– Вы зря боитесь, – говорит проводник сухо. – Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом. Похоже, это судьба.
– Кто? – хрипло спрашиваю я.
– Пёс, конечно. – Проводник сидит прямо, пиджак угольно-чёрный на фоне снегов.
Я скашиваю глаза назад и содрогаюсь – огромная собака, глухо рыча, спускается по ступеням.
– Он последует за нами? – сипло осведомляюсь я.
– Зачем? – пожимает плечами шофёр. – Вам стоит только позвать, и он окажется рядом.
– Позвать? – Меня бьёт дрожь. – Я даже не знаю его клички.
– Теперь знаете, – безразлично говорит проводник. – Только по-русски он не поймёт, привык к более древнему имени.
– Какому? – Мне становится очень холодно. Холод струится от снега, от чёрного неба с редкими звёздами. И такой же холод звучит в голосе шофёра.
– Его зовут Рок, – говорит он.
Пёс прыгает, и от скрежета когтей по металлу меня пронизывает озноб, а зубы начинают ныть. Машина только покачивается на рессорах. Пёс разочарованно садится рядом, кошмарная голова выше "Волги".
– Куда поедем на этот раз? – как ни в чём не бывало, осведомляется шофёр. – Вы неосмотрительны в желаниях, я больше не приду на зов. Если куда-нибудь снова влипнете, выпутывайтесь сами.
Чёрт! Я и забыл, что в прошлый раз меня предупредили.
– Три желания? – криво улыбаюсь я.
– Примерно так, – сухо говорит мой проводник. – Первый раз не считается – я выполнял приказ, а вот потом дважды являлся на зов. Сегодня в третий раз.
– А чей был приказ? – спрашиваю я. Мы уже едем, собаки не видно, тёмный лес беззвучно скользит назад.
– Может быть, вам скажут, – глухо отзывается шофёр. – Может быть, нет. Так куда мы едем?
Я вздыхаю: мой ответ, наверное, покажется дурацким.
– Сам не знаю. Мой друг Роман просил выяснить некие оптимальные характеристики плазмы. Те, что дают эффект затемнения в фокусе плазменных образований…
"Волга" рыскает в сторону, шофёр долго молчит.
– Чёрный свет, – наконец роняет он. – Теперь понятно.
– Что понятно? – я начинаю сердиться. – И что такое чёрный свет?
– Узнаете, – горько говорит шофёр. – Всё в своё время… Выходит, это и в самом деле судьба.
– Вы говорите загадками, – бурчу я.
– А вы слишком жаждете разгадок. Не живётся спокойно.
Возможно, он прав. Я откидываюсь на спинку сиденья, мрачно оглядывая пейзаж.
И поражаюсь, как всё изменилось. Совсем светло, заснеженный лес куда-то исчез, слева стоит густой туман, а справа тянется ограда из дикого камня.
– Где мы? – спрашиваю я.
Мой спутник криво улыбается:
– Я путешествую с вами в последний раз. Вот и решил сделать небольшой подарок. Мы проедем у самых границ Сада.
– Чего? – удивляюсь я.
Шофёр молчит. В тумане начинает разливаться жемчужное сияние, словно там восходит солнце. На каменной ограде блестят капли росы. Мы едем по изумрудной траве, и всё больше цветов появляется по сторонам. Я хочу открыть окно, но оно само уползает вниз, и я поражаюсь свежести воздуха. Грудь непроизвольно расширяется, пытаясь полнее вобрать волшебные ароматы.
Туман становится золотым. Водитель останавливает машину и поворачивает голову к ограде. Над ней поднимаются деревья, а ещё выше встаёт стена неимоверной голубизны, по ней катятся пенные гребни. Я с шоком понимаю, что вижу море, и только тогда оно опрокидывается к горизонту. Но шофёр смотрит на что-то ближе, и я тоже перевожу взгляд.
Сначала мне кажется, что это большая красивая птица. Но чем дольше смотрю, тем более странно себя чувствую. Вдруг на какой-то миг птица оказывается женщиной в роскошном изумрудном плаще: она сидит на ограде, небрежно свесив босые ноги, а волосы золотятся как птичье оперение…
Затем она начинает петь, и я перестаю чётко видеть. Только нечто изумрудно-золотое, потому что на глаза сразу навёртываются слёзы.
