– Должен сказать, никогда еще так сладко не спал, – сказал на следующее утро Миккельсен и ухмыльнулся. – А ведь я однажды проспал шестьдесят семь лет!
Он был единственным из нас, кто спал. Остальные, за исключением Доусон, все еще надоедливо бормотавшей в углу, проговорили всю ночь, так и не придя к какому-то выводу. Парадоксально, но, хотя поводов доверять спэкам после того, как они меня ослепили, у меня вовсе не должно было остаться, я защищал их сильнее всего. Я понимал, что здесь что-то не так, но этот анклав наверняка не был связан с голосом остальных спэков по какой-то другой причине. Может быть, из-за расстояния, может, из-за погоды, а может, из-за их образа жизни.
Ответа ни у кого не было, но все сошлись на том, что мы скоро уйдем.
Все, кроме Миккельсена.
– К чему такая спешка? – спросил он. – Спэки – интересный народ. – Он сел в кровати. – Я бы хотел остаться.
– Остаться? – подозрительно переспросила Коллиер. По Шуму Миккельсена было ясно, что он собирался не задержаться ненадолго, а…
– У нас ведь исследовательская миссия, так? – сказал он. – Этим и занимаются исследователи. Встречаются с новыми племенами. Находят общий язык.
– Но здесь что-то нечисто, – сказал Уилф.
– А ты не обращаешь на это внимания, потому что тебе хорошо, – сказала Фукунага Миккельсену.
– Я взрослый человек, Конни, – сказал Миккельсен, нахмурившись. – Могу принимать решения самостоятельно.
– Решения, к которым тебя подтолкнул стерилизованный Шум, – сказала Коллиер.
– Это лучше, чем решения, к которым тебя подталкивает страх, – парировал Мик-кельсен.
– Буран утих, – показал нам голос в дверях. Вождь спэков. – Утро ясное.
И я снова почувствовал, как мой Шум стал тише и теплее. Я больше ни о чем не беспокоился. Не хотел ни с кем спорить. По правде говоря, я прекрасно понимал, почему Миккельсен хотел остаться. Какая прекрас ная идея. Это племя, это чудесное племя…
– Нам нужно возвращаться на корабль, – твердо сказала Коллиер.
Я удивленно развернулся, словно кто-то облил меня ледяной водой. Даже Уилф, судя по Шуму, был удивлен. Коллиер и Фукунага настороженно смотрели на нас. Спэки, судя по всему, не могли избавить от страха тех, кто был лишен Шума.
И именно это спасло нам жизни.
– Я провожу вас, – показал нам спэк.
* * *
Они не собирались отпускать нас, не накормив прежде до отвала.
– Откармливают нас, чтобы умилостивить своего бога, – пробормотала Коллиер.
– Оскорбительная ксенофобская чепуха, – сказал Миккельсен так весело, что можно было решить, что он сошел с ума.
Я не знал, что и думать. И Уилф тоже. И от этого я, да и, наверное, Фукунага и Коллиер тоже нервничали еще сильнее. Доусон следовала за нами, бормоча себе под нос.
Вождь спэков провожал нас, а из-за наших спин раздавались теплые прощания остальных. Когда мы добрались до выхода, вождь нажал на ледяную плиту, которая отошла в сторону, словно дверь.
Яркое солнце, отражавшееся от бесконечного белого горизонта, едва не ослепило нас. Все сразу же надели солнечные очки, и их Шум оградил и меня от солнца. Кругом было бело, но вдали виднелась линия леса. Где-то в лесу остался наш корабль.
Наш путь домой. Мы вернемся домой с четырьмя трупами, которые еще предстояло забрать, и этому был не рад даже беспечный Миккельсен.
– Мы сами доберемся, – сказала Коллиер вождю спэков, беззлобно, но не допуская возражений. – Спасибо вам за доброту.
– Но путь далек, вы легко можете потеряться, – удивленно показал спэк.
Коллиер подняла маленький планшет:
– Поисковое устройство. Мы пройдем прямо к кораблю.
– Все равно не понимаю, зачем нам уходить, – сказал Миккельсен, довольно жуя вяленое мясо, которое нам дали в дорогу.
