- Ого, - сказала деловито, - кажется, нам везет. Видите, дырки в тучах. Видите? К вечеру распогодится.
- Ты откуда взялась?
- Я к тете Даше приехала. На три дня. Отдохнуть.
- От чего? - Витьке подумалось, что глупее быть уже нельзя, но, оказалось, можно.
- От школы.
- Ты школьница?
- А что, непохоже?
- Н-нет, н-ну, да, конечно. Извини…
Наташа тряхнула головой. С явным удовольствием. И на темных завитках, казалось, зазвенели блики. "Какие блики?" - подумал Виктор, "откуда им взяться, солнца нет!" Наверное, светились сами.
Поежилась, переступила по серому бетону босыми ногами.
- Ты же замерзнешь, разутая!
- Ага. Я выскочила, только на море посмотреть, а теть Даша далеко, в курятнике, наверное. Дверь захлопнулась. Думала подождать здесь.
- Ну… Тут воспаления легких дождешься. Пошли быстренько ко мне.
Из полутемной прихожей Витька сразу побежал за чистым полотенцем, открыл в ванной горячую воду.
- Вот я тапочки поставил. Счас нагреется вода, стечет.
- Я знаю.
- Ну да, ну да.
Ушел в столовую и полез на полку за электрическим чайником.
Наташа появилась через несколько минут, прошла к столу, шаркая пушистыми тапками. Одергивала вязаное платье на пуговках. Коленки светили из-под платья розовым.
- Садись, чай налью.
- Ага.
Но не села. Стояла, оглядываясь. Осмотрела полки буфета, тронула чехол от фотоаппарата. Улыбнувшись Витьке, прошлепала к порогу спальни. Чайник свистел, требуя внимания.
- Хорошо сделали. У них осенью ремонт был. А летом кровать была старая, скрипучая, и ванна попроще, без матовых стеклышек. Теперь денежек заработают ого-го…
Вернулась и села напротив, положив ногу на ногу, потянула на коленки съехавший к бедру подол. Витька осторожно лил кипяток в чашки.
- Теть Даша сказала, вы писатель.
- Ну, как бы да.
- И фотограф, да?
- Да. Я скорее фотограф. И приехал, вот…
Она покивала задумчиво, признавая правомерность желаний столичного гостя - зимой, одному, платить за жилье у моря, куда все рвутся летом. Взяла двумя руками чашку и уткнулась носом в горячий пар.
- Носки дать?
- Не, вода там горячая, хорошо. У нас в доме котел, но мама газ экономит, один раз в неделю греем. Вам хорошо - как захотели, так и ванна.
Витька вспомнил, что за неделю он так и не удосужился - ванну. Лишь следил, чтоб ноги после джунглей чистые, да лицо на ночь. Хмыкнул.
- Слушай, называй меня на ты. А то как-то…
И она кивнула.
На второй чашке в дверь постучали.
- Виктор, - позвала хозяйка, осторожно заглядывая. И тотчас радушное выражение широкого лица угасло, губы поджались.
- Ой, теть Даша! А я жду-жду! - поставив чашку, Наташа скользнула с пластикового стула и тронула Витьку за локоть. Улыбнулась:
- Спасибо, Вить.
Обошла хозяйку и, уже из дверей, мерцая каплями на темных волнах волос:
- Не забудь, после обеда на берег!
Губы хозяйки вовсе исчезли на смуглом лице. Подойдя и оглядывая стол, высказала хмуро:
- Завтрак, значит, не нужен… Чай уже пьете.
- Ну что вы, Дарья Вадимовна. Несите, я голодный как волк, все съем.
- Чашки тогда заберу, помыть, - уже мягче сказала хозяйка. И снова нахмурилась, услышав со двора звонкий голос:
- Дядь Коля! А я твою венцераду взяла, чтоб не промокнуть! Пойдем скорей, покажешь мне…
Дарья Вадимовна с силой провела тряпкой по столу. И еще, и еще. Взяла чашки и ушла, не оборачиваясь.
