Определённое сочувствие слова Куркина в людях вызвали, но лишь у малой их части: кое-кто понимающе кивал, сжимал кулаки и даже издал в пространство будоражащий призыв "Сместить Елизарова!" Большинство же молча покуривало папироски и выражением лиц свидетельствовало, что против советской власти в лице председателя колхоза идти не готово. Но сомнение читалось и на их пронизанных морщинами лбах.
В общем и целом, Куркин своего добился - люди расходились по домам злые и озадаченные. Сам же кооператор уезжать не торопился. Он коротко переговорил о чём-то с директором завода, а потом вдруг обратился ко мне - я неподалёку топталась.
- Как жизнь, Светлана? Была на заводе? Нет? Хочешь прогуляться со мной? Покажу что здесь да как.
- Если только в банку меня не закатают, - ответила я.
Он хохотнул и сделал успокаивающее движение рукой. Не боись, пока не закатаем - видимо, его так следовало понимать.
КУРКИН ЖЕЛАЕТ ДОБРА
Мы беспрепятственно прошли на территорию завода, директор остался снаружи. Куркин кивнул сидевшей в тени у забора - тот был бетонный, но кривой и с обилием широченных щелей, прямо рай для несунов - массивной тётке в синей спецовке, видимо работавшей здесь сторожем.
- Здравствуй, Слав, здравствуй! - отозвалась та.
Другой народ на глаза не попадался.
- Тащат, наверное, овощные консервы-то? - брякнула я по ходу, имея в виду и незакрывающиеся ворота, и щели в заборе, и не внушающую трепета сторожиху.
Вячеслав Демократович прямо таки обрадовался моему вопросу - он и без этого ковылял несколько озадаченный, словно подбирая тему для разговора.
- Ну да, бывает, - согласился. - Хотя и не часто. Но ты права: заводская система безопасности требует коренного пересмотра. С таким проходным двором бизнес не делают. Непременно займусь этим вопросом в будущем, когда… У тебя есть идеи на этот счёт?
- Нет, идей нет, - торопливо, словно опасаясь предать воображаемых товарищей, пленённых бойцов-красноармейцев, ответила я. - Да и откуда они у меня могут быть? Я глупая школьница.
- А я уверен, что и сейчас ты бы запросто дала пару-тройку разумных предложений по улучшению работы завода. Ты же особенная, талантливая - я вижу это. Стихи наверняка пишешь.
- Вот уж нет! - воскликнула я, и видит небо, ничуть не лукавила, произнося эту напыщенную фразу, потому что после поэмы "Рождённые в скорби" полугодичной давности ни единой поэтической строчки мои пальцы не накарябали. А полгода - это срок! - Проза - другое дело.
Я вдруг поняла, что упомянула сейчас прозу не просто так. Вот стоит передо мной крутой дядя с деньгами и связями - ну, это я перенимаю на себя исходящую от него проекцию - и невольно, как паскудная босячка, подстраиваюсь под него и ищу от знакомства с ним выгоду. Типа он услышит про мои писательские опыты и предложит издать книгу. Договорится с кем надо. А то и за собственные средства выпустит - сейчас и такое возможно.
Я уродливая дрянь. Я противна самой себе.
Но Вячеслав Демократович - эх, тяжело будет отказаться от сладострастного соблазна называть его только по имени-отчеству - фишку не просёк.
- Прозу, да что ты! - лишь воскликнул деликатно. - Вот видишь, я же говорю! - добавил, но ни про какие переговоры с издательствами и типографиями разговор, естественно, не завёл. Из другой плоскости чувак. С другим психотипом.
И продолжил, словно заведённый, про свою кооператорскую вотчину. Развитие, возможности, рост прибыли, расширение рынка сбыта. Ску-у-у-учно!!! Повеситься тянет. Неужели ты думаешь, предполагаемый - по всей видимости, ошибочно - папочка, что я променяю болезненный, но волшебный мир искусства на сведение дебита с кредитом? Неужели считаешь, что аристократы духа согласятся добровольно окунуться в торгашенские волны? Впустить в храм менял?
