- Хреновый ты критик, коль на рынках таким барахлом с тобой рассчитываются. Работать над собой надо. Повышать квалификацию. Как говорил Великий Кузьмич: учиться, учиться и еще раз учиться…
Культя сжимал в руках свой таз и только поскрипывал зубами.
- У тебя теперь два пути, - посочувствовал критику Сява. - Первый: платить ей всю жизнь, второй: спасаться бегством.
- Нет, у тебя есть третий путь, - подсказала Вася. - Лиши её каким-нибудь образом Партбилета, и тогда у неё не будет ни малейшего права даже упоминать о своих потребностях.
- Не переживай, - бодрил Культю Кнут. - Я посоветую четвёртый путь. Смирись и отдайся ей. А еще лучше - залюби до смерти. И вообще, присмотрись к ней внимательней. Ну неужели тебе её не хочется?
Культя тихо свирепел, передёргивался и неистово сопел.
Проня слушала эти разговоры спокойно, не перебивая. Иногда она посылала воздушный поцелуй критику и снова начинала жевать. Вечером кандидат в любовники начал щипать подвявшую травку. Порой ему приходила в голову мысль: а не смириться ли и вправду с судьбой, однако он всерьёз опасался, что вовсе не он, а эта нимфоманка залюбит его до смерти.
С утра у критика прихватило живот. Он обделался прямо на рынке, не успев донести добро до горшка. Колхознику пришлось всё-таки поделиться продуктами, приняв к сведению нелицеприятную оценку качества своих тыквочек, а также убедительное наличие Кала в штанах, которое добросовестный критик тут же выскоблил в подставленный горшок. Воспользовавшись отсутствием замешкавшейся где-то Прони, Культя сразу на месте всё и пожрал, так что грозной девице, несмотря на её наскоки, не досталось в этот день ничего. Потом критик ещё долго ходил по рынку. Принюхивался, приглядывался. Попробовал выпрашивать - не получилось. Прикинул - не попытаться ли чего-нибудь спереть, но в памяти всплыл тот давний и жуткий случай, когда разъяренный колхозник саданул его по рукам острой железякой, отрубив два пальца. С тех пор Культя и получил свою кличку, а, кроме того, переквалифицировался в критика. Эта специальность требовала острого ума, пытливого глаза (за принижение достоинств добротных продуктов можно было оказаться в Парткоме), но считалась более безопасной, хотя и имела существенный недостаток - рассчитывались колхозники теми же недоброкачественными продуктами, которые обнаруживали критики. Однако, со временем, отточив мастерство до совершенства, некоторые из специалистов умудрялись раскритиковывать в пух и прах вполне приличные продукты, сумев отыскать в них малозаметные, но недопустимые потребительские дефекты. А именно: слабую звонкость при простукивании тыквочки, свидетельствующую о недостаточной зрелости; оттенки синеватости на её румяных боках, доказывающие гнилостную предрасположенность; плохо увядший хвостик, говоривший о поспешности в сборе урожая. Кроме того, всегда можно было придраться к размерам тыквочки, что уличало труженика полей в недобросовестном внесении собранного им Кала в почву. Обнаружить изъяны в картошках считалось делом хлопотным и трудоёмким, потому что их размер, форма и цвет никак не отражались на вкусовых достоинствах. Вот почему критики и пристрастились к тыквочкам, благословляя в молитвах Кузьмичу, сей прихотливый в культивировании сельскохозяйственный продукт.
Ни разу Культя не пожалел об обнаруженных им в себе критических способностях, реализовывая которые, он не только обеспечивал свои пищевые потребности, но также полагал, что вносит значительный вклад в процветание горячо любимой Родины.
Бывали дни, когда ему удавалось поесть аж два раза. Только богоподобные Секретари могли позволить себе такое излишество. Случалось попить и пивка, что удавалось далеко не каждому Коммунисту, по крайней мере с той высокой периодичностью, какая выпадала на долю везучему критику.
