Она вскочила с постели. Тюлевая занавеска развевалась, словно парус, надутый ветром, створка окна, что она оставила открытым на ночь из-за жары, хлопала снова и снова, а на подоконник ручьями лилась вода.
Ирина поспешно закрыла окно. Не дай бог, Виктор проснется, а ему рано вставать на работу! Мало разве давешней ссоры, не хватает еще новой вспышки раздражения. Она с беспокойством оглянулась на мужа, но тот мирно похрапывал, развалившись на кровати.
А самой Ирине что-то совсем расхотелось спать. Она еще долго стояла у окна, глядя, как гнутся под ветром деревья, как молнии сверкают в небе… Голубые сполохи напомнили ей о колдунье и ее магическом шаре. При одной мысли, что завтра (точнее, уже сегодня!) ей снова предстоит встретиться с этой женщиной, Ирина почувствовала, как во рту мигом пересохло и предательски задрожали колени.
Лучше бы, наверное, вообще никогда ее не видеть!
На мгновение полная луна блеснула из-за туч - и вновь скрылась. Ирина вспомнила ту ночь, когда шла через лес, обмирая от страха, вспомнила трепещущую осинку и янтарно-желтые глаза из темноты, так напугавшие ее… Тогда тоже было полнолуние!
Она с неожиданной обидой покосилась на мужа, так 2ке безмятежно спящего. "Витя, Витя, какой же ты стал… Холодный, даже грубый, но самое страшное - чужой, совсем чужой. Иногда кажется даже - и не человек вовсе. Неужели ради него я проделала все это?" - с горечью думала Ирина.
Она прижалась лбом к холодному стеклу. Дождевые капли текли по нему, оставляя длинные мокрые дорожки, а ей казалось, что это вовсе не вода, а ее собственные слезы. Такие же холодные и бесконечные… Разве может человек столько плакать? Тем более сейчас, когда все случилось как она хотела - муж приходит домой, смотрит телевизор, ест приготовленные ею обеды и никуда не рвется по вечерам. Все выходные теперь проводит рядом с ней и денег не жалеет - вон, сразу же согласился на ремонт! Наверное, если теперь ей захочется купить норковую шубу или кольцо с бриллиантом, он тоже спорить не станет.
Но много ли от этого радости?
Глядя на ночное небо, на молнии, сверкающие тут и там, Ирина вдруг с ужасом поняла, что все это он делает не по своей воле! Невидимая, но мощная сила приковала его к дому, к семье, к ней самой крепче любых цепей. И теперь он будет страдать сам (еще бы! Кто же в неволе радуется?), будет мучить ее, бесконечно срывая раздражение, но не уйдет никогда и никуда.
Это нежданное открытие так напугало ее, что Ирина задрожала всем телом. Совсем как та осинка в лесу, на холодном ветру… А сколько еще таких дней и ночей предстоит пережить?
Ирина представила на секунду, что пройдет еще десять, двадцать, может быть, даже тридцать лет - а она все так же будет обихаживать супруга, стирать, готовить, чтобы натыкаться на его больной, затравленный, ненавидящий взгляд. Так заключенный смотрит на тюремщика или дворовый пес, прикованный цепью к своей будке, - на злого хозяина.
Хотелось крикнуть - я не виновата! Она ведь и в самом деле не хотела ничего плохого, только пыталась оградить свою семью, свое счастье от чужого вмешательства! Разве это плохо - бороться за свою любовь, пытаясь вернуть близкого человека? Неужели она должна была покорно смотреть, как он обманывает ее? Или отойти в сторону, чтобы не мешать, проглотить обиду и ждать, пока сам образумится?
Хуже нет вопросов, на которые нет ответа! Теперь она точно знала только одно - ничего хорошего у нее не вышло. На секунду в памяти всплыло бледное лицо колдуньи, длинные черные волосы и низкий голос: "Тебе решать - тебе и отвечать за все".
Ирина сжала губы. Все так, все правда. Верно говорят: "Насильно мил не будешь", нельзя заставить полюбить себя, и никакое колдовство тут не поможет. Она сама совершила ошибку - и теперь расплачивается за нее полной мерой.
