Капитан Брент снисходительно улыбнулся. Его щёки посинели от холода.
– С папой лучше не говорить, капрал, – сказал Джон.
Крупными хлопьями пошёл мокрый снег. Сквозь рёв ветра доносился какой-то звук. Я развернулась и посмотрела вверх по улице, в сторону школы.
– Ни фига себе! – сказала Джиллиан.
По дороге вниз, строем катились три снежных кома, набирая на себя снег и грязь. Они были авангардом целой лавины, целеустремлённо двигавшейся в нашу сторону снежной стены.
Комья росли всё больше. Катящийся во главе ком с торчащими из боков ледяными шипами обогнул застрявшую машину, но лавина на препятствия внимания не обращала. Мужчина, выходивший в этот момент из дома, попал по неё, его затянуло в снежный ком. Несколько раз его руки и ноги мелькнули, а потом исчезли.
Мы все убежали с дороги, бросив пропускной пункт. Лавина налетела на него, разнесла деревянный барьер в щепки, перевернула бочку с огнём и мгновенно затушила угли. Один из солдат, непривычный к зимней одежде, споткнулся. На него обрушился снег.
Лавина ревела, как тысяча львов, вышвыривая из себя кривые куски льда. Когда закончился спуск, она не рассыпалась веером по улице, а повернула вслед за комьями и погналась за броневиком. Я увидела, как ледяные клинки сильно исцарапали металл, а затем броневик засыпало. В этом снежном вихре застрочил пулемёт.
Мы все бросились на землю. Капрал Прыщи не успел это сделать. Пули сбили его с ног и разорвали его. Огонь своих. (Хотела бы я этого не видеть, но теперь уже ничего не изменишь.)
У меня от холода и грохота болели уши. Я заметила, что крепко сжимаю руку Джона. Мы втиснулись между вкопанным бетонным мусорным баком и красной телефонной будкой. Будка была почти до самого верха наполнена мягким белым снегом. Изнутри к стеклу прижималась бледная человеческая рука.
Джиллиан попыталась помочь капитану Бренту встать.
Двое солдат побежали в снежную бурю. Мне показалось, что я слышу крики.
Три снежных кома, каждый высотой примерно как пони, неторопливо выкатились из бури, которая уже почти улеглась на обломках броневика. Первый двинулся к Джиллиан и капитану и остановился, а его товарищи бросились их окружать. Внутри кома что-то двинулось, и на его поверхности появилась улыбка.
Улыбка из коры, которую сделала я.
– Это наш снеговик, – сказала я.
Отец Джона достал пистолет и выстрелил в ком. В этот раз пуля проткнула его, как длинный палец. Пробитый ею тоннель тут же заполнился.
Я встала, помогла встать Джону, и мы побежали к Джиллиан и капитану Бренту.
Комья остановились, поднялись, словно тесто, и образовали холодных рыцарей.
Джиллиан держала перед собой термометр, словно это был какой-то амулет, защищающий от зла. Внезапно её подняло вверх. Я закричала. Но Джиллиан оторвали от земли не холодные рыцари. Это капитан Брент схватил её за талию и поднял её над снежной массой.
Он швырнул Джиллиан вверх. В воздухе мелькнули её руки и ноги. Она вылетела из окружения, но льдины сомкнулись на капитане, разлетевшись на мелкие осколки, измазанные кровью. Отец Джона упал (Джон так сжал мою руку, что я чуть не вскрикнула) ещё до того, как приземлилась Джиллиан. Мы с Джоном попытались её поймать, но вместо этого она просто врезалась в нас.
Мы свалились кучей и не сразу смогли встать.
На капитана Брента навалилось ещё больше холодных рыцарей. Он неестественно согнулся пополам. Его руки продолжали размахивать, но только от ударов нападавших. Холодные рыцари продолжали толпиться вокруг него, обрушивая льдины.
– Папа! – крикнул Джон.
– Пойдём отсюда, Джон, – тихо сказала ему на ухо Джиллиан.
– Но...
– Нет времени.
Они оба были шокированы тем, что сделал капитан Брент, и тем, что с ним случилось. Джиллиан умела быстро успокоиться, прожить критические минуты, а обдумать случившееся позже, или вообще никогда.