Так бы и жилось Культе припеваючи, если бы не влезла в его жизнь эта подлая тварь - Проня. Конечно, можно было попробовать уладить дело в Парткоме, но критик опасался, что Проня, соблазнив немалым количеством фантиков всегда готового к подкупу Сяву, сумеет с его помощью убедить Секретаря в жизненной важности своих бабских потребностей, и тот навсегда привяжет Культю к этой кошмарной женщине. Сегодня, когда Культя взбунтовался и сам съел заработанные продукты, возникла опасность, что в Партком рано или поздно обратится Проня. Но та предпочитала другие методы.
И в тот же вечер, откушав перекупленных у кого-то тыквочек, девица грузно поднялась и, бурча под нос ласковые угрозы, начала сужать круги вокруг отдыхающего от тяжких забот критика.
- Буду отбиваться тазом! - выкрикнул Культя решительно.
Проня затопталась на месте.
Критик с невероятной для него силой рассёк воздух своим оружием крест накрест.
- Убьёт! - предположил Сява уважительно.
Проня прекратила натиск на Культю и пошла на попрошайку.
- Ты уверял - всё получится! - грозно проговорила она.
Сява вскочил. Держа почтительную дистанцию, он принялся торопливо оправдываться:
- Мы же забыли про таз. Ты забыла и я забыл. Это же непредвиденные обстоятельства…
- Изловлю - раскурочу, - пригрозила Проня.
Она ещё немного потопталась, побушевала, потом начала успокаиваться и вскоре совсем затихла.
Все расслабились. Сява принялся сооружать пышный матрац, благо сухой травы вокруг было навалом. Культя не выпускал из рук свой ненаглядный таз, вертел его, окидывал взором и восхищённо цокал языком.
15
Ночь подкралась ненавязчиво и бесшумно. Тускло залоснилась потёртым боком Луна, небо обсыпалось звёздами, воздух затих.
Сява спал сладко и, как всегда, чутко. Потревоженный сном, он часто вскакивал, куда-то уносился, но тут же, слегка сконфуженный, возвращался. В сторонке, негромко шурша, возились Кнут с Васей. Проня, объевшаяся тыквочками, раскатисто храпела. Культя побросал в неё мелкими камешками, убедился, что не притворяется, прополоскал в луже свои штаны и повесил на куст сушиться. Затем разыскал увесистый камень, подложил под голову и, зарывшись в сено, мирно задремал.
Утром критику приснился сон, в котором юная обнажённая Вася кидалась в него тяжёлыми спелыми тыквочками.
Кнут ещё раз пнул Культю ногой.
- Вставай, засоня! Проня твои портки спёрла.
Культя замычал, громко всхрапнул и резко подпрыгнул, одновременно замахнувшись и камнем, и тазом.
- А-а-а, это ты, - сказал критик миролюбиво. Шагнул к кусту и замер…
Проня, не замечая никого вокруг, мыча и закатывая глаза, сладострастно внюхивалась в его штаны. Из её горла раздавался стон, тело дёргалось.
Сява подобрался поближе. Морщинки на его лице собрались в комок, в голове завозились мыслишки.
- Что это с ней? - спросил он. - Никак, помирает?
Девица грохнулась на спину. Окрестности огласились утробным нечеловеческим воем. Пот брызнул из чёрных от грязи пор, тело содрогнулось и обмякло.
- Отошла, - радостно выдохнул Сява. - Слава Кузьмичу!
Культя выдернул из неподвижной руки свои штаны.
- Сколько опарышей на такой туше можно вывести! - Попрошайка прыгал вокруг и, сияя лицом, потыкивал Проню пальцем. - А можно выкормить крыс…
- Кайф… - Проня распахнула глаза и распустила губы в мерзкой слюнявой улыбке.
С каждым днём становилось теплее. Оставались позади города, посёлки, деревни. Перед путниками раскинулась бескрайняя пустынная степь. Юг находился где-то там, за горизонтом, всего в нескольких днях ходьбы.
- Вперёд, товарищи! - победоносно кричал Сява. - Последний бросок - и мы у цели!
Прошло еще несколько дней, а степь не кончалась. Более того, впереди пролегала совершенно голая бесплодная равнина, доведенная до полного истощения в годы развитого социализма, благодаря применению методов интенсивного земледелия с научным подходом. Ни травинки, ни кустика, кругом одни трещины в пересохшей и выветрившейся земле.
- Надо возвращаться, - уговаривал друзей Культя.
