Она открыла толстую тетрадь в синем дерматиновом переплете и снова принялась оглядываться.
– Божественная, так ты привлекаешь к себе излишнее внимание. Делай вид, что мы вместе читаем конспект, – рассудительно сказал Пашка, и Юле ничего не оставалось, как согласиться.
"В конце концов, он прав. Делать вид, будто мы читаем обычный конспект – это и есть самая лучшая конспирация".
– Показывай.
– Смотри, у нее тут местами неразборчиво написано. Я читала всю ночь и сейчас все вкратце тебе объясню. Видишь ли… – Юля с тоской посмотрела на Пашкину сигарету. Он перехватил ее взгляд и услужливо протянул пачку.
Юля несколько секунд колебалась, а потом решительно отвернулась.
– Нет, не хочу. Слушай меня внимательно. Алена ведь поступала на исторический, так?
– Ну?
– Она была… – "была"; это звучало как-то нехорошо, и Юля поправилась. – Она увлечена своей историей. Оказывается, в наших краях немало интересных мест.
– В каких это "в наших"?
– Ну, недалеко от Ковеля. Я же из Ковеля, если ты помнишь.
– Ага. Из "Приюта тринадцати странников". Помню.
– Ну вот. Сама Алена из Белева, но бабушка у нее живет под Ковелем.
– Так. И что?
– Здесь, – Юля положила ладонь на разворот тетради. – Здесь Алена собрала всю информацию о подземном городе.
Пашка недоверчиво сощурился.
– О чем?
Юля почувствовала, что час ее триумфа настал. Не торопясь, обстоятельно, она стала рассказывать содержание прочитанного.
Время от времени она бросала косой взгляд, чтобы посмотреть на его реакцию; но, похоже, ей нечего было опасаться – Пашка воспринимал ее слова совершенно серьезно.
* * *
– К северо-востоку от Ковеля начинаются глухие земли. Сотни, а то и тысячи квадратных километров лесов. Алена отмечает одну странную особенность: эти земли никогда никому не принадлежали. Они никого не интересовали. Через них нельзя было проложить дорогу, потому что в лесах встречаются непроходимые болота и топи; они не вырубались, потому что не содержат ценных пород деревьев; их не использовали, как охотничьи угодья, потому что в них водится не так уж и много дичи… Понимаешь? Они всегда были ничьи: и в семнадцатом, и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веках.
Ковель стоит на самой границе этой земли, которую Алена назвала "гиблым местом"…
– Гиблым местом? – оживился Пашка. – Это еще почему?
– Ну-у-у… Наверное, потому что никто не хотел там жить. Скорее всего, поэтому. Даже в конце семидесятых годов, когда неподалеку отсюда протягивали линию газопровода, леса предпочли обойти стороной. Наверное, это неспроста.
Пашка пожал плечами.
– Может быть.
– Ну вот. Слушай дальше, не перебивай. Ковель – небольшой городишко, можешь поверить мне на слово. В нем нет ничего интересного. Аленина бабушка живет на самой северной его окраине. Там стоят только гнилые лачуги, в которых остались одни старики. Алена называет это деревней, да это так и есть. Самая настоящая деревня; ни водопровода, ни газа, ни отопления… Ну, ты понимаешь.
– Понимаю. Давай к делу.
– Ну вот. Места эти – к северо-востоку от Ковеля – всегда считались нехорошими. И, однако, в начале двадцатого века, еще до революции, какой-то купец, наслушавшись баек от местных жителей, задумал искать в тех самых болотах нефть. Он снарядил экспедицию, которая разбила базовый лагерь невдалеке от двух почти одинаковых холмов. Постепенно лагерь разрастался; до тех пор, пока не превратился в поселок. Поселок назвали Горной Долиной, хотя Алена не может объяснить, по какой причине: поблизости нет ни гор, ни долин, а небольшой клочок земли, зажатый между двух холмов, Горной Долиной никак не назовешь. В общем, полный бред. И, тем не менее, название прижилось. У Алены нет точных сведений о том, нашли в болотах нефть или нет. Скорее всего, нет. Но дело даже не в этом. Ее бабушка рассказывает, что геологические партии стали пропадать – одна за одной. Они уходили в лес и больше не возвращались. Сначала все списывали на проделки лесных разбойников, но Алена пишет, что это не похоже на правду. Разбойники хозяйничали вокруг проезжих трактов и золотых приисков. В лесах к северо-востоку от Ковеля нет ни того, ни другого. Откуда там взяться разбойникам? Конечно, может, экспедиции утонули в болотах, но ведь в таком случае кто-то должен был остаться в живых? Кто-то должен был вернуться? Эта загадка так и осталась нерешенной, а у лесов появилась нехорошая репутация.
