- Хорошо, двумя вервольфами и двумя вампирами. - Адам как будто готовил что-то. - Стефана он однажды уже победил; значит, самый сильный в группе Уоррен. Он не случайно вернул его нам. Пронимаешь, Литтлтон говорит нам: "Посылайте против меня лучших - и увидите, что я вам верну". Литтлтон не прикончил его, потому что хотел, чтобы мы знали: он не считает Уоррена угрозой. Ему все равно, если Уоррен выживет и снова нападет на него. - Голос Адама напоминал глубокое рычание. - Он провел на песке черту и говорит мне: попробуй перейти.
Адам знал, как играть в такие игры. Думаю, это обязательное свойство Альфы. Или, может, наследие армии, которая, строго говоря, мало чем отличается от стаи.
- А другие? - спросила я.
Он ничего не ответил, только покачал головой. Я снова обхватила себя: мне стало зябко.
- Так что ты собираешься делать? - спросила я.
Он невесело улыбнулся.
- Играть по правилам Литтлтона. У меня нет выбора. Я не могу позволить ему разбойничать на моей территорий.
В это мгновение дыхание Уоррена, к которому я прислушивалась частью сознания, внезапно оборвалось. Адам тоже это услышал; он пригнулся, словно в комнате появился смертельно опасный враг. Может, так оно и было. Смерть ведь враг, верно?
Сэмюэль выругался, но именно Кайл, вскочив с пола, схватил Уоррена за подбородок и начал отчаянно делать искусственное дыхание. Сердце Уоррена я не слышала, но должно быть, оно тоже остановилось, потому что Сэмюэль принялся нажимать на грудь.
Бесполезная, я наблюдала, как они борются за жизнь Уоррена. Я ужасно устала от того, что не в состоянии ничего сделать; когда вокруг умирают.
Спустя, казалось бы, очень много времени Сэмюэль отстранил Кайла.
- Хорошо, он дышит. Можешь перестать.
Ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем Кайл понял.
- Он в порядке? - спросил он совсем иным тоном, чем обычно.
- Он дышит самостоятельно, и сердце бьется, - ответил Сэмюэль.
Не вполне подтверждение, но Кайл как будто не заметил. Он снова опустился на ковер и продолжил рассказывать, словно его и не прерывали. В голосе в отличие от лица - никакого напряжения.
- Расскажи все, что я должна знать о демонах, - попросила я Адама, хотя не могла оторвать глаз от Уоррена. Мне почему-то казалось, что стоит мне отвести от него взгляд, как он умрет.
Наступила долгая пауза. Он знал, зачем мне это. Если он не расскажет все, что в его силах, не поможет мне сделать то, что я намерена, я его знать не хочу.
- Демоны злы, отвратительны и совершенно бессильны, пока не сумеют прикрепиться, как паразиты, к какому-нибудь проклятому придурку. Либо их приглашают, в таком случае возникает колдун, либо они проникают сами, потому что кто-то слабовольный творит зло. Простая одержимость демоном длится недолго; поскольку одержимый не может слиться с демоном: единственное, к чему стремится демон, это разрушение. Гораздо опасней колдун, то есть тот, кто по условиям договора командует демоном. Такой колдун может годами жить незамеченным среди людей. Но со временем колдун теряет контроль, и демон берет верх.
Ничего такого, чего бы я не знала.
- Как убить демона? - спросила я.
Руки Сэмюэля по-прежнему держали иглу: он сшивал клочки окровавленной плоти.
- Это невозможно, - ответил Адам. - Можно только устранить угрозу убив хозяина. В данном случае Литтлтона - вампира, усиленного магией демона. - Он перевел дыхание. - Это не добыча для койота. Оставь его нам, Мерси. Мы позаботимся, чтобы он умер.
Он прав. Я это знала. От меня никакого проку.
Я заметила, что Кайл смотрит на нас широко раскрытыми глазами, хотя ни на минуту не прерывает рассказ о бейсболе - о каком-то матче, когда он играл в младшей лиге.
