Видит бог, я действительно задумалась в поисках ответа, но вопрос оказался риторическим. Ответа Куркин не ждал.
- Вопиющая непрактичность, согласна? Засеивать такие огромные площади клевером, который идёт лишь на корм скоту - что за глупость! Половина из того, что здесь скашивается, пропадает. Потому что нашему колхозному скоту столько кормов не требуется. У нас здесь не животноводческий центр, показатели по молоку и мясу скромные, не этим берём. Изначально, в царские времена, село задумывалось как очаг малой провинциальной промышленности. Поэтому и консервный завод появился. Ему больше сотни лет. Вон, здание виднеется, видишь? - показал он на грязно-кирпичное пятнышко в окружение изб. - Как построили в девятнадцатом веке, так и стоит. Ни одного капитального ремонта не делалось! И все советские годы заводом живём. Так не надо ничего придумывать, надо развивать заводскую инфраструктуру! Почему площади бездействуют, давайте сопутствующие производства строить - выпускать газированные и минеральные воды. В десяти километрах отсюда есть источник минеральной воды - никому не нужен на хрен, столько денег пропадает. Давайте майонезы делать, кетчупы, соусы всевозможные - они всё более востребованы, люди понимают, что питаться можно и нужно лучше. Да и потом, здесь же отличное место для отдыха и рыбалки. До Волги три километра. Лес, полный живности. Можно построить небольшие гостиницы коттеджного типа, мотели - пусть так называются, как в Штатах. Летом - купание, рыбалка, охота. Зимой - лыжи, коньки, те же охота с рыбалкой. Каток не проблема организовать. Снегоходы можно сдавать в аренду. По уму если - тут можно сделать чисто рай! Люди потянутся, тот дурак, кто не верит в это. Люди жаждут этого - лучшей жизни. Председатель наш - дурак, он не верит. Ну да ладно, скоро вот землю начнут в аренду выдавать, а чуть позже и вовсе продавать - тогда и завертится движение. Кто успеет места занять - молодец, кто не успеет - быть тому крестьянином до скончания дней. Я успею, будь уверена.
Он мечтательно взирал на клеверное поле. Красивое, большое, оно переливалось травяными волнами и приглашало нырнуть в свою успокоенность. Какие заводы, какие коттеджи, говорило оно, здесь и так прекрасно!
- В общем, вы должны мне сказать, - выдохнула я, - есть у вас аналогичное пятно или нет. В случае если отцом окажитесь вы, обещаю алиментов не требовать, претензий не предъявлять. Всё, что я хочу - тихое понимание, кроткая истина. Да, отец вот этот. Мне кажется, я многого не требую.
Засунув руки в карманы брюк (трость в машине - не больно и нужна походу), не реагируя на меня, Вячеслав Куркин задумчиво и мечтательно взирал на поле клевера. И мчались по нему на конях бояре в шубах, и трубила в горны челядь, и метались среди снегов почти смирившиеся со своей благородной погибелью зайцы, лисы и волки.
- Ты осталась бы здесь жить, Света? - соблаговолил наконец обратиться он ко мне.
- В деревне? Ни за что!
- Ну а если бы здесь своё дело имелось? Надел землицы, небольшое производство, нормальные доходы? Перспектива на будущее и гордость за то, что ты человек свободного труда?
Усмехнулась.
- Я бестолочь, - ответила. - Моя участь - умереть пьяной под забором после пятого развода с мужем-кинорежиссёром.
- А вот мне кажется, - этак выразительно, вот мол какой я глубокий мужчина, заглянул он в мои глаза, - что в тебе есть нужная хватка. У тебя бы получилось. Просто ты ещё молода, многого не понимаешь, да и собственником себя представить не можешь - а это совсем другое ощущение, поверь мне. Можно бы даже удочерение сделать, я не против. Школу бы закончила - и сюда. Сначала в помощницах у меня, потом бы тебе всё отошло. Я же не вечный. Расширим с тобой бизнес многократно. Признаюсь тебе, я всегда опасался заводить детей. Может, не столько их опасался, столько того, от кого заводить, самок этих глупых и истеричных. Но такой дочери я только рад. В тебе мой психотип, я чувствую это.
