- Ну, не такая уж это и большая работа. К тому же, не похоже было, что ты пытался ее остановить.
Кармел смотрит на меня. Ее взгляд точно пощечина. Ни хрена себе - я краснею.
- Это глупо, - выпаливаю я. - Она непобедима, ладно? Но у меня есть план.
- Да, - говорит Томас, защищая меня. - Он работает над этим. У меня уже есть булыжники из озера. Они лежат под луной и впитывают энергию. А куриные ножки - невыполнимый заказ.
Мне не легко сейчас по некоторым причинам говорить о заклинании, есть что-то, что я не могу сложить воедино. То, что я прозевал. Кто-то проходит через дверь без стука. Я едва это замечаю, продолжая в себе копаться и думать, будто я что-то упустил из виду. Через несколько секунд упорной умственной борьбы я поднимаю глаза вверх и вижу Уилла Розенберга.
Он выглядит так, будто бы не спал несколько дней. Он тяжело дышит, а подбородок опущен к груди. У меня возникает мысль, что он пьян. На джинсах видны засохшие масляные капли. Бедный ребенок выглядит ужасно. Он смотрит на мой лежащий нож на столе, поэтому я быстро хватаю его и убираю в задний карман брюк.
- Я знал, что с тобой что-то не так, - говорит он. От него несет шестидесятипроцентным пивом. - Так или иначе, это все случилось из-за тебя, да? С тех пор, как ты сюда переехал, все пошло под откос. И Майк чувствовал это. Вот почему он не хотел, чтобы ты терся возле Кармел.
- Майк ничего не знал, - спокойно говорю я. - С ним произошел несчастный случай.
- Убийство не несчастный случай, - бормочет Уилл. - Перестань врать мне. Чтобы ты ни делал, я хочу быть в деле.
Я вздыхаю. Ничего не получается. Морфан возвращается на кухню и игнорирует нас, вместо этого он смотрит на кофе, будто бы оно суперинтересное.
- Круг расширяется, - это все, что он говорит, и проблема в том, что я не могу придти в себя.
- Дерьмо, - говорю я. Я откидываюсь головой назад и смотрю на потолок.
- Что? - спрашивает Томас. - Что не так?
- Заклятье, - отвечаю я. - Круг. Мы должны попасть в дом, чтобы осуществить задуманное.
- Да? И? - говорит Томас. Кармел догоняет сразу, она опускает голову.
- Итак, сегодня утром Кармел вошла в дом, и Анна чуть ее не съела. Я единственный, кто может находиться там в безопасности, но я не достаточно могуществен, чтобы создать круг.
- Не мог бы ты подольше удерживать ее от нас, пока мы будем воплощать желаемое? Уже такое случалось: нас защищали.
- Нет, - говорит Кармел. - Нет никакого способа. Если бы ты видел ее этим утром, она отмахнулась от него, как от мухи.
- Спасибо, - рявкаю я.
- Это правда. Томас не поступит также. И, кроме того, должен ли он концентрироваться или как?
Уилл подбегает к Кармел и хватает ее за руку.
- О чем ты говоришь? Ты ходила в тот дом? Ты с ума сошла? Майк бы убил меня, если бы с тобой что-нибудь произошло.
А затем он вспоминает, что Майк мертв.
- Мы должны выяснить, как образовать круг и как прочесть заклинание, - я думаю вслух. - Она никогда не расскажет мне, что же случилось с ней на самом деле.
В конце концов, Морфан говорит:
- Все происходит по причине, Тесей Кассио. У тебя меньше чем неделя, все выяснить.
* * *
Меньше чем неделя. Меньше чем неделя. Нет выхода, кроме как стать мощным чародеем меньше чем за неделю, и я, конечно, не собираюсь становиться сильнее, чтобы контролировать Анну. Мне нужен запасной вариант. Мне нужно позвонить Гидеону.
Мы все находимся у подъездной аллеи после того, как разошлись. Сегодня воскресенье, ленивое, тихое воскресенье, слишком рано даже для прихожан. Кармел с Уиллом прогуливаются к своим машинам. Она сказала, что последует за ним, чтобы пообщаться еще некоторое время. В конце концов, она была ближе всего к нему и не могла представить, что с Чейзом было бы комфортнее. Думаю, она права. Прежде чем уйти, она отвела Томаса в сторону и что-то шептала на ушко несколько секунд. Когда я заметил, как Кармел и Уилл скрылись из виду, я поинтересовался, о чем она говорила.