- Ты считал вервольфов самыми страшными чудовищами на свете? - неприятным тоном спросила я Кайла. Я сама не сознавала, пока не заговорила, насколько зла. Конечно, неправильно срывать злость на Кайле, но я не могла остановиться. Он отверг Уоррена как чудовище: ему стоит побольше узнать о настоящих чудовищах. - Есть гораздо более страшные твари. Вампиры, демоны и другие страшилища, и единственное, что стоит между ними и людьми, это такие, как Уоррен.
Уже произнося это, я поняла, что несправедлива. На самом деле Кайла больше тревожило то, что Уоррен лгал ему, чем то, что он вервольф.
- Мерси, - сказал Адам. - Ш-ш-ш.
Эти слова пронеслись надо мной, как холодный ветер, унесли гнев, раздражение и страх. Альфа умеет успокаивать волков. Но ведь я не волк. Однако ему это удалось.
Я резко повернулась и посмотрела на него: он внимательно наблюдал за Уорреном. Если он поступил так со мной нарочно, то это нисколько его не заботило. Но я была совершенно уверена, что виновата его привычка: на меня не должно было подействовать.
Черт возьми.
Уоррен издал звук - первый, какой я услышала с тех пор, как вошла в комнату. Я была бы довольна, если бы в звуке не слышался такой страх.
- Спокойнее, Уоррен, - сказал ему Адам. - Здесь тебе ничто не угрожает.
- Но если попробуешь умереть, тогда берегись, - подхватил Кайл с ворчанием, которое сделало бы честь любому вервольфу.
Губы Уоррена, побитые, окровавленные, в синяках, сложились в улыбку. Еле заметную.
Сэмюэль - очевидно, закончив работу, - подтащил кресло-качалку и сел в ногах кровати, оставив Кайлу место у изголовья. Он откинулся на спинку, упираясь локтями в подлокотники и подбородком на руки. Казалось, что он разглядывает свои туфли, но я его хорошо знаю. На самом деде все его внимание по-прежнему устремлено на пациента, он прислушивается, нет ли в дыхании и сердцебиении перемен, которые могут означать трудности. Вот так, неподвижно, он способен сидеть часами. У Сэмюэля репутация очень терпеливого охотника.
Все остальные подражали его спокойной неподвижности, а Уоррен уснул. Только Кайл продолжал рассказ о том, как он страдал, когда в возрасте десяти лет стоял на третьей базе.
В течение следующего часа Уоррен спал беспокойным сном, а в комнату устремлялся непрерывный поток молчаливых посетителей. Среди пришедших были друзья, но большинство приходило взглянуть, каков ущерб. Если бы здесь не было Адама или Сэмюэля, для Уоррена это могло бы быть опасно. Вервольфы, особенно в плохо управляемой стае, убивают больных и слабых.
Адам прислонился к стене, с мрачным напряжением глядя на посетителей. Я видела, какое впечатление его взгляд производит на волков (даже в человеческой обличье они все равно его волки). Как только они замечали его, их шаги становились более бесшумными. Они опускали головы, зажимали руки подмышками, бросали на Уоррена быстрый оценивающий взгляд и тут же выходили.
Когда вошла Хани, на лице у нее красовался большой синяк, который, впрочем, быстро исчезал. Через полчаса от него и следа не останется. Она еще из коридора бросила быстрый взгляд на Адама. Он кивнул: это была его первая реакция на посетителей.
Хани обогнула кресло Сэмюэля и села на пол рядом с Кайлом. Еще раз посмотрела на Адама: тот не возражал, и она негромко представилась Кайлу, коснувшись его плеча, потом спиной прислонилась к стене и закрыла глаза.
Сменилось несколько посетителей, а потом в комнату вошел светловолосый мужчина с короткой рыжеватой бородой. Я его не узнала, хотя запах подсказал, что он из стаи Адама. Я перестала обращать внимание на посетителей, не обратила бы и на этого, если бы не два обстоятельства.
Его осанка не изменилась, когда он входил в комнату, зато изменилась осанка Адама. Адам плечами оттолкнулся от стены и выпрямился. Потом сделал два шага вперед и оказался между Уорреном и незнакомцем.