– Я пойду с вами и буду вас охранять, – показал вождь спэков. – Снегач обычно не нападает в ясный день, но я смогу помочь вам успокоить ваши голоса…
– Мой голос вам не успокоить, – холодно сказала Коллиер. – И по правде говоря, я лучше рискну.
– Но…
– Они думают, что вы хотите принести нас в жертву или что-то вроде того, – сказал Миккельсен с полным ртом. – Хотя любой дурак поймет, что сегодня слишком погожий денек для подобного.
Спэк был шокирован:
– Вы правда думаете, что мы хотим совершить подобное?
Назвать воцарившуюся тишину неловкой означало не сказать о ней ничего.
– Как-то все тут у вас странно на нас действует, – наконец сказал Уилф. Он указал на Миккельсена: – Этот спокоен, как голубок, а эта, – он указал на Коллиер, – зла, как волчица. – Он нахмурился. – А ведь они вовсе не волчица с голубком.
– Мы нашли способ жить, – показал спэк, и Шум его вибрировал редким презрением, – способ, отточенный множеством поколений, способ, который позволяет нам довольствоваться жизнью, которой не знают в других отголосках.
– Конечно, ведь вы от него отделены, – сказала Коллиер, – будто хотите что-то скрыть.
Спэк напрягся:
– Мне жаль, нам жаль, что мы так подействовали на вас. Ваш народ незнаком нам, но мы узнаем в вас братьев, хотя половина из вас и нема.
– Я не немая, – огрызнулась Коллиер.
– А вы отвечаете нам на это злостью, подозрениями, обвинениями и неблагодарностью.
Он брал слова прямо из нашего Шума, и от этого они казались только точнее.
– Четверо членов нашего отряда мертвы, – сказала Фукунага тише, но по-своему так же твердо и настороженно, как Коллиер.
Доусон стояла вдали от нас, всматриваясь в горизонт, и никто не мог знать, что она там видела, а Миккельсен просто продолжал жевать, словно ребенок, уплетающий пудинг.
– Мы в этом не виноваты, – сказал спэк, – это вы виновны в том, что пришли на нашу территорию, не зная, какие опасности вас здесь ждут.
– О вас никто не слышал! – Коллиер едва не сорвалась на крик. – Никто не знал, что вы здесь живете! Это почему же?
– Думаю, я выслушал довольно…
– Скоро снег пойдет, – прошептала Доусон.
Мы все посмотрели в ее сторону. Небо к северу от нас, надо льдом, уже не было голубым. Так же, как и вчера, быстрее, чем могли бежать люди, надвигались тучи.
И тогда из леса вдали раздался рев.
– Ты вызвала его своей злостью, – показал спэк.
– Я? Он меня не слышит, забыли? – ответила Коллиер.
Но спэк уже не слушал ее. Он закрыл глаза и…
Снова возникло это чувство легкости. Даже страх, возникший, когда я услышал рев, исчез, как будто он не имел ни малейшего значения.
Я никогда в жизни не чувствовал большего покоя.
Коллиер ударила меня по лицу:
– Эй, проснись! Пошли! Возвращаемся внутрь!
Но вождь спэков стоял на входе в тоннель.
Загораживая нам путь.
– Вам здесь больше не рады. Я не стану рисковать анклавом, – показал он.
– Вы оставите нас здесь? – спросила Фуку-нага.
– Вы сами в этом виноваты, – показал спэк, и в его Шуме было столько печали, что мы замешкались, дав ему достаточно времени, чтобы закрыть проход.
– Нет! – крикнула Коллиер.
Она бросилась на ледяную плиту, но зацепиться было не за что, и оставалось только молотить ее кулаками, а с таким же успехом можно было молотить кулаками падающий снег.
Она обернулась и ошарашенно посмотрела на нас:
– Заперто! Они бросили нас здесь!
Миккельсен пожал плечами, его это, кажется, ничуть не волновало.
– Ну, сами виноваты.
В Шуме Уилфа, таком же нелепо спокойном, как мой, я видел, как Коллиер сжала кулаки, готовясь ударить нас, но ее остановил снова раздавшийся рев.
