- С собой? Хотя, чего я спрашиваю, ты всё время таскал их с собой. Можешь внести любую сумму, через год она вырастит в полтора раза, бордель, знаешь ли, дело прибыльное. Внесёшь марок двадцать, и зиму сможешь прожить на проценты. Если, конечно, в другие бордели ходить не будешь.
- Мне и здесь нравится, - улыбнулся Велион. - Вот только не пойму я, какая тебе от этого выгода?
- Прямая, - хмыкнула Крами. - Во-первых, половина этого борделя и, следовательно, половина девочек принадлежат банку, клиенткой которого я являюсь. Ты же не думаешь, что я сама накопила на такие хоромы? И это хорошо, потому что раньше моей была только треть. Года через три надеюсь завладеть борделем полностью, хотя проценты грабительские. Если ты внесёшь определённую сумму, я по старой дружбе пущу их в оборот: вино, еда, короче - сам всё понимаешь, а я отдам часть от ежемесячного процента со своих. Твои же денежки вернутся с лихвой, будь уверен. Ну а если, не дай Единый, ты погибнешь, деньги просто останутся у меня. Ну, так что, есть деньжата? - хозяйка борделя подмигнула могильщику.
- Тридцать марок, - поразмыслив, ответил Велион.
- Золотом, серебром?
- Золотом. Ещё полторы марки серебром, но это мелочь. К тому же, мне ещё надо дойти до следующего могильника.
- Понимаю, - с горечью в голосе сказала Крами. - Но вернёмся к нашим баранам. Хорошо, что деньги в золоте, иначе пришлось бы взять с тебя процент за обмен - моя доброта не безгранична. Серебро резко теряет цену, слышал?
- Я думал только медь, - удивился могильщик.
- Медь вообще в заднице. Раньше марка серебром по стоимости равнялась половине унции золота, то есть за золотой старой чеканки давали пятнадцать грошей, полмарки…
- У меня с собой пять монет достоинством в две марки, могу показать.
- Это редкость, но ты меня не удивил. Твою мать, кто сейчас будет расплачиваться двухмарочной монетой? Ты слушай, не перебивай. Сейчас за старый золотой дают уже восемнадцать грошей. Но золота-то в могильниках почти не осталось, серебра тоже всё меньше и меньше, так что могильщики сейчас в основном таскают медь. За серебряный грош, весящий полноценные пол-унции, дают не восемь, а десять осьмушек меди, так что она уже не осьмушка, а десятая. Медь катится к чертям.
- А я о чём.
- Но и доля серебра стала больше, - напомнила Крами. - Вот и прикинь. Унция золота раньше стоила две марки, то есть пятнадцать унций серебра и шестьдесят меди. Теперь же отношение золота к серебру один к восемнадцати, а меди и вовсе один к восьмидесяти.
- Медь подешевела на треть, а серебро только на одну пятую, - подсчитал могильщик.
- Не мелочись, - поморщилась его собеседница. - Когда ты последний раз считал медяки?
- Буквально в начале этой весны.
- Удачное лето, да? Ладно. Короче, молодец, что деньги держишь в золоте, хотя, лучше всего, конечно, в камушках, они дорожают быстрее, чем золото, но всё равно молодец. Вложишь золото, получишь больший барыш. Продукты, выпивка и, - хозяйка борделя хохотнула, - бабёнки подорожали всего на десятую часть, так что золото - выгода. Крестьяне, продающие продукты, радуются, что получают больше меди, но, решив купить, например, плуг в цеху, понимают, что медь не стоит нихрена, и начинают жаловаться. И это только пока медь упала так сильно, скоро будет хуже - количество денег растёт, а значит, их стоимость падает.
- Не думаю, что в этом виноваты могильщики, винить, скорее, надо первого герцога Ульриха, построившего в свих владениях два рудника по добыче меди.
- И то, и другое сыграло свою роль, - не стала спорить Крами. - Но знающие люди поговаривают, что могильщики и мародёры вместе вытаскивают из могильников до тысячи пудов меди в год и не больше пуда золота, вот так-то. А-а, - обрадовалась она, завидев служанку, несущую им поднос, - вот и выпивка.
