***
Проскочив мимо пугающего плакатика на входе "Познавая себя, обессмысливаешь окружающую действительность", Артём миновал одну за другой таблички "Тавматург", "Пивдиатр", "Гиппиатр" - и остановился в конце коридора перед нужной дверью. Открыл, вошел.
– Мне сказали, что я снят с учета!
Добрейший Валерий Львович взглянул сквозь сильные линзы на незваного гостя строгими преувеличенными глазами.
– Что вы имеете в виду?
– Что я уже не числюсь у вас патриотом!
– Патриопатом, - уточнил участковый.
– Ну патриопатом!
– Вообще-то это врачебная тайна… - с неудовольствием начал было Валерий Львович, затем, глядя на трагическую физиономию Стратополоха, не выдержал, улыбнулся.
То есть все-таки снят! Стены кабинетика поплыли, кружась, и Артём почувствовал, что теряет равновесие. Подобные симптомы характерны при вертиго эпилептическом, когда больной, чтобы устоять на ногах, начинает вращаться вокруг своей оси. Характерно также резкое побледнение лица.
Винтообразно присел, не дожидаясь приглашения.
Долго не мог вымолвить ни слова.
– Тайна! - сипло вытолкнул он наконец. - Хороша тайна! Уже на другом конце города известно… А ведь врачи! Клятву небось давали!
Участковый психотерапевт поскучнел.
– Ну, во-первых, клялся я не вам, а Гиппократу, - миролюбиво заметил он, снимая очки и доставая бархотку, - а во-вторых, смею заверить, лично я ничего не разглашал.
– А кто же тогда?
– Решение относительно вас, как сами догадываетесь, принималось коллегиально…
Да-да, конечно! "Гиппиатр", "Пивдиатр", "Тавматург"… Вали все на них! -…но я не думаю, чтобы мои коллеги могли столь грубо пренебречь профессиональной этикой, - с глубокомысленным видом шлифуя линзы, продолжал Валерий Львович. - Вы говорите, известно уже на другом конце города? Вообще-то это очень странно… Можно, конечно, допустить, что нас подслушал кто-то из технического персонала. Электрик, уборщица… - Запнулся, задумался. - Нет, все-таки, наверное, электрик. Вертится тут один такой - маленький, светленький… громкоголосый…
– Но ведь патриопатов с учета не снимают!
– Да, обычно такое не практикуется, - кивнул участковый. - Но, знаете, бывают и исключения. Редко, но бывают. - Вновь водрузил очки и доброжелательно уставился на бывшего пациента. - Мнительность, Артём Григорьевич, мнительность и пристрастие ставить себе диагноз без должных на то оснований. Поймите, это нам, специалистам, решать, переходит ваше чувство к Отечеству за грань патологии или не переходит. Нет, конечно, абсолютно здоровым вас не назовешь… да и никого не назовешь… но перверсия-то ваша, признайтесь, мнимая. Вы, Артём Григорьевич, не просто натурал. Вы, если можно так выразиться, натуралиссимус… С чем я вас и поздравляю.
– Звонок, что ли, был? - угрюмо спросил Артём. Валерий Львович не понял, встревожился.
– Звонок? - переспросил он. - Какой звонок?
– Сверху.
– Ну-у, батенька… - как-то даже разочарованно протянул участковый. - Это вы слишком много о себе мните…
Стратополох беспомощно оглядел привычный уютный кабинетик, откуда его, кажется, изгоняли навсегда. Мирок, в котором он привык спасаться, убегая от окружающего безумия. Все здесь было по-прежнему, все как в прошлый раз. На трехэтажной книжной полке, правда, объявился новосел - двухтомник "Партизанские тропы" (первый том - "Партизанские метафоры", второй - "Партизанские синекдохи.").
По науке такое состояние называется "ойкофобия" - навязчивый страх возвращения домой после выписки из психиатрической больницы.
