После болота вид у Борьки был внушительный и опасный. Бурая корка грязи, в трещинах, как панцырь у черепахи, покрывала его по шею. Не знай я, что рядом Борька, точно принял бы это пугало за вылезшего из земли мертвеца.
Голос балалайки стал громче, к нему прибавились неясные голоса.
Валька шел, принюхиваясь, прислушиваясь и поглядывая на открытое поле, бывшее когда-то аэродромом.
Внезапно Валька остановился. Мы с Борькой остановились тоже.
Валька сделал нам знак рукой и показал вперед.
Солнце висело низко, срезая верхушки сосен по другую сторону аэродрома. Само поле поросло пожухшей травой, кипреем и одуванчиками, уже готовящимися спрятаться на ночь.
А ближе к лесу, по нашу сторону, рядом с кучей тлеющих угольков на траве стоял самолет.
9
Мы застыли, пораскрывав рты, и смотрели на эту удивительную картину.
Самолет был настоящий – с крыльями, с широким пропеллером, с малиновыми пятнами солнца на квадратных стеклах кабины.
Мы стояли и понять не могли, откуда здесь быть настоящему самолету.
– Бомбардировщик, – уверенным голосом знатока сказал Борька Бунчиков.
– Сам ты – бомбардировщик, – осадил его Валька. – Обыкновенный кукурузник, АН-2. Гражданская сельхозавиация. Только что этот самолет здесь делает? Тем более, рядом с их штабом?
– Может, вынужденная посадка? – предположил я. – Бензин кончился или мотор отказал?
– Странно, – помрачнел Валька.
– А может, сбили? – сказал Борька Бунчиков.
Мы тупо уставились на него.
– Ладно. – Валька покачал головой. – Подумаешь, кукурузник. Раз пришли, отступать поздно.
Он прищурился и стал вглядываться в темную кромку леса.
У кучи умирающих угольков виднелась чья-то сгорбленная фигурка. Она тыкала в угли палкой, и над низким холмом костра поднимались красные искорки и серые струйки пыли.
Борька Бунчиков сделал из ладоней бинокль.
– Братцы, да это ж Пашка! – Он весело посмотрел на нас. – Па-а-шка! – заорал он на все лётное поле.
Фигурка у костра вздрогнула, повернула голову в нашу сторону и застыла с открытым ртом.
Никакой это был не Пашка, это был Короедов-младший.
– Обознался, – сказал Борька Бунчиков. – А с виду – вылитый Пашка.
– Эх, Бунчиков, Бунчиков, надо было тебя в болоте оставить, тогда бы не обознался.
Так мы потеряли главное свое преимущество – внезапность.
Короедов-младший пригнулся и бочком, бочком, словно суслик, поскакал в сторону леса.
– К самолету! – прошептал Валька и первый бросился напролом сквозь ёлочки, пеньки и колючки.
Я не понял, почему к самолету, но не стал спрашивать – побежал за ним. За моей спиной пыхтел Борька Бунчиков.
Только мы обогнули костер, как в лесу затопали, зашумели, заговорили на разные голоса. Мы метнулись туда, сюда, но поле было пустое, как сковородка; кроме одинокого самолетика, спрятаться было негде.
Тогда Валька подбежал к борту, дернул на себя дверцу, и мы, подсаживая друг друга, забрались в тесное нутро самолета под защиту его ангельских крылышек.
10
В самолете было довольно уютно. Вдоль бортов тянулись узкие железные лавочки; за пестрой тряпочной занавеской проглядывали кабина пилота, небо и скошенные верхушки ёлок; сзади было что-то навалено и прикрыто куском брезента; пыльные оконца иллюминаторов едва пропускали свет.
Борька Бунчиков примостился на лавочке и выдергивал из пяток занозы.
Валька, плюща нос об иллюминатор, вел наружное наблюдение.
Я просто сидел и ждал, когда же нас всех накроют.
Снаружи что-то происходило. Незнакомый веселый голос спорил с чьим-то другим, картавящим и вроде знакомым. Кажется, этот другой был голосом Короедова-младшего.
– Он это, я его точно видел, – говорил Короедов-младший. – Вместо головы – череп, глаза вот такие – светятся, сам весь в чешуе и орёт нечеловеческим голосом.
– Кто он-то? – отвечал ему другой, незнакомый. – Ну, бойцы, вы даёте. Доигрались – мертвецы по кустам мерещатся. А рогов ты у него случайно не видел?
– Не было у него рогов.
– Ладно, воины, мне пора, – сказал незнакомый голос. – За картошечку большое спасибо, хорошую вы испекли картошечку, вкусную. И за балалайку спасибо, я этот простой инструмент уважаю. Три струны – а душу треплет, как целая филармония. Этому вашему Петухову надо бы в район ехать, в оркестр какой-нибудь поступить народных балалаечных инструментов. И вообще, не дело это – в лесу по шалашам прятаться да по чужим огородам лазить. Вон какие лбы вымахали, а в голове одни фигли-мигли.