Я знала, что у неё уже много такого накопилось, что рано или поздно оно вырвется наружу.
Джон нуждался в помощи. Мир стал для него не таким, каким он его себе представлял раньше, даже сегодня утром. В его мире больше не было его отца.
Мы бежали по улице прочь оттуда.
Позже...
Пробежав треть улицы Хай Стрит, мы остановились. Буря швыряла в нас вихрями острых, как алмазы, снежинок, маленьких метательных звёздочек. Я больше не чувствовала ни ступни ног, ни руки, ни лицо, лишь лёгкое покалывание, которое, как я была уверена, было первым симптомом сильного обморожения. Мы топтались почти на месте, продвигаясь чуть ли не по сантиметру, наклонившись навстречу метели, а затем, из-за порывов ветра, скользили обратно по бороздам, которые мы же сами и проложили в плотном снегу. С трудом удавалось не дать ветру опрокинуть нас.
Мы смотрели по сторонам в поиске какого-нибудь укрытия.
– "Вимпи-бар", – перекрикивая рёв ветра, показала рукой Джиллиан.
Я вспомнила это заведение и увидела под белым покровом его красную вывеску. Это был ресторан с гамбургерами, в американском стиле, названный в честь персонажа мультфильмов о матросе Попае, которые так любит Малколм. "Вимпи-бары" открывались по всему городу, приходя на смену забегаловкам "Гэфф и Лайонс" с их недомытыми ложками. Внутри в них всё было из яркого пластика, включая форму официанток и тюбики кетчупа в виде помидоров.
Чтобы пересечь тротуар, нам пришлось взяться за руки и брести сквозь снег.
Джиллиан навалилась на дверь плечом, но нам с Джоном пришлось ей помочь. Мы ввалились в ресторан. Внезапное прекращение метели и рёва было для нас шоком. Покалывание кожи у меня стало сильнее, перерастало в жжение. Я боялась, что через несколько минут моё лицо превратится в свисающие красные лоскуты.
Я думала, что день уже подходил к концу, и уже почти наступила ночь, но часы показывали лишь чуть больше двенадцати.
– Дети, – встревоженно сказал мужской голос при нашем появлении.
– Здесь больше нет места, – сказал другой голос. – Это наше место. Тут хорошо. Есть еда.
– Закройте за собой дверь, – сказал первый голос. – Вы что, в конюшне выросли?
Чтобы пересилить снег, нам пришлось толкать дверь втроём. Никто не подошёл к нам помочь.
В кафе было темно, лампы не горели, большое окно на улицу было засыпано снегом. Мои глаза приспособились к такому освещению.
Возле стойки сгрудились несколько человек.
– Сьюзен! Сьюзен! – сказал тонкий голосок.
Маленький человечек подбежал ко мне и бросился на шею, целуя моё лицо. Я немного покачнулась, но не упала.
Это был Малколм.
– Я заблудился, Сьюзен, – сказал он. – Когда в школу шёл.
Я обняла его и поцеловала. Гонка-ковбоя я тоже обняла и поцеловала. Я поняла, что плачу. До этого боялась даже думать о том, что случилось с Малколмом.
– У тебя лицо красное, – сказал он.
– Ну, спасибо, – ответила я, изображая обиду.
Он промокнул бумажной салфеткой снег и слёзы на моих щеках. Я снова подумала о том, как я сейчас выгляжу, и решила, что не хочу этого знать. После того, как Малколм протёр мне лицо, я снова начала ощущать кожу.
– Это жених Лобастой, – сказала Джиллиан.
Ну и пускай дразнятся. Я опустила Малколма на пол. Мокрым рукавом я смахнула льдинки с волос.
– Сосульки ранят, – сказал Малколм. – Смотри, я поцарапался.
У него на запястьях были красные линии. Не глубокие, но смотрелось неприятно.
– Но я был храбрый.
– Конечно, ты храбрый, Малколм, – сказала я. – Твоя мама будет гордиться тобой.
Внезапно я забеспокоилась о маме Малколма. Когда это всё закончится (закончится ли?), будет очень большой список погибших. Я прижала к себе Малколма так же крепко, как он прижимал Гонка-ковбоя.
