* * *
– А я вам говорю, отец Даниил, что арест совершенно законен, проведён с соблюдением всех процедур, и, разумеется, никто вашего друга никуда не отпустит.
Обстановка в кабинете Каширина близка была к взрывоопасной. Узнав от Насти об аресте Зонненлихта, отец Даниил бросился в епархию вызволять товарища из цепких лап правосудия. Каширин сперва говорил с ним спокойно и лениво, как и подобает чиновнику, уверенному в своих полномочиях, но когда беседа об одном и том же пошла на третий круг, начальник следственного отдела стал раздражаться не на шутку. Каширин вообще был человеком эмоциональным, хотя и старался держать себя в руках и особо не выпускать пара, но уж если у него не получалось, то самое лучшее, что могли сделать попавшие под раздачу – удирать на максимально возможной скорости.
Отец Даниил, однако, удирать вовсе не собирался, потому что пришёл с уверенностью, что сможет вызволить товарища, и в таком случае уволочь его из кабинета не смог бы даже паровоз.
– Кирилл Александрович, это невозможно. Антон атеист, причём полнейший, – говорил отец Даниил, придавая голосу максимальную степень убеждения. – В старые времена я бы назвал его еретиком. Мы много говорили с ним о вере, о православии, я уже начал думать, что у меня получается обратить его в христианина… И тут вы говорите, что он принимал участие в создании тоталитарной секты! Этого быть не может, это совершенно на него не похоже!
Каширин фыркнул. Больше всего ему сейчас хотелось двух вещей: выволочь настырного батюшку вон и запретить приближаться к собственной персоне минимум на пять километров, и устроить Лизе грандиозную головомойку, потому что именно она втянула его во всю эту белиберду.
– А создание секты, отец Даниил, это не вопрос веры или безверия, – припечатал он. – Это вопрос денег и власти, и не говорите мне, что вы этого не понимаете. Зонненлихт, к тому же, преподаватель, и нам сейчас предстоит проводить колоссальную работу в университете, и разбираться, сколько ребят он завербовал. Посмотрите сами, какая сейчас молодёжь, ни ума, ни духовности, психика расшатана у каждого второго – да их пачками можно окучивать и особо не напрягаться.
– Никого он не вербовал! – воскликнул отец Даниил. – Он честнейший, порядочнейший человек, вы просто не имеете права его хватать и заключать под стражу.
– Имеем, – сказал Каширин и добавил сакраментальное: – Что-что, а право мы имеем. Вот санкция прокурора, вот документы, подписанные патриархом Турьевским, – патриарх Турьевский Афанасий был скомпрометирован до мозга костей склонностью к половым излишествам, у Каширина в загашнике хранились подтверждающие сей факт документы, поэтому добыть подпись патриарха для него не составляло абсолютно никакого труда. – Всё официально и по закону. Так что я искренне советую вам, отец Даниил, идти домой, а вообще – больше заботиться о душах ваших подопечных и не допускать их вербовки неведомо кем.
Отец Даниил помолчал, будто на что-то решался, а потом сказал:
– Но… вы ведь не знаете, кто он на самом деле…
– Кто же? – устало спросил Каширин. Дело начинало его не на шутку раздражать. Отец Даниил подошёл к нему вплотную и зашептал на ухо. Каширин слушал, кивал, затем произнёс:
– Ну знаю я, в курсе. Давно в курсе.
Отец Даниил замер, не понимая.
– Тогда как же…
Каширин усмехнулся и припечатал:
– Вот потому и посидит.
Часть вторая
Крылья ветров
Ключ был самым обыкновенным. Не слишком маленький, не очень большой, из грязно-жёлтого металла, он покоился на ладони Кирилла Каширина, и, разумеется, не подозревал о собственной ценности.
– Вот потому и посидит, – повторил Каширин, подбросил ключ на ладони и убрал в карман. Дел хватало и без ареста Зонненлихта по липовому обвинению, однако он стал замечать, что участие в этой истории доставляет ему удовольствие: он начал чувствовать полузабытый вкус жизни.
Отец Даниил произвёл было некий жест рукой, будто хотел ухватить ключ, но, разумеется, ничего у него не вышло.
– Вы ведь наш человек? – промолвил он. – Воцерковленный?
Каширин улыбнулся ему той самой улыбкой, которую использовал во дни своей журналистской молодости для того, чтобы все блага жизни сыпались к его ногам.
– Вы видите, где я работаю?
– Но тогда как же…, – отец Даниил натурально развёл руками. – Я не понимаю. В самом деле, не понимаю.
– У меня свои мотивы, – скучным голосом произнёс Каширин. – Вы и не должны их понимать. Я бы вам сейчас советовал ехать в университет и готовиться к завтрашнему визиту следственного отдела: начнём раскрутку того, что заварил ваш друг.