Служанка поставила поднос на столик. Велион, почувствовав запах фруктов и сыра, чуть не захлебнулся слюной - с завтрака времени прошло уже много. Крами, завидев это, усмехнулась и сказала служанке:
- Пусть приготовят свинины на углях. Будешь, Велион?
- Конечно, время обед.
- Я тоже, пожалуй, поем. Хм… Жульен? Пожалуй, жульен с курицей. Мигом.
- Да, госпожа.
Служанка ушла, а Велион начал наполнять бокалы вином.
- Дрогнем.
- Дрогнем, могильщик.
Крами выпила, дождалась, пока выпьет Велион, и смачно поцеловала его пряными от вина губами. Тотенграбер ответил на поцелуй, чувствуя, что возбуждается, хотя больше, казалось, уже не куда - количество голой женской плоти вокруг зашкаливало. Так можно и вообще обессилевшим стать, если не выпустить пар.
- Не побрезгуешь калекой? - прошептала Крами.
- Не говори ерунды.
- От кого ты услышал о борделе?
- От другого могильщика, - ответил Велион. - Забыл, как зовут. Парнишка рассказывал о борделе, в котором хорошо относятся к могильщикам. Мол, он только зашёл отдохнуть, а хозяйка борделя, завидев его перчатки, накормила и выделила девку на ночь, причём всего за пару медяков. Описал её, я узнал. А с неделю назад оказался рядом, решил зайти.
- Правильно решил. Помню, кстати, мальчишку, это пару месяцев назад было, да?
- Ну, я его с месяц назад видел, хотя, пожалуй, полтора. Да, полтора, как раз за три дня до того, как встретил Карпре и за четыре недели до того, как похоронил Репья.
- Репей погиб? - вскинула брови бывшая могильщица. - Как?
- Пожадничал, - поморщился Велион, не желая вдаваться в подробности. Рассказывать про Хельштен и Крысёныша ему совсем не хотелось, но Крами явно нуждалась в пояснениях. Поэтому он солгал: - Обычный могильник, обычный кошелёк с монетами, а вот заклинание на этом кошельке сидело серьёзное. Я мимо прошёл, думал, что он не полезет, не мальчик ведь, а этот придурок сунулся. Я даже не понял ничего, когда что-то сзади ухнуло. В результате мне пришлось собирать то, что от него осталось в его плащ и хоронить в каком-то подвале. Впрочем, собрал я немного.
- Ясно, - протянула Крами. - Кого ещё, говоришь, видел из общих знакомых?
- Карпре больше месяца назад.
- Жив, гнилой, - скривилась хозяйка борделя.
- Нет. Я его прикончил.
- Если ты, значит, было за что. Ладно, пусть земля им будет пухом… а Карпре камнем. Выпьем.
Велион глотнул вина, вдохнул его запах из пустого бокала. Аромат был превосходным, это вино оказалось куда лучше и крепче, того, что он пил с рыцарями. Впрочем, ничего удивительного, в любом, даже самом дорогом, заведении вино разводят. Чем чёрт не шутит, может, вложить свои тридцать марок в этот бордель? Наверняка, Крами в месяц выплачивает банку не меньшую сумму, но и они пригодятся. В худшем случае, достанутся старой знакомой, а не останутся лежать в кармане плаща, когда он погибнет. А если он станет инвалидом, процентов хватит на безбедную старость. Хотя, в этом лучше будет сразу сдохнуть, чем гнить в этом… раю. Всё-таки покой не для него.
Один из посетителей расхохотался, громко, заливисто. Велион вздрогнул и повернулся на звук. Смех казался знакомым.
Так же, как и лицо смеющегося. Тотенграбер узнал его, несмотря на то, что не видел тринадцать лет. Узнал, постаревшего, опустившего усы, наголо остриженного. Узнал его, единственного человека, которого за все свои двадцать восемь лет жизни считал другом. Валлая.
Могильщик сам не понял, как оказался на ногах. Он шагал к диванчику, на котором сидел Валлай, медленно, как во сне, на плохо гнущихся ногах. Крами, оставшаяся на диване, что-то удивлённо говорила ему, но он ничего не слышал.
