- Не знаю. Может это прозвучит странно, но уже две ночи я сплю спокойно. Шум в ушах все еще есть, но стало как-то проще. А когда сплю, то совсем хорошо - ни снов, ни шума в ушах.
- Таблетки принимаете?
- Да.
- Курс массажа прошли?
- Да, конечно.
Голос у Динары спокойный, но неуверенный. Она словно ждет, что те изменения в её жизни, которые произошли так внезапно, снова вернутся. Приходя домой, она подсознательно ждет, что там окажется отец, и все начнется сначала. Когда она видит мать, играющую роль безутешной вдовы, Динара ощущает странное чувство облегчения - не она одна воспринимает смерть близкого человека с удовлетворением. Она ждет, что они с мамой снова будут жить так, как когда-то до выхода отца на пенсию.
- Хорошо. Обмороки были?
- Нет. Ни разу.
- Я вижу, что вы похудели. Вставайте на весы, посмотрим на результат.
Динара Ганиева действительно потеряла восемь килограмм за месяц. Замечательный результат.
- Вот видите, а вы говорили, что ничего не получится, - говорю я, улыбнувшись девушке.
- Да, - кивает она, - я попробовала и у меня получилось.
- Отлично. Повернитесь ко мне спиной.
На девушке майка, полностью открывающая плечи и шею. То, что мне и надо. Приложив большие пальцы к шейным позвонкам, и обхватив другими пальцами шею, я пытаюсь найти то место, где происходит нарушение кровообращения в позвоночных артериях. Причина проста - смещение шейных позвонков из-за сколиоза и вынужденной позы. Длительное сидение в школе и у компьютера, малоподвижный образ жизни, слабые мышцы спины.
Смещение совсем небольшое. Курс массажа воротниковой зоны создал условия для того, чтобы я мог полностью убрать эту причину. Я создаю в сознании образ - позвоночный столб, состоящий из множества позвонков, мышцы спины и шеи, сосуды и нервные сплетения. Надо совсем небольшое усилие, чтобы два шейных позвонка встали на то место, которое им уготовано природой.
И уже когда всё получилось, и я хотел убрать руки с шеи девушки, анатомический образ в сознании изменяется на рваные кадры. Это со мной впервые - я вдруг понимаю, что эти визуальные картины в моем сознании показывают будущее девушки. Так далеко во времени я еще не заглядывал.
Я вижу, что будет.
И эти картины заставляют меня вздрогнуть.
- Михаил Борисович, что с вами?
Я слышу голос Марины. И убираю руки с шеи Динары.
- Вам плохо?
Я смотрю перед собой. И говорю:
- Нет, всё нормально. Просто немного голова закружилась. Душно, наверное, у нас в кабинете.
Марина кивает. И снова поворачивает лицо к монитору, словно ничего не случилось.
Динара пересаживается лицом ко мне и тихо говорит:
- Было немного больно, а потом шум стих. Совсем стих.
Она сидит и прислушивается к себе, словно ожидая, что сейчас снова все вернется.
Я смотрю на девушку и думаю, что интуиция меня не подвела. Я помогал и помогаю Динаре, подсознательно зная, что эта девушка должна жить достаточно долго. В её жизни будет еще так много всего, что я просто обязан помочь ей.
- Шум исчез, - говорит девушка и улыбается.
- Я рад за вас, - улыбаюсь я в ответ, - через неделю вы придете снова. Мы должны убедиться, что проблема не вернется. И, надеюсь, вы помните, что должны похудеть еще хотя бы на десять килограммов?
- Да. Я постараюсь. Спасибо.
Девушка прощается и уходит.
Я задумчиво смотрю в окно. Всё, как в песне - тополиный пух вяло летает в воздухе, жара уже третий день заставляет людей прятаться в тень, вторая половина июня принесла в город изнуряющий зной и духоту.
Только что я смог заглянуть так далеко в будущее, как еще никогда не заглядывал. Резкий переход от лечебного процесса к пророческим видениям заставил меня на пару секунд потерять связь с реальностью, словно я перешагнул через невидимую границу, разделяющую миры.
Далеко в небе самолет оставляет белый след. Несколько небольших облачков создают фигуру дракона, пожирающего солнце. В соседнем доме на балконе пятого этажа стоит мужик в трусах и курит. Простые события ежедневной жизни, когда за минутой следует следующая минута.
Время, это необъяснимое в своей неизменной последовательности движение, показало мне события будущей жизни отдельного человека. И я не уверен, что это знание мне в радость.