Витька посидел перед опустевшим столом с разводами от тряпки. За краем стола с облезлой полировкой торчали спинки белых пластиковых стульев, на одном - сидела недавно Наташа. Стол, стулья, низенькая узкая тахта у стены, крытая полосатым домотканым половичком и потемневший от старости огромный буфет с башенками отделений, похожий на замок, на фоне беленой стены казавшийся черным. На противоположной стене - забранная под стекло акварель - горшок с фиалками, написанная старательно, видимо, с открытки. И узкое зеркало за дверью. Вот и вся мебель. Глянул в сторону окна, за которым светлело и перевел взгляд на пластмассовые турецкие часы на стене, показывающие - еще совсем утро. Вспомнив расспросы Наташи о его профессии, полез в темное отделение буфета, где на стопке старых газет приметил блокнот с пожелтевшими страницами. Уселся, скинув тапки, положил босые ноги на соседний стул. Сиденье, на котором ерзала гостья, было еще теплым. Прижал ногу покрепче, хмыкнул. Открыл блокнот на первой странице и стал писать.
"Привет, Наташка, странница, как ты? Где ты? Мне тебя не хватает. Знаешь, у меня бабка по материнской линии северянка, она всегда одну гласную выпускала из глаголов. Говорила "не хватат". Вот и я тебе говорю то же самое… Я тут играю в отшельника. И мне это нравится. Так нравится, что и видеть никого не хочу и о времени знать ничего не хочу. По тебе только скучаю. Да еще сегодня появилась тезка твоя. Эдакая лолитка местного розлива. Это я не свысока, девочка красивая и, кажется, фотогенична, чудные волосы, в Москве такие редко встретишь. Просто она еще школьница и потому, гм… Натк, вот были бы вместе, счас и посмеялись бы и рассказали друг другу все. Пишу и будто рассказываю. А телефон я выбросил. Да и не хочу болтать. Прикинь, я буду тебе говорить, думать о деньгах телефонных, а у тебя там верблюды орут. Это ж не разговор, так?"
Витька потянулся, переменил вытянутую ногу, снова посмотрел на часы. Однако, утро все тянется, хозяйка даже завтрак не принесла, а на берег договорились - после обеда. Перевернул лист и, царапая бумагу, стал писать дальше.
"Я вот подумал. И не говори мне, что нечего пока думать! Уже есть чего! Подумал, что мир вокруг меня стал будто из одних женщин состоять. Это почему так, разумница Наташка? Ты не объяснишь, я сам попробую. Видимо, раньше, когда я был вам не нужен, так и вы мне были, прости, не нужны. Нет, я конечно, про себя-то ныл, ой-вэй, почему меня девочки не любят! Но я же вас не видел. Совершенно не видел! А видел или картинки в журналах, или на улицах то, что с картинками совпадает. Все разрешения чужого ждал - увидеть. Типа, кто-то признанный увидел живописную старуху или юную красотку, ну и я таких же вижу. Киваю, блин, эстет. А сейчас, Наташка, я много вижу. И женщины на меня более открыто реагируют. Как на мужчину. И я на них. Нормальная такая здоровая гетеросексуальность, гы"
Хозяйка внесла в полуоткрытую дверь поднос с горкой горячих оладьев. Покосилась с уважением на пишущего Витьку. Тот сунул в рот шариковую ручку и подвел глаза горе. Дарья Вадимовна составила с подноса тарелку, вазочки с вареньем и медом, омахнула тряпкой пузатый чайник, и вышла на цыпочках, прикрыв дверь.
Он обтер замусоленную ручку о джинсы: "Пушкин, не меньше", подумал. Подышал вкусным запахом свежей выпечки.
"Вот хозяйка здешняя Дарья Вадимовна. Под сорок ей и уже раздалась, бедра широки, талии нет. Но легка на ходу, бегает быстро, только ноги голые мелькают из-под юбки, хоть и зима. Щиколотки сухие, как у породистой лошади, узкие. А косточки выпирают грецкими орешками глянцевыми. Хотя, разве бывают глянцевые грецкие орехи, а? На верхней губе у нее темный пушок, а на руках волосы золотистые, видимо, за лето выгорают от солнца. И кажется мне, что по ночам, ой, дает она жару своему Григорьичу.