Снаружи по корпусу постучали. Мы замерли. Красная пятка Бунчикова зависла на полдороге к полу и светилась, словно сигнал тревоги.
– Ну что, старушка, заждалась своего седока? – Незнакомый голос прозвучал совсем близко. – Ничего, сейчас полетим. – По корпусу опять постучали.
– Сим Симыч, а нам полетать можно? – Новый голос принадлежал Кудыкину.
– Полетать можно, да только сложно, – ответил незнакомый Сим Симыч. – Вон вас какая орава, а машина у меня перегруженная. Я тёще подарок везу на День военно-морского флота.
– Ну, пожалуйста, ну, Сим Симыч, ну, только один кружок.
– Не могу, ребята, – сопротивлялся незнакомый Сим Симыч. – Начальство узнает, меня же премиальных лишат. За перерасход бензина.
– Ну пожалуйста, ну Сим Симыч, – канючил голос Кудыкина.
Незнакомый Сим Симыч примолк, должно быть, задумался. Какое-то время снаружи раздавалось сопение, затем голос Сим Симыча произнес:
– Вот что, ребята. В следующий выходной – праздник военно-морского флота. А не устроить ли нам по такому подходящему случаю показательные военно-морские учения с поддержкой с воздуха сельскохозяйственной авиацией? Я договорюсь со своим лётным начальством и с поселковой администрацией. Выберем место – скажем, ваш водоем. И лужок там, кстати, рядом удобный – как раз чтобы посадить самолет. За неделю вы подготовитесь, подключите к этому делу поселковых ребят, кому доверяете. А в самый праздник прямо с утра и начнем. Ну как, ребята, ударим с воды и с воздуха, постоим за честь матросской тельняшки? Пару мертвых петель я вам, так и быть, обещаю, дальше уж как получится.
– Это что же, а мы? – Красная пятка Бунчикова от обиды сделалась белой. – У Кудыкина, значит, праздник, а мы, значит, как бы и ни при чем?
– Тихо ты, – сказал Валька. – Праздник, он для всех праздник. Лично мне эта идея нравится.
– Ему нравится, – ехидно передразнил Бунчиков. – Мне она тоже нравится. Вот ты скажи, Кулебякин, на кой хрен ты нас в самолете спрятал? Мы ж теперь вроде как вражеские лазутчики. Сейчас они нас застукают, и не видать нам праздника как своих ушей.
– Борька прав, – сказал я. – Зря мы в самолете засели.
– А я знал? – рассердился Валька. – Я что, специально? Вон, пожалуйста, выход рядом. – Валька кивнул на дверь. – Идите, раскланивайтесь со своим Кудыкиным. И предателю Петухову приветик передавайте, пусть он вам "Танец с саблями" на балалайке сбрякает.
Борька Бунчиков грохнул пяткой об пол. Самолет ответил гулким металлическим эхом. Голоса снаружи умолкли. Борька сделался такой же бледный, как пятка. Мы смотрели и ждали, когда откроется наружная дверь.
И тут за лавками в хвосте самолета, из прикрытой брезентом кучи раздался тонкий протяжный звук, сильно смахивающий на зевок.
Мы в тревоге посмотрели туда.
Брезент сморщился, край его отогнулся и мы увидели заспанную физиономию Пашки.
– Что, уже прилетели? – спросил Пашка невинным голосом и, покачиваясь спросонья, пошел мимо нас на выход.
Дверца в борту открылась, Пашка постоял с полминуты и солдатиком прыгнул вниз.
11
Сим Симыч носил старую рабочую кепку и большие лётчицкие усы.
Сам он был малорослый, крепкий, и с лица его не сходила улыбка.
– То-то, я смотрю, осадка у самолета низкая. Вроде, когда садился, шасси в траву неглубоко уходили, а сейчас – на два сантиметра ниже.
В стороне, у погасшего костерка, Жмаев, Бородавкин и Коклюшев спасали Короедова-младшего. Тот лежал, закатив глаза, тыкал пальцем на Борьку Бунчикова и шептал что-то про череп и чешую.
Борька Бунчиков стоял рядом и виновато объяснял про болото.
Мы с Валькой и примкнувший к нам вражеский командир Кудыкин обступили усатого авиатора.
– Вот был бы моей тёще подарочек, – весело говорил Сим Симыч, – раскладное кресло-кровать и четыре оглоеда впридачу.
– Пашка раньше, – объяснял Сим Симычу Валька. – Пашка, он так, он к Борьке на выходные приехал, они лодку резиновую заклеивают. Восемь дырок уже заклеили, еще четыре осталось.