- Валлай, - прохрипел, наконец, Велион, останавливаясь посреди комнаты. - Валлай, мать твою.
Валлай поднял голову, на его лице читалось лёгкое удивление. Но уже через секунду это удивление сменилось дикой радостью. С вытаращенными глазами он вскочил с дивана, бросился к могильщику.
- Велион!
- Велион! - повторил мальчик, насупившись. - Меня зовут Велион, а не козявка, козявка в носу растёт, а я Велион! И мне четыре года!
- Ишь ты, - удивлённо сказал мужчина с холодными, стальными глазами, выпрямляясь, - даже считать козявка умеет. Халки, на кой хрен ты его сюда притащил? Умеет считать, одежда хоть и рваная, но видно, что не дешёвая. Ты не думаешь, что его будут искать?
- Не думаю, - сухо сказал Халки - старый, тощий мужчина со шрамом во всю щёку. - Вряд ли кто-то будет искать ребёнка, который подыхал от голода в сточной канаве, какая бы дорогая одежда у него не была. Не выёбывайся. Мальчишка крепкий, ничем не болеет, шёл всё время сам, не жаловался. Хоть одежда и хорошая, жрёт то, что дадут, и не пищит. К тому же, он весьма смышленый, я показал ему, как сворачивать голову крысам, так он с первого раза всё усёк. Вот и скажи мне, Аргил, какая на хрен разница, родила его шлюха на дороге или богатая матрона на шёлковых простынях?
- Никакой, - сдался Аргил. - Всё равно сдохнет скоро. Ладно, веди в комнату к салагам. Ильгин, мать его, притащил троих, придурок, так двое скончались прошлой ночью от какого-то дерьма.
- Может, им просто шеи свернули?
- Когда мальчонка дохнет от свёрнутой шеи, его тело не порывает коричневая сыпь с нагноениями, а изо рта не идёт зелёная желчь. Блядский род, мы бы ничем не заболели.
- Не скули. Третьего пацана посадили на карантин?
- Какой на хер карантин, дежурный кадет ему башку свернул и в костёр вместе с трупами выбросил. За это Ильгин сломал ему ногу и выбил половину зубов.
- И поделом.
Тот, кого дядя Халки назвал Аргилом, снова наклонился над мальчиком. Тот спрятался за ногой Халки. Он сразу испугался Аргила. Почему - он тогда не знал, но дядя Халки со страшным, изуродованным лицом казался ему куда менее страшным. Да и не мог быть страшным человек, который покормил его, а потом повёл куда-то. А какие интересные истории он рассказывал…
- Ну что, Велион, - сказал Аргил, дохнув на мальчика чесноком, - не боишься умереть? А вот этих черепов на частоколе не боишься? Они страшные, они принадлежали людям.
- Нет! Папа и мама умерли, я не боюсь умереть, я попаду к ним, когда умру!
- Хороший мальчик, - оскалил Аргил зубы.
- Я же говорил.
После мальчика, которого звали Велион, отвели в небольшую землянку, где, кроме него, жили почти двадцать мальчиков в возрасте от трёх до шести лет. В землянке было сыро, холодно и очень тесно. Велион уснул, прижавшись к какому-то комку лохмотьев, который на утро оказался мёртвым мальчиком.
Но тесно было недолго.
Уже на следующий день начали их, как, мерзко ухмыляясь, говорил Аргил, "подготовку". Их подняли ещё перед рассветом. Поднимали их наголо бритые подростки с чёрными повязками на предплечьях. После подъёма заспанным хныкающим мальчикам дали поесть - ломти чёрного хлеба и комки холодной каши. Порция у каждого была одинаковая, но Велион остался без половины "завтрака" - есть быстро он не умел, и у него отобрали остатки еды. Впрочем, скоро он научился съедать всё в один присест, запихав в рот всю еду за один раз, и даже порой умудрялся частично это пережевать. А ещё через некоторое время он научился драться.
После завтрака их выгнали на "разминку". Плачущих и сопротивляющихся детей гнали затрещинами и пиками. Потом долго гоняли по деревне, мрачной, убогой, застроенной каменными домами с решётками на окнах. Бегали долго, до рвоты, упавших заставляли подняться, тех, что не могли уносили куда-то. Некоторых вернули, некоторых - нет.