– Я буду на вас жаловаться! - хрипло сказал Стратополох, вставая. - Вы отказываете мне во врачебной помощи…
– Почему отказываем? - удивился Валерий Львович. - Обращайтесь в любое время. С психозами, с неврозами… Хотите - сами к вам приедем. Но что касается сексуальной патриопатии… - Он взглянул на несчастное лицо Артёма, ободрил улыбкой. - Есть такое понятие "бегство в болезнь". Проще говоря, одна из реакций личности на психогенно травмирующую ситуацию. Это как раз ваш случай. Я знаю, там… - Он указал на окно, за которым вихляла, ниспадая к проспекту, мощеная улочка и трепыхался вдали транспарант "Да здравствует сексуальное большинство!", - там вам очень непросто живется. Но это еще не повод отгораживаться от реальности справкой из диспансера.
– Но причину-то я узнать могу?
– Причину? - Брови участкового вспорхнули над оправой очков. - Причина - вот.
Из ящика стола на свет божий появилась книжица - тоненькая, беленькая, изданная за свой счет и тем не менее настоящая, бумажная.
– Про патографию слышали? - осведомился Валерий Львович.
– Слышал, - буркнул Артём. - Берем две строки любого автора и отправляем его в дурдом.
– Н-ну, в общем суть вы ухватили верно… Только почему же обязательно в дурдом? Бывает, что и в обратном направлении… Словом, исследовав вашу книгу методами патографии, мы пришли к выводу, что психическое здоровье автора находится в пределах нормы. Согласитесь, сравнивать волосы с травами, а глаза с родниками свойственно только людям без отклонений и комплексов…
Глава 11. Страшная месть
И пишет боярин всю ночь напролет,
Перо его местию дышит.
А.К.Толстой.
Вы польстите поэту, назвав его безумцем, но избави вас боже сказать ему, что он нормален. Обретете врага на всю жизнь. Нормален - значит бездарен. Впрочем, некоторые с таким утверждением не согласны в принципе. Напротив, полагают они, бездарен - значит нормален.
И тоже, в общем-то, правы.
Бездарность, с государственной точки зрения, всегда являлась послушным, созидательным началом, а вот талант только и делает, что бунтует и потрясает устои: то демона в симпатичном виде представит, то падшую женщину в героини возведет. Соцзаказ ему, видите ли, не писан, попзаказ - тоже. Ему главное - до сути докопаться!
Но что может быть деструктивнее анализа? Берешь явление и начинаешь разнимать на части. Причем с самыми благими намерениями - посмотреть, как оно там внутри устроено. А когда потом пытаешься вновь собрать воедино, неминуемо обнаруживаются лишние детали. Будильник в детстве разбирали? Вот в точности то же самое.
Потрясая потихоньку основы, бездарностью Артём Стратополох себя, конечно же, не считал.
Давненько не огребал он столь оглушительных и звонких оплеух. Мало того, что патриотом прикидывался - теперь выходит, что еще и лириком. Хорошо хоть графоманию не пришили… И не пришьют.
Согласно словарю, графомания свойственна прежде всего сутяжным психопатам, каковым Артём отродясь не был.
– У, скотома психическая! - приглушенно проклокотал он, оказавшись на улице. Случившиеся неподалеку прохожие брезгливо оглянулись. Этот невинный медицинский термин, всего-навсего означающий отрицание больным каких-либо реальных переживаний, давно уже стал в Сызново грубым площадным ругательством.
Кукольной походкой, наблюдающейся обычно при болезни Паркинсона, Артём спускался узкой извилистой улочкой к проспекту, то и дело приостанавливаясь с оторопелым видом внезапно проснувшегося сомнамбулы.
Он был настолько не в себе, что, достигнув развилки, где улочка расщеплялась на собственно Примордиальную и Малый Передоновский, не перешел, как обычно, на противоположный тротуар и продолжал брести в совершенно не нужном ему направлении. А когда обнаружил ошибку, возвращаться уже не имело смысла.
Вокруг издавало звуки и пошевеливало цветовыми пятнами считающееся нормой сумасшествие, частью которого он теперь, получается, являлся.