– У Пашки дядя тренер по боксу, – добавил я и многозначительно посмотрел на Кудыкина.
На Пашкиного дядю Кудыкин, похоже, не среагировал, зато усатый Сим Симыч, когда услышал про лодку, весело встопорщил усы.
– Лодка, говорите? Резиновая? – Он прошелся вприсядку около фюзеляжа. – Лодку мы используем как плавсредство. Что за праздник без корабля, тем более День военно-морского флота.
Сбоку робко подошел Петухов. На плече у него была балалайка.
– Петухова не возьмем, утопленники нам не нужны, – сурово сказал Кудыкин.
– А вот тут, боец, ты не прав, – ответил ему Сим Симыч. – Балалайка – это тоже оружие. Возьмем, к примеру, переход Суворова через Альпы…
– Пашка, – раздался вдруг Борькин голос, – где корзина? Я тебе корзину давал, гони корзину.
Сонный Пашка ходил кругами, то и дело норовя свалиться в костер. Похоже, он еще не проснулся. За ним кругами семенил Борька Бунчиков и орал ему про корзину.
По лбу Сим Симыча пробежали маленькие морщинки, усы его опустились. Авиатор задумался.
– Нет, ребята, это вы зря, – сказал Сим Симыч, поправляя свою рабочую кепку. – Жить надо дружно, этому лохматому командиру я уже объяснил, – Сим Симыч показал на Кудыкина, – теперь повторяю вам. Жить надо дружно и весело. Был у меня на работе случай. – Сим Симыч поднял вверх палец и внимательно посмотрел на нас. – Боролись мы как-то по долгу службы с колорадским жуком. Лечу я, значит, на базу, а вечером дело было, солнце уже садилось. Вдруг вижу, стоит в болоте корова. Мычит, плачет, увязла по самое вымя, тычет мне прямо в воздух своим мокрогубым ртом и хвостом от слепней отмахивается. Заблудилось, в общем, животное.
Бензину у меня было мало, только до аэродрома добраться. Но, думаю, пропадет скотина, и чьи-нибудь голодные детки нынче без молока останутся. Я сделал кружок пониже. Думаю. Сесть мне никак нельзя – болото и все такое. А корова мычит и тонет. И тут, не знаю уж почему, вспомнил я один кинофильм из жизни американских ковбоев. Они там у себя в прериях веревочную петлю на диких коней набрасывали и останавливали их на полном скаку. Ага, думаю, а чем мы хуже этих американских ребят? Чем наши болота уступают каким-то прериям? У них и клюквы там, небось, обыщешься, пока ходишь.
Смотал я, в общем, большую такую веревку, была у меня в запасе, свой конец привязал к сиденью, соорудил на другом петлю, примерился, поплевал на счастье и бросил. И в аккурат петлю на правый ее рог и накинул. Сбавил скорость, чтобы животное головы не лишилось, и пошел в параллель с землей.
Ну, потом, когда корова на пригорочек вылезла, свой конец я – чик ножиком! – перерезал. Бог с ней, думаю, пропадай веревка, жизнь животного все равно жальче, у него душа есть, а веревка что – обыкновенный материальный предмет.
– Я это всё к чему. – Сим Симыч внимательно посмотрел на нас, затем на Бунчикова, потом снова на нас. – Вот он пристал к своему другу насчет корзины. Правильно, если доверили тебе чужое имущество, не теряй, а верни обратно. Это одна сторона вопроса. Теперь другая. Веревка, корзина, мячик, да хотя бы этот мой самолет – все это вещи. Большие, маленькие, но вещи. Вы их всегда найдете. А вот дружбу… – Сим Симыч по очереди похлопал нас по плечу. – Нет, ребята, потерять дружбу легко. Но найти…
Борька Бунчиков, краем уха прислушивавшийся к словам Сим Симыча, оставил Пашку досыпать на ходу. Тот сделал еще пару витков и проснулся. Посмотрел на нашу компанию и, видно, никого не узнав, бросился без оглядки в лес.
– Пашка! – закричали мы ему хором. – Ты куда? Стой, это мы!
Но он уже продирался сквозь чащу, хрустя шишками и ломая ветки.
– Бывает, – сказал Сим Симыч. – Странный он какой-то, ваш Пашка. Где вы его такого нашли?
– Это он. – Я показал на Бунчикова.
– Все, ребята, поздно уже. – Сим Симыч пожал нам руки и полез заводить мотор.
Самолет меленько задрожал; по траве загуляли волны.
Перед тем, как сделать разворот и взлететь, Сим Симыч высунул голову из кабины и, придерживая кепку, напомнил:
– Не забудьте, бойцы, в следующее воскресение на водоеме!
12
Следующее воскресение началось рано.
Чуть свет меня разбудил стук в окно, стучал Валька.
