Вавочка стиснул зубы и качнулся в сторону проёма, но обрушилась и погребла окончательно другая мысль: Лёня! Он вспомнил: во дворе, на скамеечке сидит мрачный Лёня Антомин; сидит, нехорошо посматривая на Вавочкино окно, пошевеливая незажжённой сигаретой в углу рта; а коробком уже, наверное, не поигрывает; поглядывает на часы Лёня, решает: "Ещё пять минут не появится - пойду посмотрю, что там". И ведь пойдёт, обязательно пойдёт! Такой уж он, Лёня, человек: если даже из петли выскользнет - опять туда голову сунет, а то подумают ещё, что боится.
И ещё вспомнил Вавочка: сидя однажды в своём чуланчике, рассказывал он Лёне, что вот, мол, припаяли одному общему знакомому с "новостройки" срок за попытку изнасилования. И словно судорогой свело лицо Лёни. Не глядя на Вавочку, по-страшному жёстко и брезгливо сложив рот, скрипучим жутким голосом сообщил тогда Лёня, что, дай ты ему волю, он бы таких людей не сажал и даже не расстреливал - головы бы таким людям отрывал собственноручно.
Вавочка с ужасающей отчётливостью представил, как Лёня тяжёлыми своими ручищами откручивает ему голову, и содрогнулся.
- Уходи, - сказал он срывающимся голосом. - Уходи отсюда.
От усилившегося тиканья настенных часов хотелось закричать, и Вавочка, решившись, повторил:
- Уходи.
И, взвинтив себя окончательно, он даже нашёл повод, он крикнул:
- Иди к своему Лёне! Он тебя внизу ждёт!
А подняв глаза, понял, что Лека опять смотрит на него с сочувствием, схватил стул и взвизгнул:
- Уйди, овца!
Тогда она заговорила, делая громадные передышки между словами:
- Только не подумай. Что я тебя испугалась. Или что мне на тебя наплевать. Просто ты сейчас ничего не услышишь. Ты агрессивен… Это витал. Это просто витал… Давай увидимся завтра, в обед. Только без глупостей, пожалуйста. Ладно?.. Счастливо тебе!
Она подхватила рюкзачок и вышла, оставив его тяжело дышать и смотреть неотрывно в проём. Быстро справилась с замком и, крикнув ещё раз: "Счастливо тебе!" - захлопнула за собой дверь. Вавочка поставил стул на пол.
А секундой позже тяжёлый удар сотряс воздух в помещении. Стул отлетел в сторону, а Вавочка почему-то метнулся к окну.
- Открой, козёл! - орал двойник. - Морду набью! Дверь сломаю!
И сломает ведь. Вавочка выскочил в коридор, где всё же взял себя в руки и остановился перед сотрясаемой пинками дверью туалета.
"Дырочка… - вспомнил он. - Гадёныш внутри сидит…"
Гадёныш сидел внутри. Вавочка сорвал задвижку и, рванув дверь, ринулся вовнутрь.
О, это был бросок! Хищный. Обоюдный. Так, видимо, сшибаются в воздухе леопарды, чтобы упасть на землю пушистым, бурлящим, свирепо мяукающим клубком. Жаль, конечно, что не развить, не развернуть богатого этого сравнения… Ну да Бог с ним. Вернёмся в наше серенькое русло.
Вавочки не сшиблись в воздухе, и свирепо мяукающего клубка из них тоже не получилось. Какое-то мгновение всего миллиметр разделял их свирепые востренькие носы, но в следующую долю секунды зрачки у Вавочек расширились, оба отпрянули, и тот, что бросился из коридора, крикнул с пугающей дрожью в голосе:
- Ты пойди посмотри, что во дворе делается!
Не дожидаясь ответа, вылетел в кухню, и что-то внутри радостно трепыхнулось: выкрутился! Ах, как удачно выкрутился! Как сбил с толку, а?
Двойник растерялся. Что во дворе? Что ещё случилось? Как прикажете реагировать на наглый приглашающий жест? Последовать на кухню - значит подчиниться. Не последовать - а вдруг там в самом деле что-нибудь!
И он последовал, но с достоинством. С достоинством, говорю, которое в момент улетучилось, стоило Вавочке выглянуть во двор.