Шли годы. Грянула революция. Поселок за тридцать лет разросся до размеров небольшого городка. Перед самой войной через леса хотели проложить железнодорожную ветку, но… Эти времена ее бабушка помнит. Она говорит, что из Ковеля уходили в Горную Долину целые грузовики с войсками НКВД; а через сам город гнали этапы с заключенными – "врагами народа". Но… Железную дорогу, как ты понимаешь, тоже не построили. Может, дело в том, что началась война, однако никто из очевидцев не помнит, чтобы кто-то оттуда вернулся. Грузовики ехали обратно пустыми.
Потом – этот самый газопровод. Комсомольская стройка и все такое. И снова стали происходить очень странные вещи.
Однажды в Ковеле появился человек. Точнее, в одной из пивных Ковеля. Он рассказывал всем, что бульдозер, на котором он работал, провалился под землю. Сам он попал в огромную подземную галерею и блуждал по ней несколько дней. А когда наконец сумел выбраться на поверхность, то уже не захотел возвращаться на стройку.
Бабушка говорит, что он ходил по Ковелю и все время пил. Пил и рассказывал. Ее муж, Аленин дед, был одним из тех, кто внимательно выслушивал этот "бред". А потом бульдозериста забрали какие-то люди в штатском. И все.
– Ну знаешь… – неопределенно протянул Пашка.
– Газопровод тоже не построили, – тут же вставила Юля.
– Это еще не аргумент. Видимо, там очень сложный рельеф местности, зыбкая почва… В России полно таких мест, которые можно назвать "гиблыми".
– А как же рассказы бульдозериста?
– Ну, он же был пьяный. Стоит ли верить пьяным россказням?
– Ладно, Фома неверующий. Я знала, что ты так скажешь. Но это ведь еще не все. Племянник Алениного деда как-то летом решил подработать. Это было лет двадцать назад. Он нанялся в Горную Долину пастухом. Через неделю он сбежал, в ужасе бросив все стадо. Потом он целый месяц прятался от милиции в заброшенной соседской бане. Бабушка носила ему по ночам еду. Сначала он молчал и не говорил ни слова, а потом кое-что поведал ей по большому секрету.
– Что же?
– Он говорил, что видел вход в преисподню. Он нашел лесную лужайку с высокой и сочной травой и загнал туда стадо. Правда, он сразу понял, что зря это сделал. Коровы не хотели идти дальше, а один бык взбесился и стал давить овец. Бич не помогал – казалось, на быка ничего не действовало. Потом бык бросился на него, и пастух, спасаясь, был вынужден бежать. Он ринулся прочь и провалился в какую-то яму – необычайно глубокую. Вот, смотри, это место я прочту тебе вслух.
"Из-за травы я не заметил круглое отверстие, расположенное прямо посередине поляны. Внезапно словно земля ушла из-под ног, и я почувствовал, что падаю. Диаметр ямы был небольшой, но, пролетев несколько метров, я ощутил, что лечу свободно, не касаясь стенок. Стенки теперь были не из земли, они оказались выложены какими-то большими и мягкими камнями, по виду – песчаником. Яма представляла собой трубу, и я уже мысленно простился с жизнью, поскольку дна не было видно. Но вдруг я ударился обо что-то мягкое и заскользил вниз. Такое впечатление, что труба поменяла свой ход и шла уже не отвесно, а изгибалась под очень острым углом. Я катился на спине, как по снежной горке – только свист в ушах стоял.