– Давай, – сказал он, – заводи мотор, наши уже все в сборе.
Наскоро проглотив полбатона, я выскочил на крыльцо.
Двор был покрыт росой, сонный кот Елисей вылизывал на ступеньках лапу.
Я поёжился, утро было не жарким; солнце недавно встало и еще не набрало силу.
Валька был в полной экипировке: в шароварах военно-морского цвета, в зеленой маскировочной куртке и кожаной шапке-ушанке с обрезанным козырьком. Над лбом его горела звезда.
Наверное, он себе очень нравился, потому что все время вытягивал петушиную шею и разглядывал свой наряд.
Я ему позавидовал, особенно его боевым шароварам.
Сам я был одет скромно. Старая динамовская футболка, курточка из плащёвки, треники с залатанными коленями, через плечо – игрушечный автомат. На генерала я не тянул явно.
Валька критически меня оглядел, хмыкнул и покачал головой:
– Мог бы одеться и поприличнее. Праздник все-таки.
Он порылся в своих карманах, достал вырезанную из консервной банки медаль и протянул мне. Медаль блестела как настоящая, гвоздиком на ней было выцарапано: "За отвагу".
Я прикрепил ее проволочным крючком к груди.
– Теперь хоть на человека похож, – сказал Валька, и мы помчались на водоем.
Там уже вовсю кипела работа.
Бригада мужиков на лугу, вооружившись молотками и папиросами, устанавливала праздничную трибуну. Вокруг них ходил Епифакин и давал практические советы.
На берегу были расставлены лавочки и столы, чтобы торговать лимонадом. На этот раз местное руководство решило в грязь лицом не ударить и провести праздник на высшем уровне. Ожидался даже какой-то важный человек из района – не то Пупченко, не то Пипченко Капитон Романыч.
Наши сгрудились у воды и о чем-то спорили.
– Что за шум? – спросил Валька, когда мы подошли ближе.
– Объясни своим остолопам, что у нас тут не игра в дочки-матери, – сказал Вальке Кудыкин.
– Какие еще дочки-матери? – не понял Валька.
– А вот. – Кудыкин показал пальцем на Любку.
Та стояла в белом переднике с вышитым на груди крестом.
– Я нужная, – говорила она сквозь слезы. – Я санитаркой буду. У меня йод есть. И бинты. – Она раскрыла белую сумочку и показала свое добро.
– Ну, вообще-то санитарка не помешает, – поддержал я Любку. – В бою всякое может случиться. Убьют, например, кого, или руку кому оттяпает. Это ж дело такое, обыкновенное.
– Ей самой нянька нужна, – стоял на своем Кудыкин, – какая из нее санитарка?
– Ладно, – решительно сказал Валька. – Ты, Кудыкин, своими командуй, а я своими. Галочкин прав. Назначаю тебя, Любка, военной медицинской сестрой. Вон там твое будет место, в кустах, под березой. Сиди там, не высовывайся, пока кто-нибудь не погибнет. А когда погибнет, так он сам тебя позовет.
Довольная назначением Любка побежала устраивать медсанбат.
– Сим Симыч не прилетал? – спросил Валька, разглядывая пустое небо.
– Рано еще Сим Симычу, – хмурясь, ответил Кудыкин. – Насчет снарядов решили?
– Насчет снарядов – этим Васильков занимается. Кстати, где Васильков?
Кудыкин показал на мостки. Из воды у самых мостков торчала толстая металлическая труба; рядом с толстой трубой вылезала труба поменьше с небольшим раструбом на конце.
Валька прошел на мостки и постучал по большой трубе.
– Эй, Васильков, ты как там, еще живой? – крикнул он в похожий на рюмку раструб. Затем приложил к раструбу ухо, кивнул и сказал Кудыкину: – С Васильковым порядок. Спрашивает, когда начнем.
– Ты у него про снаряды спроси, – сказал Кудыкин.
– Васильков, – Валька наклонился к трубе, – как у нас со снарядами? Что? У Бунчикова? Где Бунчиков? – спросил Валька, оборачиваясь к остальным.
– Спит Бунчиков, – кисло усмехнулся Кудыкин. – Нашли на кого положиться.
– Здесь, у меня снаряды, – послышалось из зарослей камышей.
Зашуршали сухие стебли, и на чистую полоску воды между камышами и берегом выплыло резиновое корытце. Лодкой управлял Пашка.
– Вот они, половина здесь, а остальные я на тот берег отвез; их у меня Бородавкин принял. – Пашка поднял мешок и потряс им над головой.
– Ладно, – сказал Кудыкин. – Значит, договорились: Сим Симыч прилетает, и начинаем.
– Замётано, – сказал Валька.
Кудыкин в обход по берегу побежал к своим.
Народу между тем прибавлялось.