Пение завораживает, но мелодию я не могу запомнить, что-то прекрасное и печальное одновременно. Песня завершается стоном, от которого трепещет сердце, и сквозь слёзы я вижу, что женщины-птицы уже нет. Мрачные туманные волны накатываются через стену, волшебная голубизна моря быстро меркнет, и вот уже только тёмные стены тумана стоят с обеих сторон.
– Что… кто это был? – с трудом выговариваю я.
– Вам повезло, – шофёр трогает машину, в голосе слышится горечь. – Мало кто из живущих слышал пение птицы Гамаюн. Оно приносит счастье.
– Мне песня показалась скорее печальной, – вздыхаю я.
– Кто не испытывает печали, не испытает и радости, – глухо отзывается шофёр. – Сейчас мы поедем по земле, где одна печаль, а радости нет.
Понемногу опять светает – тёмный туман превращается в серый полусвет. Мы едем по сумрачной равнине без всякой дороги. В траве растут бледные цветы на высоких стеблях, но их вид не радует. Низко нависает серое небо, на горизонте маячат горы.
– Где мы теперь?
– В окрестностях Стикса, – спокойно говорит проводник. – Не знаю, позволят ли вам узнать то, что хотите, это запретное знание. Им ведает одна из Вечных – та, кого египтяне называли Эсетой, а греки Изидой. На вашем языке имя пока скрыто. Нам надо в Исейон.
И куда меня только несёт!
– Странно всё это, – бормочу я, тоскливо озираясь.
– Привыкайте, – буднично говорит проводник. – Раз уж повадились странствовать по иным измерениям времени. Здесь средство передвижения не ноги, не автомобиль, а сила мысли. Как-то вы спрашивали, почему "Волга", а не "Мерседес"? В "Мерседесе" вы вряд ли ездили, а вот интерьер "Волги" представить значительно легче. Ваше сознание не может адекватно воспринять другой мир, тут слишком много нового, вот и подставляет привычные образы. Для вас это в значительной мере мир иллюзий, и иллюзии создаёте вы сами. Важно среди них не потеряться.
Только теперь я догадываюсь оглядеть себя: та же рубашка и джинсы, те же туфли, даже немного жмут. И это лишь плод моего воображения?
Тем временем горы вырастают фиолетовыми тенями в сером небе. Цветы становятся крупнее, походя на белые лилии. Однообразный шум слышится вдали. Машина легко катит под уклон и останавливается.
– Мы почти приехали, – сообщает шофёр.
Впереди обрыв – в глубине мрачного ущелья катится поток чёрной воды. Он гладок как стекло, над ним струятся белые пары, порой поднимаясь до края ущелья.
– Не вдохните их, – предостерегает шофёр. – Иначе на свой свет не вернётесь.
– Это Стикс? – хрипло спрашиваю я. – Никогда не думал, что эта река существует на самом деле.
– Так называли её греки, – равнодушно говорит шофёр. – Каждый народ знал о мёртвой реке, просто давал ей разные названия. Финны звали её Туонелой, а славяне Чёрным ручьём…
На другой стороне ущелья у подножия гор виднеется здание с широко раскинувшейся колоннадой, и я киваю в его сторону:
– Нам туда?
– Нет, – насмешливо отзывается шофёр. – Разве что хотите остаться здесь навсегда. С другого берега Стикса не возвращаются… – тут его голос вздрагивает и становится еле слышен. – Или возвращаются уже другими.
– Тогда куда? – хмуро спрашиваю я.
– Знаете, куда впадает Стикс? – вопросом на вопрос отвечает странный проводник.
Вот зануда. Почти как профессор, которому я сдавал экзамен по греческой философии, тот тоже заставлял описывать в деталях космографию Платона.
– В Тартар, – сухо отвечаю я. – Надеюсь, в эту дыру мы не поедем. Бензина не хватит.
Водитель издаёт сухой смешок.