– Я знаю этих девочек, Генри, – сказала женщина, считавшая, что для нас там нет места. – Очень испорченные. Помнишь, я рассказывала тебе о них в субботу вечером? Красятся уже, в их-то возрасте!
Я не сразу узнала статную женщину в пальто с меховым воротником и лиловых перчатках. Это была миссис Хей из молодёжного клуба, а рядом с ней стоял её муж. Седые волосы викария были похожи на растрёпанное гнездо, в котором лежало красное яйцо-лысина. Одно из стёкол его очков треснуло.
– Я тоже их знаю, – сказал ещё кто-то. – В "Помпе" их видел.
Это был Зак из "Ребят Сверх-тонников". Вся прошлая суббота напомнила о себе.
Зак был по-прежнему в чёрной кожаной куртке и в перчатках мотоциклиста, но сегодня он выглядел моложе, не таким страшным. И он был один.
– О, это ты, – простонала Джиллиан. – От тебя не спрячешься.
– Если бы я мог выбрать, какие ангелы возникнут из снега, – сказал он Джиллиан, – я бы выбрал Бриджит Бардо, а не вас.
– Сарказм – низшая форма комедии, Флэш.
– Ты явно не видела фильмов Нормана Уиздома.
Меня поразило, что Зак и Джиллиан нравятся друг другу. Даже посреди этой метели они нашли время для каких-то чувств, помимо страха.
Были там и незнакомые лица: официантка в униформе "Вимпи", со светловолосой высокой причёской-ульем, и полисмен без шлема, у которого рука висела на импровизированной повязке.
Хейи, похоже, тут командовали.
Все они явно прошли через какие-то приключения, которые изменили и их, и то, каким они видели мир. Или же просто дали им оправдание, чтобы вести себя так, как им всегда хотелось.
– Констебль, – приказала миссис Хей. – Выставьте это хулиганьё вон!
Полисмен никак не прореагировал на её слова. В глазах у него была пустота. Я узнала симптомы военного невроза. Из всех присутствовавших ему досталось больше всего. За исключением, быть может, Джона.
– Если тут кому-то и быть главным, то мне, – сказала официантка, женщина чуть старше шестиклассницы. В руке она, словно символ своей власти, держала нож для резки хлеба. – И я говорю, что они могут оставаться.
– Вы здесь всего лишь работаете, девушка. Я тут так часто обедаю, что потратила тут больше денег, чем вам платят.
– Это уж точно, – сказал Зак.
У миссис Хей в руках был шампур. Я представила себе её и официантку фехтующими, как Робин Гуд и Шериф Ноттигемский.
– А тут холодно, – сказала Джиллиан, глядя на термометр, словно не веря своему телу. Она выдохнула, и образовалось облачко пара. – Так не должно быть.
– Электричества нет, – сказала официантка.
– Просто где-то провод оборвался, – сказал мистер Хей. – Скоро починят. Кто-нибудь позвонит, и сообщит об обрыве.
– Не думаю, – сказала Джиллиан.
– Что это она несёт? – сказала жена викария. – Противная девчонка.
– Нельзя так с людьми разговаривать, – сказала официантка.
– Я плачу налоги и имею право говорить всё, что хочу. Это вам свободная страна, а не Россия.
– А погода у нас сейчас как у них, – сказал Зак. – Девочки, вы тогда так и не представились.
– Сьюзен, – назвалась я, – а это Джон и Джиллиан.
– Джиллиан, – сказал Зак, – хорошее имя.
– Не затаскай его, – сказала Джиллиан.
– Это Долли, – сказал Зак, представляя официантку. – А Малка и Хейев вы, похоже, знаете.
– Если хотите поесть, – сказала Долли, – есть булочки. И кетчуп в вон тех пластмассовых помидорах. Гамбургеры и чипсы тоже есть, но они в морозилке, а размораживать сейчас их нечем.
– Миссис Хей предлагает сосать бургеры как леденцы, – сказал Зак. – Может быть, и до этого дойдёт.
Джиллиан порылась за стойкой, потом пошла обыскивать кухню.