Когда подростки решили, что пробежка закончена, пришли четверо мужчин. Один из них ворчал что-то про дерьмовый материал, другой говорил, что сам он дерьмовый материал, остальные двое молчали. Оставшихся после пробежки детей, их было восемь (до десяти Велион умел считать), начали тренировать на гибкость - растягивать руки и ноги, выворачивать, сгибать, мять, до хруста суставов, до потери сознания. Дети плакали, умоляли отпустить их, но всё это продолжалось. Тот, что жаловался на материал, рассказывал Велиону, что лучше это делать сейчас, пока суставы ещё гибкие, чем потом, потом было бы больше отходов. Хотя, какого хрена я тебе рассказываю, сопля, вырастешь, поймёшь. Если, конечно, вырастешь, ха-ха-ха-ха! Велион хотел сказать, что он всё понимает, но не мог выговорить и слова - мешали слёзы.
Вскоре, или, быть может, через сотню лет, пришёл ещё один мужчина, старый, с взлохмаченными волосами, он осмотрел всех детей, влепил одному из мужчин оплеуху, сказав, что тот перестарался.
- А этого - на свалку, - холодно сказал он, указывая на ребёнка, которым только что занимался тот, что перестарался. - Вечером сожжём, там уже четверо накопилось. Дерьмовый материал.
Велион тогда не знал, что такое "свалка", но очень быстро понял, что туда лучше не попадать. Не надо быть "дерьмовым материалом". Надо быть хорошим, так мама говорила.
- Этого что ли Халки приволок? - спросил страшный старик, грубо хватая Велиона за руку.
- Ага, - осклабился тот, кто первым говорил о дерьмовом материале.
- Какой нежный. Впрочем, Халки таскает детей редко, но метко, он не такой неисправный альтруист, как Ильгин.
- Иди на хер, Ургрин, - буркнул тот мужчина, говоривший "дерьмовому материалу", что он сам "дерьмовый".
- Если кто-то из этих детишек скончается от лихорадки, ты, Ильгин, будешь бегать вместе со всеми. Ладно, кончайте. Покормите этих крысёнышей, потом пусть отдохнут, надо чтобы хоть кто-то выжил до наркотиков и ядов.
Выживших оказалось мало. Уже через полгода, к середине осени, осталось только семеро детей. Их стали лучше кормить, мясом, горячими супами и свежими овощами, поместили в другое, отапливаемое, помещение. Но тренировки только ужесточились. Впрочем, к этому времени выжившие дети уже могли сгибаться так, что умещались в ночном горшке, только голова не входила, как любил шутить Дерьмовый Материал.
А потом, не известно почему, они начали умирать в страшных мучениях один за другим.
- Я, пожалуй, поднимусь, - сказала Крами. - Счета, счета, дела. Я уже приказала подать вам еды и вина в комнату для сделок, вас туда отведут, чтобы вы могли поговорить наедине. Велион, я жду тебя хотя бы к ночи.
- Я поднимусь, - кивнул тотенграбер.
- Ладно, я пошла.
Крами, тяжело опираясь на костыли, поковыляла к выходу из общей комнаты. Могильщик повернулся к Валлаю, сидевшему на диванчике. Вид у старого друга был слегка очумелый.
- Пойдём? - предложил Велион.
Валлай кивнул.
Служанка, та самая, с отличной задницей, проводила их в низкую комнатушку. Стол был уже накрыт, в углу горела лампа, но помещение всё равно было затемнено. Друзья молча уселись за стол, Велион принялся молча есть, а Валлай налил себе вина.
- Я думал, ты мёртв уже многие годы, - сказал он после долгой паузы.
- Если честно, про тебя я думал то же самое.
- Чем ты занимался всё это время?
Велион пережевал кусок мяса, налил себе вина, запил, потом долго сидел, угрюмо глядя в одну точку.
- Я могильщик, - сказал он, наконец. - Все эти годы я был могильщиком. По специальности, - он ухмыльнулся, - я не работал ни разу. А ты?
