Не знаю, что двигало мной. Что заставляло меня то бежать напрямик, очертя голову, то отпрыгивать в сторону, то резко менять направление и мчаться обратно? Интуиция?
Нет. Я не чувствовал ничего – на это не было времени. Я даже не прислушивался к себе – я просто позволил своим мышцам делать то, что они считают нужным.
Я почувствовал запах и, наверное, бежал на этот запах, боясь его упустить.
Зал, в котором я оказался, был огромным. Помню, я бежал, но так ни на что и не наткнулся. И только этот запах становился все отчетливее и явственнее. Он был моим проводником, путеводителем.
Знаете, что это был за запах? Смрад. Душный, вязкий смрад разложения, гибели и тлена.
Казалось бы, эта вонь должна была, напротив, оттолкнуть меня, вызвать мысленный запрет: не стремиться туда, где пахнет смертью. Но… Все это я понял потом. А тогда – действовал неосознанно.
Трупная гниль послужила сигналом – таким же противоестественным, как дрожь странного пола под ногой вылупившегося из стены чудовища. И я сумел прочесть этот сигнал, довериться ему.
Я помчался вперед и все время прислушивался к шагам у себя за спиной. Они неуклонно приближались. Да это были и не шаги вовсе – звук был такой, словно кто-то в резиновых сапогах пробирался по болоту: "ХЛЮП! ЧВАК!". И я слышал эти звуки все лучше и лучше.
Хорошо, что я успел выставить перед собой руки – иначе я со всего размаху ударился бы об низкую арку, более напоминавшую нору, чем проход.
Руки ощутили неровную гладкость стены, и я отшатнулся. Но тихий, неразборчивый шепот и чавкающие шаги за спиной были уже близко.
Я открыл коробок и с трудом – так дрожали руки – вытащил из него спичку. Впопыхах чиркнул ею, и она легко переломилась в моих пальцах; кончик, обмазанный серой, упал на пол, и мне показалось, что я услышал грохот – так громко он упал.
Я потянулся за другой спичкой, и мне удалось совладать с пляшущими пальцами. На этот раз я задержал дыхание и почувствовал, как воздушный столб трахеи уперся в небо, сотрясаемый бешеным биением моего сердца.
Я приложил серную головку и медленно провел ею по боковой поверхности коробка. Спичка вспыхнула, осветив небольшое круглое отверстие где-то на уровне пояса. Насколько я мог судить, отверстие продолжалось узким лазом, уходившим наклонно вниз.
А дальше… Это было, как в замедленном кино. Я обернулся – хорошо помню картинку, которая менялась в моих глазах, как при покадровом воспроизведении пленки – и увидел злобного монстра, окутанного глянцевым антрацитовым сиянием. Правой рукой чудовище шарило перед собой, пытаясь нащупать меня, а левой – раздирало сомкнутые веки. До него оставалось не более трех шагов.
У меня не было ни доли секунды на раздумья. Я зажал коробок в левом кулаке и, нагнувшись, нырнул в черную дыру. Зло, которое стояло у меня за спиной, казалось более страшным.
Я с размаху уткнулся лицом во что-то липкое и непередаваемо зловонное, но все же, извиваясь, как уж, я пополз вперед.
Я задыхался и пытался кричать, но стоило мне открыть рот, как жижа, в которой я полз, пыталась забить мне горло и задушить. Поэтому вместо громкого крика у меня получалось только сдавленное фырканье. Густые вонючие брызги, срываясь с губ, попадали мне на лицо и грозили залепить глаза. Впрочем, в такой темноте глаза все равно были не нужны. Я бы ничего не увидел.
Зато я почувствовал. Тяжелый толчок позади себя и хриплый, утробный вопль, от которого у меня до сих пор кровь стынет в жилах.
Мне почудилось, что низкий свод лаза, где я полз, сейчас обрушится и задавит меня, как червяка, но, видимо, порода, в которой неизвестно кем и неизвестно когда были проделаны эти причудливые ходы, оказалась достаточно крепкой.
Ощущение толчка, заставившего задрожать пол, стены и потолок, дополнилось звучным шлепком – будто с размаху ударили огромной лопатой по влажной глине.