Лека что-то доказывала Антомину, а тот мотал головой и с сомнением поглядывал в сторону окна. Вавочки всмотрелись и поняли, что головой Лёня мотает не отрицательно - скорее от наплыва чувств Лёня головой мотает.
- Да нет у него никакого близнеца… - донеслось через открытую форточку.
Лёня в задумчивости оторвал зубами изжёванный фильтр. Прикуривая, бросил исподлобья ещё один взгляд. В следующий миг тремя судорожными взмахами погасил спичку и схватил Леку за руку.
Изумлённое лицо Леки было теперь тоже обращено к Вавочкам.
Отшатнулись от окна в стороны и обменялись многообещающими взглядами. Выждали. Осторожно вдвинули головы в зону обзора.
Лека смотрела на часы. Лёня никуда не смотрел - снова прикуривал.
Потом она ему что-то сказала, и оба двинулись к невидимому из окна туннельчику, соединяющему двор с улицей Александровской (бывшая - Желябова). Почти уже выйдя из поля зрения, Лёня обернулся и ещё раз посмотрел. Всё. Ушли уже.
И Вавочка в тенниске, отчётливо сознавая свою неправоту, развернулся к противнику и, не дав ему рта раскрыть, нанёс упреждающий удар:
- Добился, да? Вода в заднице не держится, да? Соображать надо, что говоришь!
И, круто повернувшись, ушёл в комнату, где остановился и прислушался к радостному трепыханию там, внутри. Вот он его лепит! Как пластилин! Подряд два раза! Ну, молодец…
На кухне двойник моргал и силился хоть что-нибудь понять. А что он такого сказал? Кому? Леке, что ли? А что он Леке сказал?.. Да что ж это делается! Мало того что в туалет запирают - ещё и обвиняют в чём-то! Обзывают по-всякому!..
- Ты! - выпалил он, ворвавшись в комнату. Именно выпалил. Так дети, играя в войну, имитируют звук выстрела. - Ты знаешь, кто ты вообще?!
…И возвратилось всё на круги своя.
Когда опомнились и взглянули на часы, выяснилось, что нащёлкало уже десять минут шестого. Как это? Оба опешили. Куда день девался? Стали припоминать - всё сошлось: вскочили часов в одиннадцать (с ума сойти!), часов до двух разбирались, что к чему, потом Лёня пришёл, да потом ещё грызлись сколько… потом Лека… Это всё было сегодня? Интересно получается! Значит, только сегодня появился этот… (Покосились друг на друга.) Завтракали с ним… И посуду, наглец, не вымыл… Вспомнив про посуду, Вавочки воспламенились.
Мысли у них давно уже перестали совпадать по времени: в тенниске - тот ещё воспламенялся, свирепо оглядывая двор и барабаня пальцами обеих рук по подоконнику, а который в костюме уже летел к нему с агрессивными намерениями.
Стоящий у окна, заслышав смену в ритме шагов двойника, до этого хищным зверем кружившего от проёма к торшеру и обратно, обернулся. Оказались лицом к лицу.
- А посуду кто мыть будет?! - заорал тот, что в костюме.
- Ты будешь!
- Я буду?
- Ты будешь!
- Ах ты!..
Но сил на ссору не оказалось. Голоса сели. Минут через пять оба стояли, повернув лица в сторону двора, и безо всякого интереса препирались.
- Иди посуду вымой, - сипло и невыразительно требовал один.
- Облезешь, - следовал апатичный ответ.
Двор вечерел. Сквозь стёкла, как сквозь бумагу, проникал пронзительный голос тёть-Таи из соседней квартиры, владелицы розового пододеяльника, осквернённого малолетними футболистами.
- Иди посуду вымой.
- Сам иди умойся.
Наконец владелец костюма не выдержал: да чёрт с ним, пойду поем хотя бы, всё равно этому наглецу ничего не докажешь. Почти уже дошёл до двери, когда в спину последовало:
- Вымоешь - доложишь.
Пришлось вернуться.
- Тебе чего надо?
- Иди-иди мой.
- Я тебя сейчас вымою!
- Мой иди.
Попрепирались ещё минут десять. Потом владелец тенниски потянулся и, вроде бы ни к кому не обращаясь, мудро дал знать, зачем именно он идёт на кухню:
- Пожрать пойти, что ли?..
В дверях обернулся.
- А ты куда лезешь?
- Ушибу! - с пеной у рта пообещал тот, что в костюме, и Вавочка дорогу ему не заступил - не решился.