Я попытался посмотреть вверх и уже не смог увидеть маленький клочок голубого неба. Вокруг меня сгущалась темнота. Непроглядная темень, а я все продолжал лететь вниз. Точнее, катиться.
Сколько это продолжалось, не помню, но мне казалось, что несколько минут. Наконец падение замедлилось, и постепенно я стал останавливаться. Рубашка на спине натянулась, затрещала и порвалась. Я думал, что сейчас сдеру всю кожу до самых ребер и позвоночника, но то, по чему я скользил, оказалось неожиданно мягким и совсем не шероховатым. В темноте я, конечно же, не видел, что это такое, но по ощущениям это похоже на теплый лед – если он вообще может быть на свете. Но в том-то и штука, что я был уже не на этом свете.
А потом я и вовсе остановился. Я лежал на спине и ощупывал себя, удивляясь, как же это я остался жив. Я вытянул руки над собой и не нашел потолка. Стен по бокам тоже не оказалось.
Тогда я осторожно встал на ноги и повторил свои исследования. И снова – ни потолка, ни стен; будто бы я попал в огромный подземный мешок. Со мной были папиросы и спички. И больше ничего – даже бич остался наверху, на земле.
Я попытался двинуться назад, в обратную сторону, но подъем оказался слишком крутым. К тому же – я ведь не зря сказал про лед – земля под ногами была такая гладкая и скользкая, что я не удержался и упал.
Тогда я ощупал то, что было под ногами, и пришел к выводу, что даже не знаю, как это назвать. Теплый лед. Или – стекло. Я пробовал поскрести его ногтями, чтобы сделать небольшую зарубку, но все зря. Это оказалось невозможно.
Я попытался подняться хоть на несколько шагов – отступил назад и разбежался. Однако – я все время продолжал скатываться.
Что делать? Я не знал. Надо было как-то выбираться. И тогда я зажег первую спичку. Но, видит Бог, лучше бы я этого не делал…".
Неподалеку раздался веселый громкий смех, и Юля быстро захлопнула тетрадь. Она накрыла ее ветровкой, а Пашка, как по команде, быстро подсел ближе и обнял ее за плечи.
Влюбленная парочка – и ничего больше.
Показалась группа смешливых девчонок, которые шли и пили пиво прямо из бутылок. Увидев Юлю и Пашку, они засмеялись еще громче, но подходить не стали. Девчонки свернули на боковую аллею, и скоро их смех затих вдали.
– Ну, что там дальше? – нетерпеливо спросил Пашка.
– А-а-а! Интересно? Вот и мне тоже. Я всю ночь не спала из-за этой тетради.
– Читай! – велел он, и Юля вновь раскрыла Аленин дневник.
* * *
"В неверном дрожащем свете одинокой спички, который озарил мою подземную тюрьму, я увидел… Нет. Точнее, сначала я ничего не увидел. Мне показалось, будто я очутился в огромном зале, где нет ни стен, ни потолка. Его размеры были настолько велики, что слабый свет не мог пробить эту плотную черную пустоту, которую я ощущал буквально физически.
Я прикрыл спичку ладонью. Напрасная предосторожность – в подземельи не было ни ветерка, и пламя продолжало гореть ровно.
Я стал двигаться вправо. Не знаю, почему именно вправо – но, в конце концов, это было все равно.
Мне казалось, что спичка горит слишком быстро, и я мысленно прикинул, сколько их еще осталось в коробке. Он был почти полный, и это уже было хорошо. Пожалуй, только две вещи радовали меня в сложившейся ситуации: что я цел и невредим, и что у меня в запасе достаточно спичек.
Я двигался медленно, осторожно переставляя ноги. К счастью, на полу не было никаких неровностей – он был ровный и гладкий, как паркет. Теплый лед, если помните.
Я шел, и спичка уже начала догорать, но я так и не видел стены. Я подумал, что зря пошел в эту сторону, но не стоило из-за этого на себя ругаться. Как я мог правильно оценить, куда идти?
Я держал спичку до последнего, и вот она, зашипев и опалив мне пальцы, погасла.