- То есть вы хотите сказать, что я действительно ваша дочь? То есть, родимое пятно у вас имеется?
- Не надо ничего объяснять и доказывать, - поморщился он, и мне это показалось удивительным и странным. - Это лукавый и коварный путь. Надо просто принять отношения как данность, как договор, все пункты которого не подлежат обсуждению. А фамилию, если захочешь, сменишь. Светлана Куркина - по-моему, звучит. Как тебе название для компании - "Отец и дочь Куркины", а? Как в дореволюционные годы. Стильно. Элегантно. Мне нравится.
Я посмотрела на него искоса, посмотрела, а потом жахнула:
- Что-то мне подсказывает, что заколебусь я аборты делать с таким папашей.
Повернулась и зашагала к ближайшему повороту. Вот он - дороженька к деревне поворачивает. Сотня метров, не больше.
- Меня не провожать! - бросила через плечо. - Я к природе за милостями.
Не прошло и минуты, как "Волга" обогнала меня и, не останавливаясь, обдав пылью, понеслась куда-то вдаль от Вешних Ключей. Возможно в Ольховку - не исключено, что она именно в той стороне. Куркин повернулся в мою сторону и на пару секунд сквозь не слишком чистые автомобильные стёкла одарил меня проникновенным взором. "До новых встреч!" - говорили его внимательные и колючие глаза.
Ну, всё может быть. Зарекаться не буду.
КУСОЧЕК ШАГРЕНЕВОЙ КОЖИ
Любите ли вы Бальзака, как люблю его я?
Э-э, нет, вы не любите Бальзака, как люблю его я.
И вправду, как можно в конце восьмидесятых годов двадцатого века любить Бальзака?
Как его издают ещё до сих пор, вот что удивительно? Это же совершенно другой мир, изнанка действительности. Советской и любой другой. Ничего общего с повседневными реалиями.
Впрочем, наверняка именно поэтому и издают. Чтобы у читателя формировалось чёткое понимание: такого уродливого мирка вы уже никогда не увидите. Радуйтесь, что не живёте в нём.
Но странным образом волнует он меня.
В театре как-то раз ставили "Шагреневую кожу". Шла она недолго, так как все, включая меня, признали постановку неудачной. Мать успела сыграть обе главные женские роли - Полину, возлюбленную Рафаэля, добросердечную простушку, и Феодору, светскую львицу.
Надо заметить, что дворянка Феодора получалась у неё лучше, несоизмеримо лучше, чем честная давалка Полина. В образе Феодоры все мамочкины мечты словно превращались в реальность - званые балы, шампанское в хрустальных бокалах, ласкающие сальными взглядами выпуклости дамских телес усатые банкиры и гусары. Да, она плескалась здесь в своей тарелке.
Полину она не чувствовала и не понимала. Она превращалась в этом образе в обыкновенную колхозницу. Колхозниц она терпеть не могла, потому смотрелась в этой роли жалко. Увы, она так и не смогла преодолеть крестьянскую ограниченность в восприятии искусства и преломляла его в себе в соответствии с собственной психикой. Именно поэтому ей не блистать на Бродвее. И даже во МХАТе.
Я же целиком и полностью олицетворяла себя только с Рафаэлем. Его в театре пытались изобразить три актёра, в том числе Серёженька Костылев, мамочкин полюбовник и мой добрый приятель. Все неудачно. По-советски. Заблудший человек ушедшей эпохи. Не успел прочитать Маркса, а потому обменял радости жизни на призрачность богатств. На плен непрестанно уменьшающейся шагреневой кожи.
Никто, кроме меня (я утрирую, но мне это нравится), не видел в нём Вызов. Вызов, брошенный окружающему миру. Обжигающее Отчаяние, которое побудило его отказаться от размеренной логики жизни и обменять его на сюрреалистическую хрупкость действительности. Пугающую Обречённость, толкнувшую его на сделку с потусторонними силами и не позволившую вернуться в явь - да просто потому, что пути назад уже не было. Ну кто ещё из окружающей биомассы решится на такое?!