Во дворике, отделенном от Малого Передоновского переулка не то чтобы витой, но во всяком случае извилистой железной оградой цвел мощный и весь какой-то вывихнутый каштан, под сенью которого на скамеечке шло вполголоса романтическое объяснение двух разнополых жильцов-натуралов.
Обоим несомненно был свойствен симптом Феофраста, возникающий обычно годам к пятидесяти и характеризующийся поведением, не соответствующим данному возрасту (повышенная активность, недостаточная самокритичность, оживление интереса к модной одежде).
Грубая сосудистая патология отсутствует.
– Я давно хотел сказать вам, Маргарита Назаровна… - запинаясь, начал натурал, застенчивый, как юноша.
– Да? - голосом девочки-подростка отозвалась натуралка.
– С того момента, как только я вас увидел…
"Слабоумие салонное, - всплыло само собой в памяти приостановившегося Артёма. - Проявляется главным образом в заученной фразеологии при скрытой недостаточности критики суждений. Понятие, близкое к конституциональной глупости".
– Говорите, говорите, - трепетала она.
– Я… люблю вас… Треснула пощечина.
– Выбирайте выражения, Прокл Игнатьевич! - вскрикнула Маргарита Назаровна, вскакивая. - Вы не в Парламенте!
Ах, Прокл Игнатьич, Прокл Игнатьич… За новостями-то следить надо. Профилактика устной речи, чтоб вам было известно, началась с сегодняшнего утра.
Не дожидаясь, чем завершится объяснение под каштаном, Стратополох двинулся было дальше, как вдруг ощутил приступ здоровой (а какой же теперь еще?) злости. Подборку, да? Мало того, что опустили, мало того, что сняли с учета - еще и подборку подготовь? Ну, я вам сделаю!
И Артёма накрыло всем известной гипофобией, что так часто наблюдается при алкогольном опьянении. На войне такое состояние называют храбростью и вылечить от нее обычно не успевают.
Где бы только посидеть поработать над этой подборкой? В "Последнее прибежище" путь пока закрыт, там наверняка выписку потребуют. Дома? Дома - Виктория. А от Виктории сейчас мало что утаишь - чуткая стала, как сейсмограф.
Тогда в парк.
Стратополох повернулся и зашагал вверх по Малому Передоновскому.
***
В те относительно недавние и все же, как ни крути, доисторические времена, когда на месте "Последнего прибежища" шумел рыно-чек, а психотерапевт по фамилии Безуглов баловался мануалыциной, городской парк с апреля по октябрь был для Артёма чуть ли не единственным местом, где литератор мог спокойно поблудить со словом, сбежав от разнуздавшейся, не закодированной еще супруги.
Светлый, просторный, хорошо проветриваемый кабинет. И весь в растениях.
Разумеется, за последние годы "больничный режим" и здесь ухитрился изрядно досадить Стратополоху: расчистил великолепные непроницаемые для глаза дебри, все перепланировал, подстриг кусты, натыкал всевозможных автоматов, проложил кругом хрусткие, посыпанные мелким гравием дорожки - но пара-тройка насиженных скамеек тем не менее уцелела.
Добравшись до самого на сегодняшний день глухого, а стало быть, вполне пригодного для творчества уголка, литератор остановился.
Место было занято. И не просто занято: на скамейке спиной к Стратополоху сутулился над точно таким же наладонником тот самый дважды коллега, с которым Артём имел несчастье встретиться на пути в "Прибежище".
Надо полагать, собрат посетил уже редакцию "Психопата" и корпел теперь над рубрикой "Отрывки из сочинений классиков".
Вот жизнь пошла! Поработать негде.
Артём прислушался.
