Я заметил, что выражение лица Авроры стало более сосредоточенным, а движения - энергичнее и точнее. Мне показалось, что, идя с Тристрамом под руку, она внимательно следит за своим спутником, поглядывая на него искоса.
Наконец мы достигли самого нижнего помещения лабиринта - сводчатого зала, от которого спиралями поднимались вверх десятки галерей. Под сводами, во мраке, недвижно висели тысячи скатов. Лишь их фосфоресцирующие жала то появлялись, то исчезали в кожистых складках.
Метрах в шестидесяти от нас, в противоположном конце зала, появились Раймонд Майо и шофер - туда их вывела одна из галерей. Несколько секунд они стояли в ожидании. Вдруг я услышал крик Тони. Раймонд выронил из рук ружье и скрылся в галерее.
Пробормотав извинения, я бросился бегом через весь зал. Они стояли в узком коридоре, вглядываясь в темноту.
- А я говорю тебе, - настаивал Тони, - этот дьявол пел, я собственными ушами слышал.
- Быть того не может, - сказал Раймонд.
Поспорив еще немного, они решили отказаться от поисков таинственного поющего ската и вернулись в зал. И тут я углядел, как шофер что-то прячет в карман. Этот горбун с крючковатым носом и безумными глазами, увешанный сетками, в которых извивались скаты, казалось, сошел с полотна Иеронима Босха.
Перекинувшись парой слов с Раймондом и Тони, я хотел было вернуться к Тристраму и Авроре, но оказалось, что их в подземном зале уже нет. Не зная, в какую из галерей они свернули, я заглянул в каждую по очереди и наконец увидел их: они поднимались по наклонному выступу над моей головой, плавным изгибом уходящему вверх. Я уже собирался вернуться в зал и отправиться за ними вслед, но случайно обратил внимание на профиль Авроры - на лице ее застыло все то же сосредоточенное, напряженное выражение. Передумав, я осторожно двинулся по спиральному проходу как раз под ними. Шорох осыпающегося песка заглушал мои шаги. В просветы между сталактитами я время от времени видел Аврору и Тристрама.
Потом, оказавшись буквально в нескольких метрах от них, я услышал слова Авроры:
- Говорят, что песчаных скатов можно приманить пением.
- Хм, зачарованный скат? - спросил Тристрам. - Можно попробовать.
Они пошли дальше, Аврора нежно и проникновенно напевала что-то. Звук становился громче, отраженный сводами и стенами лабиринта, в темноте зашевелились скаты.
Чем ближе мы были к выходу на поверхность, тем больше их становилось. Аврора вывела Тристрама на небольшую залитую солнцем площадку под открытым небом, похожую на арену. Площадку окружали стены метров тридцать высотой.
Потом я потерял своих спутников из виду, вернулся в галерею и по внутреннему склону поднялся на следующий уровень. Отсюда мне было видно все, что происходило на арене.
Жуткий пронзительный вопль заполнил песчаный лабиринт. Монотонный и всепроникающий одновременно, он походил на те ужасные звуки, которые слышат эпилептики, перед тем как забиться в припадке. Внизу, на арене, Тристрам зажал уши ладонями, взгляд его метался по стенам, пытаясь обнаружить источник звука. На Аврору он больше не смотрел - та застыла за его спиной в позе медиума, погруженного в транс, опустив неподвижные руки с обращенными вверх ладонями.
Я стоял, завороженный ее позой, как вдруг с нижних уровней лабиринта до меня донесся леденящий душу крик, потом - беспорядочные хлопки кожистых крыльев, и из нижних галерей вырвалась целая туча скатов. Над самой ареной, потеряв ориентацию и почти касаясь голов Тристрама и Авроры, они превратились в сплошную движущуюся массу.
Аврора наконец очнулась и испуганно закричала, пытаясь отогнать скатов. Тристрам снял соломенную шляпу и яростно отмахивался от них, свободной рукой стараясь защитить свою спутницу. Вместе они отступали к узкой щели в стене, открывавшей путь к спасению через галереи противоположной стороны лабиринта. Подняв голову, я с удивлением увидел на краю отвесного выступа приземистую фигуру шофера. При нем не было ни сетей, ни ружья, и он пристально наблюдал за происходящим на арене.