Рыжебородый был на голову выше Адама и в первое мгновение пытался использовать свой рост как преимущество. Но он все же не то, что Альфа. Не сказав ни слова, не сделав ни одного агрессивного движения, Адам заставил его попятиться.
Сэмюэль как будто ничего не заметил. Сомневаюсь, что кто-то, кроме меня, увидел, как напряглись мышцы его плеча.
- Когда он выздоровеет, - сказал Адам, - и если ты сделаешь честный вызов, Пол, я не стану препятствовать схватке.
По правилам Маррока схватки - настоящие, не просто обмен рычанием и парой укусов, - в стаях происходят очень редко. В этом одна из причин того, что в Новом Свете вервольфов больше, чем в Европе, откуда они родом, как и малый народ.
Обычно я просто по языку тела - поведению, жестам и осанке - могу расставить по местам всех членов стаи от наибольших доминантных до самых подчиняющихся (или наоборот). Вервольфы это умеют еще лучше меня. Люди, если придают этому значение, тоже на это способны, хотя, конечно, для них иерархия не так важна, как для волков. Для людей она может означать продвижение по службе или выигрыш спора. Выживание вервольфа зависит от стаи, а стая - это сложная социальная и военная иерархическим система, где каждый точно знает свое место.
Доминирование у волков - в это комбинация силы характера, силы воли, физических способностей и других компонентов, категорически непонятных тем, у кого глаза, уши и нос не приспособлены чувствовать этого. А тому, кто это умеет, ничего объяснять не нужно. Могу приблизительно определить такую особенность как "готовность к борьбе". За пределами стаи естественное доминирование волка меняется в очень широких пределах. Как и у всех у нас, у волков бывают периоды усталости, депрессии или, наоборот, счастья, и все это сказывается на их доминантности.
Внутри стаи все это тщательно ранжируется. Иногда допускают схватки между волками почти доминантами, чтобы точнее определить их положение в стае. Второй и третий после Альфы - обязательно следующие двое по степени доминантности.
Уоррен среди врагов обычно тих и внимателен, он не проявляет более типичной для доминирующего самца агрессивности. Распознавать язык тела он умеет еще хуже меня, потому что слишком мало времени провел в стае сразу после перемены. Он жил не в стае, а скорее за ее пределами. И поэтому был уязвим для вызовов со стороны волков, считающих себя более сильными, проворными и вообще лучшими.
Я знаю, именно Адам объявил всем, что Уоррен его третий. Если бы Адам был менее доминантен, если бы его меньше уважали и любили, за этим объявлением последовало бы массовое кровопролитие. Я знала, что мнение Адама справедливо, но была одной из немногих, перед кем Уоррен раскрывался.
Заметное меньшинство волков считало, что Уоррен недостаточно силен для позиции, которую занимает. Я знала - от Джесси, а не от стаи - что кое-кто из волков хотел изгнать Уоррена из стаи или даже убить.
Очевидно, этот Пол один из них; он достаточно доминантен, чтобы бросить вызов Уоррену. И почему-то Адам только что дал ему на это разрешение.
Довольный Пол коротко кивнул и решительно вышел из комнаты, не подозревая, что Уоррен им пол подотрет. Конечно, если благодаря заботе Сэмюэля выживет. Я понимала, что это пока сомнительно.
Адам задумчиво смотрел вслед уходящему. Наконец он отвел взгляд и заметил, что я за ним наблюдаю. Глаза его сузились, он подошел ко мне, взял за руку и вывел из комнаты.
Он провел меня к комнате Джесси, немного помедлил и отпустил мою руку. Потом один раз негромко стукнул в дверь и открыл ее. Джесси сидела на полу, спиной к кровати, нос у нее был красный, и по лицу текли слезы.
- Он держится, - сказал Адам.
Она встала.
- Можно посмотреть на него?
- Только тихо, - предупредил Адам.
Она кивнула и пошла к комнате Уоррена. Увидев меня, остановилась, улыбнулась - словно солнце на мгновение вышло из облаков - и пошла дальше.
