* * *
Стратонов опаздывал на встречу с Пинтом.
Вчерашний день закончился из рук вон плохо. Но все это были цветочки по сравнению с тем, как начался сегодняшний.
В половине девятого он позвонил – с того же самого телефона, что и Юля – домой, маме. Мама Стратонова была очень чуткой женщиной. Она считала, что видит своего сына насквозь, и ничто не могло поколебать этой убежденности. Проблема заключалась в другом – мама чувствовала все, что происходило с сыном, но с точностью до наоборот.
Когда в прошлом году у Евгения случились два мимолетных романа, так и не нашедшие логического завершения, и он несколько раз не ночевал дома, о чем заблаговременно предупреждал родительницу, мама начинала причитать в трубку, что он выбрал не ту работу, и что его обязательно подстрелят, и что она будет звонить его начальнику, чтобы поберег ее единственного сына.
Сейчас же, когда Евгений под большим секретом поведал ей, что дела службы не позволяют ему придти домой и еще неизвестно, когда позволят, мама сухо сказала:
– Я не ожидала от тебя такого легкомыслия. Ты сначала должен был меня с ней познакомить.
Стратонов принялся возражать, что знакомить-то как раз не с кем (или – сразу со всеми двенадцатью?), но мама была непреклонна.
– Порядочная девушка прежде знакомится с родителями, а потом уже тащит мужчину в постель. Надеюсь, ты не забыл зайти в аптеку? В стране – эпидемия СПИДа, если ты не помнишь!
– Мама, ну при чем здесь СПИД? – попытался вставить Стратонов, но мама воскликнула. – Не перебивай меня! Так вот, Евгений! Ты совершаешь большую ошибку! И я очень хочу, чтобы все это… – ему показалось, что он видит презрительную гримаску, искривившую ее лицо, – прошло без печальных последствий.
И мама бросила трубку.
Евгений вздохнул, натянуто улыбнулся бабульке, внимательно прислушивавшейся к обрывкам разговора, и поспешил в отделение.
Придя на службу, он понял, что их с мамой желания странным образом совпадают. Ему бы тоже очень хотелось, чтобы все это – но не то, о чем думает мама – прошло без печальных последствий.
Однако надеяться на это не приходилось. В девять начальник был уже у себя в кабинете, и дежурный, сочувственно кивнув, сообщил, что Блинников рвет и мечет в ожидании незадачливого детектива. Тренируется – с тем, чтобы начать рвать и метать его, несчастного Стратонова.
Ну да. Стратонов побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, что означало у него крайнюю степень служебного рвения.
В кабинете его ожидал еще один сюрприз. Напротив начальника сидел срочно вызванный из отпуска Михаил Климов, и его синее после вчерашней рыбалки лицо (после той рыбалки, на которую можно и не брать удочку – только стакан и бутылку с закуской) недвусмысленно говорило о том, кто послужит громоотводом для его вполне законного гнева.
– Ну что, Эраст Фандорин? Расскажи читателям о своих новых похождениях!
Когда начальник был в добром расположении духа, то называл Стратонова Пинкертоном, а когда с трудом скрывал гнев – не иначе, как Эрастом Фандориным, особо упирая на слово "Эраст". Он делал это таким образом, словно намеренно проглатывал начало, а уж "Эраст" произносил раскатисто и звучно.
Сбиваясь и путаясь, Стратонов начал рассказывать. Про Пинта он упоминать не стал, резонно рассудив, что это будет уж чересчур.
Евгений поведал о неожиданном озарении, которое посетило его перед крыльцом административного корпуса, о двенадцати личных делах, в которых недоставало одной фотографии и об импровизированном собрании потенциальных жертв в читальном зале. Он только собирался поделиться со старшими коллегами своими грандиозными (хотя и не слишком конкретными) планами, как вдруг Блинников с размаху хлопнул мясистым кулаком по столешнице.
Видимо, этот удар мучительной болью отозвался в иссушеных мозгах Климова, потому что он сморщился и даже закрыл глаза.
– Хватит! – заорал начальник. – По твоей милости это дело приобретает слишком большие масштабы! К обеду о нем будет говорить весь город! Мне уже звонили из газеты, – он ткнул пальцем в телефон, словно Стратонов и сам не мог сообразить, как это можно позвонить, – и просили дать подробную информацию. А спустя пять минут – из ГУВД. Дело берет на контроль прокурор города! В общем, так. Пока не будет конкретных результатов – домой ни шагу! Что с этой машиной?