Тем временем сотни скатов, мечущихся над ареной, почти совершенно скрыли от меня Тристрама и Аврору. Потом я вновь увидел, как она показалась из прохода в стене, в отчаянии качая головой. Путь к спасению отрезан! Тристрам жестом приказал ей опуститься на колени, затем выпрыгнул на середину арены и яростно замахал шляпой, пытаясь отогнать скатов от Авроры,
На несколько мгновений ему это удалось. Скаты разлетелись, как гигантские осы. Но, к ужасу своему, я увидел, что они тут же снова устремились к Тристраму. Не успел я предупредить его об опасности, как он упал. Скаты пикировали, зависали над распростертым телом, затем разлетались и, наконец - словно получив свободу, - взмыли в небо.
Тристрам остался лежать ничком. Его белокурые волосы рассыпались по песку, руки были неестественно вывернуты. Мгновенность свершившейся трагедии ошеломила меня. Я перевел взгляд с Тристрама на Аврору.
Она тоже смотрела на распростертое тело, но лицо ее не выражало ни ужаса, ни даже сожаления. Подхватив юбку, она повернулась и исчезла в проходе.
Так, значит, проход все же свободен! Потрясенный, я сообразил: Аврора умышленно сказала Тристраму, что проход к галереям закрыт, заставив его вступить в бой со скатами.
Через минуту она появилась на галерее верхнего яруса. Рядом с нею вырос шофер в черном мундире. Глянув вниз, на неподвижное тело Тристрама, они скрылись из виду.
Я кинулся вдогонку, крича во весь голос и надеясь, что меня услышат Тони и Раймонд. Гулкое эхо заполнило нижние галереи. Добежав до выхода из лабиринта, я увидел, как в сотне метров от меня Аврора и шофер садились в "кадиллак". Взревев, машина рванула с места и исчезла за декорациями киносъемочной площадки, подняв целую тучу пыли.
Я побежал к машине Тони. Когда я достиг цели, "кадиллак" был уже примерно в километре от лабиринта и мчался через дюны, как преследуемый дракон.
Больше я никогда не видел Аврору Дей. Я гнался за ними до шоссе, ведущего к Лагун-Уэсту, но там, на магистрали, мощный "кадиллак" легко оторвался от меня, и километров через десять я окончательно потерял его из виду. У заправочной станции на развилке Алые Пески - Красный Пляж я спросил, не видел ли кто красный "кадиллак". Двое заправщиков ответили утвердительно, но оба клялись, что интересующая меня машина двигалась мне навстречу. Не иначе волшебство Авроры сбило их с толку.
Я решил проверить, не вернулась ли Аврора домой, и поехал в сторону Алых Песков, проклиная себя за то, что вовремя не почуял неладное. Как же это я, считающий себя поэтом, столь несерьезно отнесся к фантазиям другого поэта? Ведь Аврора недвусмысленно предсказывала смерть Тристрама.
Дом номер пять по Звездной улице был тих и пуст. Скаты покинули аллею, черные стеклянные двери были распахнуты, по пыльному полу несло обрывки лент. В коридоре и гостиной царил мрак, только белые карпы слабо светились в бассейне. Воздух был неподвижным и затхлым, будто в доме долгие годы никто не жил.
Я пробежал взглядом по фризу гостиной и убедился, что теперь мне знакомы лица всех персонажей. Сходство - почти фотографическое. Тристрам был Коридоном, Аврора - Меландер, шофер - богом Паном. Среди прочих персонажей я узнал себя, Тони Сапфайра, Раймонда Майо и других обитателей Звездной улицы.
Оторвавшись от рисунков, я обошел бассейн и направился к выходу. Вечерело. Через открытые двери виднелись далекие огни Алых Песков. В лучах фар идущих по Звездной автомобилей вспыхивали стеклянные чешуйки на кровле моей виллы. Когда я спускался с крыльца, порыв ветра пронизал дом и захлопнул за мной дверь - по вилле разнесся громкий гул, поставив последнюю точку во всей этой цепи чудес и несчастий. Уходящая колдунья бросила прощальную реплику.