– Тургенев… - в искреннем недоумении бормотал собрат, вздергивая плечи. - Нет… Не знаю такого писателя… Толстой - писатель. Плохой. Но писатель… Чехов? Чехов - да, Чехов - согласен… Тургенев… - тревожно запнулся, взвешивая, должно быть, на внутренних весах литературные достоинства Ивана Сергеевича. - Да нет такого писателя! - решительно, почти возмущенно заключил он. - Нет и не было… Откуда он родом? Да и фамилия самая калмыцкая…
Симптом мышления вслух, если кто не знает, наблюдается при некоторых формах психопатий.
Опасаясь наступать на предательски звучную дорожку, Артём предпочел удалиться на цыпочках по газону. В противоположном закоулке парка имелась еще одна лавка. Если не доломали.
Пока шел, несколько раз почудилось, будто за ним кто-то подглядывает, перебегая от дерева к дереву. А это уже бред преследования. Интересно, который из двух его вариантов: мегаломанический или депрессивный?
***
Скамейка (во всяком случае, левая ее часть) была целехонька. В нестриженой траве валялся вскрытый картонный ящик с надписью "Не вскрывать!". Правильно, ребята! Так их! А то, ишь, придумали: не вскрывать… Стратополох смёл ладонью с брусьев воображаемый сор (аматофобия - навязчивый страх, боязнь пыли) и, присев, приступил к публичному посечению больничного режима и лично доктора Безуглова.
Итак…
"За Родину болеет душой один Президент. А мы с вами - лишь синдромы его душевной болезни".
Это мы восстанавливаем. Это у нас пойдет первым номером.
Дальше.
"Можно ли довериться психиатру, если он считает этот мир нормальным?"
Тоже пойдет…
А вот "Время - лучший лекарь…" и "…спешно принялся втыкать вырванный волосок…" - к лешему! Чтобы никакого мелкого зубоскальства… Чтобы уж куснул - так куснул. Скажем, так: "На самом деле никаких галлюцинаций не бывает. Просто эти психиатры верят всему, что им ни расскажи…"
Давно не работалось Стратополоху с такой злобной легкостью. Потратил часа полтора, но подборочка вышла - загляденье. Хоть сейчас вызывай "неотложку" и отправляй автора в психоприемник.
Злорадно представляя заранее, с какой болезненной гримасой будет все это читать завлитдиагноз (а там, глядишь, и редактор!), Артём поднялся со скамьи - и в этот самый миг из-за древесного ствола навстречу ему шагнула, будь она неладна, все та же моложавая мегера из "Последнего прибежища".
Неужели следила? Да наверняка! А может быть, даже и подслушивала - кабинетик Валерия Львовича на первом этаже, окна приоткрыты…
– Вы взяли выписку из поликлиники? - прожигая его темным инквизиторским взглядом, процедила она.
Пуговка. Какая, к черту, пуговка? Пуговки - маленькие, кругленькие…
Еще и к ответу требует!
– Нет! - злобно бросил он. Лицо ее судорожно исказилось.
– Ненавижу!.. - прошипела она, уже привычным рывком ослабляя узел его галстука.
***
– Где это ты так извалялся? - не понял завлитдиагноз.
– "Скорая" сбила, - досадливо отвечал Стратополох, отряхивая локоть.
– Хорошо хоть на газон, - соболезнующе заметил тот. - Наладонник, надеюсь, не пострадал?
– Нет, - глухо отозвался Артём. - Я его отбросить успел. Так оно, кстати, и было.
Сократовское лицо завлитдиагноза выразило уважение и сочувствие.
– Герой, - оценил он. - Кроме шуток - герой. Ну-с, и как доживает наша подборка?
– Вот! - с вызовом сказал Стратополох.
Бывший друг и соратник, а ныне работодатель скопировал файл и, выведя на монитор, приступил к чтению. С каждым новым афоризмом он становился задумчивей и задумчивей: нижняя губа оттопырилась, надбровья нависли неандертальски. Прочел, помолчал.
– Ну что ж, - промолвил он наконец. - Спасибо.
– Не стоит благодарности, - с аптекарской точностью отмерив дозу яда, отозвался безукоризненно вежливый Стратополох. - Я так понимаю, что услуги мои больше не понадобятся…
– Да почему же не понадобятся, - расстроенно возразил завлитдиагноз. - Давай теперь новую порцию…
– А эту куда?
