* * *
Вернувшись на кухню я в нетерпении от любопытства, почти трясущимися руками достал из сумки тетрадь и внимательно стал разглядывать то, что мне там нарисовал мой гость.
Рисунок, как было видно, умелой рукой изображенный (а это была простая пентаграмма, даже знаков никаких в ней было) сопровождался текстом, коряво достаточно, но разборчиво написанным, заклинаниями, которые, дескать, надо было произнести, чтобы "вызвать Азазеля", встав перед этим в круг, изображенный в тетради, и по периметру круга поставив не менее девяти горящих черных свечей, желательно ароматических. Заканчивались все эти бесовские инструкции вот такими мне чем-то даже понравившимися стихами, видимо адресованными непосредственно мне:
Трудна же жизнь!
Но возрожденье
придет
Бессонными ночами снова,
Пройдя дорогой испытанийВновь
силу
обретает
слово!Веди туда, за горизонт!
Туда, куда желаешь сам,
Туда, где в славу обернешься,
И звёзды вновь падут к ногам!Покой извечный…
Бой нам только снится.
Но зри! - судьбы твоей десницаЗанесена уже.
Не придумав ничего лучшего, я приписал к этим стихам следующий текст: "Хе-хе". А потом, разошедшись (а чем я не поэт?), ещё и следующее:
Грядет апокалипсис!
Закупайте соль, спички и крупы!
Я надвигаюсь,
Вокруг сыпятся трупы!И пусть все ругаются, что я, дескать, дебил,
Я всё одно - надвигаюсь!
Ибо я
Так
решил!
* * *
Мама приехала в пятницу вечером и тут же наказала мне быть наготове:
- Эти "камарады" сами перезвонили - сказала она - они почему-то очень в тебе заинтересованы, наверное, по старой памяти дружбы с отцом.
- Кто-кто, мам? - не сразу поняв о чем идет речь переспросил я.
- Товарищи нашего папы - мамин голос слегка осёкся, будто она проглотила всхлип - Сартаков Александр Сергеевич и его друзья.
Да, припомнится, был такой, пару раз будучи с папой мы с ним встречались.
- Он сказал, что есть одна вакансия, и именно у них, прямо на Лубянке. То есть никаких ихних чопов, а именно на Лубянке, самая паршивая вакансия, и мало денег. Но денег по-ихнему мало, Андрюш, это по-нашему просто шикарно. Сможешь сам свою квартиру оплачивать да и мне на старость, может быть, что когда и подкинешь. - Тут мама как будто снова осеклась, будто вновь проглотив всхлип - В конце концов перестанешь клянчить без конца у меня ключи от машины, купишь себе что-нибудь подержанное, и будешь уже свою машину об бордюры долбать!
Я рад, конечно, очень рад, но всё равно не понимаю, к чему такая спешка.
- Сартаков сказал, что очень занят, но про тебя помнит и готов тебя принять в понедельник рано утром, в восемь часов.
- Андрей! Ты должен быть там! В конце концов - ничего такого и не произойдет экстра-криминального, если ты временно у них перебьёшься, пока что, а потом, не понравится - уйдешь, когда найдёшь что-то себе по душе.
Я конечно молчу, что мне по душе вообще ничего не делать, но, как водится, с таким отношением сыт не будешь.
Итак, мама планирует в субботу вечером уехать, так чтобы за воскресенье я успел забрать вещи из своей квартиры - вернуться к ней домой, там она мне всё погладит - и уже в понедельник я как на смотрины отправлюсь к Александру Сергеевичу.
* * *
В понедельник рано утром я стоял в указанном мне месте у Соловецкого камня на Лубянской площади и ожидал Сартакова. Неожиданно, не так, как мы об этом договаривались, ко мне подошёл молодой человек, а не сам Сартаков, который мне сказал, что он именно от Александра Сергеевича, и уже с ним мы прошли в здание Комитета.
Сартаков ждал меня в своём кабинете, сидя в большом кожаном кресле в развалочку, ноги на стол, и метко постреливая в бюстик премьер-министра цветными весёленькими канцелярскими резиночками.
Александр Сергеевич мне, как показалось, очень обрадовался, впрочем, перепутал моё имя, назвав сходу Александром Алексеевичем. Но потом исправился.
Некоторое время мы болтали с ним ни о чем, но вскоре он, сказав, что ему пора бежать позвал к себе ещё одного человека, который, по его заверению, и должен был меня сходу оформить.
Вот те раз.
Не смотря на спешку, с быстро подошедшим по вызову человеком Сартаков ещё беседовал какое-то время, минут на пять в конце выслав меня из кабинета. После же этих пяти минут Сартаков буквально выбежал из дверей кабинета в коридор, распрощался со мной и своим знакомым и пожелал мне удачи.