Я шел через пустыню, смело наступая на последние обрывки лент, сопровождавших меня, - быть может, этот жест символизировал мою попытку вернуться в реальный мир. Фрагменты безумных стихов Авроры Дей ловили свет засыпающей вечерней пустыни и - гибнущие осколки грез - рассыпались под моими ногами.
В моем доме горел свет. Я поспешил войти и, к своему изумлению, обнаружил на террасе облаченного в белый костюм Тристрама Колдуэлла. Держа бокал со льдом, он лениво развалился в кресле. Одарив меня дружелюбным взглядом, Тристрам подмигнул и, прежде чем я успел открыть рот, прижал палец к губам.
Я подошел ближе и хрипло зашептал:
- Тристрам, я думал, ты погиб. Скажи, Бога ради, что там произошло?
Он улыбнулся.
- Прости, Пол, я подозревал, что ты за нами следишь. Аврора уехала?
Я кивнул:
- Я не смог угнаться за их "кадиллаком". Так тебя не ужалил скат? Когда ты упал, я решил - это конец.
- Аврора тоже так решила. Вы очень мало знаете о песчаных скатах. В эту пору их жала безвредны. Иначе кто бы нас в лабиринт пустил? - Он усмехнулся. - Тебе знаком миф о Меландер и Коридоне?
Я рухнул на стул рядом с Колдуэллом. Через две минуты я уже знал, как было дело. Аврора рассказала Тристраму легенду, и он, отчасти из сочувствия, отчасти шутки ради, решил сыграть роль Коридона. Говоря о смертельных укусах и злобных повадках песчаных скатов, он провоцировал Аврору, подсказывал ей прекрасный способ совершения жертвенного убийства.
- Это и было убийством, - сказал я. - Поверь мне - я видел, как блестели ее глаза. Она хотела твоей смерти.
Тристрам пожал плечами.
- Не удивляйся этому, старина, - сказал он. - В конце концов поэзия - дело серьезное.
Ни Раймонд, ни Тони Сапфайр ничего не знали о случившемся. Тристрам сочинил историю о том, что у Авроры был внезапный приступ клаустрофобии и она в страхе умчалась прочь от лабиринта.
- Интересно, - задумчиво сказал Колдуэлл, - что она предпримет? Пророчество ее сбылось. Может быть, теперь она уверует в свою красоту. Ведь до сих пор она страдала сильнейшим комплексом физической неполноценности. Как и Меландер, для которой самоубийство Коридона явилось полной неожиданностью, Аврора не отделяла любимого искусства от собственного "я".
Я кивнул.
- Надеюсь, она не будет слишком разочарована, узнав, что поэзия по-прежнему создается отвратительным компьютерным способом. Кстати, мне все еще нужно заполнить целых двадцать пять полос. Твой автоверс в порядке?
- У меня больше нет автоверса. Я разбил его в то утро, когда ты мне позвонил. Да я им уже который год не пользуюсь.
Я подскочил в кресле.
- Как! Все эти сонеты, что ты присылаешь, написаны тобой самим?
- Именно, старина. Каждая строчка рождена в муках душевных.
У меня вырвался стон отчаяния.
- Я-то думал, твой автоверс меня спасет. Боже, где выход?
Тристрам усмехнулся.
- Начинай писать стихи. Вспомни ее пророчество - кто знает, может быть, оно и сбудется. В конце концов, Аврора ведь думает, что я умер.
Я от души выругался.
- Будь от твоей смерти прок, я бы пожалел, что ты остался жив. Ты даже не представляешь, во что мне это обойдется.
Когда он ушел, я отправился в кабинет и собрал все оставшиеся стихи. Для номера не хватало двадцати трех страниц. Странное совпадение: ровно столько поэтов обитало в Алых Песках. Правда, ни один из них - кроме Тристрама Колдуэлла - не был способен сочинить самостоятельно хотя бы строчку.
