Я вздохнул и пожаловался:
- Ты все время шутишь надо мной. Я уже боюсь что-либо спрашивать.
- У тебя такой смущенный вид, что невольно хочется пошутить… Я злая.
- Злая, - сказал я. - Очень злая. Ты оставила мой букет на работе и шантажируешь меня французскими актерами.
- На работе я провожу куда больше времени, чем дома, поэтому я и оставила там цветы. Поставила их в вазе, на столе. А на "французского актера" ты сам напросился.
- Вот я и говорю - обижают, - подтвердил я. - И некому за меня, беднягу, заступиться… Ох-хо-хох…
- Любишь, когда тебя жалеют?
- Мне хочется, чтоб меня пожалела ты. Я же кокетничаю. Я где-то слышал, что если "путь к сердцу мужчины лежит через желудок", то путь к сердцу женщины лежит через жалость и сострадание… Глупость?
- Глупость, - кивнула она. - Что начинается с жалости, жалостью и кончается. И честно говоря, мне кажется, что ты не из тех, кто нуждается в жалости. Может быть, тебе не хватает теплоты, но никак не жалости. Ты говоришь, что ты солдат…
- Не в столь узком смысле, - поспешил поправить я. - Я, скорее, советник, консультант… Общие вопросы.
- Но тебе приходилось воевать?
- Да. Приходилось.
- Против кого?
- Против людей. Какую разницу имеют национальности, религии или способы общественного управления? Я воевал против людей.
- И убивал?
- Редко. Мое дело - теория, философия войны, если так можно выразиться.
- Это одно и то же. Просто в больших масштабах. Создатель атомной или водородной бомбы куда больше убийца, чем снайпер.
- Все дело в целях, которые при этом преследуются… Зачем ты спрашиваешь об этом?
- Я никогда раньше не видела человека, убивающего других людей. Мне казалось, что они должны выглядеть как-то иначе…
- Отнюдь. Обычно самые отъявленные убийцы выглядят милыми, человеколюбивыми гуманистами. Да, я воевал, и что?..
- Извини, я…
- Не извиню, - сказал я угрюмо. - Потому что сейчас я обиделся всерьез. А насчет того, что ты не видела убийц - это неправда. Ты видишь их каждый день. Они вокруг тебя. Они убивают своих близких ворчанием, плохим настроением, злостью, дурным словом, невнимательностью… Поверь - действительно убивают. Это как сложный механизм: стоит колесику зацепиться за колесико, и закрутилось… А самых отъявленных убийц ты видишь каждый день на плакатах и по телевизору, только у этих масштабы побольше. Они доводят до самоубийств, до сумасшествия, заставляют умирать с голоду и лишают будущего, объявляют войны ради "великих целей", и "перестройки" ради целей собственных.
- Мы не можем судить о политике. Иногда выйти из тупика можно только очень сложным путем. Это очень тяжело - управлять огромной империей.
- Я-то как раз в этом немного разбираюсь, - ехидно заметил я. - А вся разгадка этого лабиринта проста до невозможности. "Сын кухарки" не может управлять государством. Этому учиться надо. И, ох, как учиться! "Поднимая" такую державу - "загнуться" можно. Если, конечно, работать. Первых ваших князей - Рюрика и Синеуса - долго упрашивали стать во главе государства. Как ты полагаешь, почему они думали так долго? Потому что знали, что придется много работать. Очень много. А их упрашивали: "Придите, поработайте, организуйте, сплотите. Мы вас слушаться будем, работать на совесть, условия и отдых вам обеспечим". И все равно думали. А когда на этот пост лезет толпа всех мастей и профессий, невольно возникает мысль: это что, так легко?! Оказывается, нелегко. И развалив все, они разводят руками: "Что-то мы тут напортачили". А ты говоришь - не видела… Помнишь, из-за чего погиб Петр Первый? Во время наводнения, по пояс в ледяной воде, он спасал свой город. И мог бы отсидеться в спокойном месте, но ведь бросился, рисковал, работал наравне со всеми. А почему? Потому что это был его город. Им возведенный и его наследникам остающийся. Он был настоящим хозяином своей страны. Характер у него был отвратительный, недостатков - куча, жестокость неимоверная, и все же добра он совершил куда больше, чем зла… Как ты думаешь, почему Судный день назначен для всех во "временном отдалении", а не вершится над каждым умирающим сразу? Потому что после смерти человека остаются его дела. Мысли его, труды его. И это дает плоды много после его смерти и тоже бросается на чашу весов, определяющую ценность его жизни.
