Я с опаской подняла глаза. Живое полотно показывало ужасающих размеров кровавую лужу на асфальте. Из этой лужи медленно поднимался парень, весь в крови, но вполне целый. На губах его застыла безумная улыбка, он постоянно что-то бормотал и посмеивался. Мне стало жутко. Увидь я его в реальной жизни – точно бросилась бы прочь сломя голову. Как и Муфлон, он вызывал ужас одним своим видом. В нем чувствовалась способность сделать нечто непостижимое.
– Таких было всего семь, – говорил Мефистофель. – Проволок, с которыми случилось то же самое. Теперь они все в Системе, и все уже не те, что были раньше. Этот, соответственно, Номер Восемь. Так его и зовут.
Неожиданно к нему словно бы подползла темная тень. Номер Восемь на секунду умолк, смешно склонил голову набок, к чему-то прислушиваясь… Снова заухмылялся и сделал несколько шагов вперед. Тени текли к нему со всех сторон, соединялись и, наконец, образовали одну тонкую линию, вытянувшуюся прямо в воздухе. На улице было темно, и потому ее было плохо заметно, но я, определенно, видела ее слабое трепыхание. Линия изогнулась один раз, затем другой, нарисовав нечто вроде дверной арки… Номер Восемь поднес пальцы к ее верхней "перекладине" и изо всех сил дернул руку вниз.
Я отказывалась верить своим глазам. Будто весь мир представлял собой комнату, оклеенную живым полотном, подобным тому, на которое сейчас смотрела я, наблюдая за историей, и парень в буквальном смысле содрал его, как кусок старых обоев! А за полотном простиралась темнота, в которой, соприкасаясь друг с другом, с ужасающим, раздирающим мозг скрипом крутились гигантские обветшалые колеса, напоминающие внутренности всеми забытых старинных часов.
Номер Восемь шагнул в образовавшийся проем, но что произошло дальше, я не увидела: скрип напомнил мне Вопль Муфлона, и голова моя взорвалась адской, слепящей болью.
– Ты еще заплатишь за это, помяни мое слово, – донесся до меня сквозь мутную пелену голос Авторитета.
– Да какая разница! – возмутился Мефистофель. – Нет, ты скажи, какая теперь разница? И что с ней делать? – вдруг резко сбавил он тон. – Эй, ты…
Он, будто взрослый, вынужденный успокаивать малолетнего ребенка, хотя прежде никогда не занимался ничем подобным, неуверенно схватил меня за руки и заставил отвести их от головы, которую я сжимала.
Я открыла глаза. Я была в своей комнате.
– Ну вот, все нормально, – несколько успокоился Мефистофель. – А то впала тут…
– Погоди! – я, не поднимаясь с пола, на котором сидела, почти в панике ухватила его за рукав. – Расскажите мне… Что случилось с Прошедшимднем? Он теперь тоже в Системе?
Мефистофель, сердито нахмурившись, вырвал рукав из моей хватки. Авторитет посмотрел на него с некоторым злорадством – мол, я говорил, а ты не слушал.
– Нет, – наконец, буркнул Мефистофель. – Еще нет. Но у него нет выбора, как я и говорил. Он не хочет быть чем-то, кроме Проволоки, но и разум терять не хочет. Вот и ждет незнамо чего. Но иначе нельзя. Ему придется так же.
– Пути назад для него уже нет, – мягко проговорил Авторитет. Он протянул мне руку, помог подняться и бережно усадил на диван. Пораженная, я не сводила с него пристального взгляда. – Он уже поплатился своим будущим. Проволоки не могут вот так просто существовать. Им предстоит стать либо тем, либо другим… Но если их выбор – отказаться от всего, им остается либо погибнуть, либо войти в Систему, потеряв разум.
– А если они не хотят отказываться! – вдруг воспылала я гневом до такой степени, что на глазах выступили слезы. В голове у меня стоял образ Прошедшегодня – такого потерянного и обреченного. – Что, если они хотят быть и тем, и другим?!