2
Мария Давидовна стояла перед палатой интенсивной терапии и не решалась войти. Точнее, она боялась войти. Пока Вилентьев после операции находился в реанимационном отделении, у неё была причина для того, чтобы не приходить. Но теперь уже не отвертишься, - в ПИТ можно прийти, соблюдая определенные правила. Собственно, она не совсем понимала причину своего страха - человек после ножевого ранения и большой кровопотери находится в коматозном состоянии на искусственной вентиляции легких, он ничего не видит и не слышит. Чего его бояться?
Может быть, она боится себя? Как она среагирует на то, что увидят её глаза?
Мария Давидовна вспомнила, как узнала о ранении Вилентьева. Позвонил сотрудник Следственного управления, который знал, что они работали вместе по делу Парашистая, и спросил, не встречалась ли они накануне. А потом он сказал, что рядом с бывшим домом доктора Ахтина на майора Вилентьева совершено нападение, он серьезно ранен и находится в больнице.
Да, она вспомнила, что сначала подумала, что это Вилентьев столкнулся с Парашистаем и тот ранил его ножом. Она испугалась за Ахтина, а не за майора. И именно эта первая реакция сознания заставляла её стоять перед дверью в палату интенсивной терапии в нерешительности. И еще чувство вины, - она была недостаточно откровенна с Иваном Викторовичем.
- Здравствуйте, Мария Давидовна. Пришли посетить больного?
Услышав знакомый голос, она повернулась. К палате подошел хирург, который оперировал Вилентьева, и с которым она общалась по телефону после операции. Кажется, его зовут Кирилл Сергеевич.
- Как он? - спросила она, показав глазами на дверь палаты.
- Как я вам и говорил, ранение в печень и большая кровопотеря. Мозг долго находился без кислорода. Сами знаете, чем это грозит.
- Да, - кивнула Мария Давидовна, - если кора головного мозга погибла, то для него всё закончилось.
Хирург открыл дверь палаты и вошел. Она шагнула за ним так, словно прыгнула в омут, решительно и бесповоротно.
В облицованной белой плиткой палате стояла функциональная кровать, на которой лежал Вилентьев. Тело прикрыто простыней до груди. Изо рта торчит интубационная трубка. Равномерно шумит аппарат искусственной вентиляции легких. На прикроватном мониторе отражается сердечный ритм.
Кирилл Сергеевич подошел к телу, задумчиво посмотрел на него и сказал:
- С моей стороны проблем нет. Послезавтра сниму швы и всё. Потом переведем его в неврологию. А там уж как Боженька его любит, хотя, даже если выкарабкается, то уже никогда не станет полноценным человеком.
- Не думаю, что его любит Бог, - тихо сказала Мария Давидовна.
- Что? - переспросил хирург.
- Я говорю, дай-то Бог.
- Да, конечно, может ему повезет. Ладно, я пойду.
Кирилл Сергеевич улыбнулся и ушел.
Мария Давидовна стояла у кровати, смотрела на лицо Вилентьева и пыталась понять себя. Испытывала ли она жалость по отношении к этому человеку? Хотел ли она, чтобы Вилентьев выкарабкался?
Должна бы, как обычный человек, сострадающий беде другого человека.
Или это облегчение от того, что этот человек больше не будет преследовать Ахтина? И это ставит её перед осознанием того, что она в своей жизни всё перевернула с ног на голову. Она, Мария Давидовна Гринберг, разумная женщина, врач, ставит свободу маньяка-убийцы выше, чем жизнь следователя, наделенного обществом правом ловить и наказывать преступников.
И еще вопрос, который не давал ей покоя. Кто нанес удар ножом Вилентьеву? Неужели Парашистай? Это самый логичный ответ. Ахтин пришел к своей бывшей квартире, Вилентьев увидел его и попытался арестовать. В схватке Парашистай оказался сильнее. Всё просто.
И всё так сложно.
Мария Давидовна вздохнула. И подумала о своем больном сознании, в котором поселился монстр.
3
Приняв очередного пациента, я смотрю на часы и спрашиваю:
- Марина, что там у нас по записи?
- Это был последний, - отвечает Марина.
- Отлично. Я сейчас пойду в женскую консультацию на консилиум. Как раз успеваю.
Дописав амбулаторную карту, я беру личную печать врача и ухожу. Женская консультация на первом этаже поликлиники. Здороваясь с сотрудниками, я спускаюсь по лестнице и иду к нужному кабинету. Ирина Ногина сидит на стуле у кабинета.
- Мне сказали, что меня позовут, - говорит она, увидев меня.
Всё уже в сборе - начмед Бусиков, заведующая женской консультации Эвелина Аркадьевна, и лечащий доктор Анастасия Александровна. Поздоровавшись, я сажусь за стол рядом с доктором.