О, боги жестокие, он действительно так считает! Он и в самом деле такой.
- А вот это и есть сердце нашего цеха - агрегат ЦС-201М, - горделиво - нет, в самом деле мужик гордился - показывал Куркин на металлическую бесформенную глыбу, утыканную рычагами и световыми индикаторами. - Кормилец мой, - похлопал он монстра по гулкому железному боку. - Производства Харьковского машиностроительного завода. Совсем недавно они такие агрегаты освоили. Спит… - расплылся он в улыбке, довольный своей удачной шуткой. - Именно он и создаёт из кипящего пластика удобную и качественную тару.
- И как он вам достался? - спросила я зачем-то. - Он наверняка тыщ десять стоит. Если не больше. Да и частным лицам оборудование у нас не продают. Вроде бы.
Демократович, сын Перестройки, посмотрел на меня как бог на амёбу.
- У кого-то таланты в прозе, - ответил он иносказательно и опять со своей противной самовлюблённостью, - а у кого-то - в умении дела делать. Во-первых, я не частное лицо, а председатель кооператива, а во-вторых, деньги не проблема, если есть фанатичное желание изменить себя и окружающую действительность.
Я вдруг поняла - точнее, подумалось мне мимолётно - что все эти Демократовичи, эти самовлюблённые нарциссы в самые ближайшие годы изменять окружающую действительность до такой степени, что от неё станет тошно. Нет, в самом деле, с них станется. Розовым идиотам удача прямо с неба сыплется, не мной сказано.
- Я общаюсь с вами только по одной причине, - решила я жёстко прервать поток этого самодовольства. - В надежде на то, что смогу узнать, кто мой отец. Больше вы мне ни для чего не нужны. Даже если вы окажетесь моим отцом - всё равно не нужны. Вы плоский, одноклеточный и скользкий - вы мне не интересны.
- Дура, - ответил вдруг жёстко, если не сказать больше, Куркин. - Ты думаешь, что книжек начиталась - и жизнь поняла? Я человека хочу из тебя сделать. Потому что всё вокруг меняется. Скоро и ты это поймёшь. Только поздно будет. Останешься у разбитого корыта. Водораздел пройдёт по всем - кто-то окажется сверху, а кто-то снизу. Большинство снизу. А я не хочу ходить под кем-то, я гордый, знаешь ли. Я знаю, я ухвачусь, вытяну себя за волосы туда, где жизнь завертится. А вы, никчемные мечтатели, останетесь со своими книжками в дерьме. Я добра тебе желаю, Света, как ты не поймёшь этого? Я из-за тебя уже человека потерял. И ничего, продолжаю к тебе хорошо относиться. Если он действительно совершил то злодеяние - то туда ему и дорога. Но совершил ли? В любом случае, как бы там ни было, ты мне не безразлична.
- Так вы мой отец, получается? - не могла не задать я вопрос, хотя злость кипела. - Ведь не будете же вы желать добра кому-то постороннему, чужому? Значит, вы знаете то, чего не знаю я. Признайтесь, вы мой отец, да? Ответьте, мне очень нужно это знать.
Куркин не выдержал моей патетики и отвёл глаза в сторону.
- Я не знаю, - ответил он несколькими секундами спустя. - Честно не знаю. Никаких родимых пятен, про которые ты упоминала, у меня нет, но это ничего не объясняет. Они не должны передаваться в обязательном порядке. Интимная близость с твоей матерью у меня была, так что моей дочерью ты можешь быть. Каких-то других доказательств не подобрать. Честно тебе скажу, я ощущаю перед тобой какую-то вину, дочь ты моя или нет. Даже не знаю, откуда взялось это чувство. Я хочу, чтобы у тебя сложилась жизнь. Хочу помочь тебе. Потому что ты заслуживаешь лучшего. Хотя бы за то, что тебе досталась такая мать.
- А что не так с моей матерью? - прервала я его.
- Ну, она же такая, - он смотрел на меня сейчас прямо, пытаясь объяснить свою пошлую мысль, но не вполне справляясь с этой задачей, а потому нелепо и гадко улыбался. Наверняка непроизвольно. - То с одним, то с другим. Лёгкая женщина.