– Объявили в розыск, но…
– Свидетели? Есть свидетели?
– Только один…
– Больницы, морги, неопознанные трупы?
– Я пока не… – начал оправдываться Стратонов.
Громогласный рев начальника сорвался на зловещий свистящий шепот.
– Бегом. БЕГОМ! Старший – Климов. Ты переходишь в его полное распоряжение.
– Слушаюсь…
Стратонов, пятясь, вышел из кабинета. За ним нетвердой походкой последовал Климов. Евгений на всякий случай распахнул перед ним дверь пошире.
В коридоре Климов сказал:
– Ты… это… Понял, что надо делать?
– Угу, – кивнул Стратонов. – Только знаешь, вчера из общежития пропала еще одна девушка. Она ушла в библиотеку и не вернулась. Надо бы проверить. Может, ты – по больницам и моргам, а я – в общежитие и библиотеку?
Климов, прикрыв глаза, размышлял.
– Пошли-ка на улицу. Там сообразим.
Они вышли на улицу.
– Вот что, – начал Климов. – Мне шеф уже все рассказал. Зацепок пока никаких. Будем отрабатывать стандартную программу – ловить широким бреднем, – он икнул и помахал ладонью у рта, разгоняя запах перегара. – Ты прав. Иди-ка ты сам в библиотеку, а я – в больницу. Надо еще в аптеку заглянуть, за аспирином.
Евгений понимающе кивнул – на территории университета аптеки не было. Равно как и торговых палаток с холодным пивом.
Посещение одного из этих заведений могло поправить самочувствие Климова, но Стратонов почти не сомневался, чему он отдаст предпочтение.
– Сбор – в двенадцать, – хрипло сказал Климов.
– В отделении?
Климов с тоской посмотрел на Стратонова.
– Нет. Лучше где-нибудь… На воздухе.
– А-а-а…
– Знаешь закусочную "Зеленый огонек" на Первомайской?
– Ага.
– Подгребай туда. Там у них все из холодильника, в разлив, и цены божеские.
– Понял.
– Ну, до встречи… Эраст, – сказал Климов и, морщась, побрел по направлению к ближайшей палатке.
Стратонов тем временем вернулся в женское общежитие, поднялся в 405-ую комнату и справился, не появилась ли Надежда Павлова? Он был почти уверен в том, какой ответ он получит. Девушка не пришла.
– Пойдите в отделение милиции и подайте заявление об ее исчезновении, – произнес он ставшую почти привычной фразу.
Затем он спустился вниз, к комендантше. Проходя мимо третьего этажа, он почувствовал, что сердце учащенно забилось, но Юлю он не встретил. Может, оно и к лучшему. После бессоной ночи его лицо побледнело и осунулось, а глаза покраснели.
Стратонов показал комендантше список из шести девушек и распорядился поселить их в две соседние комнаты.
Затем он выбежал из "четверки" и помчался в библиотеку. Часы на руке показывали десять утра. Он опаздывал на встречу с Пинтом.
* * *
Стратонов пришел к Александрийской библиотеке в четверть одиннадцатого, но, против своего ожидания, Пинта там не обнаружил. Он усмехнулся.
"Ну, а чего ты еще хотел? Ведь с самого начала было видно, что он не в себе".
Однако отсутствие добровольного помощника ничего не меняло в его планах. Стратонов вошел в здание и долго блуждал между стеллажами, отыскивая дежурного библиотекаря.
В помещении было прохладно и тихо. Наконец ему удалось найти маленькую вертлявую женщину лет сорока – единственную живую душу в этом храме книг.
Он предъявил удостоверение, достал из кармана фотографию пропавшей ("последней пропавшей", – сказал он про себя) Надежды Павловой и спросил женщину:
– Вы не видели вчера эту девушку?
Женщина взглянула на снимок и отрицательно покачала головой.
– Нет. Я вчера ушла рано, около четырех. Может быть, Владимир Игоревич ее видел? Он оставался здесь до самого закрытия, до восьми.
– Владимир Игоревич? Это кто?
– Он – наш хранитель. Владимир Игоревич Демьянов.
– Вот как, – у Стратонова еще оставалась последняя надежда. – Скажите, могу я его видеть?
Женщина пожала плечами. Ее маленький рот, накрашенный ярко-алой помадой, сложился в одну точку.
