РАВНОДУШНЫЙ СОЗДАТЕЛЬ
От образа бога меня воротит. Я советский ребёнок и ничего не могу с этим поделать. Полуголый Иисус не мой идеал, пусть он и очень трогательно повисел на кресте. История его страданий - сплошное лукавство. Я читала Библию и знаю, что говорю. С литературной точки зрения эта книга оставляет желать лучшего. В ней много неубедительных и откровенно непродуманных моментов. Что такое смерть Христа? История одной большой подставы, им же организованной. Он использовал своих несчастных учеников для трагического финального аккорда. Он вызывает больше подозрений, чем сострадания.
Бородатый, рыхлый и благочинный бог-отец - не менее странный персонаж. Единственное, в чём можно быть уверенным: человечество создано по его образу и подобию. Но не им. Он слишком ленив и бестолков. Его талантов от силы хватило бы на рыб и ящериц. Надо же, что за обидчивое существо: люди время от времени перестают его чтить, и он насылает на них разрушения и несчастья. В этом сразу видится прокол придумавших его манипуляторов. Жестокий образ бога был им необходим, чтобы держать человеческое стадо в подчинении. Настоящему богу всё равно, почитают его или нет. Он никогда не станет опускаться до таких мелочей, он созидает не ради ответной реакции. Мнение собственных созданий о нём самом не может его интересовать. Он просто лепит вслед за безумными дуновениями своих фантазий, и результат интересует его мало. И уж тем более переживания слепленных им существ - что они для него? Все эти миллиарды одинаковых ничтожеств? Его увлекает лишь момент творчества, а не практичность получаемых созданий.
Что такое бог-дух я вовсе не понимаю. Видимо, он и может быть настоящим богом, потому что скудное человеческое сознание ни при каких обстоятельствах не должно понимать его сущности. Думаю, настоящий бог никакого отношения ни к Иисусу, ни к пославшему его на землю бородатому чудику отношения не имеет. Это парадоксальная и предельно равнодушная субстанция, я даже полагаю, что созидание - вовсе не благость для него, а сущее проклятие. Он создал этот несуразный мир, наверняка один из множества, лишь для того, чтобы досадить кому-то более могущественному, кому-то, кто стоит над ним самим. Не исключено, что у богов собственная иерархия, а также вполне возможно, что и их кто-то создаёт. Он рассеян и зол, любой из его миров случаен и нелеп, ему нет до них никакого дела. Он стирает их без малейшего содрогания.
Всё это может быть верно лишь при допущении, что бог действительно существует. Я в этом сильно сомневаюсь. Скорее даже так: я уверена в том, что его нет. В этом мире нет никакого смысла, а потому суровая наука, которая объясняет его появление как череду случайностей, скорее всего, верна. Эта точка зрения объясняет почти всё, что творится в этом случайном мире.
ВОСКРЕСНАЯ СЛУЖБА В ЦЕРКВИ
- Не крещёная? - изумилась тётя Марина. - Ай дела! Первый раз такое вижу. Куда ж родители смотрели?!
- Куда надо смотрели, - дед вроде как защищает меня. - Ни к чему ей это.
Он старый советский атеист, и хоть самого его в младенчестве крестили, никакой веры в нём нет и в помине. Как-то он обмолвился, что окончательно потерял веру на войне. "Если б бог был, он не допустил бы такого", - запала мне в душу произнесённая им фраза.
Матери действительно было по барабану, крестили меня или нет. Это в последние годы она стала почти как верующая - они в театре все такие. Грешат и тут же каются - потому надо веровать, особенно если попов по телевизору показывают. Атеизм среди творческой интеллигенции не в моде, в моде духовность, а за модой она следует рьяно.
Ну а тогда, в семьдесят третьем, попы в телевизоре отсутствовали, мать с отцом не настаивали (бабка-покойница вроде потом жалела, что меня не крестили), да и находились они далече, так что думать моей мамочке о таких глупостях было некогда. И это правильно: вот в этом я её никогда не упрекала.
- Ну так можно же и покреститься ещё, - продолжала Марина. - В любом возрасте можно.