Эти мои слова произвели на Мефистофеля и Авторитета сильное впечатление. Они почти ошарашено переглянулись, словно я им сообщила, что пока они отсутствовали, мне удалось подсадить половину Земли на Териум.
– Никому не под силу удержать при себе и Эгоиста, и Благодетеля, – первым взял себя в руки Авторитет.
– Почему это? – продолжала бушевать я. – Вот вы, вы! Вы рассказывали мне историю о Териуме, и вы вместе, вполне слаженно…
– Нам пора, – вдруг скороговоркой проговорил Мефистофель.
Авторитет, казалось, прислушался и нехотя подтвердил (нехотя – потому что пришлось согласиться с Мефистофелем):
– Да.
– А тебе нужно сесть на поезд, – вставил Мефистофель.
– Ну и ладно, – смахнула слезы я. – Все равно спасибо. Спасибо, что так много рассказали мне о Системе и Прошедшемдне…
– О! – ехидно проговорил Мефистофель. – Если бы ты только знала причину, по которой сегодня узнала так много!
С этими загадочными словами они исчезли. Последнее, что я услышала, это отзвуки голоса Мефистофеля:
"Нет, ну что за дурацкая Проволока!" – возмущенно говорил он.
На такой не слишком приятной ноте истории Мефистофеля и Авторитета подошли к концу.
Часть вторая
Глава I: Путешествие без цели, несостоявшийся визит и бегство от Вопля
Мерный стук, не оставляющий меня в покое уже много часов, под конец стал чувствительно оттанцовывать по отчаянно ноющей голове, заставляя ее болеть еще сильнее. Но открывать глаза и вырываться из дремы, полной размытых видений, я все равно не собиралась. Что толку? Едва ли до смерти надоевший стук заглохнет только потому, что я выскажу свое недовольство. Наверняка кто-то уже пытался разрешить эту проблему – сквозь сон мне слышались голоса, порой требовательные, порой раздраженные. Но стук не смолкал ни на минуту.
– Эй! Проснись!
Эта громкая и четкая фраза вырвалась из череды невнятных слов, произносимых голосами, которые вклинивались в бесконечное перестукивание. Но я не обратила внимания. Дрема с ее туманными видениями была в десятки раз сильнее этих слов, сказанных непонятно кем. У меня попросту не было сил проснуться, хотя горло давно пересохло от жажды, да и голова болела явно от пересыпа.
– Ну проснитесь же! Подъем! – попытал счастья другой голос – женский.
Я смутно осознала, что что-то тут не так. В последние месяцы ничьи голоса не будили меня по той простой причине, что рядом никого не было. И вдруг – целых два. Да еще этот раздражающий стук.
– Ну? Через пару часов приедем уже…
Приедем? Я окончательно перекинула все силы на то, чтобы худо-бедно вникнуть в реальность. Дрема, наконец, отпустила меня, я с немалым трудом села и, держась за голову, окинула все вокруг мутным взглядом.
Так вот что это был за надоедливый стук. Точно, ведь я еду в поезде, вспомнила я. И как я могла так глубоко уснуть, что позабыла обо всем на свете?
Судя по всему, поезд и впрямь подъезжал к пункту назначения. По плацкартному вагону туда-сюда ходили люди – сдавали постельное белье, стаскивали с багажных полок сумки и чемоданы, сверялись с расписанием, в нетерпении отсчитывая каждую пройденную станцию.
Мои соседи уже закончили с этой суетой и, вполне собранные, устремили все силы на то, чтобы разбудить меня. Я тупо смотрела на них, слабо понимая, что происходит. Похоже, сосед у меня был только один – мужчина средних лет с удивительно бесцветной внешностью, а женщина, помогающая ему меня разбудить, просто проводница, которой совсем не улыбалось отвечать по прибытии за оставшееся в вагоне спящее тело.
– Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовалась она. Видимо, видок у меня был еще тот.
– Нет, конечно, – ответил за меня мужчина. – Проспать больше суток – кто же себя хорошо чувствовать будет! Кофе хочешь? – обратился он ко мне с возмутительной фамильярностью.