– К сожалению, его пока нет. Он задерживается. Я ума не приложу, что с ним могло случиться. Обычно он такой пунктуальный. За все девятнадцать лет, что я здесь работаю… – женщина осеклась. Такой продолжительный срок работы мог означать только одно – что она гораздо старше, чем кажется на первый взгляд. Она недовольно поджала губы – еще одна гримаска, теперь ее рот напоминал алое "тире" – досадуя на собственную оплошность, и продолжила, – он не опаздывал ни разу. Наоборот, приходил раньше всех…
– Хорошо.
Стратонов некоторое время раздумывал, стоит ли ему ждать неизвестного хранителя. Воображение нарисовало ему стандартный образ – лысый сгорбленный старичок, чьи глаза многократно увеличены толстыми линзами в роговой оправе. Наверняка одинокий и, как все по-настоящему одинокие люди, помешанный на своей работе.
– Я зайду попозже, если не возражаете.
– Конечно, – новая гримаска. Косая ухмылка. Яркий ротик – как яйцо Фаберже: острый конец справа, тупой – слева. И два пожелтевших зуба со следами помады. – Заходите, угощу вас чаем.
Стратонов очень остро ("видимо, я все же озабоченный…") реагировал на любые проблески женского внимания к своей персоне. Он услышал, как сам собой, независимо от его воли, изменился его голос. Он звучал немного приглушенно и с какими-то похотливыми модуляциями.
– Конечно. Буду очень рад.
Он пошел по огромному залу к выходу и все время чувствовал на своей спине ее липкий взгляд, который, безусловно, отнес на счет своего мужского обаяния.
* * *
Стратонов осторожно притворил за собой тяжелую дубовую дверь с медным кольцом и, обогнув фонтан, побрел по дорожке, усыпанной мелким хрустящим гравием.
Впереди, по правую руку, показались густые кусты акации с желтыми, словно маленькие огоньки зажигалки, цветками. В детстве Стратонов очень любил срывать маленькие темно-зеленые стручки, аккуратно потрошить их и ломать посередине, делая таким образом немудреную пищалку. А может, гуделку.
Старые, почти двадцатилетней давности, воспоминания настолько увлекли его, что он не заметил легкий шорох, донесшийся из-за кустов. Поэтому он оказался не готов, когда неожиданно сильная рука ухватила его за ворот пиджака и потащила вглубь зарослей, а вторая, не менее сильная, зажала рот, лишая возможности дышать и вообще – издать хоть какой-нибудь членораздельный звук.
Его ноги оторвались от гравийной дорожки, и Стратонов, царапая лицо об острые ветки, исчез в кустах акации. Исчез – как сгинул.
Он пробовал запустить руку под пиджак, чтобы достать пистолет, но все напрасно. Пальцы, крепкие, как стальные наручники, продолжали держать его. И вырваться было невозможно.
* * *
Юля сгорала от нетерпения. Едва стрелки на ее часах показали девять, она рванулась было к выходу, но потом, вспомнив, что подаркам от высокого ординатора доверять не стоит, заставила себя присесть на кровать.
– Юля! Пожалуйста, не уходи! – просила Ксюша. – Я так боюсь оставаться одна!
– Не бойся! – она подумала, что бы еще такое сказать, чтобы успокоить соседку. – Говорят, мода на пышную грудь прошла.
– Да?
– Угу. Теперь больше ценятся этакие женщины-мальчики. Тонкие, худые, с короткой стрижкой, – она взглянула на часы. Минутная стрелка ползла по циферблату с удручающей медлительностью. – Который час?
– На моих – без пяти.
– Ну ладно. Еще десять минут – и пора.
Юля положила Аленин дневник на колени и наугад раскрыла на первой попавшейся странице. Странно, но теперь она знала его почти наизусть.
Толстая тетрадь в синем дерматиновом переплете не дала ей сегодня спать. Юля прочитала ее от корки до корки, и так и не смогла оторваться. Дневник давал сто очков вперед любому из романов Литвиновых – чтению, наиболее почитаемому в родном Ковеле.
Десять минут, чтобы немного опоздать. Коли она – Прекрасная Дама, то должна немного опоздать. Женщина – мягкое вещество, заполняющее собой недостающий объем, и если мужчина (или парень с конским хвостом, какая разница?) смотрит на нее немного снизу вверх, то она обязана смотреть на него сверху вниз. Но – не более, чем пять минут. Иначе все может измениться.
Она заставила себя высидеть эти пять минут, подхватила легкую ветровку и направилась к выходу.
