- Не совсем его. Даже не могу объяснить! Меня охватил непомерный ужас. У него лицо поменялось, я его таким никогда не видела. В нем было что-то… - ее голос дрожал, она словно не хотела договаривать фразу, - что- то зловещее… порочное.
- Ты его не видела с тех пор?
- Нет, больше он не приходил к нам.
Кеан, положив руки девушке на плечи, наклонился и с какой-то грустью посмотрел в ее испуганные глаза.
- Тебя он больше не беспокоил?
Она отрицательно покачала головой.
- У тебя такой вид, как будто ты все еще тревожишься. И местность вокруг дома, - он нервным жестом показал на лежащий в низине сад, - нездоровая. Тут лощина, ты только погляди, какая трава высокая, да и комаров изрядно. Ты плохо выглядишь, Майра.
Девушка задумчиво улыбнулась.
- Мне надоела Шотландия, - сказала она. - Ты не представляешь, как я тосковала по Лондону. Хотя не отрицаю, что там я чувствовала себя лучше, даже было немного стыдно - выглядела как деревенская молочница.
- Но здесь тоже никаких развлечений, - нежно сказал Кеан, - ты одна, мистер Сондерсон ничего, кроме своих орхидей, не замечает.
- Они очень красивые, - мечтательно произнесла Майра, - они и меня очаровали. Я единственная в доме, кого он пускает в оранжерею…
- По-моему, ты проводишь в ней слишком много времени, - прервал Кеан, - там же очень жарко и душно…
Майра игриво покачала головой и похлопала его по руке.
- Со мной все в полном порядке, - сказала она почти
так же весело, как бывало, - а теперь и ты вернулся…
- Не нравятся мне эти орхидеи, - упрямо ворчал Роберт. - Это пародия на настоящие цветы. Вот сравни какой-нибудь одонтоглоссум с розой и сразу увидишь, что это чертовщина поганая, а не цветок!
- Чертовщина? - Майра рассмеялась.
- Да, чертовщина! Растут они в малярийных болотах и гибельных джунглях. Ненавижу орхидеи. И атмосфера в оранжерее не может быть чистой и здоровой. Это все равно, что проводить много времени в бактериологической лаборатории!
Майра с притворной серьезностью покачала головой.
- Только бы мистер Сондерсон не услышал тебя. Орхидеи - его дети. Его привлекает таящаяся в них загадка: они действительно зачаровывают. Просто смотреть на бесформенную луковицу и гадать, в какой цветок она превратится, увлекательнее самого захватывающего романа! Вот скоро, где-то ближе к концу недели, должна зацвести одна из них: он прямо с ума сходит от нетерпения.
- Где он ее взял? - спросил Роберт без всякого интереса.
- Купил у одного человека, а тот, почти наверняка, ее украл! В свертке было шесть луковиц, выжили только два растения, и одно из них заметно обогнало по росту другое
- оно такое высокое… - Майра подняла руку примерно на метр от земли, обозначив высоту орхидеи.
- Оно уже цвело?
- Нет, но бутоны - огромные, гладкие, продолговатые
- распустятся в любой момент. Мы назвали этот цветок "Тайной", я сама ухаживаю за ним. Мистер Сондерсон показал, что делать, и если растение действительно окажется новым сортом, а мы почти уверены в этом, он собирается отправить его на выставку и назвать моим именем! Разве ты не гордился бы, если бы орхидею назвали в честь твоей…
- Моей жены? - докончил Кеан и взял Майру за руки.
- Я и так очень горжусь тобой…
Глава XXIII. Лицо в оранжерее
Доктор Кеан прошел к окну, старинному, в свинцовом переплете. У кровати стояла лампа, и он поправил абажур так, чтобы свет падал на бледное лицо пациентки - Майры Дюкен.
За последние два дня в ней произошла ужасная перемена. Девушка лежала с закрытыми глазами, а на изможденном лице играли зловещие тени. Дыхание стало почти неразличимо. Доктор Брюс Кеан вполне заслужил свою превосходную репутацию, но этот случай поставил его в тупик. Он понимал, что Майра умирает на его глазах; перед мысленным взором все еще стояло искаженное страданием лицо Роберта, с мучительным нетерпением ожидающего вестей внизу, в кабинете мистера Сондерсона; но, тем не менее, Брюс ничего не мог поделать. Он смотрел из увитого розами окна вдаль, поверх кустарника, туда, где лунный свет серебрил листву деревьев.