– Мы все странно себя ведем, – сказал Уилф. – Их Шум что-то сделал со мной, Ли и Миккельсеном, это точно, но похоже, что он и на тебя неладно действует.
Коллиер снова и снова сжимала кулаки, и я понял, что она сдерживает ярость, неуместную даже в нашем прискорбном положении.
– Нам всем нужно прочистить головы, – продолжил Уилф. – Вспомнить, кто мы такие.
Снова раздался рев. Мы ничего не видели – возможно, тварь затаилась среди деревьев, не желая выходить на открытое пространство.
– Уйти бы отсюда и никогда не возвращаться, – сказала Коллиер.
– Угу, – сказал Уилф.
– Мария, – сказала Фукунага, осторожно подойдя к Доусон и положив руку ей на плечо. – Нам нужно идти.
Доусон натянуто улыбнулась и сказала:
– Мы ведь сможем добраться до корабля, да?
– Да, – твердо сказала Коллиер. – Да, сможем.
– Не понимаю, чего все так расстроились, – сказал Миккельсен.
– Заткнись, а? – вспылила Коллиер.
Уилф взял меня за руку, приготовившись вести меня.
– Всем держаться вместе, – сказал он, глядя на лес, когда снова раздался рев. – Нам с чудищем бороться.
– Корабль там, – сказала Коллиер, указывая вправо. – Он в лесу. Чудовище может легко перерезать нам дорогу, если мы побежим, но это наш единственный шанс.
– Согласна, – сказала Фукунага.
– И я, – сказал я.
– Ага, – сказал Уилф, – побежали. Держитесь как можно ближе друг к другу.
Коллиер кивнула, посмотрев на Миккельсена:
– План так прост, что следовать ему смогут даже те, кто не вполне с нами.
Она взяла его за руку. Его это, кажется, слегка позабавило. Фукунага осторожно проделала то же самое с Доусон.
Вновь раздался рев, все еще из чащи леса, но уже ближе. С севера до сих пор дул ветер, нагоняя облака. Грозил скорой гибелью нашему маленькому отряду.
С одной стороны – снежный буран, с другой – чудовище.
Но тут Коллиер просто сказала:
– Бегите.
И мы побежали.
Пока мы неслись со всех ног, ветер заметно усилился. Шум Уилфа снова стал почти таким же, как раньше, и благодаря ему я чувствовал, что боюсь все сильнее и сильнее. Теперь мне уже не казалось, что все это происходит с кем-то другим. Доусон пригнула голову и бежала вместе с Фукунагой, не издавая ни звука, не жалуясь даже тогда, когда несколько раз упала на свежий, наметенный за ночь снег. Только Миккельсен, которого тянула за руку Коллиер, по-прежнему ничего не понимал. Все, что я сумел разобрать в его Шуме, – легкое недоумение по поводу того, почему ему приходится бежать, если ничего страшного не произошло.
Рев по-прежнему доносился из леса, словно чудовище знало, что мы приближаемся (думаю, и вправду знало), и просто ждало, когда мы пересечем границу леса или буран лишит нас сил, и тогда оно сможет выйти к нам первым.
– У нас нет оружия, – сказала Фукунага на бегу, и, хотя мы все знали об этом, в ее словах слышался вопрос.
– Нет, – ответил Уилф, помогая мне встать после того, как я споткнулся.
– До корабля двести метров, – крикнула Коллиер, бежавшая впереди. – Не останавливайтесь. Бегите изо всех сил.
Мы почти добежали до леса, ветер теперь дул так сильно, что, казалось, подталкивал нас к деревьям.
Снова раздался рев, так близко, что у меня заболели уши.
– Мы не добежим, – полушепотом сказала Доусон.
– Если мы разделимся, – сказал я, – кто-то должен будет добраться до корабля и…
– Вон оно! – прокричала Фукунага.
Стремительно, наверняка зная, что мы близко, тень, убившая Фостер, Джанга, Стаббса и Джефферсон, с шумом раздвинула в стороны два огромных дерева и встала перед нами.