Но мне было не до возмущений, и я молча кивнула. Смирение принесло пользу: через две минуты в моих руках была большая кружка с дымящимся кофе. Всего несколько осторожных глотков притупили головную боль и привели мысли в более или менее приемлемое состояние, а когда я прикончила немалую порцию и получила добавку, то самочувствие и вовсе приблизилось к отметке "отлично".
Все то время, пока я пила кофе, мой сосед почти непрерывно что-то говорил, но я особенно не прислушивалась. Несмотря на щедро пожертвованный кофе, этот субъект неопределенного вида и возраста мне совсем не нравился.
Однако когда в голове воцарился относительный порядок, и мне стали прямо адресоваться вопросы, пришлось поднапрячься и хотя бы немного поговорить. Необходимость этого не особенно меня расстроила – построение ответов помогало еще теснее сблизиться с реальностью. И что со мной творится, – думалось мне. Как будто проспала несколько сотен лет и проснулась в совершенно другой эре. Иначе, почему на простые в общем-то вопросы приходилось отвечать с таким немыслимым трудом, пытаясь сообразить, каковы они должны быть, эти ответы?
– Ты зачем в столицу едешь-то?
Вот, пожалуйста, логичный и до абсурда простой вопрос, но я уставилась на соседа с тем же тупым удивлением, с каким посмотрела ни них с проводницей после пробуждения. Память моя лихорадочно заработала, выискивая причины моей поездки и заставляя внутренне холодеть, потому как ни одной не находилось.
Я совершенно точно помнила, что твердо решила – мне нужно уехать. Помню, как покупала билет. Уже совсем смутно – как садилась на поезд…
– На учебу? К родственникам? – не отставал сосед.
Час от часу не легче! Я похолодела еще сильнее. Я кому-нибудь сказала о своем приезде? По существу, куда я вообще ехала? Вот придет сейчас поезд – и что дальше? Какие у меня дела в этом огромном городе? С чего мне вздумалось так резко уехать? Все эти безответные вопросы вихрем пронеслись у меня в голове, окончательно создав там подобие вязкой кашицы.
– К друзьям, – выдавила я из себя.
Да, верно, подумалось мне. Сойду с поезда, успокоюсь как следует, а там позвоню кому-нибудь, благо есть кому, попрошу приютить. Нет, ну что за бред, уму непостижимо. Я ведь помнила свое твердое, непоколебимое решение, которое могло быть вызвано только какой-то определенной целью. Но цели решительно не вспоминалось. Что я тогда здесь делаю?
– И что, родители отпустили? – никак не желал угомониться сосед.
– Одна живу, – коротко ответила я.
– В таком возрасте и совсем одна? – изумился мужчина. – И что? Не страшно?
Перед моим мысленным взором пронеслись долгие месяцы моего одинокого бытия. К моему удивлению, ничего конкретного в этой череде не было – все больше размытые образы, будто бы поглощенные плотным туманом, почти забытые воспоминания о Механической Вороне (она-то тут при чем?), какие-то странные истории, чьи-то голоса. С ума я начала сходить, что ли? Или мне просто снилось невесть что, и теперь обрывки этих сновидений накладывались на мои бесконечные однообразные будни, проведенные за компьютером и книгами? Скорее всего.
– Не страшно, – сказала я и почувствовала, что покривила душой. Почему-то мысли о том, что я оставила за собой, были мне неприятны, словно там присутствовало нечто действительно пугающее. Но что? Или все это опять были порождения не в меру долгого сна?
Сосед продолжал что-то говорить, но я уже почти не слушала, только кивала время от времени, создавая видимость внимания. Неясное волнение, сильно приглушенное не то долгим сном, не то моей знаменитой апатией, продолжало смущать мои мысли. Зачем я была здесь? С чего мне взбрело в голову уехать вот так вдруг, никого не предупредив, ничего толком не запланировав?