Там располагались оранжереи, и, повернувшись спиной к кровати, Кеан долго стоял, задумчиво глядя на далекое мерцание их стекол. Только что ушли Крейг Фентон и сэр Элвин Гроувз, вызванные доктором на консилиум. Заболевание Майры озадачило и их - они пребывали в полном недоумении.
Внизу Роберт мерил кабинет шагами, размышляя, выдержит ли его рассудок последний удар, которым грозило будущее. Они с отцом знали, что за странной болезнью, начавшейся в тот самый день, когда Энтони Феррара в последний раз посетил дом Сондерсона, кроется нечто зловещее.
Выдался невыносимо жаркий вечер, не было ни ветерка, и, несмотря на распахнутые окна, воздух в комнате казался тяжелым и безжизненным. В нем все еще витал сладковатый, но невыразимо отталкивающий аромат. Запах постепенно овладевал домом. Живущие там уже настолько привыкли к нему, что перестали замечать.
Вечером, в комнате больной, доктор Кеан лично жег какие-то пахучие вещества, чем немало удивил сиделку и коллег. Теперь едкие пары выветрились, и воздух вновь наполнился слабым запахом чего-то сладкого.
В доме не раздавалось ни звука; когда к пациентке, тихонько открыв дверь, вошла сиделка, Брюс задумчиво смотрел в окно в направлении оранжерей. Он повернулся и, вернувшись к постели, склонился над девушкой.
Ее лицо напоминало белую маску; она по-прежнему была без сознания; доктор не замечал перемен ни к лучшему, ни к худшему. Но пульс бился медленней, чем раньше, и Кеан подавил стон отчаяния: таинственная прогрессирующая слабость могла окончиться только одним. Опыт подсказывал ему, что если ничего не предпринять - а все, что они перепробовали до этого, не принесло никаких результатов, - Майра умрет к рассвету.
Он развернулся и, дав шепотом указания сиделке, покинул комнату. Спустившись, он прошел мимо закрытой двери кабинета, не смея даже думать о сыне, ожидавшем там, и проследовал в столовую. В комнате горела только одна лампа, еле освещая сухопарую фигуру Сондерсона, расположившегося в эркере. Кромби, садовник, стоял у стола.
- Итак, Кромби, - тихо сказал Кеан, прикрывая за собой дверь. - Что за история с оранжереями, и почему я не слышал об этом раньше?
Садовник уставился в неосвещенный угол столовой, избегая взгляда доктора.
- Все же он имел мужество признаться, - вмешался мистер Сондерсон. - Это я сам проглядел: раньше он боялся говорить, потому что нечего ему делать в оранжереях. - Шотландец неожиданно рассвирепел. - И он прекрасно об этом знает!
- Да, сэр, вы не позволяете мне приближаться к орхидеям, - ответил садовник, - но я осмелился зайти туда, потому что мне показалось, что там движется что-то светящееся…
- Чушь! - рявкнул мистер Сондерсон.
- Извини, Сондерсон, - сказал доктор, - но у нас есть забота поважнее, чем благополучие всех орхидей в мире.
Шотландец сухо кашлянул.
- Ты прав, Кеан, - сказал он. - Злюсь из-за пустяка в такое-то время! Рассказывай, Кромби, я не вмешиваюсь.
- Все произошло прошлой ночью, - продолжал садовник. - Я стоял на крыльце своего домика и покуривал трубку на сон грядущий, но вдруг увидел около оранжерей огонек…
- Отражение луны в стеклах, - пробормотал Сондерсон. - Извините. Продолжай, Кромби!
- Я знал, что там есть ценные орхидеи, и подумал, что не успею никого позвать; к тому же, мне не хотелось вас беспокоить - у вас и так есть о чем волноваться. Я вытряхнул трубку, положил ее в карман и пошел сквозь кустарник. Тут я вновь заметил огонек, теперь он двигался от первой оранжереи ко второй, но не сумел рассмотреть подробнее.