Безобразные эти диалоги длились, почитай, весь ужин вплоть до того момента, когда последний из них, доев и поставив из принципа в стопку четвёртую грязную тарелку, вынул из банки забычкованную сигарету, закурил и направился в комнату, окончательно плюнув на то, что в точности повторяет действия ненавистного противника. Вот что может сделать с человеком усталость.
Двойника он застал на полпути от окна к кровати и уже без сигареты. Форточка была открыта. Вот свинья!
Вавочка лишь брезгливо покосился, когда тот шумно грохнулся на постель, соизволив снять только обувь. И на том спасибо.
Вавочка затянулся ещё пару раз и в свою очередь направился к форточке. Прицелился и выщелкнул окурок на улицу. Мгновенная розовая царапина легла на прозрачно-фиолетовый сумрак, заливший двор доверху, до самых чердаков.
- Олеж-ка, - взывал откуда-то сверху скрипучий старушечий голос. - Олеж-ка! Вот родители приедут - всё расскажу, как ты над бабушкой издевался!..
Внезапно Вавочка сделал ещё один шаг и гулко ткнулся лбом в оконное стекло. Справа, со стороны туннельчика, к подъезду приближалась прохожая. И была это Люська.
- Олеж-ка…
Вавочка присел, припал к подоконнику, и грудь его вытолкнула полухрип-полурыдание.
Нет, это уже было слишком!
Лежащий на кровати поднял голову, посмотрел на сгорбленные сотрясающиеся плечи двойника, сообразил: неспроста это - и, как был в носках, очутился у окна.
Не сговариваясь, кинулись в кухню, чтобы рассмотреть лицо (она или не она?), когда подойдёт поближе к жёлтенькой лампочке над подъездом. Люська приближалась. Сейчас она свернёт. Сейчас она откроет дверь парадного. Сейчас она поднимется на второй этаж. Сейчас (блюм-блям!) сыграет звонок - и что делать?..
Не свернула. Миновала подъезд. Алые туфли на мощных угольно-чёрных каблуках. Не было у Люськи таких каблуков. Иначе об этом уже бы все знали. Уронила монету, кажется. Присела, поднимая. Всмотрелись до рези в глазах. Сумерки обманули. Не Люська.
И тут словно что-то хрустнуло в Вавочках. Тот, что в костюме, бросился в комнату, где упал ничком на кровать и заплакал, захлёбываясь, ударяя кулаком в подушку и слыша из кухни рыдания двойника.
В сумеречную колодезно-зябкую комнату забредали через форточку перекликающиеся голоса. Родители выуживали со двора зарвавшихся отпрысков. Было слышно, как в проволочной клетке для волейболистов всё мечется, оглашая двор дребезжаще-тяжёлыми ударами, растворённый сумерками футбольный мяч. Видимо, играли уже вслепую.
Вместе со слезами вышли последние силы. Из кухни, хлюпая носом, пришёл двойник и слабо попытался спихнуть Вавочку на пол. Это ему не удалось, но на диван он всё же не пошёл и, потеснив-таки Вавочку, пристроился вторым на кровати. Бог знает, кто из них догадался встать и закрыть форточку, но в комнате стало теплее - и сон пришёл.
ДВА. ДЕНЬ ВТОРОЙ
- А я люблю военных, красивых, здоровенных!.. - грянул во все динамики маленький, не больше спичечного коробка, киоск звукозаписи.
Отсюда, с карниза, несанкционированный базарчик у киоска ("Куплю ваучер, часы в жёлтом корпусе") выглядел цветной шевелящейся кляксой. Наяву там такой толпы никогда не бывало, да и быть не могло. Клякса расплывалась, меняла очертания, выпускала короткие отростки, распадалась внезапно на несколько самостоятельных клякс, и они лениво шевелились, словно неуклюже пританцовывая под отчаянную однодневку.
Так толпа торгующих выглядела сверху.