Блин, я сыграла бы его лучше всех этих недоделанных актёров! Клянусь, лучше!
Потому что они бурлят и во мне, они здесь, в груди - Вызов, Отчаяние, Обречённость. Мы с ним родственные души! Одно целое.
Ведь и я на самом деле уже прошептала заклинание над кусочком своей шагреневой кожи.
НЕГА В САДУ
- Бальзак?
Я пугливо обернулась. Шагов не слышала, гостей не ждала.
Алёша. Ну конечно.
Чистенький, причёсанный, в светлой рубашке навыпуск. Словно из бани. Присел рядом, прямо на траву.
- "Шагреневая кожа"… Одобряю. Отчаяние, обречённость… Вызов. Как раз для твоего возраста.
Я захлопнула книгу и отложила в сторону. На край покрывала.
- Возраст тут не причём. Это любовь на все времена.
- Понимаю.
Гад! Смеётся глазами и злить умеет.
- А вообще ты же не читал, так что к чему я объясняю тебе всё это?
Он щурился на солнце.
- Правильно, не читал. А зачем?
- То есть если умеешь высекать руками огонь, читать уже не хочется, так что ли?
Алёша одарил меня проникновенным и несколько удивлённым взглядом.
- Понятливая, - кивнул.
- А ты типа умеешь? Потому что про огонь я от балды вякнула.
Он вытянул передо мной сжатый кулак, тыльной стороной вниз, и какое-то время выразительно держал перед моим лицом. Ничего не происходило. Я уж было усмехнулась, но тут его пальцы разжались, и я увидела, как на ладони бьётся аккуратное хрупко-алое пламя. Он убедился в том, что я впечатлена, а затем по-артистичному неторопливо поднёс ладонь к губам и задул огонёк коротким и нежным выдохом. Робкие дуновения этой воздушной волны достигли и моего чела. Были они ласковыми и приятными.
- Видела я такие фокусы… - пришлось поздновато и неубедительно изобразить равнодушие. - Сама при желании могу показать.
- Не сомневаюсь.
У-у, сволочь циничная! Неужели в этом ты меня переиграешь?
- Какие новости? - поинтересовалась небрежно. Чтобы момент перескочить.
- Офигительные. События развиваются самым неожиданным образом.
- С этого места поподробнее.
- Пропал Кондаков.
- Совсем пропал?
- С концами. Нет больше с нами нашего бравого участкового.
Я на пару секунд задумалась. Вроде как пытаясь осмыслить, что за всем этим стоит и какие отзвуки приносит. Никакие отзвуки коснуться меня не удосужились. Известие о пропаже милиционера не звучало шокирующе. И даже на правду не походило. Что вообще может с деревенским участковым в этой жизни произойти, правильно?
- Это как понимать? - сделала наконец Алёше приятное. Чтобы он поверил в то, что приходил не напрасно. - Убили его что ли?
- Не исключено.
- И кто же?
- Я не волшебник, я только учусь. Слабоват пока в пространственной геометрии. Не умею ещё определять местонахождение тел.
- Какие твои годы!
- Тебя не беспокоили в последние дни?
- Из милиции? Нет. Хотя вообще, по жизни, так сказать, беспокойств хватает. Но не жалуюсь.
Он снисходительно отвернулся от моей полной иронии атаки и уставился куда-то в землю. Травинки, кочки. Да, мы такие прямо взрослые да мудрые, такие ваще снисходительные - многозначительно молчим и про себя над глупой девушкой прикалываемся.
- Поцеловать тебя хочется, - произнёс он, не глядя на меня.
- Ты разрешение спрашиваешь? - я почти хохотнула. - Мой ответ - нет.
Алёша повёл головой, словно кивая и соглашаясь на мои слова, потом подался вперёд, обхватил меня рукой за шею и приблизил к себе. К своим ищущим прикосновения и нежности губам. Равновесие покинуло его, он завалился на бок и утянул меня за собой. Я оказалась за пределами покрывала. На траве. Вся зелёная буду. А-а, ладно!
