Яника пришла домой. Сил поесть и вымыться у нее не осталось. Она легла и проспала до следующего рассвета, когда снова нужно было идти на фабрику. Яника попробовала встать и поняла, что ноги у нее отекли так, что она не может одеть свои туфли-лодочки. Она поплакала, а потом успокоилась и немного подумала. На фабрику она взяла с собой три подушки и бросила их под ноги.
Подушки не помогли и через час работы ступни снова болели так, будто их прижигали раскаленной кочергой.
Через месяц работы в упаковочном цеху Яника скопила достаточно денег, чтобы поднести подарок начальнице участка. Ее перевели в другой цех – теперь она обтачивала каймы на тех блузках, которые раньше паковала. Здесь нужно было сидеть, корзинки с ярлыками были не такими глубокими... Словом, работа была куда легче, если только не ссориться с мужчинами, которые чинили швейные машинки, и подносить подарки линейному мастеру, который только и делал, что выпивал с хозяином фабрики.
Хозяина фабрики звали Ниш. Был он худощавый и немного сгорбленный, носил очки в толстой черепаховой оправе. Редкие, зачесанные назад волосы у него почему-то всегда были мокрыми. Яника видела Ниша мельком и всего один раз до того дня как в сезон большой жары случилась история с ювелирной мастерской.
Ювелирная мастерская располагалось в одном квартале от потогонки. Была это крохотная контора, с пыльными витринами, примечательная только тем, что брала она деньги на сохранение, под хороший процент. Конечно, работал в Порт-Пиларе большой солидный банк, обустроенный людьми со звезд еще семьдесят лет назад, - но туда и зайти было страшно: тяжелые створчатые двери с медвежьей пастью на ручке, за ними мраморная лестница, наверху лестницы неподвижный охранник в униформе, и огромный зал, по которому сновали голосистые клерки.
Лавка же была своя, тихая и домашняя, с добродушным толстым кассиром в протертых нарукавниках, и давала на двадцать процентов больше, чем банк, и еще немного сверху той работнице, которая приводила подружку.
Вся потогонка несла в ювелирную мастерскую свои деньги, а потом и соседние потогонки понесли тоже.
На третий месяц как Яника стала сидеть за швейной машиной, ювелирная лавка закрылась вечером и не открылась утром.
Поначалу все думали, что хозяева уехали в Порт-Саур по делам и равнодушно смотрели как погромыхивает от проезжающих автомобилей дверная решетка и огромный амбарный замок. На третий день швея, которая работала с Яникой в одной линии, расстелила под пыльной витриной коврик и караулила хозяев весь день и всю ночь. На пятые сутки в цехах шести потогонок было пусто, а на той улице, где стояла лавка – напротив, чрезвычайно людно, да так, что никаких машин там уже не было, а был только пестрый бабий кавардак, который плакал и ругался на десять тысяч голосов.
На шестой день толпа взломала лавку и разнесла ее по кусочкам, а потом отправилась к Нишу, - ведь днем ранее многие в толпе говорили, что будет справедливо если Ниш возместит пропавшее.
Перед воротами потогонки стояла черная людская цепь, с тяжелыми сапогами, круглыми шлемами и штыками наизготовку, и еще высилась знакомая Янике машина с елдаком во лбу. Ниш вскарабкался на машину и закричал, чтобы все расходились, а завтра были на смене по расписанию.
- Кому было сказано, - закричал Ниш. – Нечего отдавать свои деньги всяким проходимцам. Я плачу вам за вашу работу, а не за вашу глупость.
Тут в Ниша запустили чем-то тухлым и он скатился с машины, сама машина вдруг зарычала и зафыркала, а цепь подняла штыки и зашевелилась.
Все бросились в рассыпную.
У Яники была подружка по имени Намши, и вечером того дня Намши зазвала ее на собрание, где должны были рассказывать, почему Ниш неправильно себя повел и что можно сделать. Проходило собрание в задней комнате лавки книжного переплетчика, светлой и просторной, со свежеоструганным полом и множеством ветхих стульев.