* * *
Знакомый этот какое-то время меня мурыжил, задавая мне не совсем понятные вопросы, после чего отвел в какой-то спецотдел, где мне выдали целую кипу бумаг - тестов, которые я заполнял, сидя в полном одиночестве в большом и светлом кабинете несколько часов подряд.
Работник этого спецотдела, прежде чем я начал заполнять тесты, объяснил мне, где здесь туалет и где его самого можно будет найти, когда я тесты заполню.
Итак, я какое-то время провозился с тестами, после чего отнёс их куда надо, и потом мне сказали, чтобы я подошёл опять к знакомому Сартакова - и уже он мне расскажет, что делать дальше.
* * *
Но дальше ничего особенного не происходит - мне просто сообщают, что на анализ тестов необходимо какое-то время, так что я должен подождать. Несколько дней - и мне обязательно позвонят.
- Саратаков хотел попробовать устроить вас на работу не на бумажную должность, типа работника архива, а куда-нибудь в отдел анализа, или вообще - хоть как-то - но в двинуть в настоящую разведку, может быть даже под свое руководство. Там и интересно, и свежая кровь нужна. Так что он, пока у него есть такая возможность, хотел бы поставить там своих людей. И работать они будут, и сами, если получится, двигаться по карьерной лестнице, и ему важную информацию, если придётся, передадут.
И тут я начинаю подозревать, что меня хотят усадить куда-то шпионить за другими.
* * *
- Влип. - Говорю я сам себе уже стоя на Лубянской площади, перед лестницей в подземный переход. - Буду стучать на каких-то там перцев, копошиться в чьём-то грязном белье, да и вообще…
Правда я ещё не знаю, что значит это самое моё "вообще", впрочем, как представляется, за рога меня в КГБ никто не тянет, и у меня все еще есть возможность отказаться.
* * *
Китай-город сияет солнцем. Памятник героям Плевны, со всех сторон облепленный сами знаете кем, стоит, страдальчески, своим черным пятном ярко диссонируя с окружающим его праздником жизни.
На ходу раскуривая маленькую сигарилку, я стараюсь несколько ускориться, и лишь отойдя от памятника метров на двести, удалившись от скопищ "нетрадиционалов" сбавляю шаг.
Славянская площадь бурлит молодёжью с пивом, и я, по Варварке почти дойдя до Красной площади, сворачиваю к набережной.
По дороге мне в голову все лезут вопросы из тестов, на которые я отвечал. Там было очень много вопросов о состоянии моего здоровья, особенно психического, так, что на некоторые из них мне пришлось отвечать лживо. Меня всё беспокоит, что кто-то когда-нибудь узнает о моих галлюцинациях, которые приключались со мной некогда, да, впрочем и о недавних происшествиях на даче, которые я так же считаю яркими и четкими, чрезмерно даже, как на Яву, но все же плодами моего воображения.
Итак, как мне думается, меня на основании данных из тестов могут разоблачить, записав в опасные психи, а то ещё и что похуже - посадят в психлечебницу, а оттуда, да если еще КГБ надавит - я могу и вовсе не выйти!
Но пока меня интересует только одно - когда я разговаривал с моими "визитёрами" - как выглядело бы это, например, со стороны для другого человека? Как мой разговор якобы с самим собой, с пустотой, либо, окажись со мной рядом другой, здравый человек, увидел бы то же самое, то же, что видел и я? Видел бы другой человек, стоя рядом со мной то, что видел я?
Как бы то ни было, но сейчас для меня главное скрыть то, что со мной происходит, а я убежден в этом - это только мои проблемы, и они продлятся недолго.
* * *
Я разглядываю спокойную грязную гладь Москвы-реки и мне представляется сущим ужасом сейчас увидеть ещё какого-нибудь "товарища", который бы попытался как-нибудь вмешаться в мою жизнь.
Если же ещё какой-нибудь "персонаж" попытается на меня выйти, мне, наверное, придётся, на сколько хватит сил, делать вид, что я его не замечаю. Но, опять таки, тогда всё зависит от настойчивости "посланника параллельных миров". И меня здесь успокаивает лишь одно - кто бы они ни были, что бы ни говорили и что бы не делали - все они лишь плод моего воображения, которое сейчас, увы, отошло от берегов моего разума и ушло в свободное плаванье.
Но всё одно - даже это обнадёживает: мои мысли о моём собственном воображении всё-таки приводят меня к тому, что я, и только я всё ещё хозяин этой ситуации и всё зависит от только от одного меня.