– Вы молодец, сохранили чувство юмора. Верно, нам не так далеко. Исейон стоит там, где кончается мир, на краю бездны Тартара.
Звучит не очень вдохновляюще, но шофёр уже трогает машину и, повернув близ кремнистого края, ведёт её вниз по пологому скату.
Всё больше бледных цветов, всё выше лиловые горы за тёмной рекой, но впереди гор нет. Странная серая пустота возникает впереди, и в ней растворяется даже хмурое небо. Постепенно обозначается дорога из чего-то похожего на асфальт, а в конце начинают вырастать странные формы – то ли скалы, то ли хаос башен…
Но прежде, чем они обретают чёткость, дорога ныряет в лес.
Настоящие джунгли обступают машину: жёлтые и красноватые растения переплетаются в жутком хаосе, а среди них высятся красные скалы с изваяниями не то людей, не то фантастических птиц.
– Что это? – потрясённо спрашиваю я.
– Лес, где разум спит, – непонятно отвечает шофёр. – И видит сны. Прогулка по этому лесу может затянуться на вечность.
Наконец в диких зарослях появляется разрыв, и мы выезжаем на открытое пространство. От изумления я втягиваю воздух, хотя и беззвучно.
Велик и жуток дом Изиды – Исейон! Словно исполинские сгустки крови застыли хаосом багровых и бурых башен. Жёлто-зелёные цветы вскидываются на красные террасы, кишат под чёрно-синими лентами стекла. Некоторые формы странно расплывчаты, и у меня начинают болеть глаза.
– Здесь хранится то, что скрыто, – буднично поясняет шофёр, направляя машину к левому крылу. – Разумеется, это упрощённый зрительный образ того, что вы не в силах воспринять. Сооружение существует в пяти измерениях пространства, то есть одновременно во многих мирах. Хотя можно сказать иначе – Исейон один, но отбрасывает тень на все миры. А вот ещё одна местная достопримечательность.
В голосе слышатся нотки заправского гида. Он останавливает машину и выходит, я неохотно следую за ним.
Воздух по-прежнему холоден, от душного аромата цветов начинает кружиться голова. Мы стоим на площадке над обрывом: внизу черноватым стеклом несётся Стикс… и вдруг заканчивается, обрываясь в бездну серыми космами. Странная эта бездна – мутная, бесформенная, от неё мороз бежит по коже. Сознание словно растворяется в ней…
– Очнитесь! – проводник трясёт меня за плечо. – Это бездна небытия, уходящая в Тартар… Как вам сегодняшняя экскурсия?
Шутник хренов.
– Да уж, – бормочу я. – Пора бы и за дело.
Шофёр широко ухмыляется, наверное, в первый раз за время нашего знакомства. Хотя почему знакомства?.. Я даже имени его не знаю! Он провожает меня к центральной части здания, машет рукой в сторону стены и, не прощаясь, возвращается к "Волге".
Входом в фантастическое сооружение оказывается заурядная дверь из зеркального стекла. Я напоминаю себе, что такой её рисует мой рассудок, недолго смотрю на своё отражение – на лоб падает прядь чёрных волос, взгляд озадаченный, но настырный – и нажимаю кнопку звонка.
В Древней Греции электрических звонков не было. А тут меня, возможно, разглядывают через телекамеру, с дверью долгое время ничего не происходит.
Наконец она медленно отворяется.
Я переступаю порог из чёрного мрамора и автоматически гляжу направо, ожидая увидеть будку охранника. Но там оказывается лишь моё отражение в зеркальной стене… И не одно – целая вереница фигур с озадаченными лицами, становясь всё меньше, уходит в тёмную глубину.
Я гляжу вперёд, потом налево. И мне становится зябко.
Все стены как тёмные зеркала, и во всех толпятся мои отражения. В глубине зеркал они становятся всё мельче, и их всё больше…
Я задираю голову, но чёрное зеркало потолка не отражает вообще ничего.
Гляжу вниз: пол тоже из тёмного стекла, и возникает ощущение безмерной глубины, так что кружится голова.
Не на что смотреть, кроме себя. Безумный архитектор словно взял девизом надпись над входом в храм Аполлона в Дельфах: "Познай самого себя".