- Давайте начнем консилиум, - говорит начмед, и, заметив, что лечащий доктор хочет встать, машет рукой, - сидите, сидите, Анастасия Александровна, мы тут все свои.
Я слушаю доктора, которая рассказывает анамнез и историю болезни Ирины Ногиной. Я вижу пальцы доктора, которые сжимают листы бумаги. Голос спокойный и даже равнодушный, но я чувствую нотки беспокойства. Она взволнована, но не из-за этого собрания. Что-то другое, и мне становится интересно.
- Ну, что скажете? - начмед смотрит на меня после того, как доктор заканчивает говорить. - Давайте начнем с вас, Михаил Борисович. Патология у женщины самая что ни на есть терапевтическая - врожденный порок сердца, вам и начинать.
Кивнув, я говорю:
- Да, у женщины корригированный врожденный порок сердца - дефект межпредсердной перегородки и стеноз легочной артерии. Сейчас она компенсирована, и я думаю, что она сможет выносить и родить ребенка. Конечно, если мы с вами будем следить за течением беременности, и своевременно помогать.
- Михаил Борисович, - возмущенно взмахивает руками Эвелина Аркадьевна, - что вы такое говорите! У неё сердце в тридцать недель не выдержит! Мне в отделении только материнской смертности не хватало!
- Сердце у неё выдержит до тридцати шести недель, - спокойно говорю я, - а потом ей сделают плановое кесарево сечение в перинатальном центре и всё закончится благополучно.
- Да откуда вы такое взяли?! С чего это вдруг! - говорит Эвелина Аркадьевна громко.
- Повторяю, она сейчас хорошо компенсирована. Если внимательно за ней смотреть и проводить профилактическое лечение в условиях стационара, то Ирина Ногина выносит и родит.
Мой голос уверен и невозмутим.
Бусиков кивает и смотрит на лечащего доктора.
- А вы что думаете, Анастасия Александровна?
Доктор молчит, словно сомневается в том, что хочет сказать. И потом говорит:
- Мне кажется, надо дать ей шанс. Михаил Борисович прав, сейчас её организм справляется с нагрузкой. После операции прошло пятнадцать лет, организм приспособился и я думаю, у неё должно получиться.
- Анастасия Александровна, - голос заведующей угрожающе звенит, - не далее как неделю назад вы пели совсем другую песню. С чего вдруг такой резкий поворот?
Доктор, пожав плечами, ничего не отвечает. Я чувствую локтем её локоть.
И знаю, почему она так ведет себя.
- Итак, - подводит итог Бусиков, - судя по всему, два - один в пользу пациентки. Учитывая, что нет абсолютных противопоказаний для вынашивания беременности, и специалист говорит, что нет ничего страшного, я, пожалуй, присоединюсь к большинству.
Эвелина Аркадьевна, откинувшись на спинку стула, категорично говорит:
- Даю сто процентов, что она умрет. Поэтому требую зафиксировать в протоколе консилиума, что лично я - против того, чтобы разрешить вынашивание беременности.
- А вы, Михаил Борисович, - заинтересованно спрашивает Бусиков, - сколько дадите процентов, что женщина выживет?
- Сто, - мой ответ лаконичен.
- А вы, Анастасия Александровна?
После минутного молчания доктор тихо отвечает:
- Пятьдесят процентов.
- Однако и так получается, сто пятьдесят против ста, - резюмирует Бусиков. Похоже, это складывание цифр доставляет удовольствие начмеду. И ему совершенно не интересно, что будет с пациенткой.
- Протокол принесете мне на подпись, - распоряжается он и уходит.
Я договариваюсь с доктором о том, что буду постоянно консультировать пациентку, и ухожу. Поднимаясь по лестнице, я думаю, что люди так часто обманывают себя, полагая, что этот мир создан для них. Тени наивно полагают, что их решения могут что-то изменить.
4
Молодая женщина зажмурилась, напряглась всем телом и замерла на вдохе. Пальцы рук, которыми она вцепилась в кресло, побелели. Губы сжались, как тонкая струна.
- Я еще ничего не делаю, расслабься, девочка, и не мешай мне, - сказала Анастасия Александровна равнодушно и продолжила своё дело. Подтянув матку, ввела маточный зонд. Семь сантиметров. Освободив внутриматочную спираль от упаковки, подготовила её к введению в полость матки.
- Сейчас будет немного неприятно. Вот, так. И всё.
Стянув перчатки с рук, она пошла к раковине и помыла руки. Затем вернулась за стол и продолжила писать в амбулаторной карте.