Вопль повторился, и теперь он стал просто душераздирающим. Чудовище что-то орало на неведомом языке, и главной эмоцией в этом крике было предельное отчаяние. Даже, правильнее сказать, запредельное.
Я перевернулся на спину, приподнял голову и согнул ноги в коленях. Так было легче ползти – отталкиваясь и продвигаясь спиной вперед. Я чувствовал, что левая рука у меня оставалась сухой. "Значит, и спички тоже целы", – промелькнуло в голове.
И – следующая мысль. Нелепая, абсурдная, но очень сильная и прямо-таки – неодолимая. "Нужно посмотреть, что с НИМ случилось".
Зачем? Я не мог найти подходящего объяснения, но знал, что если я этого не сделаю, то, наверное, просто взорвусь.
Правой руке повезло меньше; она вся была в липкой грязи, и я вытер ее о волосы. Затем зажег спичку и протянул руку назад, к отверстию.
Однако теперь оно уже не было прежним, круглым отверстием. Оно двигалось и чавкало, как жадная пасть, пережевывая вышедшего из стены монстра. Пережевывало и впитывало его в себя. От этого края отверстия раздулись, как жирные губы обжоры, поглощающего какое-то невероятно вкусное блюдо.
Монстр кряхтел и издавал звуки, исполненные нечеловеческого страдания. Впрочем, в нем самом не было ничего человеческого, и эти муки, доставшиеся на его долю, вполне соответствовали его происхождению.
Пасть заглатывала его – медленно, но неотвратимо. Я видел, как ноги монстра оторвались от пола. Они судорожно били по воздуху, а крики тем временем становились все тише и тише. Одно только смачное жевание.
Через две секунды – за это время мое сердце отсчитало восемь прерывистых ударов – правая нога существа исчезла, а левая свисала со свода лаза бесформенным обрубком, как густой соус – с верхней губы.
Помню, я заплакал. Я просто зарыдал. Отбросил спичку и, высоко поднимая левую руку с зажатым коробком, пополз дальше. Прочь. Вглубь. Я думал, что спасен, но я еще не знал, что ждет меня впереди…".
* * *
– И все в таком духе, – небрежно сказала Юля, закрывая Аленин дневник.
– Ну, а дальше-то что? – спросил Пашка. – Он выбрался?
Юля улыбнулась.
– Конечно, выбрался. Иначе откуда бы это стало известно?
Пашка замолчал. Он молчал долго, потирая правый висок.
– Ты хочешь сказать, что это пастух ТАК рассказал о том, что с ним случилось?
– Нет. Наверное, кое-что тут преувеличено… Алена записывала со слов бабушки…
– Послушай, а может, она все это выдумала?
– Кто? Алена или бабушка? – Юле стало обидно. "Мужчины, они все такие. Им надо все потрогать своими руками, чтобы убедиться".
– Может, Алена, – рассудительно сказал Пашка. – Может, бабушка. А может, обе сразу. Фактор близкого родства тоже надо учитывать. Наверняка у них это семейное.
Юля начала горячиться.
– Мне кажется, ты не веришь…
– Веришь – не веришь, это сейчас не имеет значения. Допустим, что все это – правда. Пусть так. Но я не вижу никакой связи с исчезновением.
Юля недовольно цыкнула и покачала головой.
– Дальше Алена описывает, что этот несчастный, блуждая по различным лазам и норам, попал в самый настоящий подземный город. Он видел там странные строения, жертвенные алтари, наполовину рассыпавшиеся от времени скелеты и – каких-то людей в черных длинных одеждах.
– Хм! – Пашка задумчиво покачал головой. – Не понимаю. Я все равно не улавливаю никакой связи.
– Ах, вот оно что! – теперь Юля начала сердиться по-настоящему.
Она знала, что делать этого нельзя: по крайней мере, когда она начинала сердиться по-настоящему, ничего хорошего из этого не получалось. Знала и все-таки…
– Дай мне сигарету! – потребовала она.
Пашка вытащил из пачки две сигареты, вставил их в рот, прикурил, а потом одну отдал Юле.
Девушка глубоко затянулась, пытаясь унять раздражение.