А вечерами она садится спиной к своему раздолбанному курятнику, на хромой стул, на склоне и, замотавшись в старый платок и облезлый ватник, не поверишь, Натк, смотрит закат. Они тут такие - закаты, ох, какие…"
Потянулся, взял масляный оладушек и, обжигаясь, макнул краем в варенье. Высунул язык, ловя медленные капли. Прожевал и, вытерев руку, но все равно оставляя жирные следы на краях страницы, торопясь, закончил:
"Поем и пойду на берег. Дождь идет, вкусный такой дождь. Мелкий, но не грибной, какие тут грибы. Хозяйка говорит, есть грибы, но, думаю, не они здесь главное. Зато на прибое после шторма волны выбрасывают маленькие арбузики, будто игрушечные, с кулак размером. Пустые все, на боку дырка. Николай Григорьич говорит, птицы расклевали. А где растут, и он не знает. Представляешь, если в другом измерении, а? Поля игрушечных арбузов! Натусь, я скучаю по тебе. И не думал никогда. Ты мне теперь, получается, друг. И я тебе буду писать, хорошо? Когда увидимся, все покажу или сама силой отберешь, а то вдруг я застесняюсь, как дурак. И прочитаешь. Пока, египетская женщина Наташка. Целую. Завтра напишу больше, и, кажется мне, о более серьезных вещах…"
2. ПРОГУЛКА
- А ты, наверное, думаешь, кто такая, а? Что за девушка… Да?
Наташа шла по длинному бревну, балансируя раскинутыми руками, изгибала спину под толстым свитером. Витька шел следом, прижимая к вспотевшему животу ее куртку. Над зеркальной водой величаво поворачивалось солнце, будто показывая разные бока. И - тихо. Так тихо, что страшно дышать - не наморщить бы стоящую перед лицом тишину.
- Думал, да?
Витька пожал плечами. Но когда оглянулась, поспешно согласился:
- Конечно. Что за девушка, думаю, такая…
Наташа согласно кивнула. Жестом, подсмотренным в телевизоре, округлила поднятые руки, сводя пальцы.
- И что?
- Что?
- Что надумал?
- Н-ну…
- Да ладно тебе. Уж не стесняйся, - поразился?
- Чему?
- Ну, как бы, я такая и вдруг - тут, среди степи, на маяке…
Наташа потрогала воду носком кроссовка, картинно убрала от лица упавшие волосы и глянула, улыбаясь.
…Над ней медленно разворачивался закат, смешивая красные, алые, желтые краски с чуть темнеющей голубизной.
Витька отошел к большой куче серых камней у обрыва, и, аккуратно пристроив куртку, нацелился объективом. Силуэт на фоне бесконечного неба мал, но нужен. Тонкая черточка фигуры, почти неразличимая, но в каждом кадре поворот плеч или руки, раскинутые в стороны. Человеческое - среди песка, воды и травы. И неба… Грациозное женское.
…Подошла ближе и он увидел - обижена. Ну да, далеко снимает, мало восхищен, должно быть, привыкла к другому. Улыбнулся, кивнул и стал снимать совсем близко, но опять не то, что после понравится ей. Край щеки и загнутые ресницы на фоне перемешанных красок воды и воздуха. Упавшие волосы, спутанные, тянут взгляд вниз, вдоль щеки и шеи, по четкой вязке старого свитера на край невидимой воды, отмеченной бликами над ракушками и маленькими камнями в темных бородах водорослей.
…Пятном во всю левую часть кадра - мутное беспокойство волос, бледная линия лба, краешек носа и губ. За ними в фокусе - налитый мощный, огромный закат.
…Лицо во весь кадр. Глаза, меняющие цвет от темного в зелень, пальцы в прядях волос - со лба, полуоткрытые губы. Рядом, почти касанием…
- Ты меня сними получше, я дядь Колю попрошу вечером, посмотрим на компе. Или у тебя свой?
- Нету своего, - Витька вспомнил, как заглянул в дом после обеда, позвать Наташу на обещанную прогулку, и замолчала хозяйка, подернув широкое лицо ледком. Наблюдая, как та закрутилась по маленькой столовой, напевая, отбрасывая на спину гриву, хватая куртку, сказала вдруг:
- Что ж дочку не привезла?
- С бабушкой осталась. - И, подталкивая опешившего Виктора к порогу, рассмеялась, - что удивился? Дочке пять лет. Я в школе, лаборанткой…
Сейчас он отступал на шаг от полураскрытых губ, снова подходил, приседал, становился сбоку, отрезая ее от вечернего света. И вскоре соскучился, отслеживая напряжение девушкиного лица, - она все старалась повыгоднее повернуться, копируя глянец.