Когда они явились, собрание уже бурлило. Стулья стояли кругом, на стульях сидели вожаки, за спинами у них толпились женщины, с черными волосами, убранными под косынки. Все говорили, не переставая, и никто не слушал.
Среди вожаков, впрочем, выделялись двое, белоголовый и черноголовый. Одного звали Гасседак, другого Ярай. Гасседак был чуть старше и внушительней, но глаза его отсвечивали холодной мутью, у Ярая же был упрямый подбородок и сильные кисти с тонкими пальцами, так что Яника стала смотреть на Ярая, а Ярай стал поглядывать на Янику.
Гасседак и Ярай жарко спорили, но как-то выходило, что обращаются они не друг к другу, а к варцу лет сорока, тонколицему и серьезному, который сидел молча. Звали его Аттани.
От сбежавшего ювелира быстро перескочили к Нишу, а от Ниша к непонятному мертвому философу и Яника быстро потерялась в их рассуждениях о каких-то производительных силах.
- Оглянитесь вокруг, - сказал Ярай и вскочил с места. – Федерация подарила нам машины на колесах, а себе оставила летающие корабли. Федерация построила нам фабрики, где человек отдает душу конвееру и получает один цент, а себе оставила заводы, где человек жмет на кнопку и получает сотню таллеров.
Вожаки зашумели, и Гасседак поднял руку.
- На наших глазах рождается новое общество, и мы примем роды, - сказал Ярай. – Даже если роды потребуют крови. Железный закон истории...
Гасседак вскочил на ноги.
- Ярай, - выкрикнул Гасседак, - ты пролистывал там, где другие читали. Жернова истории мелют медленно. Ты глупец, если думаешь, что можешь встать рядом и закрутить их быстрее. Железный закон заключается в том, что его не дано поменять одному человеку.
Ярай побледнел и сжал кулаки.
- Не твой ли двоюродный племянник работал на лавочника, который обнес нашу общину? - сказал Ярай.
Гасседак усмехнулся и пропустил выпад мимо ушей.
- Ярай, - сказал он, - в Майвари десять тысяч деревень и десять миллионов душ. Нам не овладеть Майвари, пока мы не овладеем умами миллионов.
Ярай посмотрел на него, помолчал, а потом разжал пальцы. Сел на стул и сказал:
- Кто владеет Порт-Пиларом тот владеет и Майвари.
Вскоре в Порт-Пиларе случился большой пожар. Горели портовые склады, где хранила свои товары "Саур-Пилар Дженерал Кэмикал" и пожар был необычный – с пламенем до небес, зелеными и синими сполохами. Смотреть на пожар съехалось пол-города, а когда все вернулись по домам, то оказалось, что взломаны и разграблены то ли дюжина, то ли два десятка ювелирных лавок. Хозяина одной из лавок звали Дони. Вместе со всей его семьей Ярай раздел Дони догола и пустил в таком виде по улице. В тот же год Дони собрал вещи и уехал в Порт-Саур.
В сезон белых рос Намши ушла с фабрики и перевезла вещи в дом Гасседака, где у нее образовалась своя комната. В доме еще жил сын Гасседака от первой жены, тихий и застенчивый мальчик десяти лет. Звали его Ясдани. По выходным Яника приходила к Намши в гости, играла с Ясдани, локотем к локтю с Ясдани учила историю, математику и язык метрополии.
Намши до обморока обожала Гасседака, потому что он был не вар, а сун – с длинными белыми волосами и тонкой молочной кожей. Родом он был даже не из Порт-Саура, а с северного континента, из деревни в Бехшерской провинции, где растили особенную траву-"чет", в один локоть длинной, мясистую и сочную у корня, сухую и ломкую у кончика.
Цвела трава два раза в год большими красными цветками, похожими на язычки пламени, - из них получалась бодрящая настойка, за которую давали хорошую цену. На этом польза от чета не заканчивалась. Кто жевал его сухую и ломкую часть, мог гнать зверя весь день и не устать, или просидеть всю ночь в дозоре и не уснуть, или проработать двенадцать часов смены на потогонке и ни разу не пустить кривой шов.