- Идем, - сказал Адам, снова взял меня за руку, мне это не понравилось - и отвел к другой закрытой двери.
Эту дверь он растворил, не постучав.
Цепляясь за свою злость, я высвободила руку, и прошла в комнату. Если я буду злиться, не буду бояться. Мне это ужасно не нравилось, но сейчас я Адама боялась.
Я сложила руки на груди, повернулась к нему спиной и только тут поняла, что он привел меня в свою спальню.
Я узнала бы комнату Адама, даже если бы она не пахла им. Он любит сложные узоры и теплые тона, и комната была коричневая: от темно-коричневого берберского ковра до венецианской желтоватой лепнины на стенах. На одной стене картина маслом высотой с меня и вдвое шире - лесной пейзаж в горах. Художник не поддался искушению добавить орла в небе или оленя у ручья.
Человек мог бы счесть эту картину скучной.
Я коснулась холста раньше, чем поняла, что делаю. Имя художника, мелкими, почти неразличимыми буквами написанное внизу картины и на медной табличке на раме, было мне незнакомо. Картина называлась "Святилище".
Я отвернулась от картины и увидела, что Адам смотрит на меня. Руки он скрестил, а на широких скулах проступили маленькие белые пятна; это говорило о том, что он рассержен. Ничего необычного в этом нет. У Адама горячий нрав, а я умею его разозлить - хотя в последнее время этого не делала. И готова поклясться, что не делала сегодня.
- У меня не было выбора - сказал Адам.
Я смотрела на него, не понимая, о чем он говорит.
Мой несомненно глупый вид рассердил его еще сильнее.
- Это не дает Полу права подстеречь его в засаде. Вызов должен быть серьезным, при свидетелях.
- Знаю.
Неужели он считает меня тупой?
Адам несколько секунд смотрел на меня, потом повернулся и принялся быстро расхаживать по комнате. Остановившись, снова повернулся ко мне и сказал:
- Уоррен контролирует своего волка лучше всех в стае. Бен, несмотря на его позицию, в этом почти так же хорош. Из всех моих волков они лучше всего подходят для охоты на колдуна.
- Разве я говорила другое? - выпалила я. Картина отвлекла меня, но Адам напомнил, что я пытаюсь на него сердиться. К счастью, это совсем нетрудно.
- Ты сердишься на меня, - сказал он.
- Ты на меня кричишь, - ответила я. - Конечно, сержусь.
Он нетерпеливо махнул рукой.
- Не сейчас. Раньше, в комнате Уоррена.
- Я сердилась на тупого волка, который пришел бросать вызов Уоррену, как только тот оказался на спине. - Тут я вспомнила, как испугал меня Адам, когда использовал свои свойства Альфы, чтобы успокоить меня. - Я не сердилась, пока ты не схватил меня за руку, не вытащил из комнаты и не начал на меня орать.
- Черт побери, - сказал он. - Прости.
Он посмотрел на меня и отвел взгляд. Теперь, без защитной оболочки гнева, он казался усталым и встревоженным.
- Уоррен и Бен не твоя вина. Они вызвались добровольцами.
- Они не пошли бы, если бы я не разрешил. Я знал, насколько это опасно, - рявкнул он. Гнев вернулся так же быстро, как рассеялся.
- Думаешь, ты один имеешь право чувствовать себя виноватым из-за Уоррена и Бена?
- Не ты их посылала, - сказал он. - А я.
- О колдуне они узнали исключительно из-за меня, - сказала я. И тут, видя, что он действительно считает себя виноватым, я призналась в своем худшем поступке: - Я молилась, чтобы они нашли колдуна:
Он недоверчиво взглянул на меня и рассмеялся - резко и горько.
- Думаешь, молитва делает тебя ответственной за состояние Уоррена?
Он не верит. Не знаю, почему это меня так поразило. Я знаю многих людей, которые не верят в Бога - ни в какого. Но вервольфы, среди которых я выросла, все были верующими. Адам посмотрел мне в лицо и снова рассмеялся.