– А по-моему, – начала она, – тут все яснее ясного. Подземный город существует, причем существует давно. Но кто-то – скорее всего, его загадочные обитатели – очень не хочет, чтобы о нем стало известно. Поэтому все, кто хоть раз прикоснулся к этой тайне, пропадают. Все! Начиная от геологических экспедиций незадачливого купца и заканчивая Аленой.
Пашка вытащил сигарету изо рта и отставил руку далеко в сторону. Другой рукой он нежно погладил Юлю по плечу.
– Солнышко! Ты только не сердись. Все хорошо. Я же не пытаюсь поставить под сомнение твои слова. Я просто хочу найти логику во всем происходящем. А логика такова: если мы предположим, что Алену похитили именно из-за этого, значит, и остальные пропавшие девушки что-то знали про этот город?
Юля чувствовала, что он прав. Но от этого она не успокоилась. Напротив, рассердилась еще сильнее.
– Да. Видимо, знали. Может, они сами не подозревали о том, что знают? – это звучало глупо, и теперь она не могла понять, на кого злится больше: на себя или на Пашку?
Но он повел себя правильно: Пашка не сказал ни слова, а только молча улыбнулся. Немного виновато, но все же – скептически.
Юля сделала три быстрые затяжки. Затем собралась с духом.
– Ладно. Ты прав. Я не знаю, как привязать сюда всех остальных. Кстати, если верить этому Стратонову, то их уже пять.
– Ого! – он повернулся к ней так быстро, что "конский хвост" хлестнул его по щеке. – Неслабо! Да тут целый конвейер!
– Да-да! Уже пять. И я думаю, что это – дело одних и тех же рук.
– Само собой! Таких совпадений не бывает! Но… При чем здесь Аленин дневник?
Юля устала. И сдалась. Впрочем, у нее оставалось последнее, самое действенное средство.
Она обвила его шею тонкой изящной рукой и притянула Пашку к себе.
– Паша… Я ЧУВСТВУЮ, что все это связано между собой. Не знаю, почему, но чувствую. Ну, что тебе стоит помочь мне?
– Как? – несколько придушенно отозвался Пашка. Его дыхание участилось, но дело было совсем не в том, что она держала его за шею. Точнее – именно в этом.
– Завтра у меня последний экзамен – сочинение. Давай после этого съездим в Ковель, навестим ее бабушку, поговорим… И… попытаемся найти этот подземный город. Вдвоем – ты и я, ладно?
Пашка осторожно приблизил губы к ее лицу. Юля закрыла глаза, и он поцеловал ее в веки.
– Божественная! Почему же ты сразу об этом не сказала? Романтическое путешествие с Прекрасной Дамой – что может быть лучше? Я только за!
"Дуролом чертов! – нежно подумала Юля. – Я ведь знала, что все равно согласишься – чего зря комедию ломал?".
"На лоне природы, – думал Пашка, ощущая некоторое неудобство в узких джинсах, – погода чудесная, вокруг никого. Дыра на поляне, заросшей густой травой… А лучше – коротко подстриженной…".
– Рыцарь! – прошептала Юля. – Ты оправдал мои самые смелые ожидания!
– Надеюсь, – хрипло сказал Пашка и проглотил комок, – что и ты меня не подведешь. Кстати, насчет завтрашнего сочинения…
– У нас еще будет время об этом поговорить…
И они стали целоваться.
* * *
Стратонов отбивался изо всех сил. Он извивался и дрыгал ногами, пытаясь достать неизвестного злодея.
В голове билась одна-единственная абсурдная мысль: "Почему я? Ведь я не девушка! И даже не отличница!".
Но сильные и невероятно цепкие руки держали его крепко. Складывалось такое впечатление, что они были везде; это казалось странным и очень пугало.
Запястья Стратонова были стиснуты, рот – зажат, ноги – тоже каким-то непонятным образом обездвижены… Он даже головой пошевелить не мог.
Наконец он почувствовал прикосновение холодных губ к своему уху.
– Тише! Не шумите так! Успокойтесь!
Голос звучал совсем тихо, еле различимым шепотом, но этот голос показался Стратонову знакомым.
Евгений замер и прекратил сопротивление.
– Я вас сейчас отпущу! Только – умоляю – не шумите!