Лишь много позже я в полной мере осознала, насколько это было необычное и тревожное состояние, но тогда я не смогла оценить свое странное поведение. Ощущения у меня были такие, словно я все еще не совсем проснулась, и потому понимание того, что я зачем-то уехала за полторы тысячи километров от дома с минимальным набором вещей, никого не предупредив, без всякой подготовки и страховки, не вызвало желания, скажем, обратиться к врачу или в милицию с просьбой помочь вернуться домой. Возвращаться мне почему-то категорически не хотелось. Я чувствовала себя беглецом, хотя и сама не знала, в чем тут дело. Я действительно жила одна, некому было меня тиранить, и круга знакомых, считай, уже не существовало… В последние месяцы я точно ни с кем не общалась. От кого же вздумалось бежать? Неясно. Разве что от собственной апатии, но кто бежит от подобного в другой город?
Люди, таща за собой свои сумки, уже начали пробираться к выходу. Вскоре поезд остановился. Мой сосед, видимо, обидевшись на мою неразговорчивость, коротко бросил "пока" и тоже ушел.
Я сидела еще с четверть часа, пока проводница не заглянула в вагон, чтобы проверить, не остался ли кто. Чувствуя себя полной дурой, я последняя выбралась на перрон и по старой привычке огляделась. Почти все уже разошлись, и меня, конечно, никто не ждал. Да и кто мог меня встретить? Никто не знал, что я здесь.
На улице было холодно. Не прошло и пяти минут, как я продрогла. Несмотря на март, весна не торопилась вступать в свои права – снег и не думал таять, стоял дикий холод, небо заполонили тяжелые черные тучи, наверняка готовящиеся извергнуть из себя солидные порции снежных хлопьев в придачу к тем, что уже лежали на земле.
Кое-как стряхнув с себя оцепенение, я с немалым трудом собралась с мыслями и вошла в здание вокзала. Там, в относительном тепле, я постаралась оценить обстановку, которая, понятно, представлялась совсем невеселой. Со мной была только небольшая сумка с вещами первой необходимости, при этом – ни грамма чего-нибудь съестного. К слову говоря, я крайне плохо помнила, как ее собирала, и совсем не могла найти в памяти воспоминаний о том, чем при этом руководствовалась. С деньгами дело тоже обстояло неважно – удручающе малое количество купюр сообщило мне, что я могу рассчитывать только на обратный билет и пару-другую скромных посиделок в недорогих кафе, но не более того.
Я пыталась и никак не могла понять, чем я думала и думала ли вообще, когда садилась в поезд. Но при этом, что было страннее всего, одна мысль о возвращении внушала отвращение и, кажется, даже ужас. Во мне словно поселился какой-то координатор действий, который на любую попытку завести разговор о доме отвечал категорическим "нет".
Но, так или иначе, нужно было подумать о том, где провести хотя бы одну ночь, чтобы осмыслить, зачем я сюда явилась. Тем более что после продолжительного беспробудного сна организм срочно требовал подпитки, а до той поры участвовать в сколько-нибудь значимой мозговой деятельности отказывался.
Я неспешно вышла улицу, где уже начинало темнеть. Я не была здесь несколько лет, но дорогу, наверное, ноги помнили, потому что буквально через десять минут я безошибочно выбрела к знакомой забегаловке, где, имея в виду свои скромные финансовые возможности, кое-как поужинала, чтобы не особо обременять своих будущих благодетелей. Лишь после этого я взялась за мобильный телефон, не представляя, что скажу, когда мне ответят.
Однако мои надежды касательно приюта оказались слишком радужными. По первому номеру, сколько я ни звонила, мне не ответили. Это было хуже всего, потому как это был номер моей троюродной сестры, которую родство, пусть и не слишком близкое, обязывало выручить в трудную минуту. Два оставшихся принадлежали некогда близким друзьям, но и по ним мне не ответили. Уснули все, что ли? Или не хотят брать? Но с чего бы? Не обиделись же за долгое молчание, в самом деле.
Я еще раз прошлась по всем трем номерам и, слушая гудки третьего, вспомнила не то увиденную по телевизору, не то рассказанную кем-то историю о парне, которого похитили и жестоко пытали, ставя на нем эксперименты, а он слал отчаянные сигналы по мобильному телефону. Но его друзья думали, что причиной тому какая-нибудь ерунда и игнорировали его попытки связаться с ними. Что и говорить, закончилось все трагично.