И прежде, чем буран успел ослепить нас, прежде, чем нас накрыла лавина снега, мы успели ее увидеть.
– Боже мой! – сказала Коллиер, стоявшая рядом со мной.
Это было не косматое, когтистое и клыкастое чудище. Не местное подобие тигра, медведя или даже динозавра. Не сказочный дракон и даже не невероятная тварь из снега и льда, жаждущая растерзать на куски наши холодные тела.
В нем было пять метров роста.
Но когда-то оно явно было спэком.
Оно казалось старым. Его кожа трескалась и зарубцовывалась столько раз, что теперь он был похож скорее на шишковатый ствол старого дерева, чем на живое существо. Каждая часть его тела была нелепо выгнута и растянута, а голубовато-белая плоть колыхалась на каждом суставе огромного скелета, словно обладая собственным разумом. У него были высоко посаженные глаза спэка, зубастая пасть и хищный, вынюхивающий добычу нос.
Но ни его размер, ни сила, ни руки, способные нас растерзать, ни пасть, которой он мог нас перекусить, не пугали так, как пугал Шум, который мы услышали, когда снегач подошел близко.
Он гудел сильнее, чем Шум любого спэка, гораздо тише, но… беспощаднее. Шум этот словно бы не распространялся вокруг, а был направлен внутрь, так, что от него было не уйти. Тварь была прикована к собственному Шуму.
Спэки сказали нам, как она опасна.
Но они рассказали нам не все.
В Шуме твари клубилась такая лютая ярость, что сравнить ее можно было только с самым жутким безумием. Безумием, которое подменяло все чувства болью, а потому могло лишь вынуждать причинять боль. Не только мужчинам, чей Шум тварь слышала, но и женщинам, которых она просто чуяла носом, что, несомненно, злило ее еще больше, ведь они были избавлены от той боли, которая мучила его каждую секунду на протяжении многих лет, десятилетий или даже веков.
– Снегач, – прошептал Уилф, а мы стояли, онемев от ужаса и пытаясь осознать правду, которая теперь нам открылась. – Козел отпущения.
– Не может быть… – в ужасе сказала Фуку-нага. – Как они могли…
– Интересно! – сказал Миккельсен, делая шаг ему навстречу и глядя прямо в его ужасное лицо.
– Карл! – крикнула Коллиер, пытаясь удержать его, но Миккельсен оттолкнул ее и снова шагнул вперед.
– Мы должны его изучить. Я еще никогда не видел такого существа, – сказал он.
– Карл, отойди от него! – крикнул Уилф.
Сзади раздался тихий испуганный визг – Доусон оторвалась от Фукунаги и со всех ног бросилась к кораблю. Фукунага побежала за ней.
Уилф уже тянул меня прочь.
– Карл! – крикнул он. – Мэгги, если он не пойдет с нами, брось его!
Но мы видели, что Коллиер не знает, что ей делать дальше. Чудовище до сих пор не шевельнулось. Оно озадаченно смотрело на блаженного Миккельсена, который приближался к нему, размахивая руками.
– Нет, нет, – приговаривал Миккельсен. – Все хорошо. Хорошо. Все будет хорошо.
– Карл, что ты делаешь? – крикнула Коллиер.
Миккельсен обернулся к нам:
– Вы разве не видите, что он мучается?
– Карл… – сказал я.
– Смотрите, – сказал Уилф.
И теперь мы поняли, что имел в виду Уилф, когда сказал "козел отпущения". Миккельсен стоял перед монстром, ничуть не боясь. На его Шум сильнее всего повлиял загадочный процесс, который использовали в анклаве спэков, и мы видели, что этот процесс продолжает на него действовать.
Весь его страх, весь ужас, всю злость, все сожаление о том, что случилось с остальными членами нашего отряда, мы видели в его Шуме.
Все это выходило на поверхность.
Все это сливалось с Шумом, сковывающим чудовище.
И укрепляло его оковы.
Анклав спэков купил себе мир, гармонию и процветание.
Но за все, что куплено, кто-то должен расплачиваться.
Один спэк, избранный бог весть как, стал вместилищем всего ужаса спэков, всей их ярости, всей боли, всего страха. Все это они передали ему одному.