Но не век же каяться? Ведь поправимо все, кроме смерти! Ирина напряженно думала, как ей поступить дальше, и в этот миг сверкнула новая, ослепительная вспышка молнии. На миг она осветила все вокруг пронзительно-ярким светом, и в голове у женщины так же внезапно появилось решение.
Не нужно ей такого счастья. Она ведь не тюремщица, не садистка! Пусть Виктор живет как хочет, пусть уходит, в конце концов, если разлюбил ее и дома стало невмоготу… Но пусть он снова станет живым человеком, а не тенью самого себя!
Она пойдет к этой колдунье. Пойдет, как обещала, и деньги отдаст… В конце концов, она их честно заработала. А еще - попросит снять колдовство. Ведь если она умеет наводить чары, то должна уметь и снимать их! А потом… Что ж, будь что будет.
Странно, но эта мысль принесла ей некоторое успокоение. Осторожно ступая босыми ногами по холодному полу, Ирина вернулась в постель. Скоро она заснула снова, но даже во сне вздрагивала от каждого удара грома и куталась в одеяло, словно пытаясь защититься от какой-то непонятной, но совсем близкой опасности.
К утру дождь прекратился, и в небе сияло солнце. День должен быть жарким… Около семи часов пенсионер Албухин вышел в Лосиноостровский парк выгуливать свою собаку - бело-рыжую дворняжку Альму.
Поначалу настроение у старика было совсем никуда - ну, в самом деле, кому охота подниматься из теплой постели ни свет ни заря! Но что ж поделаешь, если скулит собака, просится на улицу, поскребывая входную дверь лапой для пущей убедительности. Пора, мол, хозяин! Солнышко встало уже, а ты спишь. Пришлось вставать, одеваться и, наскоро поплескав в лицо холодной водой, выходить из дому, ведя на поводке заждавшуюся псину.
Старик шел, шаркая разношенными ботинками по тротуару, а в душе плескалась досада, мутная и кисловатая, как позавчерашний суп. Эх, старость - не радость… Всю жизнь работал честно, а теперь что? Пенсия - гроши, только на хлеб хватает, жена умерла пять лет назад, сын с невесткой не зайдут навестить лишний раз… Все некогда им, понимаешь, то дела, то работа, то на дачу ехать, а что ему тяжко одному - всем плевать! Позвонят раз в неделю - и ладно. Еще небось ждут не дождутся, пока квартира освободится.
А тут еще новая напасть - собака эта самая. Внук Петенька притащил с улицы брошенного щенка. Пожалел, значит, ага… У невестки Ксении кругом ковры, мебель полированная, а звереныш начнет грызть все, лужицы опять же, шерсть кругом, и псиной пахнуть будет. Ей такое счастье совсем ни к чему, она сразу сказала - девай его куда хочешь! Так Петька и примчался - выручай, мол, дед! Ну, дед и растаял, дал слабину… А теперь возись на старости лет - корми, гуляй, да еще и шкодливая псина попалась - норовит то колбасу стащить со стола, то тапочки погрызть, то гадость какую-нибудь сожрать на помойке.
Вот и парк. Зелень, омытая ночным дождем, казалась особенно яркой, по небу плыли редкие белые облачка, и солнце еще не палило, а только пригревало землю. Кое-где в низинах еще видны были клочья утреннего тумана, на дорожках стояли лужи, но таким радостным и свежим выглядел мир в это погожее летнее утро! Казалось, что каждая травинка, каждый листочек тянутся к солнцу, радуясь хорошей погоде, теплу, и тихо переговариваются о чем-то друг с другом, шелестя о своем, о вечном…
Даже у старика плохое настроение постепенно прошло, испарилось, как мелкая лужица в жаркий день. Он шел, вдыхая свежий воздух, напоенный ароматами травы, земли и прошедшего дождя. Хотелось распрямить спину, забыв про радикулит и высокое давление, улыбнуться солнцу, проглядывающему сквозь густую листву старых деревьев, смотреть на птиц, порхающих с ветки на ветку, на любопытных белок, слушать, как шелестит листва над головой…
Альма радостно резвилась в густой траве, то пыталась погнаться за бабочкой, то гавкала на ворону, усевшуюся на дерево, то сосредоточенно вынюхивала что-то, словно вообразив себя служебно-разыскной собакой.