Я нервно сглатываю: куда идти? А потом слышу чей-то тихий речитатив:
"Я покинул Боди,
Что стоит средь цветных облаков,
Проплывём по реке мы
До вечера тысячу ли…".
Я иду на голос, и толпа призраков движется вместе со мной, обступая со всех сторон. Назад не смотрю, боясь не увидеть дверь, через которую вошёл в Исейон.
Слова звучат громче:
"Не успел отзвучать ещё
Крик обезьян с берегов -
А уж чёлн миновал
Сотни гор, что темнели вдали". [6]
Голос смолкает, а отражения впереди начинают пропадать одно за другим. Когда исчезает последнее, я вижу перед собой тёмную завесу.
Что-то я читал о покрывале Изиды…
Но вспоминать уже поздно, я поднимаю ткань (она невесома и холодна) и ступаю внутрь.
На миг становится жутко: не поджидает ли меня сфинкс или другое чудище? Так что я вздыхаю от облегчения, увидев обыкновенную комнату. Хотя… не совсем обыкновенную. Стены увешаны картинами в тяжёлых серебряных рамах, уходят ввысь и теряются в непроглядной тьме. В центре комнаты – стол с горящими свечами, вокруг несколько кресел с резными спинками, в одном кто-то сидит…
У меня замирает сердце: неужели опять увижу Аннабель?
Но навстречу встаёт обыкновенный человек и даже кажется немного знакомым. Худощавое лицо, чёрная бородка и небольшие усы, тёмное монашеское одеяние… Неужели Симон?
Конечно, это не Симон!
Слишком проницательный взгляд из-под густых бровей. Слишком суровое и одновременно одухотворённое лицо. К тому же Симон не кланялся, а меня приветствуют изысканным и небрежным поклоном.
Я не привык к поклонам и отвечаю неуклюже. Потом вспоминаю, что надо представиться:
– Андрей… Двинский Андрей.
В этой странной комнате моя фамилия звучит нелепо, но человек слегка кивает:
– Очень приятно. Моё имя Александр. Садитесь, пожалуйста.
Я пытаюсь проявить вежливость, хотя имею смутное представление об этикете.
– После вас.
– Нет, – мягко, но настойчиво отвечает тот. – Вы у себя дома, а я в гостях.
– Как это? – удивляюсь я, но всё-таки сажусь на жёсткое сиденье. Ответа не получаю и, чтобы смягчить возникшую неловкость, задаю другой вопрос:
– Это вы читали стихи?
– Да, – отзывается Александр. Он снова садится, и я непроизвольно отмечаю, сколько властности и одновременно непринуждённости в его позе. – Это стихотворение древнего китайского поэта Ли Бо, и оно весьма точно описывает вашу ситуацию. "Боди" означает тело на одном из земных языков.
Меня пробирает холод, не в первый раз за сегодня. Мой собеседник говорит так, будто не относит себя к земным жителям. Да и человек ли он? Не надо забывать, куда я попал…
– Не беспокойтесь, – улыбается мой новый знакомый. В глубоко посаженных глазах мерцают отражения свечей, и лицо кажется молодым. – Ваши сегодняшние приключения скоро закончатся, а до новых успеете отдохнуть. Лучше выпейте шампанского.
Я гляжу на стол и лишь теперь понимаю, почему в комнате сумрачно: единственным освещением являются свечи в серебряном канделябре. Странно, я не могу сосчитать, сколько их – то кажется много, то гораздо меньше… Я моргаю, но чёткости не прибавляется.
Хлопает пробка, и шампанское с лёгким шипением льётся в хрустальные бокалы. Александр поднимает свой и глядит сквозь бегущие пузырьки на колеблющееся пламя свечей.
– Неважно, сколько свечей горит, – произносит он непонятно. – Важно, кто придёт на свет… Как вам шампанское?
Я пробую. Вкус оказывается тоньше, чем помню у шампанского, а пузырьков больше, вино словно испаряется во рту.
– Восхитительно, – искренне признаюсь я. – А мой спутник ещё говорил, что здесь удовольствий не испытывают.
