнеющую с каждой минутой синь за окном, и горько жалел о том, что у него не было сигарет.
Клацая тупыми когтями, из комнаты пришел Джек и, потершись о его ногу, устроился рядом. Он развернулся задом к комнате и положил морду на вытянутые передние лапы. Пес был тих и молчалив. Казалось, вся его поза говорила: "Ну да, мы с тобой сделали ЭТО. Но ведь у нас не было другого выбора. За меня можешь не волноваться – я никому ничего не скажу. Лучше подумай, как нам выбраться из этого дерьма".
Пинт ласково почесал его за ухом, как сообщника, а потом снова уставился в окно. Мягкими волнами, катящимися с востока, на Александрийск стремительно надвигался рассвет.
Когда совсем рассвело, Оскар встал и, по-прежнему стараясь не смотреть на тело, простертое на полу, прошел в комнату. Здесь он отодвинул шкаф, достал из тайника сверток в тонкой коже, и, собрав одежду, оделся.
Тетрадь он засунул за пояс джинсов, на живот. Нашел поводок и пристегнул к ошейнику Джека. Затем в последний раз окинул взглядом свою убогую квартирку (на пол он не смотрел) и, мысленно с ней простившись, вышел на улицу.
В десять он обещал быть у библиотеки; значит, у него в запасе – почти пять часов.
Он вышел из дома и пошел слоняться по просыпающемуся городу.
"Хорошо, что со мной Джек, – думал он. – Гуляющий спозаранку собачник не вызывает ненужных подозрений. Вот если бы я был один…".
Но об этом он старался не думать. Совсем другая картина занимала его мысли. И, похоже, он начинал догадываться, что ОБЩЕГО было у пропавших девушек.
* * *
Стратонов и сам не понимал, зачем он это делает. Может, ему просто хотелось предупредить Юлю о грозящей опасности?
Да, наверное, так, хотя, если их с Пинтом предположения окажутся верными, Юле-то как раз опасность и не грозила.
И все-таки он не мог не волноваться за нее. "Я хочу убедиться, что с ней все в порядке", – решил он и отправился в 315-ую.
– Кто там? – спросил из-за двери ее голос.
Странное дело – прошло каких-нибудь два дня, но теперь этот голос казался ему самым чарующим из всех, что он когда-либо слышал.
"Кто там? А кого ты ждешь?" – подумал он и ответил:
– Юлия… Валентиновна. Это Стратонов. Евгений… Я… из милиции. Откройте, пожалуйста.
Дверь открылась, и на пороге возникла знакомая стройная фигурка. Стратонов не смог удержаться от глуповатой улыбки.
– С вами все нормально?
Юля пожала плечами.
– Со мной-то – нормально. Но вот то, что происходит… Вряд ли это можно назвать нормальным.
Евгений согласно закивал.
– Да, да… Я все понимаю… Мы делаем все возможное… Но… Вы, конечно, правы, – за спиной Юли он увидел ее соседку – ту самую пухленькую простушку, которой уж наверняка ничего не грозило. Девушка сидела на кровати, подтянув колени к груди, и испуганно смотрела на Стратонова.
– Да, вы правы, – виновато повторил Стратонов.
– Скажите, это что? Продолжается? Еще кто-то пропал? – спросила Юля.
Евгений перевел взгляд с нее на соседку.
– Я… как раз хотел бы поговорить об этом. Если вы не возражаете, конечно, – поспешно добавил он.
Юля все поняла. Она обернулась к Ксюше:
– Я скоро приду, – вышла в коридор и аккуратно прикрыла за собой дверь.
– Пойдемте в читальный зал на четвертом этаже, – предложил Стратонов.
– Там размещается ваш штаб?
– Ну да.
Они прошли по гулкому коридору и поднялись на четвертый этаж, не проронив ни слова. Затем Стратонов открыл "читалку" и галантно пропустил девушку вперед.
Он разложил на столе свои списки и фотографии. Надо было с чего-то начать. Он начал издалека.
– Видите ли, это крайне запутанная история, и я… Признаюсь честно, у меня даже нет ни одной приемлемой версии происходящего.
Юля сидела напротив него и внимательно смотрела на Стратонова. Евгения это немного приободрило.
Она не перебивала, не торопила, не поддакивала, – она просто смотрела.
Стратонов откашлялся.
– Так вот, ситуация вкратце такова. Вдруг, ни с того, ни с сего, из общежития начинают исчезать абитуриентки. Что с ними происходит? Благодаря Вам, – Стратонов поклонился, – и вашему свидетелю, – эти слова он произнес как-то быстро, скомканно, – мы приблизительно знаем, что случилось с вашей соседкой, Аленой Шиловой… Но и только. А остальные?
– Остальные? – произнесла Юля.
– Да. На сегодняшний день – точнее, вечер – исчезло уже пять девушек.
– ПЯТЬ? – с ужасом прошептала Юля, и Стратонов понял, что она этого еще не знает. Ну ничего – все равно ведь узнает, не так ли?