Тогда я остановился, перевел дыхание и зажег новую. Теперь я решил считать шаги. Я насчитал ровно десять, прежде чем увидел, что бледно-оранжевый свет от чего-то отразился. Это была стена.
К тому времени вторая спичка уже погасла, и я сделал еще несколько шагов в темноте, выставив руку перед собой.
Наконец мои пальцы нащупали что-то гладкое. Не ровное, но гладкое, все в каких-то извилинах и едва различимых швах, словно стена была не цельная, а сложена из отдельных частей.
Некоторое время я просто ощупывал стену. Кто знает, может, я просто экономил спички? Или же я хотел заранее подготовить себя к тому, что сейчас увижу?
Да, наверное, так. И, скорее всего, это было правильно. Потому что, когда я зажег очередную спичку, я был уже готов к тому, что увижу.
А пока я просто ощупывал стену, и меня почему-то не покидало ощущение беспокойства и нарастающей тревоги.
Дело в том, что рука моя блуждала по вертикальной поверхности довольно беспорядочно: то обшаривала маленькие участки на уровне груди, то совершала широкие круги, то скользила вниз, то поднималась вверх… И все-таки… Я чувствовал, что с этой стеной что-то не так. Она была какая-то необычная.
Я решил ограничить свои исследования и сосредоточился на небольшой области размером с ладонь.
И… Мне показалось… Тогда я подумал, что это мне просто показалось… Что стена как-то меняется под моей рукой.
На том месте, где секунду назад была округлая плоская выпуклость, вдруг появилась впадина.
Я отдернул руку и, заставив себя успокоиться, вновь поднес ее к стене. Наваждение повторилось, но на этот раз впадина под моими пальцами стала стремительно расти. Через мгновение она превратилась в широкое и глубокое отверстие, так, что в него вошли указательный и средний пальцы до второй фаланги.
Я немного растопырил пальцы и сделал круговое движение, словно описывал циркулем окружность. Отверстие имело форму воронки; оно суживалось на конус. И потом…
Боже, я не могу спокойно об этом вспоминать. Я до сих пор не уверен, что все это и впрямь произошло со мной. Я все время пытаюсь об этом забыть и никак не могу.
Вдруг воронка стала резко сужаться. Кончики пальцев перестали чувствовать дно, а края сблизились. Большой палец и мизинец – они первыми почувствовали сближающиеся края.
Стена будто пыталась схватить мою руку; странный материал обтекал мои пальцы, моментально застывая, как воск. Или металл. Но только металл должен быть гораздо горячее, а стена была еле теплая.
Я закричал и отдернул руку; острая боль обожгла кончик мизинца. Я затряс ладонью и машинально сунул больной палец в рот.
Кровь! Я почувствовал ее металлический привкус и сильно испугался. Я отскочил от страшной стены и открыл коробок. Достал дрожащими руками спичку и чиркнул.
Боже! Конечно, все можно списать на нервное напряжение, вызванное неожиданным падением в бездну, можно обвинить слабый огонек спички, но только это все не так. Я видел это!
Стена менялась прямо у меня на глазах. Черная, антрацитово-блестящая, она медленно переливалась в отблесках пламени и принимала различные формы.
Я боялся, что спичка сейчас догорит, я снова окажусь в полной темноте, и тогда стена, превратившись в огромную пасть, набросится на меня и поглотит.
Не могу описать ужас, охвативший меня. До сих пор я не чувствовал холода, но в ту секунду мне показалось, будто я мгновенно очутился в огромном холодильнике, где хранят замороженные туши.
Я хотел отойти назад и не мог. Ноги отказывались слушаться.
Спичка уже обжигала пальцы, когда вдруг я увидел, что бугорки и впадинки начинают складываться в человеческое лицо.
Стена будто сама себя лепила, выдавливала из своих недр кошмарные черты: низкий нахмуренный лоб, крутые надбровные дуги, широко расставленные скулы, грубый очерк рта и массивный подбородок. Но больше всего меня пугали глаза.
Они пока еще были закрыты – тяжелыми набрякшими веками. Но страшное лицо все время пыталось посмотреть на меня. Лоб покрылся глубокими складками; веки силились подняться и никак не могли, будто что-то удерживало их на месте.