– Ничего тут не трогайте, девушка, – сказала миссис Хей.
– Да заткнитесь вы, – сказала Долли.
– Да что бы я...
– Хотите сказать "хоть раз на чай оставила"? Это точно.
– Вам платят достаточно. Не понимаю, почему я должна что-то доплачивать за то, что вы неохотно выполняете свои обязанности.
– Значит, подаяния в церкви вы по воскресеньям не собираете?
– Это не одно и то же.
– Перестаньте спорить, – тихо сказал Малколм.
Странно, но взрослые замолчали.
В Малколме была тихая сила. Он не часто злился или боялся, он просто замыкался в себе, и переживал трудность. Он привык к тому, что люди относились к нему как к чужому, и научился пользоваться этим.
У него было чему поучиться.
– Эврика! – сказала Джиллиан.
В шкафу с моющими средствами она нашла полку с комбинезонами. Она кинула один из них мне, а затем сняла с себя плащ, пальто, туфли, и, не снимая юбки, надела комбинезон, застегнула его, и снова надела туфли, пальто, и плащ. В этой странной одежде она стала похожа на толстого клоуна. Схожесть была особенно сильной из-за того, что от холода у неё покраснели нос и щёки.
Зак попытался присвистнуть, но у него не получилось.
– Неприлично молодой девушке так одеваться, – сказала миссис Хей. – Из какой вы школы? Я напишу письмо директору. Почему вы не на уроках?
– Юбки для такой погоды не годятся, – сказала я.
Я отпустила Малколма и тоже переоделась. Я потёрла ткань поверх икр ног и коленей, чтобы отогреть их.
Джон засмеялся.
– Не самый стильный прикид, – сказал он. – Ты прямо как Дочь Скотта в Антарктике.
Он впервые заговорил после того, что случилось с его отцом.
– А что там происходит? – спросила Долли. – Город что, с ума сошёл? Вчера вечером в новостях говорили что-то о площади Пикадилли. Что-то о разбушевавшемся ледяном чудовище... Люди подумали, что это Би-Би-Си так пошутила на первое апреля, как когда-то о макаронных деревьях. А затем радио вообще пропало.
– Это Суд Божий, – сказал мистер Хей. – Мы наказаны за наши грехи. Мы нарушили заветы, и Господь низверг на нас огонь и лёд.
– Не видел я никакого огня, – сказал Зак. – Нам бы он сейчас не помешал.
– Можете ухмыляться, – сказал мистер Хей, – но вам нужно посмотреть на себя со стороны и задуматься о своей душе.
– Это из-за таких, как вы, – сказала его жена, – на нас обрушился гнев Господень. Оторвы, вандалы, варвары, дикари, язычники!
– Слушайте, да, я езжу на мотоцикле, – раздражённо сказал Зак. – Но это ещё не значит, что я какой-то Атилла-Варвар. Я свои деньги честно зарабатываю и так же, как и вы, плачу в фонд государственного страхования.
– Всё это имеет за собой причину, – сказал викарий.
Меня беспокоило, что в этом-то он как раз мог быть прав.
Позже...
– Он сошёл с ума, – сказала Джиллиан. – Папа Джона. Вот почему он так поступил. Он не понимал, что делает. Ты сама видела.
Мы с Джиллиан были наедине, вдали от столов, искали что-нибудь полезное.
– Он спас тебе жизнь, – сказала я.
Это злило Джиллиан. Она не понимала.
– Зачем папе Джона спасать жизнь мне? Я для него никто.
– Долг? – предположила я. – Он был военным.
Она покачала головой:
– Мой отец никогда бы... – она не закончила предложение. – Как думаешь, Марсианину станет легче?
Глаза у неё были большие и заплаканные. Иногда так легко забыть, что она тоже ребёнок. Она не более взрослая, чем любой из нас.
– Его жизнь никогда не станет прежней, – сказала я. – Но он будет жить дальше.
– Зачем нам жить дальше?
– Потому что иначе то, что сделал его отец, будет напрасным.
– Мне холодно, Сьюзен.
– Мне тоже.
Позже...