Подумать же о том, что мои дачные "визитёры" были и вправду самостоятельными, странными и обладающими сверхспособностями, видимо, но существующими, реальными персоналиями - мне было просто страшно.
* * *
Несколько дней я живу в напряжённом ожидании звонка из Комитета, но, чем дальше, тем менее напряжённей. В тот же момент, недели где-то через две, когда мне казалось что уже, может быть, и не понятно, к худу или добру, чаша сия меня миновала, мне, наконец, позвонили.
Приятель Сартакова, тот самый, на которого Саратков меня "скинул" и тот отвел меня после в кабинет к специалистам по тестированию персонала, чрезмерно, как мне показалось, весёлым голосом, стал втирать мне про то, что по тестам я вполне мог бы подойти Комитету как некий аналитик. Очень младший, но всё же:
- Я-то думал - говорил мне этот человек - что вас максимум на что можно будет направить - так это на какое-нибудь хозобеспечение, с элементами курьерской работы, но вы оказались не так уж просты!
В виду же того, что я буквально на днях уже смирился с тем, что меня никуда не возьмут (в смысле - в Комитет) я совершенно не готов сходу отвечать. Я мнусь, выдерживаю в разговоре ненужные и нелепые паузы, так что сартаковский знакомец, это почувствовав, быстро переводит разговор с "лирического" в деловое русло, дальше просто сообщая мне о том, куда и когда я должен теперь подойти и что при этом мне нужно иметь с собой.
* * *
Итак, на следующий день вместе со знакомцем Сартакова мы разглядываем из окна его кабинета статую в центре круглой площади, но затем этот человек мне предлагает сесть:
- Пока будете работать по мелочи, в небольшом коллективе старикашек. Тут следует оговориться, что ребята они в принципе неплохие, но в целом у них есть старые гб-шные установки, так что того, кого они считают чужаком они поначалу не очень принимают. Хотя… может вам и повезет? В конце концов ваш папа бывший сотрудник - и это у "стариков" очень даже котируется… хотя, если человек со стороны… - приятель Сартакова выдерживает паузу, залепляя в бюстик премьер-министра канцелярской резиночкой, очень метко в нос:
- Вот как раз и посмотрим насколько вы умеете приспосабливаться под ситуацию, и, уверяю вас, если вам это удастся, тогда, с вашими способностями, мы, может быть, вас переведем еще куда-то, где и вам будет поинтереснее работать, и нам от вас пользы будет побольше.
И далее:
- Тут главное понимать, что у нас (как, впрочем, и везде) вообще в жизни - человек всегда зажат в определенную "вилку" ситуаций, когда ему, если он не будет ступать осторожно, сразу с двух сторон что-то грозит. Ну, в нашем случае - просто жизненные неудобства от старикашек-ветеранов, но вот если вы, как мы планируем, продвинетесь дальше в карьере, тогда неосторожность может для вас обернуться чем-то очень болезненным…
Я делаю вид что понимаю, кивая время от времени головой, и монолог продолжается:
- Архивная работа, там… фальшивки разные по поводу вроде как исторических документов и договоренностей, потом аналитика, слив разный, ну, пока по мелочи, тут есть свои методы и связи, действия, когда мы просто проверяем работоспособность наших каналов, запуская дезинформацию просто так, без повода, наобум, лишь бы только расшевелить застоявшуюся журналистскую агентуру зарубежом и не только.
И вдруг, ни с того, ни с его, приятель Сартакова спрашивает меня, какими бы журналистами я заменил бы нынешних руководителей центральных телевизионных каналов.
Тут я закашлялся, и меня спасло лишь то, что регулярно покупал еженедельник, в котором главным редактором был один достаточно известный журналист, который, кстати, время от времени мелькал на самом центральном телеканале.
- Да? - Приятель Сартакова повернулся ко мне лицом, хотя до этого был ко мне вполоборота - смотрел в окно - а вы не знаете, что он сильно пьет?
- И почему же его тогда давным-давно не уволят? - мне вроде как кажется, что я умело парировал вопрос Приятеля Сартакова.
- А он, вы полагаете, работает на телевидении?
- Но он же иногда выступает в разных передачах…
- А почему бы и нет?
- То есть, вы имеете в виду, что, если бы он работал на телевидении постоянно, то его бы за употребление крепких напитков давно бы выгнали?
- Ой ли! - Приятель повеселел - там и похуже персонажи есть… Да от их телевизионных сортиров за километр кокаином несет! - Я удивляюсь, откуда Приятелю Сараткова известен "запах" кокаина, но продолжаю поддерживать разговор:
- Тогда в чем проблема?