Какое-то непродолжительное и щемящее время мы бурно целовались. Алёша пытался меня гладить - и даже за грудь с попой. Я позволяла. И сама тянулась к его промежности, но прикасалась не плотно. Чувствовала - у него там туго и твёрдо.
- Тебя на днях снова могут вызвать в милицию, - сообщил он мне между делом.
- К кому? - улыбнулась я. - Кондаков пропал.
- Он не единственный милиционер на этом свете.
- Ну что же, не впервой.
- Будь готова ко всему. К любой неожиданности, понимаешь. Чудеса только начинаются.
Я вновь была готова осадить его озорной и искромётной фразой, но в глазах его таилась грусть, таилась тревога, а потому лишь кивнула степенно и молча.
Всегда готова.
ЕЩЁ ОПОЗНАНИЕ
Первым, кого я увидела в отделение, оказался председатель колхоза. И это сразу же напрягло.
Вытянув ноги, закинув руки за голову, Елизаров сидел на одном из двух стульев в предбаннике - коридорчике перед кабинетом участкового. Увидев меня, торопливо изменил фривольную позу на более степенную и неумело попытался добавить в колючий взгляд некое подобием тепла и участия. Было заметно, что давалось ему это преображение непросто.
- Здравствуй, Света! - кивнул он устало.
- Здрасьте, - отзыв рассеянный, энергетику оппонента отражающий.
Я испытала вдруг к председателю неконтролируемый и фактом этим неприятно смущающий всплеск неприязни. Отец? Этот самодовольный усатый мужик с высокомерным колючим взглядом? Да ну на фиг!
Дверь в кабинет открыта - сделав несколько шагов по коридору, я смогла разглядеть, что тот пуст. Рабочий стол пропавшего участкового Кондакова с печатной машинкой и парой папок на нём, ещё один стол в самом углу - старшины Маслова, три или четыре стула, открытая форточка.
Сам Маслов, появившийся в отделении вскоре вслед за мной, присутствию Елизарова не удивился. Они даже не поприветствовали друг друга - видимо встречались на дню. Видимо, так всё задумывалось. Прикосновением к плечу, Федя дал мне понять, что идти следует через чёрный вход во двор. В подсобку - как и в предыдущий раз.
Делать нечего - пошла.
Я почти не удивилась, когда Маслов прибыл ко мне снова. И не только Алёшино предсказание тому причиной. Само по себе понятно, что раз завертелось такое дело - с трупами и пропажами - то не раз мне ещё придётся давать показания.
По дороге спрашивала у Маслова про Кондакова - тот лишь многозначительно вздохнул и так же многозначительно пожал плечами. Не знает - верю.
В подсобке, куда за нами двинулся и расправивший чресла передовой председатель Елизаров, оказалось тесновато. Меня поджидала целая компания. Тётка в белом халате - она мило, явно пытаясь расположить к себе, улыбнулась - и два мужика в униформах. Какая-то странная, не милицейская. Память тут же выдала нарезку сцен из советских детективных фильмов и, хоть были они просмотрены в большинстве своём в чёрно-белом варианте, по телевизору, тёмно-коричневый цвет этой формы телевидение испортить не могло - потому что примерно такой же на экранах телеприёмников она и представала. Прокурорская - и к бабке не ходи.
Какая честь!
Вошедший в комнатёнку последним Елизаров чересчур громко закрыл за собой дверь. И в этот момент, обернувшись на него, а потом вернув голову в исходное положение, я заметила, что в комнате находится ещё один человек. На столе, под белой простынёй.
Неужели снова?
- Это Кондаков? - почти вскрикнула я.
- Кондаков? - буквально подскочил ко мне один из прокурорских. Тот, что помоложе. А второй постарше, поизношенней. - Что вы знаете о его исчезновении?
- Так это он?
- Это не он, - обняла меня за плечи добрая тётенька в белом халате. - Но от тебя, Светочка, жизненно требуется, чтобы ты опознала этого человека.
- По нашему подозрению, - вступил в разговор и прокурорский постарше, он здесь явно верховодил, - этот человек может быть одним из тех, кто совершил против вас противоправные действия насильственного характера. То есть был вторым насильником. Вы готовы приступить к опознанию?