Стратонов почувствовал, как стальные захваты ("этот незнакомец похож на осьминога! Он умудряется держать меня целиком, как теннисный мячик!") ослабли, а затем та же сильная рука легко подняла его на ноги.
Евгений обернулся и увидел Пинта.
– Черт возьми! Это вы?
Пинт пожал плечами.
– Я. А кто же еще?
– Не знаю. Мало ли… – Евгений принялся отряхивать брюки от травы. Несколько высохших былинок намертво прилипли к штанам, и Стратонову пришлось нагнуться, чтобы убрать их. – Что еще за фокусы? Я же мог выстрелить!
– Но ведь не выстрелили, – возразил Пинт. В его словах был резон.
– Ну… Потому что… Не хотел шуметь. И вообще… – и хотя брюки были уже чистые, Евгений снова нагнулся и принялся со злостью колотить по штанине.
Выдержав паузу – чтобы придти в себя и оправиться от вполне законного возмущения – Стратонов разогнулся и вновь обратился к Пинту.
– Мы же договаривались – перед входом! Ровно в десять!
– Я здесь с восьми утра. Гуляю с собачкой, – ответил Пинт и показал на какую-то трехцветную дворняжку, привязанную к дереву метрах в пятидесяти от них. Пес лежал в тени и мирно спал.
– Ну, а почему тогда..?
– Многое изменилось. Теперь нас не должны видеть вместе. Это может вам повредить.
– Да? А в чем дело? – "в чем дело?". Стратонов знал, в чем тут дело. "Потому что не надо было связываться с сумасшедшим".
– Кое-что случилось, – медленно, почти по слогам, сказал Пинт.
– А именно?
– Я думаю, это связано с вашим расследованием. Не напрямую, но связано.
"В самом деле, не рассказывать же ему про ТЕТРАДЬ. Кому от этого будет лучше? Он тут же вызовет бригаду неотложной психиатрической помощи, меня скрутят и отвезут в "двадцатку"".
"Двадцаткой" жители Александрийска называли психиатрическую клинику, а у студентов в ходу было веселое присловье, что, мол, сразу и не поймешь, "то ли "двадцатка" – филиал университета, то ли университет – филиал "двадцатки". Нет, встреча с бывшими коллегами по работе никак не входила в планы Пинта.
И, вместе с тем… Он понимал, что от тетради к реальным событиям тянется какая-то ниточка. Была какая-то неочевидная связь, которую он обязательно должен был проверить. Но сделать это самостоятельно он не мог, поэтому приходилось рассчитывать на помощь Стратонова. Точнее, на магическое действие его красных корочек вкупе с традиционным заклинанием: "Здравствуйте! Я из милиции. Оперуполномоченный Стратонов Евгений Александрович…".
Как только он выяснит эту связь, то с чистой совестью сможет покинуть Александрийск и удариться в бега – еще до того, как соседи почувствуют запах разложения, доносящийся из его квартиры.
И Пинт уже знал, куда он отправится. Как куда? Конечно же…
– Вы знаете, что шестая девушка, Надежда Павлова, так и не вернулась в общежитие?
Пинт кивнул.
– Я догадывался об этом. Даже более – я был почти в этом уверен. Вам удалось выяснить в библиотеке хоть что-нибудь?
– Ровным счетом ничего, – сердито сказал Стратонов. – Вчера там допоздна сидел какой-то хранитель, а сегодня он не явился на работу. Может, придет попозже?
Пинт покачал головой.
– Нет. Думаю, он уже не придет. Никогда не придет.
Стратонов с опаской посмотрел на него.
– С чего вы это взяли?
Пинт глубоко вздохнул и провел тыльной стороной ладони по лицу, будто стряхивал невидимую паутину.
– Ну-у-у… Мне так кажется. Вы можете просто поверить мне на слово?
– Хм… – Евгений не знал, что и подумать. С одной стороны, этот мужик может иногда говорить дельные вещи, но с другой… – Не знаю…
Пинт перебил его.
– Не ждите его. Не тратьте понапрасну время. Лучше сделайте то, о чем я вас попрошу.