Вначале мы думали прятаться в "Вимпи-баре" пока не стихнет метель или пока мы не восстановим силы, а затем идти дальше по Хай Стрит. Но метель и не думала прекращаться, и стало ясно, что наше убежище не сможет защищать нас долго. В толстом оконном стекле появилась длинная трещина. Медленно, но верно под дверь заползала блестящая ледяная пластина.
– Нужно уходить отсюда, – сказала я Джиллиан и Джону. – И быстрее.
– А у вас есть куда идти? – спросил Зак.
– К дедушке Сьюзен, – объяснила Джиллиан.
Зак удивлённо поднял брови.
– Он может помочь, – сказала я, сама не веря в свои слова.
Выпал кусок оконного стекла, и внутрь посыпался снег.
– Я пойду с вами, – сказала Долли. – Малколма нужно отсюда увести. Ему будет опасно оставаться с ними, – Долли кивнула на Хейев.
– Вам нельзя уходить, – сказала миссис Хей. – Вы на работе. Я всё ещё не получил свой вимпибургер с чипсами.
– Сказала бы я вам, что вам сделать со своими вимпибургером и чипсами, но не стану, раз уж мы в таких необычных обстоятельствах.
Долли надела пальто и обернула свою башню обесцвеченных волос косынкой.
Я сняла с себя шарф и надела его на Малколма, подоткнув вокруг груди и ног, а Ковбоя Гонка засунула ему под свитер на груди.
А я обойдусь своим пальто и комбинезоном "Вимпи".
– Мы должны помолиться, – сказал мистер Хей. – Об избавлении.
– Если хотите, можете молиться, – сказала Джиллиан. – Хуже от этого не станет.
– Есть путь к Спасению, – сказала миссис Хей. – Мы это уже обсуждали, и сейчас настал момент. Нам нужно искоренить ту часть нашего общества, которая так оскорбила Господа, что он ниспослал на нас свой Суд.
В руках у жены викария был нож для хлеба. Долли отложила его в сторону, когда завязывала шарф.
Миссис Хей прижала к себе Малколма и занесла над его горлом нож.
– Это молодые во всём виноваты, – крикнула она.
– Со своей языческой музыкой, неуважительным поведением, провоцирующей одеждой, мятежными настроениями, – объяснил викарий. – Мы же воевали ради вас! Вы должны быть благодарны за это.
– Этот Суд из-за вас!
Я не знаю, что они думали. Это была обычная игра взрослых "А Давай Представим, Что...", правила которой молодые не знали.
– Мне кажется, что вам нужно успокоиться, миссис Хей, – сказал Зак. – Не стоит вам делать ничего такого, о чём вы потом будете сожалеть.
Зубчатое лезвие ножа прижалось к коже Малколма. Он был хорошенький маленький мальчик, никакое не неряха. Руками он обхватил спрятанного под одеждой Ковбоя Гонка.
– Этот ребёнок – страх Господень, неверующий...
– Семья Малколма – граждане Британии, – сказала Долли. – Как и вы.
Миссис Хей подняла глаза к потолку, замахнулась ножом и сказала:
– Тебе, о Господи, жертвую я этого...
Долли схватила бутылку с горчицей и брызнула женщине в лицо. Ярко-жёлтая струя попала ей в глаза.
Зак тащил Малколма от неё. Она взмахнула ножом и воткнула его Малколму в грудь.
Я закричала.
Зак вырвал у неё Малколма. Нож вышел из его груди.
Миссис Хей снова взмахнула ножом, проскребя им по рукаву кожаной куртки Зака. Лезвие поцарапало, но не разрезало кожу, а затем так проскрипело по змейке, что у меня свело зубы.
Миссис Хей снова замахнулась.
– Бросьте, – сказал Зак, взмахнув своей выкидушкой.
Миссис Хей выронила нож, не успев разглядеть, что Зак угрожает ей расчёской. Долли ногой отбросила нож в угол.
Я схватила Малколма, и начала сжимать разрыв на плаще.
Он трясся:
– Она ранила Ковбоя Гонка!
Я вынула игрушку. В ткани был разрез, из глаза куклы торчала белая набивка.
Малколм смотрел на своего любимого гонка, нижняя губа у него тряслась, на глазах были слёзы.