Он пожимает плечами.
- Она просто хотела сказать, что рада, что я рассказал ей все о нас. И она надеется, что ты не будешь сердиться за мой язык, потому что она будет хранить наш секрет. Она просто желает помочь.
А затем он уходит все дальше и дальше, пытаясь обратить мое внимание на то, как она касалась его руки. Лучше бы я не спрашивал, потому что теперь он вовсе не закроется.
- Слушай, - говорю я. - Я рад, что Кармел обращает на тебя внимание. Если ты правильно разложишь карты, тебе повезет. Просто не лезь очень часто ей в голову. Она была довольно подавлена этим фактом.
- Я и Кармел Джонс, - глумится он, даже когда с надеждой во взгляде окидывает ее машину. - Возможно, это произойдет через миллион лет. В конечном итоге, ее утешит Уилл. Он умен и из ее круга общения. Он неплохой парень.
Томас поправляет очки. Он тоже неплохой парень и однажды это поймет. Но сейчас я говорю ему не выпендриваться.
Когда он поворачивается и идет обратно к машине, я кое-что замечаю. Возле дома оказывается круговая траектория, которая соединяется с окончанием подъездной аллеи. На ее стыке растет небольшое белое деревце - береза. А с нижней ветки свисает тонкий черный крест.
- Эй, - кричу я Томасу и показываю на крест. - Что это?
Он не тот, кто знает ответы. Морфан расхаживает по крыльцу в домашних тапочках и в голубых пижамных штанах, клетчатый халат плотно прилегает к его большому брюху. Наряд выглядит смешно по сравнению с мшисто-плетёной рок-н-ролльной бородой, но я не думаю сейчас об этом.
- Крест Папы Римского, - просто отвечает он.
- Ты практикуешь Вуду. - говорю я. - И я тоже.
Он фыркает в свою чашку кофе.
- Нет, не думаю. Nы не должен этим заниматься.
Я блефовал. Я не практиковал. А изучал. Cейчас замечательная возможность узнать кое-что.
- Почему не должен? - спрашиваю я.
- Сынок, Вуду это власть. Речь идет не только о власти внутри тебя, а и об ее каналах связи. Сила, которую ты украл, и сила, которую вы черпаете с вашего проклятого обеденного цыпленка. Ваша связанная плоть может находиться под напором десяти тысяч вольт.
Я инстинктивно тянусь к атаме, находящемуся в заднем кармане.
- Если бы ты владел Вуду и направлял его в правильное русло, глядя на тебя, я бы сказал, что ты как мотылек, летящий прямо в электромухобойку. Ты бы светился фонариками 24/7. - он щурится на меня. - Может быть, однажды я научу тебя всему.
- Мне бы хотелось этого, - говорю я, когда Томас врывается на крыльцо в свежей, но до сих пор неподходящей одежде, затем стремглав сбегает с него.
- Куда мы собираемся? - спрашивает он.
- Назад к Анне, - говорю я. Он зеленеет. - Мне нужно разобраться в этом ритуале за неделю, начиная с сегодняшнего дня, чтобы не видеть твою отрубленную голову или внутренние органы Кармел.
Томас еще больше зеленеет, и я хлопаю его по спине.
Затем перевожу взгляд на Морфана. Он смотрит на нас из-под чашки кофе. Вудуистический мощный канал. Он интересный мужик. А позже я очень много думаю об этом, засыпая.
* * *
По мере приближения основные события прошлой ночи начинают потихоньку стираться. Мои глаза печёт, будто бы полны песчаного песка, а голова раскалывается, даже после того, как вылил чашку растворителя, которую Морфан называет кофе. Томас сидит тихо вплоть до дома Анны. Он, наверное, до сих пор вспоминает о том мимолетном ощущении, когда рука Кармел коснулась его. Если бы жизнь была справедливой, Кармел бы еще раз повернулась к нему тогда, посмотрела в его глаза и осознала бы, что он теперь ее преданный раб. Она бы вознесла его и признала равным, а после этого он стал бы просто Томас, парень, который сумел обрести свое счастье. Но жизнь несправедлива. Она, вероятно, замутит с Уиллом или с другим спортсменом, а Томас будет тихонько страдать.
- Я не хочу, чтобы ты околачивался возле дома, - говорю я, чтобы вывести его из задумчивости и убедиться, что он не пропустил поворот. - Можешь висеть в машине, либо же следуй за мной по дорожке. Но Анна, вероятнее всего, после того утра может вести себя чуточку неуравновешенно, так что тебе лучше держаться подальше от крыльца.