Карниз тем временем незаметно снизился, и показалось вдруг, что спрыгнуть туда, в толпу - пара пустяков!.. Вавочка язвительно усмехнулся. Делов-то! Оттолкнулся легонько, пушинкой этакой слетел - и он уже там…
Но тут что-то изменилось, и Вавочка вскоре понял: музыка останавливалась. Лихой голосок певицы сменился басовитой позевотой; мелодичный грохот замедлялся рывками, распадался на звуки; распадались уже и сами звуки. Вавочку словно окунули в гулкие океанские глубины. Из неимоверной бездны звучно всплывали неспешные огромные пузыри. Потрескивало, поскрипывало…
Толпа внизу тоже остановилась, недоумевая. А потом торгующие, как по команде, раздражённо запрокинули головы. Вавочка обмер. Все обращённые к нему лица были его многократно повторенным лицом.
Он поспешно отступил от края карниза и почувствовал, что отступает по вертикали. Вскоре лопатки его упёрлись в потолок (Откуда потолок? Это ведь улица!), а снизу на него смотрели глаза, крошечные и многочисленные, как лягушачья икра.
Он окаменел. Он просматривался насквозь. Единственная надежда, что на таком расстоянии его не очень-то и разглядишь. Но глаз было слишком много, и они любопытствовали. Им очень хотелось понять, что это за существо такое неправдоподобное вцепилось там раскинутыми лапками в потолок.
- Ох, ну ни фига себе! - произнёс кто-то гулко.
Потолок слегка надавил на спину и начал снижаться, безжалостно выдавая его на потеху толпе. Вблизи не укроешься. Они всё поймут! Всё разглядят! Вавочка корчился, старался освободиться - бесполезно.
- А сами-то! - отчаянно закричал он тогда. - Сами-то кто? Не такие, что ли?
Он рванулся и сел раньше, чем успел открыть глаза. Полыхнул торшер. Комната. И совсем рядом - оскаленное с вытаращенными глазами его собственное лицо. Некоторое время оба сидели неподвижно, вздрагивая от уколов испарины.
- Надо что-то делать, - обессиленно проговорил один.
Второй промолчал.
И возникла некая определённость. Надо что-то делать. Надо, во-первых, выспаться, а завтра… Завтра надо что-то делать. Так дальше нельзя.
Оба почему-то уже знали, что кошмаров сегодня больше не будет.
И кошмаров, действительно, не было. Не было вообще ничего зрительного. Сон состоял из звуков. Нечленораздельные и гулкие, они чуть тревожили, но не более того. Намекали малость, подражая то хмыканью Лёни Антомина, то мелодичному бульканью дверного звонка. Сон мелькнул.
Поворочались, потолкались, приоткрыли глаза и увидели, что это утро. Хорошее осеннее утро, и воздух за окном, видимо, сух, прохладен и пахнет, наверное, листвой.
Сели на кровати, пожевали смякшими за ночь губами.
- Ты знаешь что, - сипло начал Вавочка в мятом костюме. - Ты давай уедь куда-нибудь. Я тебе денег дам.
- Каких денег? - нехорошим голосом осведомился Вавочка в мятой тенниске.
- Деревянных, - снагличал Вавочка.
- Деревя-анных!.. - хрипловато передразнил Вавочка. - Я тебя сейчас, деревянного, ушибу. Они твои?
- А чьи? Твои, что ли?
- Мои!
Они сидели спинами друг к другу, опустив ноги каждый по свою сторону кровати.
- Придумал! - презрительно хмыкнул тот, что в тенниске. - Со своими же деньгами и без паспорта!
- Паспорт я тебе отдам, - хмуро сказал второй.
Вавочка развернулся, упёрся ладонями в скомканную постель, уставился в затылок двойника.
- А ты сам что же? - сказал он. - С проездным жить будешь?
- Скажу, потерял. Новый выдадут.
Тот, что в тенниске, задумался. Один лишался крыши, другой - документов. Это уже отдалённо походило на справедливость. С одной только поправкой.
- Хорошо, - решил владелец тенниски. - Только, слышь, паспорт потеряю я, а ты уедешь.
Услышанное им сопение было явно отрицательным.
- Деловой, блин, - скривив рот, проговорил он тогда. - Значит, я уеду, а редакции шелушить ты будешь?..
- Да поделюсь я с тобой… - буркнул двойник.
- Ты - со мной? А может, это я с тобой поделюсь?
- Ну, поделись!
- Хм… - сказал Вавочка и снова задумался. Может, вправду поделиться? Жалко, ох жалко… Комиссионные, можно сказать, с неба свалились…
- "Аргументы и факты", - выговорил он наконец. - Хватит?