- Да оставь ты в покое ребёнка! - разозлился дед. - У неё своя голова на плечах.
- Точно! - отблагодарила я деда за поддержку. - И эта голова намекает, что пока не время.
- Пожалеешь! - жалостливо взглянула на меня богобоязненная фельдшерша. - Однажды обязательно пожалеешь! Вот несчастье какое произойдёт или ребёнок больной родится.
Вот опять она, манипуляция. Не будешь жить как мы хотим - жестокий бог тебя покарает.
- Не каркай! - рявкнул на полюбовницу дедушка.
- Молчу, молчу, - тут же осознала неправоту тётя Марина. Правда, не от сердца оговорилась, а лишь чтобы старика не сердить - выражение лица о том свидетельствовало.
В церковь я с ней всё же собралась. Да, в Вешних Ключах до сих пор стоит работающая церковь. Никто её никогда не закрывал. В церковь ведь и некрещёным можно, не так ли?
- Да просто посмотрю, - объяснила я доблестному и гордому Никите Владимировичу, когда тот пытался отговорить меня от бабских глупостей. - Хоть развлечение какое.
- И тебе бы с нами не мешало прогуляться, - молвила соседка.
- Делать мне больше нечего! - степенно и гордо прохрипел в ответ старик.
По Тенистой, то есть самым прямым и коротким путём до церкви дойти не удалось: здесь оказалась разрыта дорога. Несколько крепких и злых на вид мужиков с лопатами и звонким матерком деятельно суетились над наскоро разрытой траншеей. Сказать по-честному, тропка там с краешку проглядывалась, но проползать бы пришлось в самой непосредственной и опасной близости от этих приезжих и недружественно выглядевших работяг. Марина потащила меня в обход.
- Шабашников председатель нанял, - объяснила она, хоть я о том и не спрашивала, присутствие рабочих в деревне. - Водопровод на дальние улицы тянут. Мог бы и местных мужиков позвать - больно тут прям специалисты нужны, землю-то рыть. Нет, надо колхозные деньги на ветер пустить. Они наверняка втридорога просят. А выглядят-то как, ты видела? Настоящие уголовники! В татуировках все, мат-перемат на языке. Наверняка уголовники и есть. Допрыгается Елизаров, скинут его из председателей скоро.
- Дед о нём хорошо отзывался, - ляпнула я зачем-то.
- Твой дед обо всех хорошо отзывается. А народу он всё меньше нравится. Самодур какой-то. Да и руководитель, как я посмотрю, неважный. Два последних года у нас неурожай, кредитов он набрал до чёртиков, а отдавать нечем. Доведёт колхоз до ручки. Куркина бы хоть председателем поставили, что ли. Вот тот хозяйственный, слов нет. Как в цеху у себя всё организовал, а! И пасека у него рекордную производительность показывает.
- Почему все говорят: у него? - задала я давно волновавший меня вопрос. - Он же кооператор, то есть не один там должен дела делать. С кем-то на паях, правильно?
- Ой, да вписал он кого-то в партнёры, наверняка вписал. Но всем известно, что он там единственный хозяин. Один он у нас такой деятельный, остальные-то так, овощи.
Вот и церковь наконец-то. При входе в ворота тётя Марина истово принялась креститься, а потом, достав из сумки запасной платок, торопливо и настойчиво повязала его мне на голову. На ней самой платок уже повязан.
Я не знала, следует ли мне, малолетнему антихристу, тоже креститься, позволительно ли мне вообще это, но ради какого-то садо-мазохистского удовольствия крестным знамением всё же себя обложила. В нём, кстати, есть что-то такое артистически декадентское. А ещё фильмы ужасов вспомнились, которые на видике у Костылева смотрела. "Изгоняющий дьявола" - так один назывался. Правильное кинишко, будоражащее. Изыди, дьявол, из плоти этого невинного ребёнка!
К моему удивлению, к церкви подтягивалось довольно много народу. Что, попы в телевизоре свою работу выполняют или всегда здесь так было? Спрашивать у Марины об этом не стала. В том числе и потому, что заметила стремительно приближавшегося к нам Егора Пахомова, директора школы. Тот так и светился благостью.