- Я хочу есть, - стонала Вася. - И ещё хочу пить.
- Здесь даже Кал сдать некому, - негодовала Проня.
- Нам бы твои проблемы, - ворчал Кнут. - А вообще-то, давайте советоваться.
- Открываем Партсобрание! - тут же объявил Сява. - На повестке дня один вопрос с двумя подпунктами. Куда нам двигаться дальше: а - вперёд, или б - назад? Начинаем прения. Кто хочет выступить?.. Слово просит Коммунист Культя…
- Ещё два дня без пищи, и мы не сможем двигаться ни вперёд, ни назад, - сказал Культя.
- Конкретней, товарищ, - строго попросил Сява. - Почему два дня, а не три или даже четыре? Почему без пищи? Возможно, что впереди скоро опять пойдут травы… Конкретней попрошу.
Кнут молчал. Он не привык сдаваться ни при каких трудностях, хотя в словах критика имелся смысл. Вася разделяла мнение своего дружка и тоже помалкивала. Проня хотела что-то сказать, но пока она соображала и двигала глазами, наводя резкость на председательствующего, слово сам себе предоставил Сява.
- Товарищи! - попрошайка завопил на такой высокой ноте, что пустил петуха. - Товарищи! Высокое звание Коммуниста не даёт нам права при первых же неудачах отступать, капитулировать, сдаваться, идти на попятную!..
Далее Сява прокричал большое количество всевозможных партийных заклинаний, воздал хвалу Великому Кузьмичу и проклял капиталистов. Что-либо возражать на такие речи никто не осмелился, это считалось в высшей степени непатриотичным. Культя сидел пристыженный, но не покаявшийся.
- Переходим к голосованию! Кто за то, чтобы продолжить поступательное и целенаправленное продвижение вперед?
Кнут, Вася и Сява подняли руки. Проня задвигалась, открыла рот…
- Кто против? - Сява не стал ждать, пока Проня определится.
Культя нехотя, скорее из принципа, вскинул ладонь и тут же опустил.
- Кто воздержался?.. Итак, объявляю результаты голосования: трое - за, один - против, при одном воздержавшемся.
- Я не воздерживалась, - наконец-то вымолвила Проня. - Я…
- За?..
- Э…
- Против?
- Я тоже есть хочу.
- Вот и отлично. Значит, четверо - за, один - против, воздержавшиеся отсутствуют.
- Да-а-а. Вот в таких краях я никогда не бывал! - ликовал Сява, забравшись на кручу. - Хотя слыхивал, слыхивал. И не только слыхивал, а знал, то есть был уверен. Перед нами юг, товарищи! Самый настоящий юг! Глядите, какая растительность. Ой, зараза! - Попрошайка отдёрнул руку, уколовшись.
- Похоже, тут даже нет съедобной травки, - пробурчал Культя.
- Нет? Как же. Это же юг! Тут всего навалом. Тыквочки вот такие! И сладкие.
- Как это - сладкие? - не поняла Проня.
- Ну, вкуснее наших. Значит сладкие. Ешь и хочется.
- А мне и наших всегда хочется, - сказал Культя.
- Наши маленькие, - не сдавался Сява. - Два раза куснул и нету, а южную - ешь, ешь, уже не лезет, а она все не кончается.
- Говоришь, как будто сам ел.
- Хоть и не ел, а знаю, важные люди рассказывали, - Сява перепрыгивал от одного куста к другому, пробуя растительность на зуб. - Горькая, - констатировал он. - Солёная. Ой, я-я! Жжётся!
- Брось ты её жевать, - сказал Кнут. - Отравишься. Пойдём лучше город искать.
- Да, да. Надо город искать, - поддакнул Культя. - Мы сюда не траву есть пришли, а тыквочки и орехи.
- Вот вроде бы ничего. - Попрошайка замолотил челюстями. - Нет. Эту я уже пробовал. Солёная. К пиву бы пошла. А так - тьфу.
- Ладно, ты тут хавай траву, а мы пойдём искать город, - сказал Кнут. - Вперёд!
- Вперёд, товарищи, вперёд! - заторопился Сява, между словами оттирая язык рукавом. - Только вперёд!