Старик думал о том, как хорошо, что парк совсем рядом с домом - никакой дачи не надо! А еще сегодня вечером должны показывать футбол по телевизору, и сын обещался заехать в гости в конце недели, и Петенька закончил восьмой класс без троек, так что, может, выучится, человеком станет… Так что все совсем не так уж плохо, грех жаловаться.
Он так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как собачка вдруг пропала из виду. Спохватившись, он принялся тревожно оглядываться вокруг, но ее нигде не было.
Вот этого еще не хватало!
- Альма, Альма! Иди ко мне сейчас же!
Старик ускорил шаг, почти побежал. В этот миг он совсем забыл про радикулит, хрустящие суставы, давление… Ведь пропадет собачка в лесу! Она молодая еще, глупая, убежит куда-нибудь, а там или бродячие собаки загрызут, или бомжи зажарят.
Только сейчас он почувствовал, как дорога ему Альма. Ведь, пожалуй, она - единственное близкое для него существо! Домой приходишь - радуется, хвостиком виляет, в глаза заглядывает, с ней и поговорить можно, и на улицу погулять выйти лишний раз…
- Альма! Альма! Альма…
Старик снова и снова выкрикивал ее имя. Он совсем умаялся, когда, наконец, увидел бело-рыжий пушистый хвост, гордо поднятый, словно флаг. Вдоль тропинки тянулся неглубокий овражек, заполненный ветками, прошлогодними листьями и всяким мусором, и теперь собачка с любопытством обследовала его содержимое.
- Вот ты где, зараза эдакая! А ну, иди ко мне сейчас же! Фу, я сказал! Что ты там нашла?
Но Альма и не подумала послушать хозяина. Вела она себя очень странно - то рычала, то жалобно повизгивала и все рыла землю лапами, словно пыталась извлечь на свет божий что-то важное.
Ну нет никакого сладу с этой собакой!
Он подошел ближе, взял Альму за ошейник и только хотел было пристегнуть поводок, чтобы увести прочь упрямую животину, когда взгляду его предстало ужасное зрелище.
На дне овражка, чуть присыпанная ветками и землей, лежала мертвая девушка. Ее лицо посинело, а пустые открытые глаза глядели прямо в небо. Блузка разорвана в клочья, на груди заметны какие-то пятна, и шею пересекает уродливая темно-синяя полоса… В пупке блестела какая-то странная блестящая штучка, похожая на большую каплю росы в золотой оправе. На теле покойницы она выглядела особенно неуместно и дико.
На секунду старик почувствовал, как земля уходит из-под ног. Перед глазами потемнело и больно сдавило сердце…
- Что ж такое делается, Господи! Что же делается! - шептал он побелевшими губами.
Дрожащая рука с трудом нащупала валидол в кармане куртки. Старик положил таблетку под язык, подождал, пока лекарство подействует… Потом постоял немного, подумал - и достал старенький мобильный телефон. Сын, когда купил себе новый, подарил. Сказал еще - носи, мол, с собой, мало ли что…
Вот и пригодился.
- Алло, милиция? Тут такое дело…
Через час возле места происшествия стояла милицейская машина, и вокруг тела девушки ходили хмурые, невыспавшиеся молодые люди.
Старик Албухин, приосанившись, польщенный вниманием к своей персоне, давал подробные показания:
- Ну, иду я, значит, никого не трогаю… А тут собака моя, Альма, убежала куда-то, роется там, скулит. Я подошел посмотреть, думал - падаль какую нашла, вижу - она лежит… Ну, девушка эта. Я сразу, конечно, вам звонить.
Впервые за долгие годы он чувствовал себя важным, значимым человеком и готов был говорить еще долго, но высокий оперативник с лицом наемного убийцы из второсортных американских фильмов довольно невежливо оборвал его:
- Ты, отец, протокол подпиши - и иди себе домой. Надо будет - вызовем.