- День добрый! - полупоклоном поприветствовал он нас. - Рад видеть вас в добром здравии (видимо это Марине больше). Посмотрите-ка! - он развёл руки в стороны, то ли намекая на приличное количество людей, заходивших в здание церкви, то ли ещё на что. - Не получилось у коммунистов за семьдесят лет переломить веру у людей! А как старались! Нет уж, корней у народа не отнять. Рано или поздно всё равно человек к ним вернётся, всё равно припадёт к живительному источнику, только от которого и можно сил набраться.
Точно, народ его многочисленный порадовал.
- Верно, верно! - кивала ему благодушно Марина.
- Разве вы не в партии? - удивлённо-холодно поинтересовалась я.
- Нет, Светочка, не в партии и не был никогда! - словно обрадовавшись моему вопросу, выдал Пахомов. - Хотя заставляли неоднократно, особенно после того, как стал директором. Но, как видите, не сломили. Не смогли.
Мы вошли в этот момент в храм божий, смешались с людской толпой, и это, к счастью, избавило меня от необходимости продолжать разговор с кандидатом в отцы. Пахомова людскими волнами и вовсе отрезало от нас, так что почти сразу я его из вида потеряла. Когда же увидела вновь, он оказался у противоположной стены, на безопасном расстоянии.
Вскоре и служба началась. Я впервые этот спектакль видела, потому во все глаза пялилась. Ради этнографического интереса, само собой. Суть происходящего от меня всё равно ускользала. Вот поп вышел из боковой дверцы, не старый ещё, лет сорок пять. С ним помощник, тот совсем мальчишечка. Хор в углу затянул возвышенно-скорбное песнопение - я аж вздрогнула. Как-то не ожидала, что эта группа товарищей окажется причастной к процессу. Казалось - так просто стоят в сторонке.
В целом прикольно.
Ещё интереснее за лицами наблюдать. Народ разом погрузился в магию момента, озарил глаза просветлённостью и сопричастностью с Вечностью. Она словно взаправду впорхнула в церковные форточки, тяжёлым и пугающим бременем опустившись на плечи смертных. Коллективная скорбь вперемежку с коллективной же радостью - смесь гремучая. Раньше с подобным не соприкасалась. Если потерять контроль, то можно отдаться во власть потока, распрощаться с волей и унестись в сырые пещеры подчинения, где прощаются с собственной личностью.
Кроме того, что я советская школьница, я ещё и почитательница европейского экзистенциализма - религия воспринимается мной со всей искренней враждебностью. Религиозные процедуры в моём понимании - это плохо закодированные ритуалы порабощения. Вот сейчас, да, прямо сейчас этот попик призовёт нас на тропу войны, объявив врагами всего сущего, например, японские видеомагнитофоны. Ведь не может быть мила служителю культа зарубежная видеотехника, не правда ли?
Я прислушалась, напряглась, ждала неотрывно, но язык, которым вещал отец Павел - Марина уже успела шепнуть мне его имя - истинно птичьим оказался уху моему. Старославянским, стало быть. Кроме отдельных слов ничего не понять.
Окинув в очередной раз отчаянно рожаемую прихожанами благость, я вдруг от души развеселилась на выражения их лиц и, не сдержавшись, даже хрюкнула пару раз от прилива эмоций. Обструкции не последовало, лишь пара-тройка человек покосилась на меня, да и то сочувствующе. Вероятно, они сочли эти звуки не выражением идиотской и немотивированной радости, а напротив - проблесками печали. Должно быть, им почудилось, что я плачу.
Добрая тётя Марина изредка касалась моего правого локтя тёплой, одухотворённой такой ладонью - и в эти мгновения я понимала, что мне следует креститься. Вслед за остальными. И я послушно крестилась - это и занятным казалось, и не менее весёлым действом, да и против толпы не попрёшь. Крестилась, сдерживая в себе желание крикнуть во всю дурь какую-нибудь бессмысленную, но отчётливо богохульскую фразу или спеть гимн Советского Союза.