С каждым шагом становилось всё жарче. Сказывалась усталость, да и солнце прочно зависло в зените. Редкие бабочки, всполошено трепыхая крыльями, носились от цветка к цветку. Сява поймал одну, попробовал на зуб, но только перемазался белой пылью.
- Нет в ней мяса, - сделал заключение попрошайка.
- Припёрлись на юг, вот и обжираемся, - язвил Культя.
- Ничего, найдём город, а там-то уж отъедимся, - бодро тараторил Сява. - Так поедим, что и думать о еде забудем. Я столько съем, столько! И ещё раз столько.
- Смотри не обделайся.
- А вот и хотя бы… Главное, успеть сдать Кал куда следует, то есть в горшок, а не сбросить в штаны, как некоторые.
Культя оскорбился и замолчал.
- Хоть бы встретился кто. Может, мы не туда идём, - жалобно проговорила Вася.
- Тропинок не видно, - вздохнул Кнут.
- Высохла земля, вот все и шляются как попало, - сказал Сява. - Не по стежкам-дорожкам, а как кому в голову взбредёт.
- Юг, - хмыкнул Культя. - Вот у нас по любой тропинке или в город придёшь, или на свалку, или в деревню.
- Ладно, переночуем, а завтра город найдём, - уверил всех попрошайка. - Точно найдём. На юге много городов. Больше, чем у нас. И как только мы город найдём, как объедимся вволю тыквочками, так вы сразу и заговорите, вот, мол, какие мы молодцы, что заявились сюда. А это я вас агитировал, я вас привёл. Мне каждый из вас в знак благодарности по тыквочке должен будет преподнести. В знак уважения. То есть, симпатии. Иначе говоря - расположения. Или почитания. А, может быть, даже благоговения. Выбирайте сами…
- Земля-то здесь какая горячая, - заметил Сява, укладываясь спать. - Вот вам и юг. Не надо норки искать или в мусор зарываться. Лёг на землю и спи. А хочешь, чтоб помягче было, можно её подрыхлить. Хорошо!
Никто не поддакивал, и попрошайка притих. Ночь наступила рано. Запахи чудных, но несъедобных трав щекотали ноздри. Назойливо стрекотала ещё никем не съеденная козявка. Или она была слишком ловкой, или ядовитой.
Культя лежал на спине и смотрел в небо. Проня вроде бы потеряла к нему жгучий интерес, а, может быть, как и все, думала о еде.
- Ты в меня не кончай, - послышался шёпот Васи.
- Так куда ж, в траву, что ли?
- Вот, дурень. Да в рот мне. Зачем добру пропадать?
"Умная", - с завистью подумал Культя.
Проня неожиданно закашлялась, брызнула слюной.
- Будем её южанам предлагать, - зашептал предприимчивый Сява. - В обмен на тыквочки.
- Найдёшь дураков, - скривился Культя.
- Зачем дураков. Мы ею будем угрожать. Давай, мол, тыквочки, а то познакомим. Здорово? А? Не глупо?
Критик не отвечал. Ему хотелось есть и ещё чего-то непонятного, но хорошего. Может быть, счастья?
14
Под утро сон голодных путников прервал чей-то крик. Первым вскочил осторожный Сява. Он ошарашено повертел головой, но никого не увидел. Кнут тоже приподнял голову и вопросительно глянул на попрошайку. Тот пожал плечами, ещё раз осмотрелся, потом опустился на колени и стал жевать траву.
- Э-э-а-а-а! - протяжный вопль разбудил всех остальных.
В сторонке, невдалеке от их лагеря, умирал человек. Он уже не мог разговаривать, только пучил глаза, весь трясся и временами сильно кричал. По-видимому, он приполз сюда ночью - след от сломанных растений тянулся к северу.
Партбилета при нём не оказалось, все пугливо отпрянули и назидательно посмотрели друг на друга. Теперь предстояло дождаться конца и попробовать реализовать труп с максимальной для себя выгодой. Можно было, конечно, ускорить процесс умирания - придушить бедолагу или стукнуть камешком, но на такое мудрое деяние никто не решился.
- Вот вам и юг, - заливался Сява, уплетая вторую полосатую тыквочку.
- Вкус у неё какой-то странный, - осторожно произнёс Культя.