Превратив его в чудовище. Изуродовав его тело, раздув его до исполинских размеров, заставив его расти и расти на диете из боли и ярости.
Снегач. Их козел отпущения. Страдающий, чтобы страдать не пришлось им.
Но хуже всего то, в каком он оказался замешательстве. За его злостью скрывалось непонимание: как, почему, за что он вынужден так страдать?
Отчаяние, одиночество и смятение – он уже привык к ним, а теперь он принял на себя страх, который должен был чувствовать Миккельсен, стоявший перед ним.
– Карл, – снова сказала Коллиер.
Но было уже слишком поздно. Чудовище просто вытянуло свои огромные лапы и одним легким движением оторвало от тела Миккельсена голову, плечи и правую руку.
– Быстрее, – крикнула нам с Уилфом Коллиер, когда мы побежали.
Поток крови, хлынувший из тела Миккельсена, окатил нас густой волной, и моя рука выскальзывала из руки Уилфа, пока мы бежали среди деревьев. Злой буран уже нагнал нас, воздух был полон снега.
Задержавшись на мгновение, чтобы растерзать тело Миккельсена, чудовище теперь гналось за нами, проталкиваясь между деревьев и рыча от ярости, которая, казалось, сотрясала воздух. То, что опьянило Миккельсена, давно уже не действовало на нас с Уилфом.
Я чувствовал и свой страх, и ужас Уилфа.
– ВОН ТАМ! – крикнула Коллиер, и сквозь пелену снега мы различили тень корабля.
Огни не горели, и не было никаких следов Фукунаги и Доусон.
– Беги! – крикнул я Уилфу, почувствовав, что снова становлюсь для него обузой. – Беги без меня!
За спиной раздались громкий топот и хруст.
– Уилф! – крикнул я, когда над нашими головами, едва не задев, пролетел вырванный с корнем ствол дерева, отскочивший от камней и ударивший Уилфа…
Моя окровавленная рука выскользнула из его ладони, и я упал на спрессованный снег.
Уилф тоже упал, сильно ударившись о землю. Я ослеп. Уилф потерял сознание, и поблизости не было никого с Шумом. Я не видел ничего. Лишь ветер хлестал меня во мраке.
– Уилф? – сказал я. – Коллиер?
Я снова услышал рев чудовища, очень близко, и инстинктивно отполз к камням, на которых мы только что поскользнулись.
И тогда я понял, что вижу.
– Уилф? – сказал я снова.
Но это был не Уилф.
Я видел, как Уилф распластался на земле, недвижимо.
Видел его с высоты.
Он был всего лишь силуэтом внизу, точкой на ландшафте. Теперь, когда он лежал без сознания, Шум его был слишком слаб, чтобы его могли различить люди, но он все еще был там, все еще жил.
Его все еще нужно было уничтожить.
Я видел и свой собственный Шум, выплывающий из моего укрытия. Точка, с которой я смотрел, сдвинулась вперед, на камень, и я увидел самого себя. Чудовище глядело на меня, и мой страх взвивался к нему, питая его, заставляя его еще острее ощущать ярость, боль и одиночество.
И его глазами я увидел его отчаяние, увидел то, как его выбрали, как он противился, как его заставили.
Как его заставили.
Когда-то он был спэком, таким же, как и все остальные, у него были семья и любимая, но он лишился всего из-за ужасного жребия, и…
Когда он понял, что я вижу все это, то рассвирепел еще сильнее.
Его Шум покраснел от ярости.
Он протянул чудовищные когтистые лапы, чтобы разодрать меня на куски…
Воздух пронзил свист…
И в самый последний момент его разорвало ракетой, и я был готов поклясться, что услышал вопль облегчения.
– Это Доусон выстрелила, – негромко сказала Фукунага, заканчивая бинтовать рану Уилфа.
Он неплохо себя чувствовал, снова пришел в себя – я видел это, – разве что, как и я, был перепачкан внутренностями чудовища, град из которых обрушился на нас после взрыва ракеты.
– Оно убило моего мужа, – прошептала Доусон из угла комнаты, служившей нам лазаретом.