- Ваша встреча была ошибкой, - заявила я, разворачиваясь. - И наша тоже. Выход найду, не провожайте.
Нет уж, ни один разговор с этим человеком мне до конца не довести. Лучше и не пытаться.
Я-ОБРАЗ
Это проблема, да. Западня даже. Я-образ. Представления человека о самом себе.
Взять хотя бы Свету Игнашову. Тёзку мою и одноклассницу. Она первая на ум приходит, потому что вопиющий во всех отношениях случай. Уродина, дура и сволочь. Полная бестолочь, но с удивительнейшим самомнением. Разговаривая с ней, всякий раз испытываешь дискомфорт - хотя бы оттого, что возникает ощущение, будто она придуривается. Лицедействует. Но нет, она серьёзна. Она уверена в собственной исключительности и враждебном отношении к ней окружающего мира. Учителя боятся ставить ей двойки и даже тройки, хотя ничего другого своим дурацким лбом она не заслуживает - она настолько умело делает затем против них выпады, причём самыми изощрёнными способами, что диву даёшься. Сидит девочка за второй партой, бормочет что-то - и на тебе, математичка уже в истерике и в слезах выбегает из класса. Света наблюдательна, она вслушивается в каждое слово и всё обо всех знает. Она умудряется в двух-трёх фразах вместить столько намёков на всю личную жизнь бедной учительницы и придать им такую неврастенично-унизительную форму, что людей начинает трясти. Не только учителей.
Без сомнения, это талант. Я боюсь её про себя. Готовлюсь к психологической и физической схватке, потому что вижу в ней полную свою противоположность, но она хитрее, хоть и выглядит клинической идиоткой. Она ластится ко мне, заигрывает, улыбается кривыми зубами и даже - вот незадача - считает меня своей подругой. При этом не забывает постоянно укалывать. Постоянно и изобретательно. Этой садистке непременно найдётся пара блистательных страниц в учебнике по психиатрии. А ещё она звезда школьных дискотек, все старшие пацаны вьются возле, хотя передвигается она как пингвин, не умеет танцевать и имеет безобразную родинку на правой щеке. Но умение подчинять - оно в крови. Мне так и не удаётся поставить её на место, она всегда умудряется лишить меня козырей.
У неё ущербная внешность, ущербные упаднические мысли - она только и делает, что канючит - но я-образ необыкновенно силён. Что за существо сидит внутри её тела и адекватно ли оно воспринимает свои собственные поступки? Кого она видит в самой себе? Владычицу морскую? Никак не меньше. Почему-то это затмевает всю остальную ущербность. Она далеко пойдёт.
Господи, я за сотни километров от тупорылой Игнашлюшки, а всё равно возвращаюсь мыслями к ней! Это безоговорочное поражение. Я в её власти. Вернусь домой - и воткну ей в сердце кинжал. Иначе я потеряна как личность.
Куркин - он примерно из той же колоды. Только не столь мелочен, как гадкая одноклассница. Но цепок и деятелен. Я убеждена, всё это идёт в нём от страха. Страха прослыть неудачником, никчемным существом. Страх толкает его на действия, заставляет утрясать окружающую действительность с пользой для себя. Я-образ через "не могу" формирует личность.
В Елизарове страх тоже есть, но он не первичен. Его я-образ - это ощущение себя как чего-то круглого и комфортного. Застывшей целостности, о которой у него очень определённое позитивное представление. Он видит, что она рушится, что от неё отгрызают куски. Он морщится и гневается, потому что воспринимает это как покушение извне. Гнев и досада - вот его стартеры.
Пахомов. Его я-образ - Умнейший и Добрейший Человек, Которым Должны Восхищаться. Просто посмотреть на него - и понять, какой он на самом деле замечательный. Почти простой, в меру выдающийся, но непременно замечательный. Очень умный, очень ответственный, очень правильный. Я-образ понимает, что окружающие не воспринимают его в этой роли и тихо страдает. Ожидая при этом, что все увидят его страдания и поймут, какого человека недооценивают. При этом его я-образ самокритичен и страдает от понимания своей зависимости от внешнего мира.