В один из этих прекрасно-волнительных моментов я вдруг осознала, что меня пристально разглядывают. Мужчина в хорошем сером костюме-двойке, но без галстука, с бородёнкой как у кардинала Ришелье, то есть исключительно с растительностью вокруг рта и её отсутствием на щеках, добродушным и весьма заинтересованным взором изучал строение моего черепа и лицевых выступов. Поняв, что улыбаюсь и даже как бы чересчур широко и неуместно для текущего момента, я приняла его взгляд за осуждение и поспешила улыбку с лица удалить. Опустила глаза в пол и без напоминания Марины исправно порадовала свою грешную плоть очередным крестным знамением.
Взглянув через минуту в его сторону, я с удивлением и раздражением увидела, что мужчина продолжает на меня пялиться. Более того, он произвёл головой некое движение, словно приветствуя меня, здороваясь. Уголки его губ сложились в подобие улыбки, а глаза светились пониманием. Предельно подозрительным.
Переминавшиеся с ноги на ногу прихожане вдруг как-то расступились между нами на мгновение, освободили на мимолётную краткость чуть больше пространства, тут же сомкнули ряды, но я успела разглядеть в руках у загадочного бородача трость. Тотчас же в голове многое сложилось в стройную картину. По крайней мере стало понятно, кто это может быть и какая у этого статного господина фамилия.
А ещё я заметила, что он не один. Два крепких парня, прямо настоящие телохранители, стояли по обе стороны от мужчины и были готовы принять от него распоряжения. Сомнений нет, они однозначно с ним - вон как ловят его взгляд.
По окончании службы мы не успели отойти от церкви и на триста метров, как нас с тётей Мариной догнала тёмно-синяя "Волга". Тормознув прямо возле и даже как бы прижимая двух бедных женщин к забору, она одарила нас облачком пыли и очередным дружелюбным взглядом стильного и любопытного бородача - он сидел сзади на месте пассажира. Его помощники значились на сидении переднем - за рулём и рядом.
- Светлана Бойченко, я не ошибаюсь? - выглянул мужчина сквозь приоткрытое окно.
- Здесь ошибиться невозможно, - отозвалась я дерзко. - Одна я такая на белом свете.
- Здравствуй, Слава! - буркнула мужчине тётя Марина, по-простому вроде, но с плохо скрываемым придыханием.
- Присаживайтесь, красавица, подвезу, - продолжал очаровывать меня кооператор Куркин и один из моих предполагаемых отцов - в том, что это он, сомнений не было.
- Я не одна.
- Ну, спутница ваша село хорошо знает. Не заблудится. А вас я с ветерком прокатить хочу. Достопримечательности показать. Уверен, что вы многое не видели. Да и поговорить, я думаю, есть нам о чём.
- Спасибо, Слав! - отозвалась за меня Марина. - Она пешком.
Наверное, это и стало решающим моментом для моего согласия. Исключительно из чувства противоречия.
Хотя нет, я и так бы села. Надо же выяснять собственное происхождение.
- Я ненадолго, - бросила я фельдшерше и потянулась к дверной ручке автомобиля.
Через мгновение "Волга" стартанула и, застилая изумлённую Марину столбом пыли, лихо побежала по деревенским улицам.
ЗДЕСЬ БУДЕТ ЧИСТО РАЙ!
- Все бездельничают, - говорил Куркин. - Все ждут милости у природы. Точнее, у государства.
С тростью между ног, на набалдашнике которой, скреплённые в тугой узел, напряжённо покоились его сухие ладони, он выглядел солидно и загадочно. Очаровывая и пугая.
- Быть может, я и сам стал бы таким. Если бы ногу не потерял. Если бы в инвалида не превратился. Благодаря государству, чтоб его! Работал бы за сто рублей в месяц и на советскую конституцию молился.
Сидящие впереди спутники кооператора вроде бы лениво, но внимательно и цепко обозревали окрестности и любого встречавшегося по пути человека. Особенно недобрые взгляды они бросили на мелькнувшую в отдалении группу шабашников, которые жизнерадостно перекуривали на обочине. Молчаливые. Сосредоточенные. Верные слуги. Как можно подчинить себе людей, какими словами, какими соблазнами?