- Можешь не повторять мне дважды, - фыркает он.
Когда мы паркуемся, он решает оставаться в машине. Я продолжаю идти теперь один. Когда я открываю входную дверь, то сразу же смотрю вниз, нужно убедиться, что я вхожу в фойе, а не падаю лицом вниз в лодку мертвых трупов.
- Анна! - зову я. - Анна! С тобой все в порядке?
- Это глупый вопрос.
Она появляется на верхней ступеньке лестницы. Прижимается к железной перекладине не как богиня смерти, а просто как обычная девушка.
- Я мертва. Со мной не может не быть все в порядке.
Ее глаза опущены. Она одинока, повинна и в ловушке. Она себя жалеет, и я не могу сказать, виню ли ее за это.
- Я не имел ничего такого в виду, что могло бы с тобой случиться, - честно признаюсь я и делаю шаг в сторону лестницы. - Я не хотел впутывать тебя в ту ситуацию. Она следила за мной.
- С ней все в порядке? - спрашивает Анна в странно повышенном тоне.
- Она в порядке.
- Хорошо. Я думала, что навредила ей. Потому что у нее такое хорошенькое личико.
Анна не смотрит на меня. Она слишком усердно рассматривает деревянные перила. Она пытается подтолкнуть меня к какому-то объяснению, но я не знаю, к чему именно.
- Я хочу знать, что с тобой случилось и как ты умерла.
- Зачем ты заставляешь меня вспоминать? - мягко спрашивает она.
- Потому что мне нужно понять тебя. Понять, почему ты такая сильная, - я начинаю рассуждать вслух. - По тому, что я знаю, твое убийство не выглядело странным или чем-то ужасным. И оно не расценивалось даже как жестокое. Так что я не могу понять, почему ты такая. Должно же быть этому объяснение? - когда я останавливаюсь, Анна смотрит на меня расширенными, полными отвращения глазами. - Что?
- Я только сейчас начинаю жалеть, что не прикончила тебя, - говорит она.
На минуту рассуждения выносят мой лишенный сна мозг, а затем я начинаю ощущать себя в полной заднице. Меня окружало слишком много смертей. Я видел так много нездорового крученого дерьма, что мысли ложатся на мой язык, точно детские заученные стишки.
- Как много ты знаешь? - спрашивает она. - О том, что со мной случилось?
Ее голос звучит мягко, почти покорно. Говорить об убийстве и выдавать факты - это то, с чем я имел дело с рождения. Только сейчас, я не знаю, как сказать Анне, стоящей передо мной. Мне кажется, что это больше чем просто слова или рисунки в книге. Когда я, наконец, рассказываю ей, мои слова слетают с губ быстро и по существу, будто снимая лейкопластырь.
- Я знаю, что тебя убили в 1958 году в возрасте шестнадцати лет. Кто-то перерезал тебе горло. Это случилось, когда ты шла на школьные танцы.
Легкая улыбка играет на ее губах, но не задерживается надолго.
- Мне действительно нужно было пойти туда, - тихо продолжает она. - Танцы должны были быть моими последними. Первыми и последними.
Она осматривает себя и удерживает подол юбки.
- В этом платье я шла на танцы.
Для меня это ничего не значит, просто белый кусок ткани с полосками и кружевными ленточками, но что я упустил из виду? Я уже не птенец, но и о 1958 мало знаю. Тогда, возможно, моя бы мама назвала меня уникумом.
- Может быть, - говорит она, читая мои мысли. - Одна пансионерка, живущая со мной в комнате, была швеей. Мария. Родом из Испании. Я считала ее очень эксцентричной женщиной. Ей пришлось оставить дочь, чуть моложе меня возрастом, и когда она приехала сюда, то полюбила общаться со мной. Она взяла у меня мерки и предложила сшить платье. Я хотела что-нибудь элегантное, но никогда не могла предположить, что она так хорошо умеет шить. Неуклюжие пальцы, - говорит она и держит их так, будто я могу разглядеть, какие они неряшливые.
- Ты выглядишь красивой, - говорю я, потому что это первое, что всплывает в моей глупой пустой голове. Я тут же предпочитаю воспользоваться атаме, чтобы укоротить себе язык. Вероятно, она не ожидала этого услышать, и все вышло не так, как требовалось. Мой голос охрип. Мне повезло, что я не издавал звуки как Питер Брэди. - Почему те танцы должны были стать твоими последними? - быстро спрашиваю я.