– Послушайте, – в голосе Стратонова послышалось недовольство. – Извините, опять забыл, как вас зовут…
– Оскар Карлович, – ответил Пинт. "Ты забыл, как меня зовут… А вот тот, хранитель, не забыл. Оскар Карлович – не такое уж распространенное имя, особенно – в Александрийске. Я сдуру представился, поэтому меня оказалось так легко найти". – Можете просто – Оскар.
– Послушайте, Оскар Карлович! – Стратонов игнорировал неофициальный тон. – Почему вы думаете, что я должен делать то, о чем вы меня попросите?
– Вы не должны… Но вы сделаете это, если хотите найти пропавших девушек. И я даже подскажу вам, где их искать. Скорее всего, они целы и невредимы. Пока. Но время идет.
Евгений поморщился и почесал в затылке. "Угораздило меня связаться с безумцем!".
Он взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. До встречи с Климовым – то есть, до момента открытия "Зеленого огонька" – не так уж и много. Хотя… Добираться туда – пятнадцать минут быстрым шагом… Час еще есть…
– Хорошо. Я слушаю вас. Но предупреждаю сразу – если это…
– Нет-нет! Все очень просто, – Пинт вспомнил сон. Перед глазами стояла яркая картина: одиннадцать девушек в длинных белых рубахах, и у каждой на подоле – капельки крови. И – двенадцатая, чем-то не угодившая человеку в черном. Не угодившая настолько, что он хотел отрубить ей голову своим ужасным кривым клинком.
"Или..? Он не просто хотел, но и успел это сделать?". Оскара передернуло.
– Евгений! Я прошу вас. Пойдите в университетскую амбулаторию. Если не ошибаюсь, все абитуриенты в обязательном порядке проходят медицинское обследование, не так ли? По крайней мере, когда я поступал, было так.
– Вряд ли с тех пор что-нибудь изменилось, – пробурчал Стратонов. – Я тоже проходил.
– Так вот. Возьмите медицинские карты всех двенадцати девушек, у которых в личных делах не хватает фотографии, и проверьте. Мне кажется, во всех картах вы найдете одно и то же слово.
– Какое?
– У вас есть ручка и бумага?
– Да, – Стратонов достал блокнот и шариковую ручку.
– Я запишу, чтобы вы ничего не перепутали, – Пинт быстро черкнул что-то и вернул блокнот Стратонову. – Идите, пожалуйста, и проверьте. Это займет… – он мысленно прикинул, сколько времени может занять вся эта процедура. – Минут пятнадцать-двадцать. Я буду прогуливаться с собачкой перед зданием. Если я окажусь прав, просто кивните мне издалека. Этого будет достаточно. Ладно?
– Ну хорошо… – Евгений заглянул в блокнот. Какое-то слово на латыни. В свое время он, как будущий юрист, тоже изучал латынь… И это слово было ему почти знакомо… Но…
"Какой-то медицинский термин, – подумал он. – Ничего, разберемся".
– А вы не хотите пойти со мной? – на всякий случай спросил он Пинта.
Тот покачал головой.
– Я же сказал – это может вам навредить, – "причем – сразу по двум причинам, – добавил он про себя. – Первая – оперуполномоченному не следует иметь никаких дел с убийцей. И вторая – ТЕ, КТО ИЩУТ ТЕТРАДЬ, могут подумать, что ты со мной заодно". – Нет. Идите вперед, а я – за вами.
– Ну… Как хотите.
Евгений еще раз критически осмотрел свой костюм, отмечая, не осталось ли на нем каких-нибудь следов, удовлетворился осмотром и зашагал в университетскую амбулаторию.
Пинт стоял и наблюдал за ним из-за кустов акации.
"Влип! Полностью влип. Кругом. Некто – хотя я ни разу не видел этого "некто" и даже не подозреваю, кто он такой – уже знает, что ТЕТРАДЬ у меня. Меня уже ищут. Пройдет пара дней, и за меня возьмется милиция. Обложат со всех сторон, как волка. И Майя пропала. И денег нет. И как я доберусь до Ковеля, ума не приложу. Но… Не дрейфь, Пинт! Ты же – хранитель. Ты должен найти выход. Он есть. И ты обязан его найти".
Пинт даже не подозревал, каким окажется этот выход.