– Но…
– До свидания, отец Даниил.
Когда дверь за священником закрылась, Каширин подошёл к окну и вынул из кармана пачку сигарет. Он почти не курил, так, по особенным случаям, и сейчас, видимо, наступил как раз такой случай. Щёлкнув тяжёлой зажигалкой, затянувшись и выпустив струйку дыма, Каширин посмотрел во двор: там отец Даниил, маленький, взлохмаченный и невероятно энергичный, с кем-то разговаривал по мобильнику, медленно шагая к воротам. По всей видимости, священник приехал на общественном транспорте, что заставило Каширина улыбнуться: бедных слуг Господа он почти не встречал, известное дело – святой дух зело калорийный…
Ну да бог с ним; у Каширина сейчас немало было и прочих забот, помимо размышлений о морали церковников. Задавив окурок в пепельнице, он взял со стола растрёпанный блокнот на пружине, чудом не терявший помятые листки и вышел из кабинета.
– Кирилл Александрович, патриарх на проводе, – подобострастно пролепетала секретарь – скучная старая дева в растянутой кофточке и юбке до пола. Каширин ею почти брезговал, но уволить и посадить за огромный стол какую-нибудь смазливую длинноножку не мог: его бы поняли не так, и задали бы немало лишних вопросов, чего он издавна терпеть не мог.
– Скажите, что я на совещании и обязательно перезвоню, – бросил он, покидая приёмную. Секретарь подчинилась, наверняка подумав в адрес начальника что-нибудь нелицеприятное.
"Например, что в аду мне нашпигуют язык отравленными иглами за обман, – весело думал Каширин, спускаясь по лестнице к камерам. – Интересно, чем тогда нашпигуют Афанасия в определённых местах?" Охранник, увидев его, почтительно козырнул и отрапортовал:
– Всё в порядке, Кирилл Александрович.
Каширин кивнул и подошёл к двери, за которой находился Зонненлихт. "Всё в порядке, – подумал он, извлекая из кармана ключ. – Знали бы вы все, чего стоит этот порядок…"
К чести Зонненлихта следует сказать, что он сохранял присутствие духа и нимало не ударился ни в панику, ни в истерику, ни в качание прав – даже глянец его обуви не утратил сияния. С таким холодным достоинством мог бы сидеть король в изгнании; на Каширина он взглянул как на пустое место – чего тот и ожидал.
– Как самочувствие, Антон Валерьевич? – спросил Каширин. Зонненлихт, обративший острый профиль к серому квадратику окошка, не удостоил начальника следственного отдела и поворотом головы.
– Жалобы на дурное обращение есть?
Молчание. Каширин удовлетворённо хмыкнул. Чего-то в этом роде он и ожидал.
– Тогда приступим к допросу, – сказал он, и в этот момент Зонненлихт повернулся, и с брезгливым презрением промолвил:
– Вы должны меня выпустить, Кирилл. Немедленно.
Возникла пауза, во время которой заключённый рассматривал Каширина – так какой-нибудь белый индийский слон взирал бы на моську, которая возомнила, что слон находится в её власти.
– Для кого-то я и Кирилл, – раздумчиво произнёс Каширин, – а вот для вас, гражданин, я Кирилл Александрович, и только так.
Зонненлихт высокомерно фыркнул и отвернулся.
– Много же вы на себя берёте, – проговорил он, – тяжело будет нести… Кирилл Александрович.
– Да я уж как-нибудь, – заверил его Каширин и раскрыл блокнот на чистом листе. – Хотя такое понтоломство вам как-то не очень идёт, честно говоря. Итак, несколько вопросов…
– Вы должны меня выпустить, – всё с тем же непробиваемым спокойствием человека высшей расы произнёс Зонненлихт. – Немедленно.
Каширин только усмехнулся. К подобным сценам за время работы в следственном отделе он привык настолько, что говорил, будто подобные заявления входят в стоимость обслуживания. Бывали тут и сектанты, голосившие, что посланы на Землю лично Великим и Ужасным Творцом Вселенной, который только что был тут и спрятался в унитазе, бывала и золотая молодёжь, которую от безделья занесло не в секс, наркотики и рок-н-ролл, а в поклонение какому-нибудь очередному Мессии – такие обычно плакали, звали папу и угрожали анальными карами, и тем, что "ты улицу будешь мести, лохматый, понял?!" В общем, по долгу службы в этой камере Каширин повидал немало, и удивить, а уж тем более запугать его такие речи могли примерно так же, как голая задница – ежа.
– Вы зачем студента ловили?
Зонненлихт вопросительно изогнул бровь.
– Студентов не ловил. Ловец человеков, – усмехнулся он краем рта, – это немного другая фигура. Сами знаете.