- Это была свеча или карманный фонарик? - спросил Кеан.
- Ни то ни другое, сэр; гораздо бледнее, вроде светлячка, только поярче. Я обошел кругом и подергал дверь - было заперто. Потом я вспомнил про вход с другой стороны и прошел по тропинке между оранжереями и оградой, и поэтому света мне не было видно до тех пор, пока я не оказался у двери - уже отпертой! Внутри было душно и очень жарко…
- Естественно, жарко, - вмешался Сондерсон.
- Я имею в виду, было гораздо жарче, чем положено. Как в печке, и чем-то воняло…
- Чем? - спросил доктор. - Можно поподробнее?
- Извините, сэр, но сейчас в этой комнате тоже пахнет и, по-моему, до этого пахло, я замечал, но, конечно, не так сильно, как в оранжереях.
- Продолжайте! - сказал Кеан.
- Я прошелся по первой теплице, но ничего не увидел. Она лежит в тени ограды и не освещается луной. Я уже собирался отправиться дальше, но мне померещилось… лицо.
- Что значит "померещилось"? - рявкнул мистер Сондерсон.
- Это значит, сэр, что все было так страшно, так странно, что я не мог поверить, что оно настоящее, кстати, потому я и молчал. Оно было похоже на лицо джентльмена, которого я встречал здесь, на мистера Феррару.
Доктор подавил готовый вырваться возглас.
- Но в то же время и не похоже. Даже больше похоже на лицо женщины - очень плохой женщины. На него падал синеватый свет, но я не понял откуда. Кажется, оно улыбалось, а горящие глаза смотрели прямо на меня. - Кром- би замолчал и растерянно потер лоб. - Ничего больше не видел, только это лицо, да так низко, как будто человек полз по полу, а сзади - длинный стебель…
- Ну, - сказал Кеан, - и что же вы сделали?
- Убежал! - признался садовник. - Если бы вы видели то жуткое лицо, то поняли бы, как я перепугался. А у двери я оглянулся.
- Надеюсь, ты не забыл закрыть ее за собой, - прорычал Сондерсон.
- Не обращайте внимания, продолжайте! - вмешался Кеан.
- При входе я закрыл за собой дверь, да, сэр, но когда я собирался открыть ее опять, я быстренько поглядел назад, а лица уже не было! Я вышел и, пока брел по лужайке, все думал, стоит ли вам рассказывать об этом, но тут мне пришло в голову, что я не обратил внимания, торчал ли в двери ключ.
- Вы вернулись проверить? - спросил Кеан.
- Очень не хотелось, - сознался Кромби, - но я пошел туда…
- И?
- Дверь была заперта, сэр!
- И ты заключил, что у тебя разыгралось воображение, - мрачно сказал Сондерсон. - По-моему, ты не ошибся.
Доктор Кеан опустился в кресло.
- Все в порядке, Кромби, достаточно.
Садовник, пробубнив "Спокойной ночи, джентльмены", повернулся и вышел из столовой.
- Почему тебя это волнует, - поинтересовался Сондерсон, когда дверь закрылась, - в такое-то время?
- Не бери в голову, - устало ответил доктор. - Я должен вернуться на Хаф-Мун-стрит, но через час опять буду здесь.
Доктор умолк, встал и вышел в коридор. Постучал в дверь кабинета - Роберт тут же открыл. Слова были излишни: в лихорадочно блестящих глазах молодого человека горел вопрос. Доктор положил руку на плечо сына и хрипло произнес:
- Не стану зря обнадеживать тебя, Роб. Я возвращаюсь домой и хочу, чтобы ты отправился со мной.
Роберт отвернулся и громко застонал, но отец схватил его за руку, и они вместе покинули этот дом теней, сели в ожидающую у ворот машину и, не обменявшись по пути ни словом, вернулись на Хаф-Мун-стрит.
Глава XXIV. Цветение лотоса
Доктор Кеан вошел в библиотеку и включил лампу на большом столе. Сын стоял в дверях, скрестив руки на груди и понурив голову.
Доктор сел, не сводя с него глаз. Неожиданно Роберт заговорил.