Наступила полночь, но мне было не до сна - для решения проблем "Девятого вала" была дорога каждая минута из тех двадцати четырех часов, что мне еще оставались. Я уже почти решился сам написать хоть что-нибудь, когда зазвонил телефон. "Неужели Аврора?" - подумал я, услышав высокий женоподобный голос. Но это был Фэрчайлд де Милль.
- Ты что не спишь? - заворчал я в трубку. - Не теряй драгоценных минут первого сна.
- Для этого есть причины. Пол, сегодня со мной произошло нечто удивительное. Ты все еще ищешь материал, написанный вручную? Два часа назад я сел за стол, и - представь себе! - не так уж плохо получается. Кстати, моя героиня - Аврора Дей. Мне кажется, эта вещица тебе придется по вкусу.
Я поздравил его в преувеличенно восторженных выражениях и записал количество строк.
Телефон вновь зазвонил через пять минут. На сей раз это был Анжел Пти, который, как выяснилось, тоже сочинил несколько стихотворений и выражал уверенность, что они мне понравятся. Все они также были посвящены Авроре Дей.
В последующие полчаса телефон звонил раз десять. Бодрствовали все поэты Алых Песков. Макмиллан Фрибоди, Робин Сондерс и все остальные по какой-то таинственной причине ощутили вдруг непреодолимую потребность самостоятельно написать что-нибудь этакое, в результате чего в считанные минуты создавались стихи, посвященные Авроре Дей.
Я продолжал размышлять об этом, когда, в последний раз повесив трубку, поднялся из-за стола. На часах было двенадцать сорок пять. Казалось бы, пора и устать, но моя голова была свежей и ясной. В ней носились тысячи идей. Вдруг сама собой сложилась поэтическая строка, Я немедленно записал ее в блокнот.
Время исчезло. Через пять минут я закончил первую часть стихотворения, которое пытался написать более десяти лет. Еще дюжина стихов, подобно драгоценному металлу в золотоносной жиле, томились в мозгу, ожидая, когда их извлекут на свет божий.
Сон подождет. Я потянулся за листком бумаги и тут заметил на столе письмо - мой заказ на три новых автоверса фирмы IBM.
Улыбнувшись про себя, я разорвал заказ на мелкие клочки.
Перевод В. Генкина
Место Ожидания
Не могу сказать, знал ли о Месте Ожидания Генри Таллис, мой предшественник по Муракской радиообсерватории. Скорее, знал. И все три недели, в течение которых он передавал мне хозяйство - на что требовалось, в сущности, дня три, - Таллис просто тянул время, пытаясь решить для себя: рассказывать мне или нет. И все-таки не рассказал - вот что самое обидное.
Помню, в первый же вечер после моего прибытия на Мурак Таллис задал мне вопрос, над которым я до сих пор ломаю голову.
В воздухе стояло едва слышное гудение восьмидесятиметровой металлической чаши телескопа, а мы смотрели из комнаты отдыха обсерватории на песчаные рифы и окаменелые вершины вулканических джунглей.
- Скажите, Куэйн, - внезапно произнес Таллис, - где бы вы хотели быть, когда наступит конец света?
- Пока не задумывался, - ответил я. - А что, пора срочно решать?
- Срочно? - Таллис слабо улыбнулся, глядя на меня добродушно и в то же время оценивающе. - Подождите, поживете здесь подольше…
Заканчивалась его последняя смена на обсерватории, и я не сомневался, что он имеет в виду тоскливое одиночество в угрюмом краю, который он, после пятнадцатилетней вахты, оставлял на мое попечение. Позже, разумеется, я понял свою ошибку, как и то, что я неправильно судил о его скрытном и сложном характере вообще.
Таллис был худощавым, аскетичного вида человеком лет пятидесяти, хмурым и замкнутым, как я заметил, едва сойдя с грузового корабля, который доставил меня на Мурак. Вместо того чтобы встречать гостя у трапа, Таллис сидел в вездеходе на краю космопорта и сквозь темные очки наблюдал, как я плетусь с чемоданами по солнцепеку, еле волоча гудящие после резкого торможения ноги, спотыкаясь от непривычной силы тяжести.