Огарок спички зашипел – это огонек опалил пальцы. Он зашипел и погас, и, поверьте, меньше всего на свете я хотел оказаться в полной темноте; наедине с этим ужасным ожившим лицом.
Меня не покидало ощущение, будто все это происходит во сне. Мои руки и ноги, двигавшиеся медленно и с огромным трудом, словно под водой, только подкрепляли эту мысль. Я хотел убежать – и не мог. А самое главное – я не знал, куда.
Наверное, если бы дело действительно происходило во сне, я бы все-таки побежал, даже не задумываясь о направлении. Но я продолжал стоять, и это было хуже всего.
Наконец случилось нечто, что вывело меня из оцепенения.
Воздух, плотный и застоявшийся, но, тем не менее, на удивление чистый, едва заметно колыхнулся у моего лица. Этакое легкое дуновение, будто кто-то взмахнул рукой.
Я снова закричал, но, несмотря на кажущиеся огромные размеры помещения, куда я угодил, я не услышал никакого эха. Я даже голоса своего почти не услышал – словно кричал в подушку.
Зато другое я слышал хорошо: тихий зловещий шепот и легкий треск, будто кто-то выбирался из кокона наружу.
Я зажег спичку и увидел, что теперь лицо далеко выступает из стены. Показалась мощная шея, перевитая веревками мышц; широкие квадратные плечи и, что было самым страшным – толстая рука с невероятно короткими и крепкими пальцами. Она пока была одна – правая.
Рука ощупывала то место, откуда должна была появиться грудь; она похлопывала и мяла черную блестящую поверхность, придавая ей новые формы.
На моих глазах из стены что-то РОЖДАЛОСЬ.
В полуметре книзу от левого плеча пробились четыре черных отростка. Они шевелились, как чудовищные безглазые черви в поисках добычи.
Еще мгновение, и к ним прибавился пятый, а вслед за ним показалась и вся кисть.
Теперь кошмарное видение действовало двумя руками, и дело у него пошло гораздо быстрее.
Где-то на задворках моего сознания билась глупая, никчемная мысль: "Теперь я знаю, что значит быть парализованным страхом".
Да, я был именно парализован. Это было очень странное ощущение. Я дрожал, как в лихорадке. По спине и лбу катился пот: не каплями, но широкими холодными ручьями. Я словно стоял под душем из собственного пота и только слабо подергивал головой, чтобы не захлебнуться. Сейчас-то я хорошо знаю, что это не преувеличение. Пот действительно может течь ручьями – я испытал это на себе.
Я дрожал – то есть, создавал какую-то видимость движения – но мои ноги словно приросли к полу. Ботинки хлюпали – так много в них было пота. А может, и не только пота – я бы не поручился за то, что не обмочился от страха. Но, поверьте, тогда меня это волновало меньше всего. В конце концов, разница небольшая – умереть с мокрыми штанами или сухими.
Огонек дрожал уже на самом кончике спички, подбираясь к пальцам. И вдруг – раздался громкий звук, словно разбили огромное яйцо. Примерно вот так: "ААА-УК!". А затем я услышал вздох облегчения, и в последнем отблеске пламени увидел, как невиданных размеров босая нога ВЫШЛА из стены и ступила на пол – так сильно, что он задрожал.
Видимо, эта дрожь подействовала на мои ноги, как электрический импульс. Она была той самой последней искрой, которой недоставало моим мышцам.
Я почувствовал, что могу, наконец, сделать шаг. И что вы думаете? Конечно же, я его сделал.
Я бросился прочь, не разбирая дороги. Правда, в наступившей темноте я и не мог ничего увидеть. А зажигать спички на ходу было напрасной тратой времени.
Я чувствовал себя, как птица, попавшая в сеть. Все ее жалкие трепыхания уже не значат ничего. Пройдут какие-нибудь считанные мгновения, и безжалостная рука ловца схватит ее и свернет шею.
Но я продолжал трепыхаться, хотя и понимал, что ускользнуть от существа, рожденного во тьме, невозможно.