- Не готова, - сморщилась я жалостливо. - Я маленькая. Меня должен сопровождать взрослый.
- Что там с дедом? - спросил старший прокурорский у Елизарова.
- Деда везут, - отозвался тот из своего угла. - Скоро будет.
- Подождём деда? - вновь спросил меня товарищ из прокуратуры. - Или начнём?
- А в прошлый раз я без деда на опознании была. И никто ничего не сказал. А это нарушение, наверное.
- Вы хотите изменить свои показания? - это молодой уже.
- Да нет, - взглянула я на него искоса. - Я так.
- Дедушку подождём, Светочка? - ласково спросила медичка.
Времени подумать не было. С дедом, без деда - какая собственно разница?
В груди, однако, извивался червь недовольства и звал к сопротивлению.
- А почему товарищ председатель здесь? - спрашивала я у всех сразу. - Разве ему можно?
- Товарищ председатель вызвал следственную группу из района, - ответил мне Федя Маслов. - Он представитель власти.
- Вообще-то председателю действительно лучше выйти, - высказался вдруг старший прокурорский. - Вы не могли бы?.. - обратился он к Елизарову.
- Да-да, конечно, - закивал тот, но опять-таки высокомерно и колко. - Я думал, мне тоже надо…
И, повернувшись, открыл перед собой дверь.
- Александр Геннадьевич, - ляпнула я ему в спину, - а мама приветов не передавала. Никому. Ни вам, ни остальным. Я даже не знаю, что на неё нашло. Столько лет в деревне не была, и даже приветы передать не захотела. Ну да вы её не вините, знаете ведь, какая она. Хотя мне кажется, что она не просто так, что обиды какие-то у неё остались. У меня бы остались… В общем, я чего сказать хочу: вы бы смогли в отцовстве признаться? Я не про конкретный случай, я абстрактно. Вот, допустим, у вас ребёнок обнаружился, и вам надо решение принимать - смогли бы? То есть, духу бы хватило? Вот что интересно.
Он ответил не задумываясь и словно не удивившись вопросу, чем немало озадачил меня:
- Конечно смог бы, Светлана! Я не тот, кто отказывается от собственных детей.
Это "Светлана" из его уст - такое неожиданное, пылкое, трогательное - почти обожгло меня. В сущее мгновение этот человек предстал передо мной в другом свете - ну, или не явно предстал, а только образ, фантазия о нём другом явились в моё разгорячённое воображение: он стойкий, сильный такой, немногословный, суровый, он зачал меня в потную безлунную ночь на стоге сена и все эти годы ждал подтверждения от запаниковавшей возлюбленной в том, что именно он автор рокового вброса, именно он отец детёныша…
Голова моя закружилась, я испытала острое желание броситься к нему на грудь и заорать на весь мир "Папа! Папочка!", но в следующее мгновение всё улетучилось.
- Актрисой вырастет, - с нехорошей улыбкой, словно цинично оправдываясь за меня и себя, за тот многозначительный и обнажённый разговор, что случился между нами, выдал председатель в пространство. - Вся в мать.
И вышел наружу.
"А вот и не актрисой, а писательницей!" - хотелось крикнуть ему вслед. "Актёры - глина, а писатели - боги".
Глупость, всё глупость. Молчи и забудь. Не то мгновение.
Но злость была огромной. Бурлила.
- Снимайте простыню! - почти крикнула я прокурорским. - Чего ждёте?
Кто-то из них так и сделал. Я шагнула поближе к столу, прищурилась, чтобы остановить пляшущую в глазах картинку мира и всмотрелась в мёртвого человека. Лицо его показалось знакомым. В следующую секунду я вспомнила, где видела его. В автомобиле кооператора Куркина. За рулём.
- Это он? - раздавался над ухом голос. - Вы узнаёте его?
Ну ладно. Кажется, что-то начинает проясняться. Самую малость.
И к чему всё это приведёт?
Нарушать последовательность не стоит. Не по-писательски это.
- Да, - выдохнула. - Узнаю. Это второй. Совершенно определённо.