- А я работал как раз по специальности. Поиск и казнь убийц в основном, я решил, что быть охотником за головами куда благородней, чем наёмным убийцей. Благородней-то оно благородней, но и денег меньше. За смерть какого-нибудь мальчишки наследника не очень богатого рода платят куда больше, чем за насильника или убийцу. Конечно, за больших шишек платили хорошо, но в одиночку к таким не подобраться, а если делить награду, много тоже не выйдет. Если честно, я пожалел, что так долго учился владеть мечом. Ты бы зарабатывал очень много денег, ушёл бы через несколько лет на покой, открыл таверну.
- Перчатки могильщика куда благородней отравленного кинжала, - усмехнулся Велион.
Валлай коротко и зло хохотнул.
- Знаешь, - сказал он, - я долго думал о нашем ученичестве в школе убийц. Вспоминал те муки, которые мы перенесли, те нечеловеческие условия, в которых нас поместили. И понял, что всё это было сделано специально, чтобы мы перестали быть людьми, чтобы цена человеческой жизни для нас стала меньшей, чем цена сухаря. Чтобы такие слова, как "честь" или "благородство" стали для нас пустыми звуками. Мы прошли все этапы обучения, ну, в твоём случае почти все, и наша жизнь стала только чередой сделок. Деньги - смерть, деньги - смерть. Может, наша смерть, может - чужая, но всё равно смерть, только о цене надо договориться. Мы должны были убивать за деньги, и я делал это последние двенадцать лет, но мы сейчас сидим и рассуждаем о таких вещать, как благородство. Глупо, тебе не кажется?
- Несколько раз я убивал за деньги, за добычу вернее, - медленно проговорил Велион, облизав губы. - В порядке самообороны, когда мои напарники хотели забрать мою долю хабара с могильника. Так что, чему-то нас научили. Нам приходилось ставить на весы жизни людей и деньги, и мы склонялись к деньгам. И знаешь, я не жалею, потому что это были хорошие деньги и дерьмовые люди. Вот только причину твоих самокопаний я что-то не понимаю.
Валлай горько усмехнулся.
- Я иду в школу, - сказал он после паузы, - чтобы стать преподавателем.
Умер пятый, Игист, самый рослый и самый крепкий из мальчишек. Велион и Валлай, два последних ребёнка, видели, как тащат его тело на костёр. После этого они два дня сидели каждый в своём углу и отказывались от еды. Но их накормили насильно и выгнали на тренировку.
А ещё черед два дня заболел Велион.
Когда мальчик проснулся и попробовал подняться, он понял, что не может этого сделать. Тогда он остался лежать и ждать, когда придёт Дерьмовый Материал и пинками поднимет его с лежака, чтобы он бежал на тренировку. Но пришёл не Дерьмовый Материал, а дядя Халки. Он поднял Велиона на руки и понёс куда-то. Только в этот момент мальчик понял, что такое уже происходило - каждый из пяти умерших мальков утром начинал жаловаться, что он не может встать, потом приходил кто-то из старших и забирал его. А через день или два Велион видел, как тело заболевшего тащат на костёр. После этого заболевал следующий.
"Значит, скоро я увижу папу и маму", - подумал Велион, прижимая к груди дяди Халки. А потом его сознание будто оборвалось.
Шёл дождь, серый, тягучий и холодный осенний дождь. Халки сидел в хорошо отапливаемом помещении, но одного взгляда в окно было достаточно, чтобы начать мёрзнуть. Наверное, это старость, ему недавно перевалило за сорок. И, чёрт возьми, из-за старости он сейчас жрёт крепкий эль, распуская слюни. Иначе быть не могло. Только из-за старости он стал таким сентиментальным.
Мальчишка умирал. Это продолжалось уже трое суток, дольше, чем обычно, но его организм всё никак не мог справиться с отравой. И, кажется, уже не справится. Утром у него появился сильный жар, но кожа была абсолютно сухой, значит, организм абсолютно перестал бороться. Утром Крепл сказал, что мальчишка не протянет и до обеда. Но уже поздний вечер, а он всё ещё жив. Так, быть может, ещё есть шанс?