Кто употреблял мясистую и сочную часть, мог увидеть вещи, которых на самом деле нет, - ну или вещи, которые есть на самом деле, но которые так просто не увидишь, - тут мнения расходились. Известно было только, что у человека, который ел траву чересчур обильно, большие пальцы рук выворачивало в нервном тике и оттого кисти сами собой складывались в неприличный жест.
В один из дней сезона холодных рос Яника пошла навестить Намши и на ступенях дома встретила Гасседака. Гасседак переминался с ноги на ногу и теребил запястье. Тут Гасседак увидел Янику и схватил ее за локоть.
- Намши опаздывает, - сказал Гасседак. – Пойдешь с поручением.
И стал совать ей бумажку с адресом и мешочек чета. Яника хотела было отказаться, но развернула бумажку и увидела адрес дома, где жил Ярай.
Путь к нужной улице лежал через пустырь, потом можно было срезать задворками, одолеть железнодожный разъезд по специальному пешеходному мостику, выстроенному над полотном, пройти насквозь товарную станцию – и вот уже стоял дом Ярая.
По дороге Яника забежала к себе и принарядилась в новую юбку-колокольчик цвета лазури. Подол у юбки был вышит серебряными ветками, на ветках сидели серебряные птицы.
Когда Яника вышла на пешеходный мостик, то увидела, что во дворе товарной станции прижались друг к другу два транспортера-"черепахи" и вокруг снуют люди в черном обмундировании, словно муравьи. Возле одной из "черепах" стоял раскладной столик, над столиком склонили головы двое – один в черной униформе с нашивками, другой в приталенном костюме и щегольской шляпе.
Яника порвала бумажку с адресом, выбросила чет на железнодорожное полотно и стала смотреть, что будет дальше. Муравьи в черном выстроились двумя чепочками, побежали к выходу и пропали. Двое у столика застыли. Вдруг невнятно проорал мегафон, раздались глухие удары, словно заработала сваебойка, мостик немного тряхнуло и над тем местом, где, по представлениям Яники стоял дом Ярая, поднялась дымная туча.
Ночью, на собрании ячейки Яника рассказала, как все было, а потом отошла в сторонку. Никто ее не гнал, поэтому она замерла у стены и стала слушать.
Народу было не больше полудюжины. В центре комнаты на стульях сидели Гасседак и Ярай. Ярай с виду был невредим, только на рубашке у него не хватало пары верхних пуговиц, а брюки заляпаны чем-то густым и темным.
- Лапа и Профессор были в доме, - сказал Ярай. – Остаются четверо. Только один не знал, что паром сменил расписание, и мы перевезли кассу на два дня раньше, чем собирались.
- Я им займусь, - сказал Гасседак. – Он будет нам полезен.
Ярай усмехнулся и сказал:
- Уже все сделано.
Гасседак кинул взгляд на яраевы грязные штанины и сказал:
- Зря. В следующий раз, когда тебе нужно будет слить федералам дезу, ты пожалеешь, что закопал лейку.
- У меня нет привычки мыть чужие руки, - сказал Ярай. – Я предпочитаю другие методы.
- Методы, которые годились для твоей уличной банды, когда ты по ночам портняжил с дубовой иглой, не годятся для подпольной работы, - сказал Гасседак.
Ярай молча смотрел на Гасседака. Тут из-за спины Гасседака протянулась рука и сунула ему горчичного цвета папку. Гасседак вынул из папки несколько фотографий и показал Яраю. На фотографиях щурился человек в приталенном костюме и щегольской шляпе, которого Яника видела с мостика.
- Лестер Хоршид Вар, - сказал Гасседак.
Ярай кивнул. Гасседак вслух стал читать из папки.
Дед Хоршида некогда прославился как цеховой мастер. Отец сколотил капитал на торговле каучуком и стал главой общины, где жила тетка Яники. Самого Хоршида совсем недавно поставили главой оперативного отдела округа.