- Это потому, что она сладкая, - ликовал попрошайка. - Скажите, где ещё нам за покойничка отвалили бы столько? Юг - это всё-таки юг!
- Но торговаться они умеют, - засмеялся Культя.
- Да уж, умеют, - согласился Сява. - Это точно. Только и мы молодцы. Ну, нисколько не продешевили. Я, признаться, и за меньшее количество штук согласен был уступить, но ты так ловко раскритиковал их тыквочки…
- А ты здорово расхваливал нашего мертвяка. Мол, и крупный он, и тяжёлый, и такой аппетитный. У меня с голодухи аж слюнки потекли. Я чуть было не куснул, так ты его красиво расписывал.
- Ха-ха.
- А тебя мы кормим за то, чтобы ты от нас отвязалась, - крикнул разошедшийся Культя Проне.
Девица хрюкнула, поперхнулась, семечки брызнули у неё через нос.
- Да пофли фы фсе ф фопу, - прошамкала Проня, вгрызаясь в корку. - Фы только дфочить мастефа.
- А может быть, прямо сейчас пойдём на рынок? Сдадим Кал, отоваримся. - Культя мечтательно закатил глаза. - Дорогу в город нам указали…
- Какой такой сейчас Кал? - возразил Сява. - Откуда? Столько дней не ели. На рынок завтра пойдём. Кал как раз и созреет. Что нам на рынке без Кала делать? Кому мы там без нашего говна нужны? В нас если что и есть ценного, так это наши фекалии, говоря научно.
- А способности? - не согласился Культя.
- Способности наши нужны только лично нам, а не им. Не колхозникам, во всяком случае. У колхозников от наших способностей башка каждый день трещит.
Проня дожевала последнюю корку, собрала семечки в тряпицу, рыгнула, пошмыгала носом.
- Фто-то ноф не фунфыклирует, - пожаловалась она самой себе.
- Ну что, в путь? - сказал Сява. - Подойдем поближе к городу, переночуем, а утром - на рынок.
Все встали. Проня, проходя мимо Культи, зажала пальцем одну ноздрю, вдохнула поглубже, натужилась… Фонтан соплей, мякоти и семечек окатил критика с головы до ног.
- Совсем сладкий стал, - удовлетворенно хмыкнула девица и, гордо заколыхав задницей, зашагала впереди всех.
- Хочешь, я тебя оближу? - предложил Сява.
Под вечер появились первые признаки обитания человека. Останки ржавых механизмов торчали из земли. Кучи бетона с истлевающими металлоконструкциями возвышались на месте былых построек. Кирпич, произведённый по встречным планам и повышенным обязательствам, к тому же с досрочным их выполнением к какой-нибудь очередной Красной дате, уже почти разложился, и в местах его применения бугрились рыжевато-красные россыпи. Природа поглощала остатки развитого социализма, превращая в тлен его недоброкачественные продукты. Недееспособная система пожрала саму себя, рухнув под натиском производимого брака, разрушение которого приняло в определенный момент характер цепной реакции.
- Идите все сюда, - позвала Вася. - Здесь такая ямка уютная. И земля мягкая. Самое место для ночлега.
- Не буду я в одной ямке с Проней спать, - заявил Культя. Он побегал вокруг и нашёл лаз в развалинах старого дома.
- Иди ко мне, - позвал он попрошайку.
- Боюсь я в грибах спать, - откликнулся Сява. - Что-нибудь оторвётся да и задавит.
- Так тут всё, что могло, уже отвалилось.
- Жёстко там.
- А мы травки подстелем.
- Нет уж, давай вот здесь. - Попрошайка потопал ногами возле заросшей сорняками железной громадины.
- Ну, давай.
- Глядите, что это? - Вася указала на небо.
- Вороны! - удивлённо выговорил Кнут.
- Какие такие вороны? - не поверил Сява. - Они же летать не умеют.
- А похожи, - заметил Культя, - только маленькие чего-то.
Птицы покружились ещё немного, и вся стая улетела в сторону юга.
- Наверное, это капиталистические вороны, - предположил Сява. - Голодные они поди, вот и летают ещё.
- Да, - поддержал попрошайку Культя. - Наши жирные, откормленные, им не то что летать, ходить лень…