- Возможно ли, возможно ли, сэр, - еле слышно произнес он, - что болезнь Майры каким-то образом связана с орхидеями?
Отец задумчиво нахмурился.
- Что конкретно ты имеешь в виду? - спросил он.
- Орхидеи таят немало загадок. Их привозят из мест, кишащих необычными и страшными заболеваниями. Разве не могут они быть связаны…
- С распространением заразы? - закончил за него доктор. - Я тоже подумал именно об этом. Но пока подобных случаев зафиксировано не было. Хотя сегодня вечером я кое-что узнал…
- Что узнали, сэр? - Роберт очень заинтересовался, даже шагнул к столу.
- Пока не скажу, Роб. Мне надо поразмыслить.
Доктор поставил локоть на стол и оперся о руку подбородком. Профессиональное чутье подсказывало ему, что нужно что-то предпринять, иначе Майра умрет в течение четырех часов. Но что именно требовалось делать, не знали даже самые искусные лондонские врачи. С чем-то похожим он уже сталкивался, однако вспомнить не мог. Дикое предположение сына о связи цветов и болезни пробудило какие-то ассоциации и одновременно напомнило о рассказе садовника Кромби - и об Энтони Ферраре. Он чувствовал, что в окружающей его тьме затеплился огонек, но пока что не было ясно, в каком направлении следует искать.
И вот Роберт беспокойно мерил шагами просторную комнату, а доктор сидел, опершись на руку, и пытался ухватить ускользающее воспоминание; стрелки часов уже переползли за полночь, по капле из Майры Дюкен уходила жизнь, а он по-прежнему не понимал причину ее таинственной болезни.
Где-то вдалеке ударили куранты. Час ночи! Осталось всего три часа!
Роберт начал нервно бить кулаком правой руки о левую ладонь. Отец не пошевелился, лишь между бровями залегла глубокая морщина…
- Боже мой! - Доктор вскочил и принялся лихорадочно перебирать связку ключей.
- Что, сэр? Что?
Ученый отпер ящик письменного стола и достал внушительный манускрипт, написанный мелким и чрезвычайно аккуратным почерком. Он положил рукопись под лампу и начал быстро переворачивать страницы.
- Надежда есть! - взяв себя в руки, спокойно сказал он.
Роберт обошел стол и склонился над плечом отца:
- Почерк сэра Майкла Феррары!
- Его неопубликованная книга, Роб. Мы собирались завершить ее вместе, но смерть забрала его. Учитывая содержание, я - возможно, из чистого суеверия - отказался от мысли ее опубликовать… Вот!
Доктор указал на аккуратно сделанный набросок, служивший иллюстрацией к тексту. Очевидно, он представлял собой точную копию древнеегипетского рисунка. Несколько жриц с волосами, туго заплетенными в толстые косы, стояли перед служителем храма, вооруженным ножницами. В центре был изображен алтарь, на нем - вазы с цветами; справа располагались в ряд мумии - их было столько же, сколько жриц слева.
- Боже мой! - повторял доктор. - Мы оба ошибались, мы блуждали в потемках!
- Почему, сэр? Ради всего святого, что это значит?
- Этот рисунок скопирован со стены некой гробницы, ныне вновь запечатанной, - ответил ученый. - Мы знали, что захоронение принадлежит одному из самых могущественных колдунов Египта и поэтому полагали, что изображение имеет магический смысл. Знали, что цветы на фреске - вид уже вымершего священного Лотоса. Но нам так и не удалось выяснить, зачем и каким образом выращивались эти растения. Также мы не узнали и значение, - он провел пальцем по рисунку, - ритуала, во время которого у жриц срезал волосы первосвященник богини…
- Какой богини, сэр?
- Богини, Роб, а какой - об этом египтологи не ведают! Некий таинственный культ. О существовании его смутно догадывался один французский исследователь… Но сейчас не время рассуждать. - Доктор вернул рукопись в ящик, запер его и взглянул на часы. - Четверть второго. Нам пора!
Ни секунды не мешкая, они вышли из дома. Их ожидал автомобиль, и вскоре они помчались по пустынным улицам туда, где смерть в странном обличье нависла над Майрой Дюкен. Когда машина тронулась, доктор спросил:
- Ты случайно не знаешь, покупал ли Сондерсон орхидеи, я имею в виду совсем недавно?