- Ты так наивна, - низко и гневно проворчал он. - Я давно понял, что Бог - миф. Полгода я ежечасно молился в вонючем болоте в чужой стране, прежде чем открыл глаза и безумный вервольф окончательно показал мне, что Бога нет. - Глаза его посветлели - от теплого карего до холодного желтого. - Не знаю. Может, Бог и есть. В таком случае он садист, спокойно наблюдающий за тем, как его дети убивают друг друга.
Он был очень взвинчен, судя по тому, что говорил неразумно. Адам всегда, даже когда страшно сердит, сохраняет способность рассуждать здраво. Он тоже это понял, потому что отвернулся и прошел к большому окну, которое выходит на Колумбию.
Здесь ширина реки почти миля. Иногда, в плохую погоду, вода кажется почти черной, но сегодня на солнце она блестящая, ярко-голубая.
- Ты избегаешь меня.
Теперь он говорил спокойнее.
Второе окно выходит на мой участок. И я с удовольствием увидела в самом центре пейзажа свой частично разобранный "кролик".
- Мерси!
Я продолжала смотреть в окно. Лгать бесполезно, сказать правду значит нарваться на следующий вопрос, а я не хотела на него отвечать.
- Почему?
Он все равно его задал.
Я оглянулась через плечо, но Адам по-прежнему смотрел в окно. Я повернулась и оперлась бедром о подоконник. Он сам знает почему. Я видела это в его глазах, когда выходила из гаража. А если и не знает, что ж, я не собираюсь ему объяснять.
- Не знаю, - выдавила я наконец.
Он повернулся и посмотрел на меня, словно увидел неожиданную добычу. Его глаза по-прежнему были охотничьего желтого цвета. Я ошибалась. Лгать гораздо хуже, чем просто бесполезно.
- Нет, знаешь, - сказал он. - Почему?
Я потерла лицо.
- Послушай, я сегодня не в твоем весе для борьбы. Нельзя ли подождать, пока Уоррен будет вне опасности?
Он смотрел на меня, щуря янтарные глаза, но по крайней мере больше не допрашивал.
Отчаянно пытаясь сменить тему, я сказала:
- Репортер с тобой связался? Тот, насчет дочери?
Он закрыл глаза и сделал глубокий долгий вдох. А когда открыл, они снова были цвета шоколада.
- Да, и спасибо за то, что я не подозревал о его существовании. Ты не предупредила. Он-то считал, что ты мне звонила, и прошло немало времени, прежде чем я начал понимать, о чем речь.
- Так они приедут сюда?
Адам махнул рукой в сторону комнаты Уоррена.
- Когда тут бродит тот, кто может сделать такое с моим волком? Они должны были приехать. Мне пришлось позвонить и сказать, что сейчас это нежелательно. Но не знаю, к кому его направить. Нет ни одного Альфы, которому я доверил бы свою дочь, а та девочка еще моложе.
- Пошли его к Брану, - предложила я. - Бран говорит, что в свое время воспитал нескольких таких.
Адам бросил на меня воинственный взгляд.
- Ты доверишь Марроку ребенка?
- Мне он не причинил вреда, - ответила я. - А большинство Альф причинили бы.
Адам неожиданно улыбнулся.
- И это кое о чем говорит. А ты действительно разбила его "ламборгини" о дерево?
- Я не про то, - горячо ответила я. - Большинство Альф просто убили бы навязанного им щенка койота.
Я через комнату пошла к двери. Остановилась.
- На самом деле это был "порше", - с достоинством сказала я. - И дорога была обледенелая. Если тебе рассказал об этом Сэмюэль, надеюсь, он упомянул, что именно он подбил меня взять машину. Пойду посмотрю, как Уоррен.
Когда я закрывала за собой Дверь, Адам неслышно смеялся.
Несколько часов спустя я одна отправилась домой. Сэмюэль остался на ночь, чтобы быть на месте, если что-то случится. Пока ничего особенного не произошло. Кайл тоже остался: я уверена, что потребовалось бы нечто большее, чем волчья стая, чтобы изгнать его оттуда.