- Только когда меня из жизни вычеркнули, понял - каждый за себя, а бог против всех. Смотрела фильм с таким названием, Свет? Режиссёр Вернер Херцог. По телевизору недавно показывали.
Ого! Какой кругозор у сельского чувака. Смотрела, смотрела.
Он так и понял.
- Это трудная дорога, - голос его дрогнул вдруг. - От многих иллюзий пришлось избиться. Сильно пострадать. Веришь - нет, несколько раз был близок к тому, чтобы накинуть петлю на шею. Да что там, накинул однажды. На зоне. Откачали зачем-то. Тогда-то, пожалуй, и стало всё на свои места. Никакой жалости к самому себе! Она губительна. Полное презрение к собственной сущности! Только цель, которая оправдывает все средства. А цель в этой реальности может быть одной-единственной - продвижение по социальной лестнице.
Я взирала на него всё заинтересованней. Неожиданный поворот. Судя по всему, передо мной ницшеанец. Богоборец. Как минимум, Раскольников. Это занятно. Это добавляет впечатлений и эмоций. Не зря приехала.
- Да, посидел однажды, - продолжал он брать меня в плен своей искренностью. - За воровство, как это у них называется. Мешок еды утащил, чтобы с голода не подохнуть. Дали три года, вышел через два за хорошее поведение. Есть такие специальные колонии для инвалидов, особенно тошнотворные. На костылях тогда ходил, протез лишь через несколько лет сделали. Мерзкое время. Тяжело защищаться. Но я выдержал, выдержал… Пусть и дрогнув.
Мне стало ясно наконец, что посторонних стесняться не следует. Они, эти два молчаливых члена, похоже, ко всему привыкшие.
- Я, собственно, что спросить-то хотела, - подала голос. - Как бы трудно определить отца, вы же понимаете. Есть, конечно, верный способ по ДНК. Это дезоксирибонуклеиновая кислота, ну да вы наверняка в курсе. За границей определяют. А у нас - я даже и не знаю. В Москве если только. Да и то неизвестно где.
- А сейчас времена интересные начинаются, - говорил Куркин. Я прислушалась, оценила - нет, не про моё. - Совершенно уникальные. Никогда такого не было - чтобы разом, сразу, всё можно было взять. Ты мне возразишь: ну что тут можно взять, всё равно всё народное. Нет, уже можно. А в ближайшее время ещё вольнее станет. Я чувствую эти ветры, они вовсю дуют. Признаюсь тебе: среди местных людей я не нахожу единомышленников. Нет, кооператив зарегистрировать, в работу впрячься - такие найдутся. А вот чтобы вдуматься, прочувствовать, понять движение - таких нет. Чтобы весь масштаб осознать, чтобы ужаснуться и восхититься одновременно. Ну, или искусно маскируются. Хотя знаю, что нет, так что хочешь смейся, хочешь нет - а на меня божий перст указывает. Цех по выпуску тары, пасека - это только начало, поверь мне. Со временем я развернусь гораздо шире.
Вроде замолчал на пару секунд.
- Поэтому я только единственный способ вижу, - продолжила. - Найти родителя по родимому пятну. Оно у меня на правой ягодице. У матери нет, значит - передалось от отца. Верно рассуждаю? Претендентов трое, по крайней мере мать сообщила мне три имени. У одного точно нет. У второго выяснить сложно, но по косвенным признакам может быть удастся. У вас спрашиваю напрямую, так как вижу в вас искреннего и лишённого иллюзий человека. Хождения вокруг да около должны быть вам неприятны - поэтому всю правду выкладываю сразу.
- Тормозни! - хлопнул Куркин по плечу водителя. - Пойдём, покажу кое-что, - кивнул он мне.
Автомобиль остановился на деревенских задах. Как-то и не заметила, что выехали из Ключей. Это похищение? По одну сторону от дороги значился ряд домов с примыкавшими к ним огородами, по другую - поле с колыхавшейся на тёплом ветру травой.
- Видишь это поле, Светлана? - вытянул вперёд руку кооператор. - Что ты о нём думаешь?