Поговаривали, что Хоршиду благоволят на самом верху и что его назначение – это важный ход в аппаратном противостоянии между председателем Кабинета по имени Гинеша и главой Администрации генералом Каркуммой, между человеком из народа и человеком со звезд, - но мало ли что болтали в подполье. В любом случае, подступиться к Хоршиду было не проще, чем перейти океан босиком. Известно было, однако, что каждый божий вечер Хоршид проводит в клубе "Закатная Ченоя".
На следующее собрание Гасседак привел Намши. Веки у Намши слегка припухли, а подбородок едва заметно дрожал. Намши поднялась и сказала, что готова (тут Намши слегка запнулась) выманить Гасседака, если это нужно для общего дела.
В тот день, когда Намши готовили к первому выходу, Яника пришла в дом к Гасседаку, помочь нарядить Намши по последней моде. Последняя мода была такая: черные локоны спрятаны под короткий парик цвета выбеленной кости, на губах – два легких блестящих мазка, фигуру обтягивает платье, похожее на птичье оперение.
На середину гостинной вытащили большое зеркало, перед ним поставили стул для Намши, на диване разбросали содержимое одежного шкафа и комода. В углу сидел Ярай, по лицу его гуляло пасмурное облачко. Гасседак ходил из стороны в сторону и командовал.
Яника расчесала Намши волосы и уложила их вокруг головы, потом принялась закалывать платье булавками. С одной из булавок она не управилась и вместо того, чтобы подобрать завернувшийся уголок уколола Намши. Намши вскрикнула и разрыдалась. Тушь потекла по ее кукольному личику, щеки и подборок стали багровыми, а едва собранное платье с треском начало разлетаться на куски. Намши повалилась в ноги Янике, обняла ее и захлебываясь слезами запричитала:
- Я не могу! Я не могу!
Гасседак стал ругаться, словно мясник на рынке, а потом вовсе заорал что-то нечленораздельное и схватил Намши за волосы. Ярай начал вставать из кресла.
- Я пойду вместо Намши, - сказала Яника.
Гасседак посмотрел на нее и задумался не больше чем на одну секунду.
- Хорошо, - быстро сказал Гасседак и процедил что-то себе под нос на языке сун. Он повернулся, открыл ящик стола, достал записную книжку, а из записной книжки выдрал листок с каракулями. На Намши он больше не обращал внимания.
- Сама к нему не лезь, спугнешь, пусть подзовет, - сказал Гасседак. – Трезвый он всегда начеку, так что подливай ему, пока не размякнет. Предложишь поехать к тебе. Вот адрес подставной квартиры. Как зайдешь – сразу иди направо, в ванную, ложись на пол и не выходи, пока мы не закончим. Только наврядли он так сразу согласится ехать в незнакомое место. Так что двинешь к Хоршиду. Утром оставь ему телефон, вот номер, запоминай. И чтобы устроила в постели феерверк, девочка. Ты танцевать умеешь?
- Умею, - сказала Яника. – Только насчет постели... Я девственница.
Гасседак рассмеялся и сказал:
- Ну, это мы сейчас поправим.
Ярай поднялся на ноги. Облачко на его лице из пасмурного стало грозовым. Он схватил Гасседака за плечо, оттащил в сторону и стал что-то цедить. Яника подождала минуту, а Ярай с Гасседаком все еще говорили и лицо у Ярая понемногу белело.
Яника ушла в соседнюю комнату, разделась, легла на постель и стала ждать. Через несколько минут в комнату зашел Гасседак.
"Закатная Ченоя" была из стекла и кожи, красных огней, чесучевых костюмов и сигар, плотоядных ртов и круглых бедер, едва прикрытых тканью. Хоршид сидел на диване за угловым столиком в одиночестве. Он был туго, до удушья, затянут галстуком, из нагрудного кармана аккуратно выглядывал краешек платка, щегольская шляпа лежала рядом. Перед Хоршидом исходил ледяным потом полный до краев стакан с лимонной долькой.
Ничего парик и платье с птичьим оперением не помогли. Сколько Яника ни вертелась у Хоршида перед носом, он взглянул на нее только раз, пустыми глазами, потом бросил на стол одну розовую, встал и пошел вон – Яника только успела подглядеть, как он садится у входа в автомобиль, лаковый и броский, словно хорошо начищенный туфель.