- Думаю, держать целый канал он бы не смог… с такими его… способностями…
Но я настаиваю, что везде следует ставить именно таких людей, проверенных, пусть и мало общающихся с представителями власти, но зато точно "наших":
- Главное - я слегка хмурю лоб, чувствуя от этого напряжение - это то, что данный товарищ - патриот.
- Это да-а-а-а! - продолжал сиять веселостью Приятель Сартакова - это очень важно!
Тут этот товарищ вновь выстреливает резиночкой по бюстику премьер-министра, ловко попадая тому в лобик:
- У этого товарища, не смотря на множество недостатков, как мне кажется, есть главный и очень правильный навык: он умеет правильно, тонко, можно сказать, преподносить важную информацию. Не в духе примитивного агитационного плаката, а утонченно, исподволь…
- Кроме того он умеет разговаривать, нет! Даже не разговаривать, а именно подавлять либеральных оппонентов в их манере вести дискуссию: все эти ихние "нууу, понимаете", "важен контекст", "меня удивляет отношение к человеку", "в этой стране никогда-никогда…" - ну и прочая.
Приятель Сартакова тяжело вздыхает, после чего вскакивает с кресла, и пристально посмотрев мне в глаза (понимая, что мне долго смотреть в его глаза будет неприлично, я через некоторое время свой взгляд отвожу в сторону - на бюстик премьера) спросил:
- Так… и когда вы, Андрей, сможете, наконец, приступить к работе?
Я опять мнусь, потому как уж больно охота еще хотя бы день-два побездельничать. Хотя… у нас же принято - выходить на работу с понедельника. Если же тот же, как представляется, принцип будет соблюден и сейчас, то у меня есть еще четыре дня с выходными.
Но нужно повыпендриваться!
- Я готов начать прямо сейчас! - говорю я, и тогда Приятель Сартакова отводит меня на место будущей работы - в какие-то подземелья архивных лубянских хранилищ.
* * *
Поначалу место, куда мы пришли, произвело на меня впечатление полного запустения, но вот, мы идем по коридорам, затем попадаем в обширные залы со стеллажами, на которых стоят многочисленные папки, и, глядишь, то тут, то там, вдруг, завидя нас, начинают "проявляться" обитатели этих мест - до того, как к ним не подойдешь почти в упор незаметные, насколько "слившиеся с местностью".
"Искусство маскировки у этих парней поставлено выше всяких похвал" - подумал я про себя.
- Вот, Виктор Петрович! - представляет меня Приятель Сартакова какому-то старикашке, вдруг, неожиданно материализовавшемуся перед нами - есть ли у вас для молодого человека какая-нибудь работенка?
Вдали, где-то за поворотом стеллажей прозвучало громкое и агрессивное: "Мяу!".
Виктор Петрович, кажется, только что проснулся:
- Работы у нас много - вдруг, после неприлично долгой паузы с громким носовым сопением хриплым голосом произнес он - материалы на многих стеллажах не разобраны. Ну, то есть, конечно, с ними все в порядке, процентов на девяносто, а вот процентов на десять - бардак-с! Недавно в отделе 76-А был наплыв людей, плюс туда добавляли на вечное хранение какие-то изъятые папки современного формата - с файлами. Сами понимаете, люди материалы нужные им берут - а потом на место не ставят. Ну, хорошо хоть возвращают! Кстати, и с невозвращенцами - с теми, кто долго не возвращает материалы обратно - тоже следовало бы поговорить!
Виктор Петрович какое-то время мычит (вроде как задумался), после чего, когда уже казалось, будто он заснул, спросил, посмотрев на меня:
- Молодой человек! А вы умеете работать с компьютером и со сканером?
Я отвечаю что да.
- Вот и хорошо! А то в последнее время по некотором материалам с нас стали требовать оцифровки, а старики, хоть это и знают, как делать - да уже не так сообразительны, да и для глаз стариковских в этих полутьмах мерцание мониторов не очень…
Виктор Петрович вновь будто замирает, затем же, быстро нагнувшись, хватает с пола за шкирку прижавшегося к его ногам подхалимского кота - и достаточно грубо отбрасывает того в сторону:
- А то тут молодые долго не живут! - произносит он вослед отлетевшему коту, будто имея в виду его.
Приятель Сартакова, весело, и, как кажется, ненатужно рассмеявшись, поясняет мне:
- В смысле быстро отсюда уходят на повышение!
Виктор Петрович, деликатно улыбаясь, лукаво прищурив глаза одобрительно покачивает головой:
- Да! Молодежи надоедают эти подвалы в считанные дни.
Где-то рядом в полутьмах у пола звучит обиженное громкое "Мяу!".