- Для военного ты неплохо образован.
- Спасибо.
- Нет, я не в том смысле, не обижайся. Просто у военных обычно слишком "узкая специализация", многое оказывается за "бортом" знаний. Но то, что ты рассказал мне, оправдывающий фактор. "Есть хуже меня" - это не довод.
- Ты не поняла меня. Я никогда не оправдываюсь. Мне не в чем оправдываться. Я делаю то, что считаю нужным, и знаю, что моя работа "грязная", но необходимая… Увы… А "хуже меня" есть. Только в отличие от них я знаю цену моей работы, а они - нет.
- Я так и не могу понять, кем же именно ты работаешь. Пытаюсь, и не могу. Скажешь?
- Нет. Назовем это тайной. Ты не хочешь рассказывать мне о себе, а я говорить, кем я работаю. Мы квиты.
- Когда женщина что-то замалчивает - это тайна, а когда мужчина - он просто вредничает.
Это женская точка зрения, а моя правда - другая… Ну хорошо, хорошо, согласен: я - вредный. Занудливый, вредный и очень обаятельный.
- С чего ты взял?
- Ты сама сказала.
- Я сказала, что ты похож на обаятельного Депардье, а о тебе лично я не говорила ни слова. Не "передергивай".
- Но ты же подразумевала.
- И вот таким образом ты хочешь мне понравиться…
- Не "хочу", а уже понравился.
- А эта версия откуда взялась?
- Вижу.
- И, конечно, ошибаться ты не можешь?
- Нет. Мужчины не могут ошибаться. Они опытнее, умнее, и они - мужчины… Но если все же они ошиблись, значит встали на женскую точку зрения.
- Так… Я пришла. А вот ты…
- Может, все же помиримся? - предложил я.
- Мы и не ссорились.
- Тогда почему ты смотришь на меня так, словно я только что наговорил тебе кучу гадостей?
- Ты еще и нахал, - констатировала она. - Видела бы моя мама, с кем я познакомилась.
- Строгая? - настороженно спросил я.
- Очень.
- Тогда хорошо, что не видит… Думаешь, у меня совсем нет шансов ей понравиться? Она сделала вид, что думает.
- Если ты, по своему обыкновению, не начнешь знакомство с шокирующих откровений и позиций… Если не станешь говорить разные гадости о женщинах… Если…
- Тогда я лучше буду иметь дело с папой, - решил я. - Папа кто?
- Военный врач.
- О! С врачами я общаться умею. А с военными врачами нахожу общий язык совсем быстро…
- Если вдуматься глубоко, то я и не собираюсь знакомить тебя со своими родителями. Они могут неправильно понять и испугаются.
- Это маленькая месть за мои размышления о "слабом поле"?
- Нет, за то, что ты все еще надеешься, что я приглашу тебя в квартиру выпить чаю или кофе.
- Ах, даже так… Значит мне предстоит ехать через весь город мокрому, замерзшему и несчастному?
Она грустно покивала головой.
- Хорошо, - насупился я. - В отличие от тебя я не злопамятный: как только отомщу - забуду… Можно, я приду завтра?
- А как же твоя работа?
- Я начальник, - коротко пояснил я.
- А-а… Вот и вся цена твоих измышлений о сильных мира сего. Хотя, если говорить честно, на начальника ты совсем не похож. В тебе солидности нет. Весомости и солидности.
- Вот только сравнивать меня с "сильными мира сего" не надо. Обзывай, издевайся, подшучивай, но с ними не сравнивай… Я настолько большой начальник, что могу позволить себе не выглядеть "солидным и весомым".
- Сколько тебе лет?
Я прищурил один глаз и подсчитал. Результат мне не понравился, и я ограничился двумя последними цифрами:
- Тридцать один.
- Выглядишь моложе, - удивилась она. - Спасибо, что проводил. Пока.