Что теперь ей делать Яника не знала. Она вышла на улицу, чуть подвернула платье так, чтобы подол не стеснял колени, сбросила каблуки и босиком побежала домой, теряя по дороге лоскутки птичьего оперения. Не успела она добраться до дома, как в дверь ее комнатушки постучала тетка.
- Соседка зовет к себе ужинать, - сказала тетка. – Пойдем вместе.
- У меня нет сил, тетушка, - сказала Яника. – Извинитесь за меня перед ней, пожалуйста.
- Это кума главы общины, - сказала тетка. – Нельзя отказываться.
Яника сняла парик и вытерла губы, смыла подводку у глаз, быстро расчесала волосы, одела юбку, вышитую себеряными птицами, взяла тетку под руку и пошла к соседке.
Соседка почему-то не встретила их на пороге. Яника прошла на просторную кухню и увидела, что за столом, лицом к ней, сидит Хоршид.
Костюм после "Закатной Ченои" он менять не стал, только галстук у Хоршида был приспущен, краешек белого платка смялся в нагрудном кармане, а шляпы и вовсе нигде не был видно.
- Здравствуй, Яника, - сказал он и с одобрением посмотрел юбку, которая едва открывала щиколотки. – Меня зовут Хоршид.
За спиной треснуло и хлопнуло. Яника оглянулась. Тетушка пропала. Дверь в кухню была плотно закрыта.
За день Яника порядком проголодалась. Что в тюремной камере хорошо накормят – у нее были большие сомнения. Яника оглядела кухню и увидела, что духовка томится малиновым жаром, а в духовке стоит чугунная кассерола с ушками. Яника вынула кассеролу и сняла крышку, высвободив целое облако обморочно-душистого пара. Под крышкой обнаружилась баранина на костях, в томатно-винном соусе. Яника выудила из стенного шкафа две глубокие тарелки и наполнила их, орудуя поварешкой. Одну тарелку она поставила перед Хоршидом, а на другую накинулась сама. Она оправила в рот кусок баранины и поняла, что не чувствует вкуса.
- Я не встречал еще человека более доброго и заботливого, чем твоя тетушка, - сказал Хоршид. – Кажется, она тебя сильно любит. По секрету разболтала мне, что привело тебя в город. Грустная история.
Хоршид помолчал.
- Тетушка очень за тебя боится, - сказал он. – Она боится, как бы ты не завела опасных друзей. Сейчас это случается. Втягивают детей черт знает во что. Сколько тебе лет?
- Шестнадцать, - сказала Яника.
- Тетушка попросила меня сходить на твою фабрику, - сказал Хоршид. – Там тобой очень довольны. Но тебе бы в колледже учиться, а не на фабрике работать.
- В Порт-Пиларе лучший колледж находится на углу Горбатого проезда и улицы Веллингтона, - сказала Яника.
Хоршид рассмеялся. На углу Горбатого проезда и улицы Веллингтона был рынок, знаменитый тем, что на пятерых покупателей там приходился один карманник, и тем, что украденное у тебя можно было тут же выкупить назад по договорной цене, если знать нужного человека.
Хоршид вовсе снял галстук, закатал рукава и стал уплетать баранину. Он задорно рвал хлеб, засевая стол вокруг себя крошками, подмигивал Янике, и Яника поняла, что он старше нее всего лет на десять, как и Ярай. Вкус к ней вернулся. Баранина оказалась пряной и сытной.
Теперь каждый день соседка звала Янику к себе ужинать. Каждый день Яника находила, что в доме есть Хоршид, а соседка, напротив, совершенно отсутствует.
На фабрике Янику позвали в кабинет к Нишу и объявили, что переводят ее в линейные мастера.
В конце недели Яника легла с Хоршидом, но прежде чем позволила ему до себя дотронуться, она ускользнула в ванную и засунула себе между ног рыбий пузырь, наполненный смесью свекольного сока и уксуса.
Гасседак был очень доволен.
- Главное не торопиться, - сказал Гасседак. – К сезону малых холодов он пообвыкнется настолько, что поедет туда, куда ты его позовешь.