- Да, да, конечно… - засуетился старик, - конечно, разве ж мы не понимаем…
Он неловко поставил закорючку внизу страницы и пошел прочь. Бело-рыжая собачка трусила следом, поджав хвост, словно страшное зрелище и ее не оставило равнодушной.
Никто не смотрел им вслед - слишком уж заняты были. Странно было видеть мужчин, суетящихся вокруг тела мертвой девушки, - одни что-то писали, другие осматривали все вокруг, заглядывая под каждый куст, водитель копался в моторе, уныло матерясь, и только она одна казалась совершенно безразличной к происходящему. Даже милиционеры старались не смотреть в искаженное предсмертной мукой, посиневшее лицо.
Медэксперт - сутулый мужик лет сорока, с рыжими усами, в потертом, видавшем виды коричневом пиджаке - распрямил согнутую спину, стянул с рук резиновые перчатки и устало сказал:
- Можно забирать.
- Причина смерти? - Полноватый, коротко стриженный крепыш в синей прокурорской форме снял фуражку, утирая пот со лба.
- Асфиксия. Видишь след от удавки? Какой-то шнурок тонкий или что-то в этом роде. Ну и ожоги еще, синяки, пальцы сломаны… Похоже, ее пытали перед смертью.
- Изнасилование?
- Нет, вроде бы не похоже. Но подробности, как всегда, после вскрытия.
- Досталось же девчонке… - Высокий оперативник, тот, что только что отправил домой не в меру ретивого пенсионера, нервно прикурил сигарету, и видно было, что пальцы у него дрожат. - Сколько работаю, кажется, а к такому до сих пор привыкнуть не могу.
- Да уж, Серега, за девчонками теперь глаз да глаз нужен! Тебе-то хорошо, твои маленькие еще, а подрастут… - начал было следователь, но другой оперативник не очень вежливо остановил его:
- Помолчи. Ты лучше скажи, Михалыч, - обратился он к медэксперту, - давно она умерла? Ну, хотя бы примерно.
- Отчего же примерно, - отозвался он, - часов пять-шесть, не больше. Еще сегодня ночью барышня была в добром здравии. Если бы не старик этот… ну, который с собакой, ее бы сто лет тут не нашли.
- Понятно… Ну что, коллеги, какие версии? Ограбление? - преувеличенно бодро заговорил прокурорский сотрудник. Видно было, что и ему не по себе, и все же он изо всех сил старался показать себя крутым профессионалом. Кому надо знать, что раньше он занимался исключительно взятками - пока сам не попал под подозрение - и это убийство для него - первое?
- Да нет, на грабеж не похоже.
Молодой парень, похожий на Иванушку-дурачка из детских сказок, протянул следователю маленькую лакированную сумочку.
- Вот, смотрите, паспорт, кошелек, ключи - все на месте. Денег почти пять тысяч, кредитка, мобильник опять же… Даже брюлики в ушах целы. Вор бы точно не побрезговал.
- Ну, хоть личность устанавливать не придется, - покопавшись в сумке, следователь раскрыл красную книжицу, - значит, Тихорецкая Анастасия Игоревна, восемьдесят пятого года рождения… Проживала на проспекте Вернадского. Кой черт ее сюда-то занес? Да еще в такую погоду? Не гулять же она пришла?
- По моему скромному разумению, наш злодей и занес, - отозвался медэксперт.
- А почему вы так думаете?
- Не здесь ее убили. Видишь - грязь кругом, ночью дождь был, а на ногах - ничего! Туфли лакированные, а в них - хоть смотрись. Так только, чуть забрызгало. И каблуки высокие, а грязи на них почти нет. Земля мягкая, если бы сама шла, хоть совсем немного - угваздалась бы по самое не балуйся. Не на крыльях же она сюда прилетела? Значит, привез кто-то.
- Следы есть?
- Да какое там! Дождь все смыл.
Высокий оперативник, которого звали Серегой, пожал плечами:
- Ну что ж, надо связи отрабатывать, девочка-то, видать, не простая была.