- Нет, это не честно, - запротестовал я. - Это не по правилам…
- По правилам, - улыбнулась она. - По моим правилам. До завтра.
- До завтра, - проворчал я, глядя на закрывающуюся за ней дверь. - До завтра… До завтра?.. Эй, я не ослышался? Ты сказала: "До завтра"?! До завтра!.. Конечно, до завтра!
- Если ты доживешь до завтра, козел! - послышался за моей спиной глухой голос.
- А что может случиться со мной сегодня? - полюбопытствовал я, разглядывая четверку окружавших меня парней. Одинаковые кожаные куртки и "кожаные" выражения их лиц недвусмысленно давали понять, кто передо мной.
- Ты имеешь шанс переохладиться, купаясь в Охте или Неве, - сообщил мне черноволосый паренек со сломанным, приплюснутым носом. - Приятель, я тебя уже второй раз здесь вижу. Это много. Это очень много. Я же объясняю только один раз. Слушай и запоминай. Про телку забудь. Я на нее глаз положил. Ты своим присутствием мне картину портишь, понял?
- Не понял, - признался я. - Из всего, что ты сказал, я не понял ничего. Я не видел ни одной коровы в этом городе, а уж тем более телки, на которой лежал бы твой глаз…
- Да он издевается, Болт! - с кривой ухмылкой пояснил один из "близняшек". - Ваньку валяет. Ему требуется объяснить… Он или не понял, с кем разговаривает, либо так хорошо "стоит", что не боится… Но в последнем я шибко сомневаюсь - рылом не вышел!
- Стою? - удивился я, глядя на свои ноги. - Да, я очень неплохо стою и хожу… Вы, наверное, мне что-то хотите сказать, а я не понимаю, - догадался я. - Странно, мне казалось, что я знаю все языки, кроме наречий аборигенов… Вы - аборигены?
- Подождите, - остановил своих рвущихся ко мне друзей тот, кого называли "Болтом". - Я человек гуманный. Перед тем, как кого-то замочить, даю шанс одуматься… Слушай внимательно, недоумок. Если я еще раз тебя здесь увижу - живьем закопаю! Я свое слово держу. Я - контуженный, это все знают, и делаю, что хочу. Для меня нет законов, усек? А теперь вали отсюда, сявка!
- Кажется, наконец "усек", - сказал я тихо. - А теперь послушай меня. После всего, сказанного здесь, встречаться нам действительно не стоит. Потому что если мы еще раз встретимся, то пищать вы будете так же громко, как сейчас шипите. Я тоже свое слово держу, и я не контуженный, это тоже все знают. Но для меня законы есть, и пищать вы будете именно по моим законам.
- Ну, все, сказки кончились, - покраснел от злости кривоносый. - Теперь начинается суровая правда жизни. Я тебя предупреждал, гнида!..
- Отойдите от него, подонки! - послышался откуда-то сверху встревоженный голос девушки. - Я сейчас милицию вызову!
Я поднял голову, увидел в окне испуганное лицо Нади и успокаивающе помахал рукой:
- Все в порядке. Не волнуйся. Просто…
Кривоносый резко выбросил вперед руку, и я почувствовал какой-то странный толчок в грудь. Надя вскрикнула и исчезла из окна. Наклонив голову, я посмотрел на торчащую у меня из груди ручку самодельного кинжала.
- Хулиганы, - обиделся я, вытаскивая стилет из раны. - Лучше б вы оставались аборигенами…
Брезгливо отбросил в сторону скользкий от крови стилет и кивнул:
- А теперь, как вы и хотели, мы поговорим всерьез…
- С тобой все в порядке? - спросила выбежавшая ко мне девушка. - Где они? Они ничего тебе не сделали?
- Они убежали, - сказал я, незаметно отодвигая ногой за колесо машины четверку сбившихся в кучу крыс. - Пошипели-попищали и убежали… Это твои знакомые?
- Не совсем. Тот, который с переломанным носом, это Генка Болтышев, они его "Болтом" зовут. Он в нашем доме живет. Пытался за мной ухаживать, но я… Отвратительный тип.