– А у меня есть показания Даниила Олеговича Харина, который клялся и божился, что вы подрядили его с помощниками ради поимки Николаева Александра Сергеевича, сроку дали неделю и посулили награду, от которой гражданин Харин не смог отказаться, – парировал Каширин. Выражение лица Зонненлихта не изменилось.
– Бросьте ломать комедию, – презрительно вымолвил он. – Вы прекрасно видите и знаете, кто я, поэтому мне непонятно, почему вы чините препятствия и городите чушь, вместо того, чтобы оказывать содействие.
"Да я просто время тяну, – подумал Каширин, – чтобы дать Саше возможность отлежаться после приступа и уехать из города как можно дальше. Потому что уже завтра к вечеру этого лощёного хмыря придётся отпустить под подписку о невыезде, и первым делом он ломанётся на мою конспиративную квартиру, благо Харин подскажет адресок… А квартиру придётся менять, а жаль; хорошая была квартира…"
– Ну и кто же вы? – спросил Каширин. – Назовитесь. Не для протокола, а так… для души. Кто вы, какая у вас миссия, зачем вам сдался бедный студент Николаев. Итак?
Зонненлихт фыркнул.
– Любите же вы, чтобы вам подтверждали очевидное… Поразительно, право. Поразительно. Давайте закончим этот фарс прямо сейчас: я встану и уйду, а вы снова поступите правильно. Согласны?
Каширин улыбнулся. Да, действительно – этот тонкий звон колокольчика в висках, тихая, но энергичная музыка, плывущая по венам и заставляющая подниматься, идти и делать – это в самом деле был вкус жизни; а ведь он был так уверен, что смог забыть его, усыплённый равнодушным спокойствием работы и рамками, в которые старательно загонял себя сам, просто ради того, чтобы не думать о том, за какую команду и как надо играть… Это был вкус жизни; казалось, вот-вот – и он раскатает его на языке и проглотит, словно таблетку.
– Ненавижу, когда мне говорят, что и как делать, – весело промолвил он, взглянув Зонненлихту в глаза. – Так и запишу: арестованный от дачи показаний отказался, на сотрудничество не пошёл. Если передумаете, обратитесь к охраннику, он меня позовёт.
"Интересно, что ему мешает встать и дать мне в рожу, – думал Каширин, запирая дверь, – Весовая категория у нас одна; заломил бы мне белы рученьки и на выход… Ан нет. Не по правилам. По правилам я должен был пасть на колени, открывая врата на свободу, и проводить его до ворот – опять же, на коленях. Или нет – по правилам я должен был бы скрутить в бараний рог Сашу и принести на блюдечке…"
В приёмной его ждали. На краешке стула жалась молоденькая миловидная блондинка, теребила в руках ужасную красно-зелёную вязаную шапку и едва не плакала. Секретарь, не пропускавшая ни одного сирого-убогого-несчастного, поила её чаем с крендельками. Каширин вспомнил, что видел эту шапку во время ареста Зонненлихта, вспомнил и девушку, которая шла с Антоном под руку, и мысленно чертыхнулся: ещё одна просительница, чтоб её…
– Кирилл Александрович, это к вам, – сказала секретарь, – по личному вопросу.
– По личным вопросам в приёмные дни, после часу, – наивно попробовал избавиться от девушки Каширин, но блондинка вскочила со стула и вцепилась в его руку мёртвой хваткой.
– Пожалуйста, – всхлипнула она. – Прошу вас…
– Хрена ли с вами поделать, – пробормотал Каширин себе под нос и добавил громче: – Проходите.
Оказавшись в кабинете, блондинка умеренно пустила слезу, впрочем, без всхлипов, и объяснила, что арест Антона Валерьевича – страшное недоразумение, несправедливость, и держать его за решёткой есть самая большая ошибка, которую только можно совершить. Каширин пару минут слушал о том, какой Зонненлихт прекрасный преподаватель и человек, и размышлял, что с такой характеристикой только в партию вступать, а потом раскрыл блокнот на новой странице и спросил:
– Так вы его студентка?
– Да, – закивала блондинка. – Меня Настя зовут… Анастасия Ковалевская. Он у нас английский ведёт, с начала семестра.
– Ага. Понятно, – больше всего Каширину сейчас хотелось выпить огромную чашку кофе и улететь километров на тысячу отсюда. – Строгий?
Настя утвердительно качнула головой.
– Ужасно строгий. Но вы не подумайте… он очень хороший, знания даёт… Всё по делу…
Далее Каширин ознакомился с интереснейшей историей о том, как Настя вывихнула ногу, а Зонненлихт от доброты нежного сердца не только вправил ей вывих, но и домой отвёз. Разумеется, это был сироп и карамель в огромном объёме, но услышав упоминание о Саше в контексте, Каширин насторожился. Получается, охотник и добыча встретились и разошлись без видимых последствий; не узнали друг друга, что ли?