– Где "здесь"? – поднимает брови собеседник. – Пространство странная вещь, страннее его только время.
– Разве мы не в Исейоне? – удивляюсь я. Вкус шампанского медлит во рту, и голова слегка кружится.
– И да, и нет. – Мой собутыльник ставит бокал. – Это дом, который всегда с вами, вечный и призрачный дом. Но я надеюсь, что когда-нибудь вы пригласите меня в свой дом на Земле.
Опять на Земле…
– Куда? – невесело спрашиваю я. – В институтскую квартиру? Я там временный гость.
Собеседник медлит с ответом, а в глубоко посаженных глазах снова вспыхивают огоньки.
– Знаете, откуда это шампанское? – Похоже, ему нравится отвечать вопросом на вопрос. Моего ответа не дожидается и продолжает:
– Из Нового Света в восточном Крыму. Это чудесный уголок Российского Союза, и я рекомендую побывать там. Ведь вы посещали только западный Крым.
Я удивляюсь: какой ещё Российский Союз? Но перебивать не осмеливаюсь…
– Конечно, это эфирная сущность настоящего шампанского, но в ней собрано всё лучшее: солнечный свет, свежесть виноградной лозы, бодрящее дыхание моря. Мне кажется, ваш дом будет где-то в тех местах, и мы ещё побеседуем на террасе над морем.
У меня кругом идёт голова: откуда у меня возьмётся дом в Крыму? И вообще, слишком много вопросов вызывают странные речи нового знакомого…
А тот встаёт:
– К сожалению, время течёт даже здесь, – грустно говорит он. – Хотя и медленнее. Нам пора.
Я с удивлением вижу, что чёрную хламиду перехватывает потёртый кожаный пояс, а на нём висят ножны с выступающей рукоятью меча. Не за плечами, как описывают в фантастических боевиках, а просто на поясе…
– Я уже видел одного… с мечом, – сипло выговариваю я.
– А, – слегка улыбается Александр. – Да, у него много имён. Тёмная воинственность, Сюань-У, есть и другие. А у меня за тысячу лет не прибавилось ни одного.
Моё сердце словно стискивают ледяные пальцы. Ну и собеседник попался мне!..
Я ошалело иду следом, и снова невесомая ткань холодно касается моего лица.
Миновав завесу, я останавливаюсь. Холл неузнаваемо изменился: вместо тёмных зеркал – разливы стекла и света, только пол остался из гладкого чёрного камня. Вверх спиралями уходят стеклянные пандусы, с них открываются входы в призрачные анфилады помещений. В вышине спиральные витки смыкаются – наверное, это те конусы, что я видел снаружи. Помнится, конусов было много.
В начале ближнего пандуса переливается светом арка в первую анфиладу. Что-то кажется мне смутно знакомым…
Длинный проход с полупрозрачными сундуками по сторонам, и в них разноцветно лучатся какие-то предметы.
Ба! Похоже на компьютерную игру, где надо отыскивать снаряжение, оружие, аптечки и прочие важные для игрока предметы обихода.
Я поворачиваюсь к спутнику, и тот кивает:
– Исейон меняет облик, приспосабливаясь к восприятию посетителя. Если только это не нежданный гость.
Я не спрашиваю, что здесь случается с нежданными гостями. Возможно, коридоры Исейона наполнены астральными скелетами.
А мой новый знакомый бодро идёт вперёд, только полы одеяния слегка посвистывают.
– Если не хотите долго плутать, следуйте за мной, – бросает он.
Что я охотно делаю. Стеклянные стены и лестницы плывут назад, и непонятно – поднимаемся мы или спускаемся. Но очень скоро мой спутник застывает на месте.
– Вот то, что вам нужно.
Странная интонация звучит в голосе, и я приглядываюсь: такой же полупрозрачный сундук, а сквозь стенки светится что-то вроде спирали и занятной безделушки…
– Постойте! – говорю я. – Откуда вы знаете, что именно мне надо?
Тот, будто в раздумье, кладёт ладонь на рукоять меча, и я вздрагиваю – ощущение такое, будто ледяная сталь уже коснулась моей шеи. Впервые мой попутчик дотронулся до оружия.