- Да, - подтвердил я, разглядывая выглядывающую из-под днища машины крысиную морду. - Совершенно омерзительная физиономия… К тому же неосмотрителен, - добавил я, заметив наблюдающую за крысой из-за помойных баков кошку. - Неосмотрителен вдвойне.
- Мне показалось, что он пытался ударить тебя ножом. В свете фонарей что-то так страшно блеснуло… С тобой точно все в порядке?
- Уж это я почувствовал бы, - улыбнулся я. - Неужели ты думаешь…
В этот момент подкравшаяся на достаточное расстояние кошка прыгнула. Пронзительный предсмертный крик резанул уши, и я поморщился.
- Что это? - удивилась Надя, вглядываясь в сумерки. - Мне показалось… Ой, крыса!
Она испуганно прижалась ко мне, словно ища защиты. Щекой я ощутил шелк ее волос, и я едва сдержался, чтобы не прижать ее к себе со всей силой.
- Это всего лишь крысенок, - шепнул я, успокаивающе гладя ее плечо. - Один маленький, глупый крысенок… Ты боишься мышей? Никогда бы не подумал…
- Я страшная трусиха, - призналась она. - Я очень боюсь мышей, пауков, змей…
- А бросилась мне на помощь… Хотя эти подонки могли представлять для тебя куда большую опасность, чем парочка гнилозубых крыс.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - улыбнулась она. - Будем прощаться вторично?.. Что это?.. О, нет!..
Она в ужасе уставилась на свою ладонь. Проследив за ее взглядом, я досадливо покачал головой - я забыл уничтожить следы крови на своей куртке, и теперь на ее пальцах виднелись темно-красные пятна.
- Это же… Ты ранен?! - с тревогой спросила она. - Они тебя ранили?! Почему ты ничего не сказал?!
- Царапина, - пренебрежительно отмахнулся я. - Если б и было что серьезное, я бы позаботился о себе, будь уверена. А это… Это даже не стоит внимания.
- Вот что… Нечего разыгрывать из себя героя. У тебя может быть заражение крови. Рану нужно срочно дезинфицировать и перевязать. К тому же она может оказаться куда опасней, чем ты думаешь. Стишком много крови… Поднимемся ко мне, там я тебя осмотрю.
- Мне уже хуже, - с улыбкой пожаловался я. - Мне настолько плохо, что, едва добравшись до твоей квартиры, я ослабну настолько, что до утра никуда не смогу уйти…
- Будем надеяться, что это царапина, - утешила она, увлекая меня за собой в подъезд…
***
- И правда, ничего страшного, - с облегчением сказала она, обрабатывая ранку йодом. - Не шипи так… Всего лишь царапина, а эмоций столько, словно это сквозная рана… Ты занимаешься атлетикой?
- Да, когда-то занимался… Очень давно, - подтвердил я, вспоминая Элладу. - В последнее время я предпочитаю заниматься техникой. Время диктует свои правила… Теперь-то я могу рассчитывать на чашку чая? Или на это твоя забота о раненом уже не распространяется?
- Ты совершенно беспринципный тип, - сообщила она. - К тому же шантажист. Ты бравируешь этой царапиной, вымогая у меня внимание к тебе. Откуда у тебя столько шрамов?
- Иногда я давал людям шанс выразить свое отношение ко мне.
- Надень рубашку. Или ты собираешься пить чай полуголым?.. Какой ужас! Свитер, рубашка, куртка - все в крови! Ты посиди пока здесь, а я поставлю чайник и быстренько все это простирну. А потом заштопаю.
- Спасибо, Надя, но насчет чая я передумал, - сказал я, забирая у нее одежду. - Я поеду домой и все это сделаю сам. Время позднее, завтра тебе на работу, и ты рискуешь не выспаться. Я чувствую себя прекрасно, так что доберусь до дома без приключений. Я ведь страшный эгоист, могу сидеть у тебя всю ночь напролет, пить чай и смотреть на тебя… Но я пойду. Я только что понял, что, оказывается, я - достаточно слабохарактерный. Боюсь опять все испортить. Мне все время ужасно хочется обнять тебя и поцеловать… И я боюсь, что ты рассердишься. Я не хочу рисковать, а это слишком большое искушение для меня… Отдыхай, из-за меня у тебя и так был достаточно тяжелый день.