– В номер, куда ж еще?
– В номер - в смысле в печать?!
Завлитдиагноз молчал.
– Всю как есть?! Завлитдиагноз молчал.
– Ты что… - Артём невольно понизил голос. - И редактору даже не покажешь?
Завлитдиагноз вздохнул.
– Редактор тут ничего не решает…
– А ты?
– А я еще меньше, - уныло признался бывший друг и соратник.
Реакция Артёма была, выражаясь по-нынешнему, аффективно-шоковая, гипокинетическая. Проще сказать, офонарел Стратополох.
– Неужели… селедка? - хрипло выговорил он секунды три спустя. Глаза его были незрячи.
– Что за селедка?
– Удивительно вкусная… - упавшим голосом известил Артём. - А водка - так себе… - Встряхнулся, опомнился. - Слушай, у вас тут есть какая-нибудь… моментальная химчистка… или что-нибудь в этом роде?
***
Старательно причесанный, в безукоризненно отутюженном костюме без единого пятнышка, подходил Артём Стратополох к родному дому. У дверей подъезда стояли и напряженно смотрели вослед чему-то давно уже скрывшемуся за углом сладкоголосая соседка и ее серенький невзрачный супруг.
– Здравствуйте, - сказал Артём. - Что-нибудь случилось?
При виде его женщина просияла, затем спохватилась и пригорюнилась. Глазенки, однако, продолжали сиять. Яркий пример хайрофобии - навязчивого страха проявить чувство радости в неподобающей обстановке, например, на похоронах.
Что до соседа - тот, напротив, насупился, отвернулся и принялся недовольно высматривать что-то в стене. Из кармана плащика этаким намеком торчал сегодняшний номер газеты "Будьте здоровы!", причем "Литературным диагнозом" наружу.
– Хорошего, хорошего мальчика воспитали, - умильно запела соседка, то ли глумясь, то ли вправду радуясь. - Настоящий юннат, побольше бы таких!
– Что случилось? - холодея, повторил Артём. От сегодняшнего дня он уже ждал всего чего угодно.
– Маму родную санитарам сдать - это еще ведь не всякий решится…
– Что?! - заорал Артём.
– Что-что… - буркнул супруг, по-прежнему недовольный стеной родного дома. - Подъехала "скорая", вывел он ее под ручку, усадил…
Трясущимися руками Стратополох отпер парадное и, прыгая через ступеньки, кинулся к себе - на второй. "Нет! - стучало в голове. - Нет! Не может быть… Чтобы Павлик…"
– Павлик! - крикнул он, распахивая дверь.
В прихожей немедленно возникла испуганная мордашка сына. Голубого девчачьего галстука на прилежно вымытой шее на этот раз не было. Не было, впрочем, и розового.
– Где мама?
– Увезли.
– Куда?
– Не знаю. В диспансер, наверно…
– Кто вызвал? Ты?!
– Я-а? - возмутился Павлик. - Сама сдалась!
Глава 12. Умножение скорби
Чем дальше, тем страньше.
Льюис Кэрролл.
С тех пор как сызновская милиция грянулась оземь и обернулась санитарным корпусом, те жители столицы, что были одолеваемы нервными расстройствами, почему-то разлюбили пользоваться услугами "скорой помощи". Зато наловчились вызывать ее соседям и родственникам. Сначала анонимно, затем, когда официально объявили, что больной, отрицающий сам факт наличия у него какого-либо имени, тоже вполне излечим, увлечение это резко пошло на убыль.
Теперь благодетелю, пекущемуся о здоровье ближних, прежде чем сдать их психиатрам, предстояло, во-первых, поднакопить достаточное количество медкомпромата, а во-вторых, запастись справками о том, что и сам он не страдает сутяжным помешательством (оно же бред кверулянтский).
И все-таки работы санитарам хватало.