- Надо-то надо, только…
Медэксперт зачем-то копался в своем потертом, видавшем виды чемоданчике, словно искал там что-то важное - и никак не мог найти.
- Что - только? Ты, Михалыч, договаривай, не томи!
Тот помолчал недолго и ответил как будто неохотно, глядя в сторону:
- Серия это, мужики. Помяните мое слово. Я такие дела печенкой чую.
Его слова повисли в воздухе, словно облако тяжелого, удушливого дыма. И пока тело, накрытое простыней, грузили в машину, оперативники стояли хмурые, курили, не глядя друг на друга. Все понимали, что значит "серия". Если человека убили из мести, ревности или хоть из-за денег, то разыскать злодея возможно. Ищи, выясняй, кому убиенный мог перейти дорогу, кому была прямая выгода от его смерти, и в конце концов выйдешь на убийцу.
Другое дело - маньяк… Понять его логику - дело почти безнадежное, и убийство красотки в лесополосе автоматически превращается в глухой "висяк", который заметно портит статистику раскрываемости и отношения с начальством. А если какой-нибудь ушлый журналист об этом пронюхает - тут вообще неприятностей не оберешься.
Но главное… Где-то совсем рядом на свободе гуляет нелюдь, одержимый манией убийства. А значит - надо ждать новых сюрпризов.
В комнате, затянутой черным бархатом, было прохладно и тихо. Ни один лучик солнца, ни звук, ни запах не проникают сюда снаружи. Горят свечи, вставленные в массивные старинные канделябры, да вьется легкий дымок над бронзовой курильницей.
У стола, заваленного пожелтевшими старинными рукописями, сидел высокий статный мужчина с короткой светло-русой бородой. Он молчал, глядя в пространство, лицо его было спокойно и даже безмятежно, но в глубине ярко-синих глаз притаилось такое, чего лучше бы никогда не видеть обычному человеку.
Он жил на свете так давно, что даже имя свое забыл много лет назад. Да и к чему оно ему? Те немногие, составляющие близкое его окружение, почтительно именовали его Грандмастером, а остальным и знать незачем. Во все времена магия была и остается тайным делом, а ею он занимался, сколько помнил себя. За долгие годы он видел многое - люди рождались и умирали, приходили и исчезали в небытие земные владыки, целые империи рассыпались в прах, так что даже имени от них не оставалось…
Неизменным оставалось лишь одно - человеческая природа. Настолько загадочная, противоречивая, что понять ее гораздо сложнее, чем проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания! Гранд мастер до сих пор не уставал удивляться, как прихотливо сочетается пытливый ум - и всепобеждающая глупость, неистребимая жажда жизни - и тяга к саморазрушению… Только человеку может быть свойственна безоглядная смелость, когда ради того, во что веришь, можно пойти на костер и на плаху, - и липкий страх, что заставляет подличать и лгать, предавать и себя, и самых близких и в последний смертный миг целовать руки своим палачам в безумной надежде - а вдруг пощадят? Только он может жертвовать собой ради других - и безжалостно убивать себе подобных, без устали искать тайное знание - и тут же непременно употребить его себе же во вред… Воистину темна душа человеческая!
Наверное, этого никому не дано понять до конца, даже ему.
Чуть шевельнулась тяжелая бархатная портьера, словно кто-то стоит за ней и не решается войти. Грандмастер прислушался, повернул голову и негромко сказал:
- Входи, Тринадцатый! Я знаю, что ты здесь.
Портьера колыхнулась снова, и из-за нее появился высокий, очень худой молодой мужчина.
Он выглядел смущенным, неловко переступая по ковру длинными ногами, непрестанно теребил рукав рубашки, смотрел куда-то в пол, словно школьник, застигнутый за недозволенным занятием.
- Прости, учитель. Я не хотел мешать твоим размышлениям, но…
- Так что же привело тебя сюда? - строго спросил Грандмастер. - Садись и рассказывай.
Его собеседник опустился в тяжелое резное кресло с высокой спинкой и заговорил медленно, тщательно подбирая слова:
- Сегодня ночью погибла девушка. Утром ее нашли в парке…