Осознание того, что я на ночь глядя оказалась одна в огромном городе, пришло ко мне с небывалой четкостью. Но не успела я толком испугаться, как из телефона раздался голос моей подруги, причем – я сразу это заметила – несколько нетерпеливый.
– Привет. Слушай, я сейчас занята, можешь завтра перезвонить?
– Нет, – с быстротой молнии протараторила я, опасаясь, что она отключится. – У меня проблемы. Так что извини за прямоту, но можно у тебя сегодня переночевать?
Повисла короткая пауза.
– Ты что, здесь, у нас? – теперь в ее голосе слышалось безграничное удивление.
– Да, только приехала.
– Извини, но сегодня никак. А завтра – пожалуйста, если не у меня, то найдем уж куда пристроить…
Обычно меня выводят из себя люди, задающие вопросы вроде "вообще никак?" Но на сей раз это глупое уточнение вырвалось у меня само собой.
– Вообще, – снова нетерпеливо ответила подруга. – Извини, но действительно вообще никак. А вот завтра…
– Завтра-то понятно, но на улице, можно сказать, зима, скоро ночь, а мне совсем некуда.
Я чувствовала себя неловко, настаивая на своей просьбе, но не сдаваться же. Идти и впрямь некуда. Понятно, что моя подружка действительно была чем-то занята, и следующие слова сорвались у нее в спешке, но услышать их было очень обидно.
– Посиди где-нибудь. От одной ночи на улице еще никто не умирал. Слушай, я очень занята, позвони завтра, ладно?
Разговор прервался.
Я положила мобильник на стол и, опустив подбородок на сплетенные пальцы, стала рассматривать телефон с таким видом, будто видела его впервые.
Мысли в голову приходили разные. Начиная от того, что же мне теперь делать, и заканчивая тем, чем можно быть таким занятым всю ночь напролет. Даже если она сегодня не собиралась домой, могла бы просто вызвать меня к себе и передать ключи от квартиры, как делала прежде. Но то ли за время моего молчания узы доверия ослабли, то ли еще что…
Возникший во мне безотчетный страх перед зимней ночью причудливо сочетался с каким-то болезненным спокойствием. Безусловно, "спасибо" следовало сказать моей апатии – если я и приехала сюда, спасаясь от нее, то явно потерпела сокрушительное поражение. Ну да, я не представляла, куда идти. Тратить деньги на гостиницу было нельзя, в противном случае, я лишалась возможности вернуться домой. Пойти на вокзал и взять билет на ближайший поезд? Нет, я все еще пребывала в необъяснимой, но твердой уверенности, что мне не стоило возвращаться, поэтому этот вариант остался на самый крайний случай. Найти круглосуточное заведение и скоротать там ночные часы? Вот это была не такая уж плохая мысль… Но, в любом случае, даже перспектива гулять по холоду под открытым небом не вызывала у меня должных эмоций. Я была подавлена, но не более того. Хотя раньше я, довольно тепличное создание, могла и в ужас прийти. Наговорила бы подруге что-нибудь в том роде, что она бросает меня на верную смерть, и сама бы в это поверила.
Я слабо усмехнулась. Да, наверное, она даже удивилась, что я не выдала нечто подобное.
Чтобы не привлекать к себе внимания просиживанием с чашкой кофе, которую я подносила к губам максимум раз в две минуты, я еще раз пошарила в своей небольшой сумке и с немалым трудом выудила на свет божий свой любимый блокнот и ручку. Положила на стол перед собой и немало удивилась: странно, когда блокнот успел так измельчать? Все говорило о том, что я чуть ли не поминутно вырывала из него листы.
Да, так и было, не только вырывала, но и разрывала в клочья, но вот в упор не помнила, почему. Видимо, в очередной раз не понравились изложенные мысли. Это со мной бывает – напишу на бумаге все, что думается, а потом методично уничтожу.