- Я собиралась сбежать, - отвечает она.
Мне становится грустно, так как я вижу вызов, светящийся в ее глазах, и слышу, как воспламеняется пламя в голосе. Затем внезапно все проходит, и она выглядит немного озадаченной.
- Не знаю, убежала бы я. Но точно хотела этого.
- Почему?
- Я хотела начать жизнь с чистого листа, - объясняет она. - Я знала, что если останусь здесь, то у меня ничего не получится. Мне бы пришлось бежать из пансионата. А я так устала бороться.
- Бороться? - я делаю вперед еще один шаг и оказываюсь ближе к ней. В темноте ее волосы спадают на плечи и колышутся, стоит ей только обнять себя. Она такая бледная и маленькая, что я с трудом могу представить, как она с кем-то сражается. Не кулаками уж точно.
- Это не было борьбой, - говорит она. - Или было. С ней. И с ним. Я пряталась и выдавала себя за слабую, потому что так они хотели. Так хотел мой отец - вот что сказала она тогда мне. Быть тихой, послушной девочкой. Не дешевой проституткой. И не шлюхой.
Я глубоко вдыхаю b спрашиваю, кто ее так называл, кто такое говорил, но она больше не слушает меня.
- Он был лжецом. Тунеядцем. Он играл в любовь с моей матерью. Сказал, что женится на ней и тогда получит все остальное.
Я не знаю, о чем она говорит, но могу предположить, что она подразумевает под словом "все".
- Это была ты, - догадываюсь я. - Которую он хотел после свадьбы.
- Он загонял меня в угол на кухне или где-нибудь снаружи. Он вызывал во мне паралич. За это я ненавидела его.
- Почему ты не рассказала об этом своей матери?
- Не могла, - она останавливается и смотрит на меня опять. - Я не могла ему позволять делать это. Поэтому я собиралась убежать. Должна была.
На лице блуждает бессмысленный взгляд. Даже глаза кажутся теперь не живыми. Она просто движет губами, и голос звучит отстраненно. Все остальное она сдерживает в себе.
Я преодолеваю между нами барьер и дотрагиваюсь до ее щеки, холодной как лед.
- Это был он? Тот, кто убил тебя? Он последовал за тобой той ночью и…?
Анна качает головой очень быстро и отстраняется.
- Достаточно, - говорит она голосом, в который пытается вложить больше жестокости.
- Анна, мне нужно знать.
- Зачем? Какое тебе дело до этого? - она кладет свою руку на лоб. - Я с трудом сама могу еле вспомнить. Все кажется мне грязным и в крови. - она расстроено качает головой. - Это все, что я могу тебе сказать! Меня убили, было темно, а потом я оказалась здесь. Я стала вот этим монстром и убивала, убивала и не могла остановиться. - она рывками вдыхает воздух. - Они что-то сделали со мной, но я не знаю, что именно. И как.
- Они, - я говорю с интересом в голосе и не более. Я в буквальном смысле вижу, как она отключается, и через пару минут уже пытаюсь удержать девушку здесь с черными венами и капающим платьем.
- Это заклинание, - говорю я. - Оно поможет мне понять тебя.
Она немного успокаивается и смотрит на меня, как на психа.
- Магическое заклинание? - она недоверчиво улыбается. - У меня вырастут крылья феи и придется прыгнуть через огонь?
- О чем ты говоришь?
- Магии не существует. Это простое притворство и суеверие, старые проклятья, вылетающие из уст моих финских бабушек.
Не могу поверить, что она сомневается в существовании магии, когда сама является мертвой и притом еще разговаривает, как ни в чем не бывало. Но у меня не получается убедить ее в противоположном, так как что-то въедается в ее мозг, и она бьется в конвульсиях. Когда она мигает, ее взгляд становится стеклянным.
- Анна?
Ее рука резко протягивается, чтобы удержать меня.
- Ничего.
Я вглядываюсь.
- Нет никакого ничего. Ты что-то вспомнила, так? Что это? Скажи мне!
- Нет, не было ничего. Я не знаю.
Она прикасается рукой к виску.
- Не знаю, что это было.
Никто не говорил, что это будет легко. Черт, это станет практически невозможным, если она не одобрит наше сотрудничество. Тяжелое безнадежное чувство обволакивает мои истощенные конечности. Возникает такое чувство, будто у меня атрофируются мышцы, которых у меня и так с самого начала не так уж и много.