– Да, – твердо сказал он. – Уже пять. Причем – за очень короткий промежуток времени. Все это наводит на мысль, что исчезновения носят не случайный характер. Видимо, они заранее спланированы и очень четко осуществлены. И, казалось бы, нет никаких зацепок…
Он выдержал эффектную паузу. Юля молчала, но в ее глазах он прочел красноречивый вопрос: "Ну, и?".
Стратонов присел на край стола и нагнулся к девушке.
– Но, знаете ли, я стал анализировать ситуацию. Ведь не может быть, чтобы девушки исчезали без причины? Значит, она есть. Но в чем она заключается? И это… – он погрозил пальцем. Так делал их лектор по криминалистике, когда хотел обратить особое внимание на ту или иную фразу. – Очень важный вопрос. А чтобы на него ответить, надо понять, что между ними общего. Допустим, что ВСЕ пропавшие девушки были похищены – именно так, как это случилось с вашей соседкой. Допустим, что они не отправились со своими возлюбленными в романтическое путешествие… В Крым, например, – Стратонов почувствовал, как покраснел, и понял, что зря это он начал насчет Крыма. – Допустим, что они не сбежали домой, и все такое… Предположим, что их действительно ПОХИТИЛИ. Тогда должны остаться какие-то следы… И я эти следы нашел!
Он как бы мельком, невзначай, взглянул на Юлю и понял, что его слова достигли цели. Теперь она смотрела на него чуть ли не с восхищением.
– Я сразу заметил, – некоторые частности он решил опустить, поэтому сказал "сразу", – что в личных делах всех пяти пропавших не хватает одной фотографии. Вы думаете, это случайно? Вероятность такого совпадения… – это тоже было напрасно. Из теории вероятности он знал только задачу про "орла" и "решку". Но Стратонов выкрутился. – Ничтожно мала. Но самое интересное то, что всего таких личных дел – с недостающей фотографией – двенадцать. Ровно двенадцать.
Он сам не знал, почему выделил число. Ему, например, число "12" ровным счетом ничего не говорило. Но Юля поняла его по-своему.
– Поэтому вы здесь, да? – шепотом, будто их кто-то мог подслушать, спросила она. – Вы… охраняете оставшихся?
Она сказала это таким тоном, в котором безошибочно угадывался следующий вопрос: "И меня – тоже?". Евгений значительно кивнул и похлопал себя под мышкой, где в кобуре висел пистолет.
– Охряняем, – веско обронил он. – И, я думаю, на этом исчезновения прекратятся.
На лице девушки появилась какая-то блуждающая улыбка. Она вдруг стала пристально изучать свои руки. Время от времени она переводила взгляд с рук на Стратонова и, странно улыбнувшись, снова опускала глаза.
Евгений упивался произведенным впечатлением. Это был его маленький триумф. Немного снисходительно, с мудрой отеческой улыбкой, он смотрел на Юлю и любовался ею. Кажется, он сумел ей показать, кто здесь по-настоящему достоин внимания.
Поэтому прозвучавший вопрос поставил его в тупик. Он как-то даже перестал задумываться над этим; совершенно упустил из виду, наивно полагая, что проблема уже ПОЧТИ решена.
Юля вдруг подняла голову и спросила его: жестко, в лоб.
– А как же вы собираетесь искать пропавших? И где?
Ощущение было такое, будто кто-то вогнал ему в живот осиновый кол. Он глубоко вздохнул, словно выпуская ту глупую беспричинную радость, копившуюся в нем, и пробормотал:
– Это… Этого я пока не знаю.
* * *
Юля улыбнулась – немного высокомерно, как показалось Стратонову. Она подошла к столу и, не спрашивая разрешения, стала задумчиво перебирать фотографии.
– А может… – она сама удивилась – как ей в голову могла придти такая ужасная мысль? – Может, их уже нет в живых..?
Среди снимков она нашла фотографию Алены. Юля отложила карточку в сторону. Стратонов машинально добавил еще четыре.
– Это те, кто пропал? – спросила Юля.
– Да.
Евгений почесал в затылке.
– Видите ли, чтобы их найти, надо понять, кому и зачем они потребовались? Но…
"Кому и зачем они потребовались…". Юлю вдруг словно что-то ударило. Одна простая мысль… Слабое, пока ничем не подкрепленное предположение… Его обязательно надо обсудить…
Юля задумалась. Она пристально посмотрела на Стратонова.
"Нет, вряд ли это стоит обсуждать именно с ним. Скорее всего, он просто посмеется, если вообще станет меня выслушивать. Ему это не покажется веской причиной – хотя бы потому, что это связано только с Аленой. Но… Если он прав, и похищения девушек – дело рук одного и того же человека, или одной и той же преступной группы, тогда, найдя Алену, я смогу найти и остальных. Разве нет? В конце концов, это я привела ему свидетеля похищения. Почему я не могу проверить свое предположение самостоятельно? Точнее, с Пашкой?".
Она почувствовала, как ее охватывает нетерпение. Этот вяло соображающий долговязый опер за два дня расследования умудрился найти только недостающие фотографии в личных делах. И все. Стоит ли брать его в союзники?
Юля колебалась недолго.
– Извините, Евгений. Мне пора спать.