На улице было жарко, и Юля надела только шорты, доходящие до середины бедер, и белую хлопчатобумажную футболку. Ветровка никак не вязалась с этим почти пляжным нарядом, но она хотела спрятать таким образом дневник.
Она вышла из общежития и увидела Пашку, стоявшего рядом с крыльцом. Пашка нервно курил, то и дело поднося сигарету ко рту.
Заметив Юлю, он, не глядя, выбросил окурок и улыбнулся.
– А где белый конь? – игриво спросила Юля.
– Околел за углом, – ответил Пашка.
Юля замедлила шаг. Она стояла на три ступеньки выше него и пока не собиралась спускаться.
– Какая жалость! Какой же ты теперь рыцарь – без коня?
Пашка пожал плечами.
– Самый что ни на есть обыкновенный. Ты полагаешь, было бы лучше наоборот? Чтобы я околел, а он – пришел?
– Нет. Это тоже – не самый лучший вариант.
– Тогда чем ты недовольна? Спускайся, давай лучше поцелуемся.
– Ну-у-у…
Он не стал дожидаться – одним скачком преодолел три ступеньки и крепко стиснул ее в объятиях, а потом звонко расцеловал в обе щеки.
– Я соскучился.
Юля мягко отстранилась.
– Паша, мне надо с тобой кое-что обсудить.
– Я тебя слушаю.
– Но только не здесь. Это очень серьезно.
– Да? Это опять связано с твоей подругой?
Юля оглянулась. Она, сама того не замечая, постепенно втягивалась в новую игру. А эта игра требовала таинственности и хотя бы минимальной конспирации.
– Пожалуйста, не надо говорить об этом так громко.
– Как скажешь.
– Где мы с тобой вчера были?
– В "Зеленом огоньке"?
– Ага. Пойдем туда.
– Мать, – Пашка выглядел удивленным. – Сейчас девять утра, они еще не открылись.
– Да?
– Конечно. Они открываются в двенадцать. Пошли, погуляем по парку. Там тоже тихо и никого нет.
Юля прикинула и решила, что тенистые аллеи парка вполне подойдут. К тому же, несмотря на довольно раннее утро, на улице было уже очень жарко и душно. А в городском парке… Почему бы и нет? В столь ранний час гуляющих должно быть немного. Нет, парк – это хорошая идея.
– Пойдем, – согласилась она.
Они шли до парка пятнадцать минут и болтали о всякой веселой ерунде. Пашка держал ее за руку, и Юля не возражала; наоборот, ей это даже нравилось.
Едва они вошли через старые, покосившиеся распахнутые ворота, недавно выкрашенные свежей зеленой краской, как Юля поняла, что городской парк – самое подходящее для секретов место.
Может, дело было в раннем времени – молодые мамочки с детьми еще не успели выйти на первую прогулку, а может, в чем-то другом; в покое, хранимом древними раскидистыми липами с толстыми корявыми стволами.
Они пошли далеко вглубь, держась за руки и целуясь на ходу. Быстрые, легкие, вовсе не слюнявые, а сухие и горячие поцелуи, которыми Пашка осыпал ее лицо, не вызывали в Юле ни наигранного возмущения, ни желания отстраниться. Напротив, все это было очень кстати – и прохладная тень лип, и густая листва, скрадывающая все звуки, и ощущение обладания жгучей тайной, и… Пашкины поцелуи.
Наконец они забрались в самый дальний и глухой уголок парка. Здесь стояла массивная деревянная скамья с узорными чугунными боковинами. Нижние поперечные планки давно кто-то уже выломал, поэтому Юля и Пашка, недолго думая, забрались на спинку.
Пашка попробовал обнять ее и привлечь к себе, но Юля легко оттолкнула его.
– Подожди! Дай рассказать!
– Хорошо, – ответил он, отодвинулся немного в сторону – чтобы уберечь себя от соблазнов – и снова закурил. – Восхитительная, я весь обратился в слух.
– Я знаю, как найти Алену! – выпалила Юля.
Пашка удивленно вскинул брови.
– О как! Здорово!
– Почему ты не спрашиваешь меня, откуда я это знаю?
– Потому что ты сама все расскажешь. А иначе – зачем стоило звонить ни свет, ни заря?
Юля укоризненно посмотрела на него, и Пашка сдался.
– Хорошо. Откуда ты это знаешь?
– Из ее дневника, – шепотом сообщила Юля, оглянулась и стала разворачивать ветровку.