- Да, - непонимающе ответил сын, - купил несколько луковиц пару недель назад.
- Пару недель! - возбужденно воскликнул отец. - Ты уверен? То есть покупка была сделана после того, как Феррара…
- Перестал посещать дом? Да. Точно! На следующий день после этого!
Доктор Кеан боролся с сильным волнением.
- Где он купил орхидеи? - спросил он, уже спокойно.
- Кто-то пришел прямо к ним, какой-то незнакомец.
Ученый, положив руки на колени, барабанил пальцами.
- Он их высадил?
- Взошли только две. Одна должна вот-вот зацвести, если еще не зацвела. Сондерсон называет ее "Тайной".
Услышав это, доктор окончательно разволновался. Внезапно он высунулся из окошка и закричал шоферу:
- Быстрей! Быстрей! К черту безопасность! Поезжайте на максимальной скорости!
- Почему? - забеспокоился сын. - Боже, почему?
- Ты ведь сам говорил, что цветок, наверное, уже зацвел, Роб!
- Три дня назад Майра, - Роберт громко сглотнул, - сказала мне, что он зацветет к концу недели.
- Как он выглядит?
- Больше метра в высоту, с огромными яйцеобразными бутонами.
- Боже помоги нам, мы не должны опоздать, - прошептал доктор Кеан. - Я вновь поверю в справедливость Небес, если обширные познания сэра Майкла Феррары действительно станут оружием, способным сразить врага, которого мы с ним сами же воспитали, да простит нас Господь!
Роберт ужасно волновался.
- Почему вы молчите? - Он сорвался на крик. - На что надеетесь? Чего надо бояться?
- Не спрашивай, Роб. Через пять минут сам все узнаешь.
Машина, подпрыгивая, неслась на бешеной скорости по темным дорогам городских окраин. Шофер, как заправский гонщик, срезал углы - время от времени два колеса отрывались от земли; несколько раз тяжелый автомобиль заносило, но благодаря мастерству водителя все обошлось.
С диким громоподобным рыком съехали они по уходящей вниз аллее к воротам дома мистера Сондерсона, и пассажиры едва не вылетели из сидений, когда шофер резко ударил по тормозам.
Доктор Кеан выскочил из машины, распахнул калитку и побежал к дому. Роберт старался не отставать. В холле горел свет: миссис Сондерсон, ожидавшая их, открыла дверь, как только услышала приближающийся рев мотора.
Оказавшись внутри, доктор сказал:
- Подожди-ка тут секундочку.
Не обращая внимания на вышедшего из библиотеки Сон- дерсона, он бросился вверх по лестнице. Минуту спустя, сильно побледнев, он сбежал вниз.
- Ей хуже? - начал Сондерсон. - Но…
- Мне нужен ключ от оранжереи! - сухо потребовал доктор.
- От оранжереи…
- Быстрее. Нет времени. Дай ключ.
По лицу Сондерсона было заметно, что он считает Кеа- на сумасшедшим; тем не менее, он опустил руку в карман и вытащил связку ключей. Доктор сразу схватил ее.
- Который из них? - рявкнул он.
- С бородкой, но…
- Роб, за мной!
Он побежал по коридору, сын за ним, мистер Сондерсон чуть отставал. Они выбежали в сад и бросились через лужайку к кустарнику.
Оранжереи лежали в полной темноте, но доктор сразу помчался к двери.
- Зажги спичку! - задыхаясь, распорядился он. - Уже не надо, я открыл!
Дверь с грохотом распахнулась. Из теплицы на них обрушился тошнотворный запах.
- Спички, спички! Роб, сюда!
Спотыкаясь, они зашли. Роберт вынул коробок и чиркнул спичкой. Отец уже стоял посреди оранжереи.
- Дай нож, мальчик, скорей! Скорей!
Неяркий огонек осветил проход между рядами орхидей, и Роберт увидел искаженное ужасом лицо отца, а за ним - ядовито-зеленое растение в кадке. На голых ветвях красовались четыре огромных и гладких яйцеобразных бутона: два из них набухли, а один почти раскрылся, показав сочные розовые лепестки.