- "Аргумен-ты?.." - не веря, переспросил двойник. - А телевидение, значит, себе?
Как ни странно, очередного взрыва страстей не последовало. Оба вдруг примолкли, затаились, что-то, видать, прикидывая и обмозговывая. Морды одинаковые, почерк - тоже… Какая разница, кто составит договор? Главное - кто потом деньги получит…
В задумчивом молчании проследовали на кухню, где, даже ни разу не поругавшись, поставили кастрюлю на огонь.
Хотелось курить, но сигареты кончились ещё вчера. Так и сидели, поглядывая друг на друга и строя, надо полагать, весьма похожие планы. Вдвоём по разным редакциям бегать не стоит - наверняка засекут, да тут ещё Лёня в курсе. Стало быть…
Солянку по тарелкам на этот раз разливал тот, что в костюме.
- Так кто пойдёт-то? - спросил его тот, что в тенниске.
- Я пойду. - Ответ был весел, нагл, категоричен и обмозгован заранее.
Но вот следующий ход, как хотите, был гениален.
- Ну иди, - хмыкнул владелец тенниски и принял двумя руками полную тарелку.
Владелец костюма застыл на пару секунд. Юноша с половником. Статуя. Он-то готовился к яростному спору до хрипоты - и вдруг такое дело…
- А ты что? Не пойдёшь? - переспросил он на всякий случай.
- Не-а, - сказал двойник и с удовольствием погрузил ложку в дымящуюся солянку.
Вавочка всполошился. Что у него на уме? Выставит из квартиры, а сам… Что сам? Что он вообще может тут натворить в Вавочкино отсутствие?.. Или ему просто неохота по редакциям бегать?.. Да блефует он нагло, вот что! Хотя…
- Ладно, - буркнул наконец Вавочка, вываливая в тарелку остаток солянки. - Пожрём - увидим.
Уже в раковине под щёлкающим каплями краном громоздились четыре грязные тарелки с кастрюлей в придачу, а сами Вавочки, не прерывая раздумий, встали из-за стола, когда владелец костюма нанёс наконец рассчитанный удар:
- Ну, раз ты не хочешь, я пойду.
- Чо?!
- Через плечо! - гордо ответил тот и прошествовал в комнату, так что второму пришлось унизительно бежать за ним, выкрикивая:
- Это я сказал: не пойду? Это ты сказал: не пойдёшь!
"Раз, и…"
- Ты-то? - интриган обернулся и окинул его презрительным взглядом. - Да ты там такого налепишь - не расхлебаешь потом. Что я тебя, не знаю?
Вавочка задохнулся.
А тот нагло сказал: "Ну я пошёл", - и в самом деле направился к двери.
Вавочка догнал его, преградил дорогу и сунул руку в карман с таким отрешённым видом, что противник, хотя и знал отлично содержимое правого кармана, испуганно моргнул.
Из кармана была извлечена новенькая монета пятирублёвого достоинства и установлена на сгибе готового к щелчку большого пальца.
- Решка! - выпалили они одновременно.
Фальстарт. Взвившийся в воздух пятак был пойман на лету и водворён в исходную позицию.
- Решка! - упрямо повторили оба.
- Да пошёл ты к чёрту!
- Решка! - Снова хором.
- Задолбал, блин! Орёл!
- С тобой говно хорошо делить! Всё тебе достанется!.. На, бери свою решку!
Через некоторое время договорились, и кувыркающийся пятак упал на Вавочкину ладонь. Решка, блин! И Вавочка с силой шлёпнул монету на обнажённый (рукава он по-шулерски вздёрнул) сгиб левой руки - аж оборотная пятёрка отпечаталась.
- Это ты как бросаешь? Это кто так бросает? - завопил двойник. - А ну перебрось!
И тут Вавочка вспомнил, что решку-то он загадывал! Решку - понимаете? - а никак не орла.
- Ладно, - сказал он. - Не разоряйся.
И вновь метнул монету. Тот было дёрнулся - тоже, видать, сообразил, что к чему, да поздно.
Орёл! И Вавочка спешно обронил пятак на пол.
- Да ты что? - окончательно озверел двойник. - Снова давай!
И осёкся. Монета легла на пол орлом вверх, но Вавочка её уже подобрал.
- Дай сюда! - потребовал двойник. - Я брошу.
Пятак моментально исчез в кармане. Помолчали, успокаиваясь.