- Дарья Вадимовна не слишком тебя жалует, да?
- А! - Наташа махнула рукой, с лица слетело приготовленное выражение. Отвернулась и вдруг прыгнула, целя обеими ногами на белый камушек в мокром песке.
- Ревнует она. Дядь Коля в меня влюбен был. Сильно. Давно уже.
- Как давно? Когда ты в детсад ходила, что ли?
- Не-а, два года назад. Я тогда Машку в санаторий отправила, с бабушкой. А сама тут помогала магазинчик держать для туристов. Вот и…
Хихикнула и, не отрывая подошв от песка, изогнула спину, взмахнула руками. …Прыгнула к следующему камушку. Не достала. Нагнулась, взяла его в руку, и, отведя с лица волосы, пульнула плоский камень по тихой воде.
Витьке вдруг резко захотелось отсюда в мужскую компанию. Посидеть бы в лодке над струной самолова. Молча удерживать рукой мокрую пружину рыбы. А потом тащить на берег неповоротливый ял, пыхтя и чертыхаясь. И, на корточках возле костерка, курить, не заботясь, куда смотреть, просто смотреть и все, на песок, кучей кинутые снасти, на воду, такую нежную к тихой ночи.
- Меня тут много снимали. Ну, на фотик, понимаешь? Летом приезжал один, просил, чтоб я в Москву, сказал, встретит. А я телефон потеряла, дура такая. Сто долларов дал. Что ты молчишь, он просто так дал, ни за что. Даже, говорит, не на билет, а просто - купи себе что-нибудь. А я не поехала сразу, Машка заболела тогда. А телефон потерялся. Кажется, Сашей звали, он художник, ты не знаешь?
- Нет.
Голос ее приближался и отдалялся, прячась за краски заката. Снимать уже не хотелось. Наташа подошла, сбоку заглянула в мрачное Витькино лицо.
- Ревнуешь, - сказала удовлетворенно.
Витька открыл было рот, возмутиться. Но лишь стал паковать камеру в легкий чехол.
- Ты уже все, что ли? Так мало…
- Свет не тот.
Молча шли по кромке воды. Свет уходил, размывался осторожной еще темнотой, как чернилами, пущенными в колбу с прозрачной жидкостью. Краски тускнели, задремывая.
- Далеко ушли, смотри, и маяка не видно - за поворотом.
- Я фонарик взял.
- С одним фонарем неудобно. Придется вот так идти, - Наташа прижалась к его боку, закопала руку под висящую на локте куртку. Витька почувствовал, как плющится о плечо ее грудь. Вспомнил ее слова в комнатках "летом старая кровать была, скрипела". Шел осторожно, думал, как отнестись. Проще бы. И уже сегодня все будет. Замедлил шаги, подумав о джунглях и мерно идущей впереди женщине-змее. Придет ли Ноа, если он сегодня, с этой вот? Наташей.
- Слушай, пора и правда обратно.
…Хихикнула и прижалась крепче. Останавливаясь, поворачивалась, запрокидывала готовно лицо, приоткрывала губы. Лицо с полуприкрытыми веками бледнело, размываясь в сумерках. Витька стоял, неудобно скрутив спину, придерживал ее, обмякающую на руках.
Вокруг стало еще тише. А казалось, уже и невозможно… И вдруг, царапинами по тишине, взрезая ее, послышались мужские далекие голоса, плеск весел, смешки. Спустя маленькое время - мокрый скрежет песка и хлюпанье мелкой воды.
Глаза Наташи открылись. Одной рукой уцепившись за Витьку, напряглась, но почему-то делая вид, что не слышит, потянула его:
- Ну, обратно, так обратно. Пошли тогда скорей, успеем еще телек.
- Подожди, я посмотреть хочу, - Витька отпустил ее руку, шагнул дальше, вытягивая шею - за поворот берега, откуда мужское, рыбацкое.
Но схватила снова, неожиданно цепко:
- Что там смотреть, ну, ставники проверяли, лодку вытащат, двинут в поселок. Машины у них тут. Пойдем!
- Да погоди. Я поснимаю… может.
- Ты ж сказал, свет плохой!
- Ну тогда, просто, посмотрю.
- Ну и иди, - сказала в спину со злым звоном в шепоте.