Она растерянно смотрела, как я одеваюсь и иду к выходу.
- Я буду смотреть в окно, - сказала она. - Они могут вернуться и…
- Могут, - согласился я. - Но самый страшный вред, который они способны мне причинить - это изгрызть покрышки моей машины… Не обращай внимания, это окончание одной шутки, понятной лишь посвященным… Мы еще увидимся.
- Подожди… Может быть, это не очень вписывается в правила "хорошего тона", но… Чем ты занимаешься в эту субботу?
- Исполняю любые твои желания.
- Меня пригласили на встречу школьных друзей. Нечто вроде выпускного бала с танцами, праздничным столом… Многие придут парами, и я подумала…
- Это очень хорошая мысль, - одобрил я. - Я обожаю балы. Я вообще обожаю все, что связано с тобой. Балы, институты, зонтики, цветы, бандитов, женщин… Нет, женщин я, пожалуй, все-таки не люблю.
- Вот как? - прищурилась она. - А я - не женщина?
- Нет, - твердо ответил я. - Ты, это… Ты - это ты. Тебя нельзя ни с чем сравнивать и нельзя конкретизировать. Я впервые понял глубину слова "ненаглядная". Это та, на которую "не наглядеться". Так вот, ты - ненаглядная. И еще…
- Иди, говорун, - она легонько подтолкнула меня к выходу. - Уходя, не оглядываются, а ты уже целый стих сложил, стоя на самом пороге…
И прежде, чем я успел что-то понять, коснулась губами моей щеки. Когда звездочки закончили свой хоровод перед моими глазами и головокружение оставило меня, дверь ее квартиры уже закрылась. Я повернулся и, словно во сне, побрел прочь…
Дома я упал в глубокое, мягкое кресло, забросил ноги на журнальный столик и расслабленно вздохнул. Отражение долго рассматривало мое лицо из Зазеркалья, а потом спросило:
- Если я скажу, что у тебя лицо деревенского идиота, нашедшего на дороге красивую пуговицу, ты опять будешь меня мучить?
- Что? - очнулся я от грез.
- Я сказал, что ты прекрасно выглядишь… Только вот эти дырочки в одежде, на твоей груди, говорят мне о том, что сегодня кто-то умер.
- Ты не поверишь, но я чувствую себя счастливым. За много лет я впервые вспомнил, что это такое…
- Каждый развлекается, как может, - пожал плечами призрак. - А что, ты изобрел какой-то новый способ убийства?
- Я не про это, - поморщился я. - Я о девушке.
- У тебя все получилось? - расплылось в улыбке отражение.
- Нет, - счастливо признался я. - Ни черта у меня не получилось. Сперва меня выгнали, а потом… потом я сам ушел.
Улыбка исчезла с лица отражения, и призрак надолго задумался. Минут тридцать он шевелил губами и крутил в воздухе пальцами, а потом робко уточнил:
- Что-нибудь из области мазохизма?
- Ну-у… Можно сказать и так.
- Уф-ф! - с облегчением вздохнул призрак. - А я уж было испугался, что ты влюбился…
Я посмотрел в зеркало с таким выражением, что он схватился руками за голову:
- О, нет! Только не это! Скажи мне, что то, о чем я подумал - неправда…
- Дай мне лучше хорошего вина и томик стихов. Что-нибудь, чем можно насладиться. Гете, Есенина или Тагора…
- Повелитель, - сказало отражение, протягивая мне на подносе требуемое. - Ты можешь меня растерзать, но я должен напомнить… Она - человек. Живой и смертный. Люди стареют, повелитель. Стареют, болеют, предают, обманывают… В общем, занимаются всем, что свойственно людям… - И поставь музыку, - добавил я. - Что-нибудь нежное, уносящее… А если еще раз откроешь свой рот, я тебя в кривом зеркале припечатаю, - не меняя интонации, предупредил я. - Это будет весело, но ты смеяться не будешь…
- Повелитель, - с мольбой в голосе сказал призрак. - Твоя воля уничтожить меня, но не делай того, что может повредить тебе. Любовь - это смерть для всего, что существует в нашей империи. Наше могущество умирает там, где рождается любовь. Ты погубишь себя, повелитель.