Марина Веткина. Еще нет шестнадцати лет. Месяц назад сделала прерывание беременности в позднем сроке по социальным показаниям. Девочка, которая, несмотря на свой возраст, уже научилась раздвигать ноги, совершенно не задумываясь о последствиях, и которую, благодаря возрасту, без проблем избавили от ненужного ребенка. И куда смотрит мать, тот единственный человек, который всегда должен быть рядом со своим ребенком?
- Сядь, - сказала Анастасия Александровна, кивнув головой на стул, и продолжила, - попробуй хотя бы эту неделю половой жизнью не жить. И начнешь прямо сегодня пить вот эти таблетки.
Придвинув по поверхности стола упаковку метронидазола, она посмотрела в глаза девушки и вздохнула. Полное отсутствие интеллекта в глубине детских глаз. Тупое равнодушие и уверенность в том, что все взрослые вокруг хотят ей зла.
- Иди, придешь через неделю на осмотр.
Люди так часто обманывают себя, глядя с надеждой в глаза людей и думая, что они слышат нас. Говорим правильные слова, объясняем необходимость тех или иных действий, даем нужные советы. Анастасия была уверена, что девочка уже сегодня нарушит все рекомендации.
И - ей было всё равно.
С такими пациентками главное всё правильно и красиво оформить: подробно и обстоятельно написать в амбулаторной карте, взять информированное согласие на введение внутриматочной спирали, дать бесплатные препараты, и - забыть. Сразу и бесповоротно. А иначе твоё сознание сожрет тебя.
Потому что она не её мать и ничего не может изменить.
- Можно войти?
Анастасия подняла голову от амбулаторной карты и посмотрела на женщину, заглядывающую в кабинет.
- Отчего же нет, попробуйте, - сказала она меланхолично. Близился конец рабочего дня. Она устала от бесконечной вереницы лиц, от разговоров и от необходимости решать чужие проблемы. Кто бы ей помог, кто бы подсказал, как сделать правильно. Хотя, что есть "правильно"? Наверное, правильно - это в соответствии с христианскими заповедями, которые уже давно и прочно занимают свои места в хромосомах человека.
Но - не убий, одна из самых нарушаемых заповедей. И всегда можно найти оправдание убийству, словно, найдя объяснение самому себе и окружающим, можно спокойно забыть о том, кто не нужен в данный момент. Нерожденный ребенок жив, уже бьется сердце, но, - заочно предан и не допущен в эту жизнь.
Иногда кажется, что работа акушера-гинеколога сродни труду священнослужителя, раздающего индульгенции. Она должна выслушать, понять и помочь принять решение. Не судить, если оно неправильное и противоестественное, и порадоваться вместе с пациенткой, если женщина пришла с желанной беременностью.
Да, конечно, понимаю, что нет крыши над головой, и на работе денег мало платят. Вот и уволить с работы могут в любой момент, как тогда жить.
Еще только на третьем курсе, вся учеба впереди и сейчас бросить её ну никак нельзя. Да, согласна, что потерять пару лет сейчас невозможно. Если сейчас институт не закончить то, вряд ли, когда-нибудь это произойдет.
Муж категорически запретил - что же, это объективная причина. Время сейчас такое. Кризис, непогашенный кредит, сами недоедаем, и детей не сможем прокормить.
Люди так часто обманывают себя, рассказывая своему сознанию оправдательные сказки, заставляя его заснуть сладким сном. Поют песни, в которые постепенно сами начинают верить, и - прости, но не сейчас, еще не время, вот, может, через пару-тройку лет. И обманутое сознание принимает доводы разума, заставляя замолчать инстинкт.
- Что беспокоит? - спросила Анастасия, глядя на медицинский полис.
Анна Сергеевна Белявских, двадцать два года, полис выдан на неработающее население.
- Меня ничего не беспокоит. Вот только месячные вовремя не пришли и тест на беременность положительный.
Анастасия, глядя на неё, задала следующий вопрос:
- Вам беременность нужна?
- Да.
Она улыбается. Женщина спокойна. Движения замедленны. В глазах счастливый блеск будущего материнства.
- Судя по полису, вы, Анна Сергеевна, сейчас не работаете?
Она кивнула.
- Наверное, муж хорошо зарабатывает и прокормит вас с малышом? - спросила врач, пытаясь понять пациентку. У женщины довольное лицо, даже можно сказать - счастливо-непробиваемое лицо.
- Муж против этого ребенка, - ответила Анна, пожав плечами, - ну, да ничего, принесу девочку из роддома, он обрадуется, и мы будем жить счастливо.
Улыбка Анны Сергеевны становится еще шире, словно она не понимает идиотизма своих слов.
- У вас сейчас есть где жить? Может, своя квартира?