Стратонов был несколько обескуражен этим заявлением.
"Им всем пора спать. Сначала – этот чокнутый ясновидящий, теперь – она. Можно подумать, я никогда не сплю. А им, видите ли, надо".
– Да, конечно. Уже поздно, а у вас, наверное, скоро очередной экзамен.
Длительной и задушевной беседы – то, на что он так рассчитывал – не получилось.
– Вы все же будьте, пожалуйста, осторожны, – заметил он. – Не выходите никуда одна из общежития.
– А я и не выхожу. Одна, – Юля намеренно выделила "одна", и от этого у Стратонова все в животе оборвалось.
Он с тоской посмотрел на ее шею – посмотреть в глаза почему-то не решился – и сказал:
– Спокойной ночи! Простите за беспокойство.
– Всего хорошего, – ответила бессердечная красавица и пошла прочь из читального зала.
Дойдя до лестницы, Юля не удержалась и вприпрыжку поскакала вниз. Она ворвалась в свою комнату, насмерть перепугав бедную Ксюшу, и бросилась к Алениной кровати.
Дневник в синем дерматиновом переплете лежал под подушкой. Юля схватила его и повернулась к соседке.
– Пожалуй, ты права. Давай запремся. Он мне ТАКОГО наговорил!
Долго упрашивать Ксюшу не пришлось. Она будто ждала этих слов. Юля подивилась проворству, с которым Ксюша ринулась возводить баррикаду. Когда с бастионами и эскарпами было покончено, будущий экономист с замиранием спросил:
– Юлечка… А ЧТО он тебе наговорил?
Юля к тому времени уже дочитывала вторую страницу толстого дневника.
– А? – она с трудом оторвалась от чтения. – Ты никому не скажешь?
– Могила! – заверила Ксюша, и по ее глазам было видно, что она разболтает все, всем, и при малейшей возможности.
– Видишь ли… Это – секретная информация. В милиции подозревают, что где-то неподалеку открылась тайная косметологическая клиника. Туда приезжают богатые старухи, и им за огромные деньги пересаживают органы молодых девушек. Ну, ты сама понимаешь, какие органы…
Ксюшино лицо стало белее подушки. Желая отвязаться от нее – по крайней мере, на эту ночь – раз и навсегда, Юля оценивающе сощурила глаза.
– Кстати, подруга… А у тебя – красивая грудь. Я бы на твоем месте… – она загадочно улыбнулась и щелкнула языком.
– Ой! – завопила толстуха, комкая в ладонях пышную – спору нет! – но уж больно бесформенную женскую гордость. – Ой! – повторила она и накрылась одеялом.
Больше она не произнесла ни слова. Лежала, отвернувшись к стене, и тихонько скулила.
А Юля продолжала читать Аленин дневник. И чем дальше читала, тем больше убеждалась, что она – на правильном пути.
Рано утром, едва рассвело, она побежала в умывальник. Ксюша ходила за ней, как привязанная, и даже попросила покараулить ее у двери туалетной кабинки.
"Немного перестаралась, – решила Юля. – Впрочем, ей небольшой стресс только на пользу. Может, похудеет".
В шесть утра она подбежала к сторожевой будке и спросила у бабульки разрешения позвонить.
– Ну, давай, милая, пока Людмила Игнатьевна не пришла, – сонно сказала бабулька и подвинула здоровенный аппарат из черного эбонита, больше напоминавший скульптурную композицию в городском сквере, нежели обычный телефон.
Юля набрала номер Пашкиного мобильного.
– Паша! Это я!
– Кто "я"? – пробурчал недовольный голос.
– Рыцарь! Это твоя Прекрасная Дама! – воскликнула Юля.
Голос моментально изменился.
– Божественная, если ты меня сейчас не видишь, то сообщаю – я преклонил колени пред вашим дивным образом.
– Вольно! – Юля была милосердной. – Послушай, Паша, мне срочно надо тебя увидеть. Это очень важно.
– Не сомневаюсь. Мне, кстати, тоже нужно тебя увидеть.
– Ты можешь подойти к "общаге"? Часикам к девяти?
– Отведу коня в химчистку, перекрашу в белый цвет и ровно в девять буду ждать тебя у порога "дома перезрелых".
– В смысле?
– Ну, так мы называем "четверку".
– "Перезрелых", значит? – с притворным негодованием спросила Юля.
Пашка не растерялся.
– Приятные исключения лишь подтверждают правило. А на тебя, пленительная, никакие правила не распространяются.
– Ладно. Считай, прощен. В девять я тебя жду.
– Лови каждый звук. Услышишь стук копыт – можешь спускаться.
– Боюсь, от нетерпения я выпрыгну в окно.
– Ого! Снежная Королева начала таять?
– Снежная Королева уже кипит! Ну все, пока. Целую.
– Пока, – ответил рыцарь и повесил трубку.
Они бы очень удивились, узнав, что их игра в Рыцаря и Прекрасную Даму становится чем-то большим, чем просто игра.
Им не хватало Книжника. А он, оказывается, все время был где-то рядом. Просто они еще не знали об этом.