…Догоню потом. - решил Витька и пошел за поворот, к черным фигурам на песке, вокруг завалившейся на бок вытащенной лодки. Его увидели, замолчали. Лишь один, согнувшись, матерился привычно, выбрасывая на песок снасть. Рядом стоящий подтолкнул в бок. И тот, еще не выпрямившись, сразу смолк.
Стояли неподвижно, смотрели на Витьку. Он подошел, улыбаясь, скрипя подошвами по мокрому песку.
- Привет! - сказал наступившей тишине.
- Кто такой? - отозвался тот, что увидел последним. Был он коренаст и невысок. Темные волосы над маленькими ушами, резко очерченные, почти женские губы: красивое, с крупными чертами лицо. Только в глазах - ночь, что уже наступает. Очень ночные глаза.
- У Колясика с Дашкой на маяке живет. Москвич, - сказал другой, загремел уключиной весла, прилаживая его вдоль борта сложенным плавником.
Коротыш улыбнулся:
- А! Столичный, значит, гость?
Подошел, давя песок сапогами, протянул широкую ладонь.
- Меня Яшей зовут. Сезоним помаленьку.
Тряхнул Витьке руку и обернулся к остальным:
- А я думаю, чего это Наташка из поселка навострилась. А тут - гости не местные!
Послышались смешки. Рыбаки снова занялись лодкой. Один побежал по тропке на обрыв, и там заурчал мотор невидимого автомобиля.
- А где ж сама-то? - спросил Яша, держа лицо собеседника глазами.
- Кто?
- Наташка где? Или один гуляешь сегодня? - и ждал.
- Обратно пошла.
- Ага… - Яша отпустил глазами Витькино лицо, - не соврал, молодец. Здесь у нас не Москва, паря. Все всё знают. Ну, ладно. Угостил бы ухой, да не повезло сегодня, рыбы нет.
Они проводили глазами еще двоих, что волокли по тропке, сгибаясь от тяжести, мокрый мешок, в котором шевелилось.
- Бывай, увидимся. Гуляй тут почаще.
- Д-да… - Витька стоял и смотрел, как Яша легко взбежал по глинистой крутизне. Темнота густела, и только бледное небо рисовало по краю обрыва щетку степной травы.
- Эй! - крикнули сверху. Увидел на фоне неба приземистый широкоплечий силуэт,
- Наташке привет передай. Скажи, Яша велел, пусть ведет себя хорошо, как надо. Понял?
- Да.
Силуэт исчез. Взревел наверху мотор, потом сдвоился и исчез, удаляясь. Витька достал фонарик и побрел по кромке воды, где песок сырой и плотный. Иногда шарил лучом по берегу, выглядывая Наташу. Ее куртку накинул на себя и теперь потел спиной и плечами. А руки зябли от налетевшего в темноте ветерка.
Она выскочила из темноты под обрывом, сбоку, и пошла рядом, но на локте уже не висла. Молчали. Луч фонаря прыгал в такт шагам.
- Знакомый твой?
- Да, - сказала неохотно. И добавила, - сосед.
- Он сказал…
- Да слышала. Я же недалеко сидела, за камнем. А потом пошла немножко вперед.
- Хорошо, что подождала. А то ноги бы сбила без фонаря.
- Да я тут все знаю. Наизусть, - девушка пнула лежащий на песке голыш. Небо придвигалось, наваливалось, спрятав звезды под неразличимыми плотными тучами. Ветер дул сильнее. Витька спохватился:
- На куртку.
Маяк равномерно чертил темноту, показывая тяжкие тучи над самой водой.
- Вот и кончился вечерок, - сказала девушка, - завтра будет какая-нибудь срань. Уж очень было тихо и хорошо. После таких вечеров всегда бывает плохо.
И до самого маяка молчала.
Ночью Наташа не пришла. А Витька, проснувшись в тяжелую тишину, которую не нарушал бьющийся в стекла ветер, в тишину спящих людей за белеными стенами соседнего дома, сидел в смятой постели, дышал тяжело и стирал рукой с груди пот. Вытряхнул с простыни колючую каменную крошку, что налипла к ногам на узкой тропе вверх, к неровному зеву пещеры. Сходил попить и лег снова, вытянувшись, закрыл глаза и, утишая сердце, ждал сна.
Они там - почти дошли.