Блин, как это ни печально, но мой собственный я-образ скорее совпадает с пробиркой номер три. Я считаю себя умнейшей и талантливейшей на свете, ещё почти не огорчена тем, что люди совсем иного мнения, ибо верю, что вот-вот они прозреют и всё поймут. Мой я-образ считает себя абсолютным центром мироздания.
По-видимому, меня ждут большие огорчения.
Утешает лишь то, что я-образ никогда не совпадает с тем, что человек есть на самом деле. Потому и все мои рассуждения ошибочны. Обо всех.
Люди просты как три копейки. Вот ключ к пониманию мира и победе над ним.
МАРИНА, ЖЕНЩИНА ДОБРОДЕТЕЛИ
- Тёть Марин, а вот спросить вас кое о чём хотела.
- Да, Свет!
- Но только это между нами.
- Да, солнышко!
- Обещаете?
- Ну а как же!
- О деде я.
- И что с ним?
- Он вам кажется нормальным человеком?
- Ну конечно! Он же ветеран Великой Отечественной!
- Для меня это, конечно, не аргумент, ну да ладно. Просто вы с ним близки, постель делите, а в постели много чего и сболтнуть можно.
- Света, ангелочек, тебе никто не говорил, что ты немного бестактна?
- О, видели бы вы мою тёзку и одноклассницу Свету Игнашову! Вот где бестактность. Тёть Марин, мы же взрослые люди. Я к вам как к подруге…
- Ну ладно, ладно. Что стряслось?
- Я поинтересоваться хотела, не проскальзывало ли у Никиты Владимировича в речах чего-нибудь о связях с другими женщинами. Я не уверена, что он из тех, кто рассказывает новым любовницам о старых, но всё же.
- Света! Не забывай об этом слове: так-тич-ность… Оно для тебя должно быть главным.
- Но всё же.
- Да ну как тебе сказать… В общем, нет. Пойми, девочка моя, всё же я младше его. О юношеских связях мне спрашивать не с руки, а о жене опасно - душевные раны потревожу.
- Тогда я сразу быка за рога. Он часом ничего не говорил о связях с моей матерью? Своей дочерью.
- Господи, Света!
- Есть, знаете ли, подозрение… Точнее, мне об этом прямо в лицо сказали. Мол, твой дед - это твой отец. Я не поверила, конечно, но как-то зудит в душе сомнение. Развеять его хочется. Наверняка вы на моём месте так же поступили бы.
- Кто сказал, радость моя?! Здесь, в деревне?
- Ну, человек один. Женщина, если быть точнее.
- Да кто же!
- Ну, неважно.
- Кто бы ни сказал тебе такое - всё это полная чушь! Верь мне - полная чушь! Сажать надо таких говорунов. Кто это, скажи мне!
- Да ладно, проехали.
- Говори, говори. Я хочу знать!
- Ладно, зря начала. Пора мне. Дела зовут.
- Макарычева, нет? Библиотекарша?
- Оба на! А как вы… Она что, и раньше что-то такое…
- Ай, сучка интеллигентская! Ай, до чего докатилась, потаскуха! Мало ей того, что с директором школы валяется, так она ещё и мерзости о людях распространяет.
- Нет, ну всё же. Вы с чего так быстро догадались?
- Да старые мы с ней враги, старые!.. Света, ты пойми, дед твой совершенно не при чём. Совершенно! Это она мне мстит. Мне, понимаешь. Были у нас с ней пересечения, вот она и затаила злобу. Ни в коем случае не верь в эти россказни! Такого быть не может! Дед твой - кристальной совести человек. Ему и в мыслях бы никогда такое не пришло. Это гнусный поклёп, заруби себе на носу.
- Ох, похоже, зря я затеяла этот разговор.
- Она у меня дождётся, тварина! Мы в тюрьму её посадим за клевету! На каторге сгноим! Ты смотри, такого человека решила опорочить… Жизнь испортить. Да ведь что придумала, это ведь захочешь - не нафантазируешь. Ах, гнида! Ну да ладно, получит она своё. Ой, получит!