– Настя, скажите, а этот молодой человек, Саша, – вы с ним хорошо знакомы?
Настя пожала плечами.
– В принципе, как и со всеми. Мы не такие уж и друзья, просто он хороший парень. Но мы давно не виделись, – торопливо добавила она, словно предупреждая следующий вопрос Каширина. – Я даже не знаю, где он и что с ним сейчас.
"Ты его видела сегодня днём, – с неудовольствием подумал Каширин, – неужто так изменился? Или просто у блондинок ума и вправду не палата?"
– Настя, ещё один вопрос. Вы никогда не замечали за гражданином Зонненлихтом чего-либо необычного, подозрительного?
И Настя изменилась в лице. В самом деле, изменилась – будто Каширин взял скальпель и стал её кромсать без наркоза. Но ответила она именно так, как и ожидал Каширин, когда увидел её мгновенно побледневшее лицо:
– Нет. Ничего такого. Кирилл Александрович! – взмолилась она, и в её глазах снова заблестели слёзы. – Да никакой он не сектант, правда! Мы бы на факультете точно знали, если бы была какая-то пропаганда или что-то вроде! Отпустите его, пожалуйста…
И слёзы хлынули сплошным потоком. Каширин горестно вздохнул, вышел из-за стола и протянул Насте салфетку.
– Хватит, Настя, успокойтесь. Если он невиновен, то вам не о чем беспокоиться…
– Он невиновен! – воскликнула Настя и схватила Каширина за руку. – Пожалуйста, поверьте мне! Снимите показания, я как свидетель пойду…
Каширин возвёл глаза в потолок. Желание выпить кофе и улететь неведомо куда стало нестерпимым. Бросить всё и уехать в Урюпинск, о святая и чистая мечта, подалее от этих хватов, от плачущих дев, от работы, от всего… Собственно, поэтому он и прозевал тот момент, когда Настя встала и положила руки ему на плечи.
– Давайте… договоримся… – прошептала она. Видно было, что договариваться о чём-то таким манером ей приходится в первый раз, она ужасно боится и Каширина, и себя, но более всего – отказа, более всего – того, что всемогущий, который может помочь, отвергнет её просьбу, и останется она наедине с собой и мыслями о том, что смогла перешагнуть через себя, но у неё ничего не вышло. Отвратные, надо сказать, мысли…
– Ты с ума сошла? – тоже прошептал Каширин. Для него и эта ситуация была не в новинку, не раз и не два в этом кабинете гламурные девки, взятые во время облавы в очередной секте, смотрели на него затуманенными глазами и предлагали решить вопрос по-хорошему – есть и деньги, и лучший в городе кокаин, и ещё не начинающее увядать тело. Однако ни разу под Каширина не собирались ложиться приличные девочки, тем более ради кого-то другого. – Перестань немедленно, тоже выдумала…
– Пожалуйста… – сказала Настя так тихо, что Каширин разобрал слово только по движению её губ. – Отпустите его. Он ни в чём не виноват.
И прильнула к нему всем телом.
Целоваться она умела; на какой-то момент у Каширина даже мелькнула мысль – да гори оно огнём всё, только дверь запереть. Он поднял Настю на руки, удивившись тому, какой тонкой и лёгкой она была, почувствовав охватившую её дрожь, ощутив горячую кожу под клетчатой рубашкой, а потом сделал несколько шагов через кабинет, толкнул дверь и вывалился в прихожую, где сгрузил Настю на пол и приказал, не глядя ей в глаза:
– Иди домой, не выдумывай.
Секретарь выронила чашку. Весь её вид прямо-таки вопил о том, что начальник из службы божией сотворил гнездо разврата и предаётся пороку среди бела дня. Настя смотрела на Каширина так, что он подумал: лучше бы ей снова заплакать – но она не проронила и слезинки. Но самым главным персонажем в приёмной оказалась Лиза, которая стояла поодаль, уперев руки в бока и чуть приоткрыв от удивления рот, и глаза её метали истинные молнии.
– Каширин, – сказала Лиза. – Ты что, охренел?!
Он вздохнул и произнёс самую банальную на свете фразу:
– Дорогая, ты всё не так поняла.
– Угу, – кивнула Лиза, и Каширин понял, что сейчас случится драка. – Ты объясняй, дорогой, объясняй. И в чистое переодевайся.
От неминуемого синяка под глазом Каширина спасло появление заполошенного охранника, который ворвался в приёмную с выпученными глазами и вскричал:
– Кирилл Александрович! Арестованный…
Каширин отодвинул Лизу, которая едва сдерживалась, чтобы не начистить ему физиономию за измену, которой не было, и спросил:
– Что с ним?
– Кажется, умирает… – выпалил охранник.