Такое его поведение было характерным. Таллис всегда держал себя отчужденно и насмешливо. Все, что он говорил, звучало двусмысленно и неопределенно, носило оттенок загадочности, которую часто в качестве защиты выбирают отшельники и крайне замкнутые люди. Причем это не было проявлением ненормальной психики; просто никто не в состоянии провести пятнадцать лет, пусть и с полугодичными перерывами, практически в полном одиночестве на столь далекой планете - точнее, просто на шаре застывшей лавы, - как Мурак, и не приобрести каких-то новых, странных манер. Напротив, как я слишком скоро понял, удивительным было то, что Таллис вообще сохранил здравомыслие.
Он внимательно слушал последние новости с Земли.
- Первый беспилотный полет к проксиме Центавра намечен на две тысячи двести пятидесятый год… Ассамблея ООН в Лейк-Сексес объявила себя суверенным государством… Отменено празднование Дня рождения королевы Виктории… Да вы, должно быть, слышали все это по радио.
- У меня здесь нет другого приемника, - сказал Таллис, - кроме того, что наверху, а он настроен на Андромеду. На Мураке обычно слушают только самые важные новости.
Я было хотел ответить, что даже самые важные новости по пути на Мурак устаревают на миллион лет, но в тот первый вечер меня слишком занимали непривычные условия: значительно более плотная атмосфера, сила тяготения выше земной, дикие перепады температуры (от –30° до +160°) и необходимость приспосабливаться к восемнадцатичасовым суткам.
Кроме этого, мне предстояло почти полное двухлетнее одиночество.
Обсерватория находилась в пятнадцати километрах от Мурак-Рифа, единственного поселения на планете, в предгорье у северного края застывших вулканических джунглей, что тянулись к югу от экватора. Гигантский телескоп и раскинувшаяся сеть из двадцати или тридцати бетонных куполов, где размещалась аппаратура слежения и обработки данных, генератор, холодильная установка, гараж, склады, мастерские и вспомогательное оборудование.
Обсерватория сама обеспечивала себя электричеством и водой. На близлежащих холмах, поблескивая в ярком свете, полосами метров в триста длиной размещались системы солнечных батарей, аккумулирующих энергию солнца и питающих генератор. На одном из склонов, навек прикованный разверстой пастью к скальному грунту, медленно прогрызал себе путь передвижной синтезатор воды, добывая из горной породы водород и кислород.
- У вас будет масса свободного времени, - предупреждал меня заместитель директора Института астрографии на Цересе, когда я подписывал контракт. - Конечно, надо будет заниматься профилактическим осмотром механизмов, проверять питание системы слежения и вычислительной техники, но в общем-то с телескопом вам работать не придется. Машина будет за вас думать и записывать всю информацию. Когда полетите на отдых, возьмите ленты с собой.
- Значит, делать мне там нечего, разве что сметать песок с крыльца? - заметил я.
- За это вам и платят, возможно, не так много, как следовало бы. Два года покажутся вам долгим сроком, несмотря на три отпуска. Однако не бойтесь, с ума не сойдете, вы на Мураке не один. Будет просто скучно. Будет скучно ровно на две тысячи фунтов. Впрочем, вам все равно писать диссертацию. Да и кто знает, вдруг понравится? Таллис - наблюдатель, которого вы сменяете, - полетел в две тысячи третьем тоже на два года, а остался на пятнадцать. Он вам все покажет. Человек приятный во всех отношениях, хотя не без причуд.
В первое же утро Таллис отвез меня в поселение за остальным багажом, который путешествовал в грузовом отсеке.
- Мурак-Риф, - указал Таллис, когда старенький, девяносто пятого года "крайслер"-вездеход, с неприятным звуком перетирая гусеницами густой фосфоресцирующий пепел, приблизился к домам. Позади осталась цепь древних озер застывшей лавы. Затвердевшая поверхность этих больших, с километр в поперечнике, серых дисков была испещрена кратерами и лунками от бесчисленных метеоритов, пришедшихся на долю Мурака за последний миллион лет. Вдали на фоне однообразного пейзажа выделялись плоские крыши цехов и три высоких подъемника породы.