ЖЕСТОКИЙ РОМАНС БЕЗ ПРОЩАНИЙ
Если цыгане действительно свалили, то Серёжа меня удивляет. Он даже не соизволил попрощаться!
Серёжа, любовь моя несостоявшаяся, ты не прав! Ну забежал бы на минуту, шепнул бы трогательное "Пока…" с многоточиями, подержал бы меня за руку, поцеловал в щёчку. Я бы не возражала. Жалко что ли?
От кого ещё ожидать романтики в жизни, как не от вас, гитаристов-обманщиков и обладателей плетей?
А вечером - вот ведь продолжение темы! - по второму каналу небольшой концерт Валентины Пономарёвой. "Очарование цыганского романса" - вроде под таким названием. Четыре или пять песен, всё снято в студии, без зрителей. Последней шла "Я, словно бабочка к огню…" из "Жестокого романса". Стихи Эльдара Рязанова. Удивительное дело, он не поэт, а написал самый проникновенный текст из всех, что звучат в фильме.
Я, словно бабочка к огню,
Стремилась так неодолимо
В любовь - волшебную страну
Где назовут меня любимой…
Что самое поразительное - женскую душу понял. А говорят, мужчины не способны.
Валентина Пономарёва - певица с огромной внутренней энергетикой. Поняла это именно сейчас. Раньше её творчеством никогда не интересовалась - как и вообще всей цыганщиной. А тут вдруг такая стать, такие эмоции, такая порода человеческая. Аж пробрало. Интересная женщина. Яркая личность.
…Всё понимаю, Серёж, всё. В спешке собирались, да события ещё такие… Ни в чём не виню. Дай бог, свидимся ещё на белом свете.
ШАБАШНИКИ ВСТАЛИ НА ЛЫЖИ
По селу информация распространилась: в срочном порядке уехали шабашники. Они и так в последние дни на свою работу дружно забили. Трубы не меняли. Так раскопанными траншеи и стоят.
Сидели по квартирам и торжествующе бухали. Лишь иногда выбирались в магазин.
А тут вдруг срочно съехали.
Я вышла в люди за подтверждениями слухов и вскоре их обнаружила. Удивительно подробно и связно об отбытии бригады поведала мне и ещё троим местным жителям предпенсионного и пенсионного возраста Серафима Саровская. Она в волнении куталась в пальто и явно ощущала на себя большую ответственность за пересказ столь важной новости. Я, великая гуманистка, подумала даже, что сумасшедшей она стала исключительно от отсутствия должного человеческого внимания.
А ещё подумала, что и вовсе никакая она не сумасшедшая…
По её словам, поутру шабашники припёрлись в сельсовет, где в категоричной форме потребовали от Елизарова выплаты денег за ту часть работы, что была сделана. Председатель, весьма удивлённый столь неожиданным развитием событий, изобразил им комбинацию из трёх пальцев, именуемую в трудовом народе "фига", и добавил ещё несколько выразительных русских слов в качестве упрёка за невыполнение договора.
- Не-е, мужики! - качал он им головой. - Деньги получите только по завершении работы.
- Так мы же для тебя другое дело сделали! - горячо возражали шабашники. - Поважнее замены водовода. Опасное.
- За то дело мы в расчёте, - сурово обрубил Елизаров. - Если успели пропить - я не виноват.
В общем, побеседовали шабашники, поматерились, но, встретив столь жёсткий отпор от главного человека в колхозе, погрузились всей кодлой в две легковушки (а троим места не хватило, и они два часа ждали на остановке - та прямо у сельсовета - рейсового автобуса до райцентра) и, пообещав в один прекрасный момент вернуться и вытрясти из прижимистого председателя положенные бабки, свалили из Вешних Ключей.
К новости этой местные жители, топтавшиеся рядом со мной у Серафимы, отнеслись с интересом, но более чем спокойно. Она их, в отличие от меня, ничуть не удивила. Версий в процессе небольшого обсуждения было высказано лишь две. Первая: пьянство. Вторая: свойственные подобным горе-работягам природные взбалмошность и разгильдяйство, многократно пьянством усиленные.